Ntlm-n

они говорят - продолжай, нам такое нравится, и даже не скажешь им гопницкое "да идите вы"
а у меня сквозь череп вдавилась бармица от хлестких ударов по шлему мечтами дикими
они говорят - это так хорошо, волнующе, знакомо и близко, в отличие от ведьмачьего
а я говорю - если в боли пока не тону еще, то не потому, что за всё в сентябре заплачено
они говорят - напиши нам опять любовного, оценим тебя честь по чести и по достоинству
а где-то во мне застывают поля ледовые, и слезы колючие снова текут в бессонницу
они - легион, хотя есть имена и адресы, и все в ожидании нового и похвального
наверное, тоже терзались ножами адскими, наверное, тело свое поджигали храмами

им тоже, возможно, писалось от боли душащей - наверное, вопреки ей жилось отчаянно
да только их вряд ли просили срываться душами, и вдоль по реке у Харона в челне отчаливать
я скучен для них всё Самайнами да драконами, и пусть догорает оно, как бумага смятая
"давай про любовь, несчастливый и отбракованный, давай весели нас полынным вином да с мятою"
а мне бы стереть все написанное, изъятое из плоти, как воспоминания очерствелые
и больше вовек не писать, не плеваться ядами, и просто любимым остаться, и в счастье веровать
вернуть всё, что было - ведь больше ни с кем не надобно, вообще и ни с кем, не прощу себя, не прощу себе
но голубь, лежащий на трассе, не влезет нА небо, здесь нет лебединого слова, веленья щучьего

они не узнают, откуда черпаю патоку израненных строк - это желчь, а не мёд поэзии
что корчиться в судорогах, становиться падалью себе самому - далеко от всего полезного
опять вспоминая, что всё. Навсегда. Упущено. И эти слова - будто гвозди, пронзают заживо
хотел бы о лютнях и башнях, но пыль грядущего забила глаза и порезы проклятой сажею
во сне что ни день - мертвой рыбой всплывает прошлое, и все, что вокруг - то сплошное напоминание
"мне больно, мне больно, мне больно!" - вот стих, и грош ему - цена, только им подавай меня, раздавай меня
они жаждут боли - а я променял бы всё это на то, чтоб ласкать тебя нежно - родную, теплую
и в крови своей я надежду храню, как золото, и слезы мои остаются последним топливом