Слово об Алексее Константиновиче Толстом

«И ничего в природе нет, что бы любовью не дышало»

В юности я знал только о двух великих Толстых: конечно, о Льве Николаевиче – Льве русской литературы, aвтope «Войны и мира», и об Алексее Николаевиче: «Аэлита», «Гиперболоид инженера Гарина», «Хождение по мукам»... О третьем Толстом узнал немного позже, когда впервые, услышал по радио романс Петра Ильича Чайковского «Средь шумного бала…» Влюбленный юноша, я повторял, шептал, напевал навек запавшие в душу слова романса: «Люблю ли тебя – я не знаю, Но кажется мне, что люблю!»
Их автором 6ыл замечательный русский поэт Алексей Константинович Толстой. А посвятил он эти строки Софье Миллер, впоследствии ставшей его женой. Толстой вместе с Тургеневым познакомился с ней в Петербурге, на маскараде в декабре 1850 – январе 1851 года. И совсем не важно, что стихотворение перекликается с Лермонтовским «Из-под таинственной холодной полумаски...» и с Пушкинским образом – сравните: «в тревоге мирской суеты» и «в тревогах шумной суеты». С этого стихотворения начинается любовная лирика Алексея Константиновича Толстого, опирающаяся на жизненную драму двух любящих сердец, и словно берущая силы в знаменитых словах 1-го Послания к Коринфянам апостола Павла: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит, любовь никогда не перестает…»
Толстой и Софья Андреевна сразу поняли, что их встреча – судьба, но свадьбу пришлось отложить на годы. Многое и многие были против их союза, в том числе и мать Алексея графиня Анна Алексеевна. Да и у самих влюбленных в первое время отношения складывались не просто. Софья сомневалась в долговечности их чувств, да и его порой одолевали сомнения. Толстой не хочет обманывать ни ее, ни себя: предстоит борьба за счастье. Побеждает истинная – долготерпеливая и все покрывающая Любовь! Толстой восклицает в письме к Софье: «Клянусь тебе, как поклялся бы перед Судилищем Господним, что люблю тебя всеми способностями, всеми мыслями, всеми движениями, всеми страданиями и радостями моей души...» Еще ярче и убедительней эта мысль, нет, это чувство! прозвучало в его стихах!

Слушая повесть твою, полюбил я тебя, моя радость!
Жизнью твоею я жил, и слезами твоими я плакал;
Мысленно вместе с тобой прострадал я минувшие годы,
Все перечувствовал вместе с тобой, и печаль, и надежды,
Многое больно мне было, во многом тебя упрекнул я;
Но позабыть не хочу ни ошибок твоих, ни страданий;
Дороги мне твои слёзы и дорого каждое слово!
Бедное вижу в тебе я дитя, без отца, без опоры;
Рано познала ты горе, обман и людское злословье,
Рано под тяжестью бед твои преломилися силы!
Бедное ты деревцо, поникшее долу головкой!
Ты прислонися ко мне, деревцо, к зелёному вязу;
Ты прислонися ко мне, я стою надёжно и прочно!

В этой любви Алексей Константинович Толстой обрёл новые силы. Пришло ощущение великой наполненности бытия. На смену слабости и сомнениям пришло духовное возрождение! Любовь для Толстого стала высшим прозрением, которое дало ему радость постигать единство всего сущего, сотворённого Богом и дарованного людям! Тогда-то и родились крылатые строки:

Меня, во мраке и пыли
Досель влачившего оковы,
Любови крылья вознесли
В отчизну пламени и слова.
...И вещим сердцем понял я,
Что все, рождённое от Слова.
Лучи любви кругом лия,
К нему вернуться жаждет снова.
…И всюду звук, и всюду свет,
И всем мирам  одно начало,
И ничего в природе нет,
Что бы любовью не дышало...

Истинная любовь помогла любящим сердцам одолеть преграды жизненные и душевные, Толстой признавался, что долгие годы его не покидало чувство творческого одиночества, что ему всегда недоставало того, что он называл «артистическим эхом». «Теперь я его нашел, писал он Софье Андреевне, – это ты». Поэт нашел в подруге не только любящее сердце, но и понимание. Тем более, что она была широко образованной женщиной, знавшей 16 языков, изучала философию, литературу, искусство. Её ум и литературный вкус ценил Иван Сергеевич Тургенев, именно ей первой посылал на суд свои рассказы и повести.
Любовь, которая долготерпит и всё покрывает, – побеждает. Перечитывая стихи и поэмы Алексея Константиновича Толстого, я убеждаюсь в плодотворной силе этой любви, окрылившей творчество поэта. И невольно думаю о себе, о своей жизни, о своей любви, о своем творческом труде. Ведь каждый из нас вольно или невольно и сравнивает, и учится, и постигает важное для себя. Но это возможно в полной мере лишь тогда, когда ты обрёл истинную веру. Вера помогает понять, что есть истинная любовь, истинное служение, жертвенность, сострадание, понимание. Так вот чего мне не хватает, – порой думаю я. По своему мироощущению Алексей Константинович был христианином, религиозным человеком. И свою любовь, и свое творчество он сопрягает с высшей любовью, с высшим Творчеством. Душа после смерти тeлa вернется к своему вечному истоку. И Небеса диктуют музыку и поэзию на земле!

Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель!
Вечно носились они над землею, незримые оку.
…Или Бетховен, когда находил он свой марш похоронный,
Брал из себя этот ряд раздирающих сердце аккордов;
Плач неутешной души над погибшей великою мыслью,
Рушенье светлых миров в безнадежную бездну хаоса?
Нет, эти звуки рыдали всегда в беспредельном пространстве,
Он же глухой для земли, неземные подслушал рыданья.
... Будь одинок и слеп, как Гомер, и глух, как Бетховен,
Слух же душевный сильней напрягай и душевное зренье,
И как над пламенем грамоты тайной бесцветные строки
Вдруг выступают, так выступят вдруг пред тобою картины,
Выйдут из мрака – всё ярче цвета, осязательней формы,
Стройные слов сочетания в ясном сплетутся значенье –
Ты ж в этот миг и внимай, и гляди, притаивши дыханье,
И, созидая потом, мимолетное помни виденье!

Тема творчества, как сотворчества с самим Творцом, занимает, тревожит воображение художника, расширяет его горизонты и укрепляет его позицию. Как сказал Александр Мень: «Творчество художника и есть его молитва». Искусство не противостоит религиозной морали и, в понимании Толстого, есть одна из действеннейших форм служения Господу. Увы, некоторые из властей предержащих или из книжников и фарисеев, прикрывающих своё ханжество и лицемерие ортодоксальностью и фанатизмом, этого не понимали и не принимали, как и ныне, не понимают и не принимают... Обычное невежество заслоняют недоброй «правильностью», нетерпимость выдают за верность вере и идее, а жестокость к ближним пытаются оправдать горячей преданностью  Богу. Всё это – оттого, что им не хватает любви. Я испытал не так  давно боль от такого непонимания и неприятия, а защиту нашел в одном из лучших произведений Алексея Константиновича Толстого – в поэме «Иоанн Дамаскин». Кстати, в своё время эта поэма едва была не запрещена. Шеф жандармов В.А. Долгорукий решительно настаивал на её запрещении. Видите ли, святому Иоанну в поэме Толстого недостаёт не чего-нибудь, а именно «святости»: поэт, если и не побеждает в Иоанне подвижника – христианина, то и не стоит ниже него. Не случайны в поэме строки:

Над вольной мыслью Богу неугодны
Насилие и гнёт:
Она в душе рождается свободно,
В оковах не yмpёт.

Иоанн Дамаскин славит не только Бога, но и все, сотворённое им! Собственно это сам  Алексей  Константинович  Толстой свою  любовь к одному человеку, к любимой, возводит в благодарность к Творцу и через любовь к Творцу расширяет своё чувство и к любимой, и ко всему миру. Через монолог героя поэмы Толстой перекидывает поэтический мост к псалмам Давида. Перечитаем 23-й псалом: «Господня земля и что наполняет её, вселенная и всё живущее в ней, ибо Он основал её на морях и на реках утвердил её. Кто взойдет на гору Господню, или кто станет на святом месте Его? Тот, у которого руки неповинны и сердце чисто, кто не клялся душею своею напрасно и не божился ложно, – тот получит благословение от Господа и милость от Бога, Спасителя своего». А в 95-м Псалме как прекрасны слова: «Да веселятся небеса, и да торжествует земля; да шумит море и что наполняет его, да радуется поле и всё, что на нем, и да ликуют все дерева дубравные...» А теперь раскроем поэму «Иоанн Дамаскин»!:

Благословляю вас, леса,
Долины, нивы, горы, воды,
Благословляю я свободу
И голубые небеса!
И посох мой благословляю,
И эту бедную суму,
И степь от краю и до краю,
И солнца свет, и ночи тьму,
И одинокую тропинку,
По коей, нищий, я иду,
И в поле каждую былинку,
И в небе каждую звезду!
О, если б мог всю жизнь смешать я,
Всю душу вместе с вами слить,
О, если б мог в свои объятья
Я вас, враги, друзья и братья,
И всю природу заключить!

Вместе с чудесной музыкой П.И. Чайковского эти строки становятся великим гимном Богу и сотворенному им миру, наполненному красотой и любовью!
Особенной популярностью при жизни Толстого пользовалась его поэма: «Грешница». Даже в рассказах Чехова не раз встречаются упоминания о декламации «грешницы» на различных любительских концертах и вечерах. А Чайковский записал в своём дневнике 28 февраля 1886 года: «... за чаем вздумал читать Алексея Толстого, и его «Дамаскин» и «Грешница» заставили меня неожиданно пролить много слёз». Поэма не сложна. Молодая блудница бросает вызов «необычайному мужу», думая, что перед ней Христос.

Она ошиблась! В заблужденье
Её привел пришельца лик:

То не учитель перед нею,
То Иоанн из Галилеи,
Его любимый ученик.

Но вот появляется он, Господь, и встреча с Христом повергает её ниц.

Внезапно стала ей понятна
Неправда жизни святотатной,
Вся ложь её порочных дел –
И ужас ею овладел.

...И в первый раз, гнушаясь зла,
 Она в том взоре благодатном
И кару дням своим развратным,
И милосердие прочла.

Особенно меня волнует, притягивает и пронизывает душу благоговением портрет Иисуса, данный Толстым возможно один из самых первых и значительных поэтических портретов Христа в русской поэзии! Сколько любви вложено Алексеем Константиновичем Толстым в описание Господа! Именно этими строками я хочу завершить своё слово о выдающемся русском поэте ХIХ века, воспевшем Творца, природу, человека, любимую.

То не пророка взгляд орлиный,
Не прелесть ангельской красы –
Делятся на две половины
Его волнистые власы;
Поверх хитона упадая,
Одела риза шерстяная
Простою тканью стройный рост,
В движеньях скромен Он и прост;
Ложась вкруг уст Его прекрасных,
Слегка раздвоена брада, –
Таких очей благих и ясных
Никто не видел никогда.
…И был тот взор как луч денницы,
И всё открылося Ему…