Пытливый ум- беда в семье

Это случилось, когда меня, семилетнего шпынька, родители, скрывая ликование, сбагрили в пионерский лагерь. Почему они при этом ликовали - вы поймёте позже.

Итак. Вот, значит, приехали мы в этот лагерь, выгрузились из ревматоидного автобуса ЛиАЗ. Вы, наверное, и не знаете, что это было за чудо советского автомобилестроения. Очень забавный пепелац, скажу я вам. То, что он при движении скрипел трещал и пукал - это ещё не все его приколы. Вот когда он останавливался на остановках, то сразу начинал издавать звуки, похожие на те, которые можно было услышать на пункте приёма стеклотары, когда там начинали перегрузку пустой стеклянной тары в грузовик для отправки этой музыкальной дребедени на переработку.

Вот под эти дзынькающие звуки мы, толпа пока ещё бледных спирохет, и сбились в шебутную кучку. Вожатые уже заранее надели специальные лица жандармов царской охранки и начали делить нас по отрядам под командованием огромной тёти, которую называли Заведующая. Жуткая женщина с лицом фельдфебеля. Послышались властные выкрики команд, а откуда-то издалека до нас донесся хриплый лай сторожевых овчарок.

Хм... Тут, конечно, я приврал немного, но тогда, когда я пребывал в наивном возрасте ободранных коленок, было модно показывать по телевизору военные киношки, где невероятно колоритные фашисты огребали грандиозных дрюлюлей от не менее колоритных партизан! Конечно же, сейчас мне эти фильмы кажутся не столь привлекательны, но тогда... Тогда нам, неизбалованным благами цивилизации малолетним бичуганам, эти кинохи заходили на "ура"! И после каждого нового фильма мы всей лопоухой братвой тут же начинали играть в войнушку! Делились на "наших" и "фашистов". В "фашисты" определялись чмошники и толстые, а в "наших" - правильные пацаны. И конечно же, еще и не начиная самой заварушки между командами, мы успевали раза два подраться, споря, кто из нас тут партизан, а кто морда вражья!

Что-то я отвлёкся... Так вот. Поделили нас, значит, по отрядам, с горем пополам пересчитали, сверили наличие тушек со списком и, тайком перекрестившись, распихали по баракам. В смысле, по корпусам.

Первые дни всё было как-то не по кайфу. Чужие люди кругом, командуют какие-то подозрительные девки с прыщами на лице. Подъём, зарядка, линейка с поднятием флага... Короче, отстой.

Но по прошествии времени мы пообвыкли, передружились, ритуально подравшись. Так, на всякий случай, чтобы знать, кто чего стоит. И начали проявлять свои интересы согласно индивидуальному темпераменту. Кто-то в шашки полюбил играть, кто-то по гербариям там всяким ударился.

А меня накрыло всей вот этой вот, пионерской та-ра-рамией! Барабаны, дудки, галстуки и прочая бижутерия. Больше всего меня очаровала дудка! Блестящая! Громкая! Я так своей вожатой Ирке и сказал. Типа хочу на этой дудке научиться играть.

Вожатая Ира, на свою беду, была очень ответственной девушкой. А ещё она, на свою другую беду, любила нас, неблагодарных бармалеев. И на третью свою беду, Ирочка была лишена вообще какого-либо намёка на чувство юмора. А мы, лукавое племя, это влёт просекли и бессовестно пользовались её слабостями!

Ирочка подумала и согласилась помочь мне в моём стремлении приобщиться к прекрасному. Она отвела меня к нашему завхозу Палыванычу, громадному такому дяхону, от которого мы, малолетние бандиты, были просто без ума!

Во-первых, он был, как и все огромные люди, невероятно добрым. А ещё он умел играть на баяне! И когда мы на утренней зарядке, кривляясь перед девчонками и корча рожи друг другу, наклонялись, разводили руки и хлопали под коленками в ладошки, Палываныч самозабвенно и невероятно красиво играл нам на своём потрёпанном временем баяне полонез Огинского!

Только представьте! Утро! Роса на траве! Утренний гомон лесных птиц, среди которого особо выделяется звонкий голос иволги. Мы, треща шарнирами, делаем зарядку. И над всем этим благолепием чарующие звуки гениального полонеза! Что-то аж на слезу пробило...

Ну вот. Привела Ира меня к Палыванычу, рассказала ему о моей мечте - овладеть духовым инструментом. Палываныч с подозрением посмотрел в мои наичестнейшие глаза, тяжело вздохнул и согласился.

Забегая вперёд скажу, ох, не зря он вздыхал. Привёл он меня в пионерскую комнату, где хранился весь пионерский инвентарь, дал мне в руки дудку, попутно объяснив, что это вовсе не дудка, а вполне себе горн! И сказал: "Играй".

