Любуясь синяками от горошин

Помню ехал из Бобруйска в Мукачево,
И стихи писать пытался про Цезаря.
А потом уснул над чтивом Бокаччовым,
Ничего  не сочинил. Видно бездарь я.

Шли часы, «Декамерон» пал к ногам моим,
Нос уткнулся в грудь и мерно похрапывал.
Призрак Клео плешь проел мне опалами
Глаз раскосых, истрепал пиджак драповый.

Разбудил меня будильник. Измученный
Весь, рюкзак взвалив, я вышел из тамбура.
Поезд тро… А за окном призрак ручкою
Погрозил. Такая, вкратце,  преамбула.


Скатился на бок лавровый венок.
Из тоги чресла царственные вынув,
Рассматривал себя со всех сторон
Ю. Цезарь, и спросил вполне невинно:

«Когда же голой с головы до пят
Ты предо мной предстанешь, Клеопатра?»
«Когда нибудь, когда ты мне подряд
Прочтешь все книги доблестного Сартра!»

«Послушай, Клео, Сартр века спустя
Напишет то, что должен прочитать я!
Я столько не смогу пробыть в гостях.
Пока. Мне нужно речь толкать в сенате!»

Тут входит Марк, залитый первачом,
Шатаясь, видит Цезаря и  Клео.
Икнул и строго буркнул им: «Вы чё?
При мне, всё опошлив, пошли налево?

Такая боль, такая в раны соль,
Что я, боюсь, рассвета не увижу.
Пойду, стрелу пущу себе в висок,
Нет, лучше спирт залью в себя по грыжу.»

«Так это муж твой, Клео? Ну и ну.
А я  то думал… Эх, пропало царство!
Чуть с русскими не развязал войну...
Ну  где ты, Брут? Вонзай скорей кинжал свой!»

Подхватывая рифмы на лету,
Плетя сюжет как логово арахны,
Сказала  Клео: «Как ты, Юлий, туп.
Кончай пороть х…итон и лучше трахни.»

Прикинул Цезарь: «Клео, свет туши!
Хорош на мусор изводить  бумагу.
Хочу себя в тебя... опустошить.
А после – почитаем  Сарамаго.»

Холеный зад призывно трепетал,
Был воздух в спальне полон феромонов.
Промолвил Юлий важно: «Лепота!»
И овладел царицей возле трона

«Тебе бы только гвоздь куда то вбить!-
Сказала Клео: - Будь же человеком.
Подумай над ту би ор нот ту би,
И почитай мне вслух Умберто Эко.»

«Я не читаю вслух такую муть.
Коль трах не светит – еду в Рим. Карету!»
Но Клео вдруг придвинула к нему
Ту грудь, что взглядом он сверлил, и эту.

И Юлий ум последний потерял.
Воткнув свой профиль между полушарий,
Сорвал он с Клео весь материал
И всю её внутри собой затарил.

Так продолжалось час, а может два.
Да кто считает в это время года?
Очнулась утром Клео, чуть жива.
А Цезаря и след простыл. «Ну, лодырь!-

В сердцах она сказала.-  « Мог же ведь
В Александрии задержаться дольше,
До смерти залюбить, извожделеть,
Любуясь синяками от горошин…»