Трепеща в предвкушении чуда, я набрал в лёгкие литра три воздуха и выдул его в мундштук горна. И... облом. Вместо звонкой трели горн выдал пошлый звук, п-ш-ш-ш-ш... Ещё не поняв своего фиаско, я дул ещё, ещё и ещё! А горн, подлая его душа, всё также издевался надо мной, своим глумливым шипением. А Палываныч с каменным лицом отворачивался от меня, чтобы не засмеяться. С трудом превозмогая приступ смеха, он отобрал у меня инструмент и попробовал мне объяснить принцип извлечения звука из трубы. И так пытался Палываныч и эдак втолковать мне этот принцип, а я яростно тупил. Ну не втыкалось мне это! Палываныч ещё раз вздохнул и с отчаяньем сказал: "Да ты просто пёрни губами в мундштук!" Ну, я и пёрнул! И, о чудо! Горн взревел раненым носорогом!

Сказать, что я был счастлив, - ничего не сказать! Я был в безумнейшем восторге! Я ревел горном! Я гремел им! Я извлекал из него такие прекрасные, на мой незамутнённый интеллектом взгляд, звуки, что вся вселенная содрогалась в неимоверных корчах!

И Палываныч эти корчи видимо ощутил. И впервые в своей жизни он сломался, подумав нехорошее о невинном дитяти! Я это понял уже потом, когда вспоминал этот эпизод в своей биографии. Я вспоминал его бледное лицо и выражение эмоций на этом лице. Наверное, чтобы эти эмоции не перевести в слова и не сказать невзначай эти слова при ребёнке, Палываныч сказал: "Ну, репетируй тут, а я пойду. Дела у меня".

Эх... Зря он ушёл. Я какое-то время продолжал измываться над музыкальной медью, а потом мне надоело. Да и голова с непривычки заболела. Видимо, от громких звуков я получил лёгкую контузию. И, видимо, по причине этой же контузии, во мне проснулся пытливый демон.

А в это время вожатая Ира прогуливалась недалеко от пионерской комнаты. Наверное, она всё же что-то предчувствовала. И поняв, что в помещении, где я изрыгал звуки брачующегося носорога, наступила зловещая тишина, она, выждав некоторое время, решительно вошла в пионерскую комнату...

Да. Тишина была зловещей! Ибо я уже совершил невероятнейшую гнусность! И именно во время свершения этой гнусности Ира и застала меня!

Далее мы с вами перенесёмся уже в кабинет Заведующей, где присутствовали мои мама и папа, экстренно вызванные в лагерь, бедняжка Ирочка и, собственно, я.

Краснея, бледнея и покрываясь неровными пятнами на лице, Ира пыталась рассказать всем присутствующим то, что она увидела, когда зашла в комнату. А увидела она меня, придурка, который, сняв шорты и трусы, в наклонённом состоянии пытался вставить в свою задницу горн!

Так! Вы тоже не бледнейте! Никаких сексуальных отклонений не было! Дочитаете до конца - убедитесь!

Ну во-от... Заикаясь и запинаясь, подбирая приличные слова, Ира всё-таки рассказала то, что она увидела.

Ирочка опрометью бросилась к маме. Да-да. Заведующая была Ирочкиной мамой. А Ирочка была студенткой в педагогическом. И последняя тема её учёбы была "раннее проявление сексуальности у подростков" и отклонение этой грёбаной сексуальности в том числе!

Вот в этом ключе она маме и обсказала увиденное ею в пионерской комнате! Мама-Заведующая - в обморок! Ира - в панику! Нашатырь, причитания, беганье по потолку. И, как следствие, пожарный вызов моих родителей в лагерь!

И вот, приехали. Увидев выражения лиц своих родителей, я подумал: "Капец!". Батя мне выдал леща авансом и пообещал, что потом ещё отвесит.

Сначала меня не пустили в кабинет. Долго бубнили. Я честно пытался подслушать, но мне не удалось ничего разобрать. Потом меня позвали и попросили ответить на несколько вопросов.

1) Зачем, собственно?

2) Интересно для чего?

3) И как мне только в голову пришла такая "гениальная" идея?

Поминутно спотыкаясь, заикаясь, почёсываясь, я всё-таки сумел донести всю чистоту задуманного мной эксперимента. А заключался он в том, чтобы проверить, что получится, если в мундштук пёрнуть не губами, а задницей! В этот день как раз на обед был гороховый суп, и я вполне был готов к эксперименту! А так как я был очень непосредственным оболтусом, то время от мысли до действия было считанным мгновением!

Когда я закончил своё покаяние, в кабинете наступила гробовая тишина, которую нарушало противное зуньканье зелёной мухи об оконное стекло. Затем раздался мягкий шлепок. Я и все присутствующие повернули головы к источнику звука. Это была мама. С этим звуком она закрыла своё лицо обеими ладошками. Над ладошками мамины брови сложились домиком. Они подрагивали. А лицо было красным.

"Плачет", - подумал я.

"Стыдно ей", - подумала заведующая.

"Убью негодяя", - подумал папа.

"Всё-таки розовую кофточку на танцы надену", - подумала Ира.

Отец лицом замраморел. Заведующая была суровой, как зима в декабре.
А потом мама издала стон. После она икнула несколько раз. Потом она отняла ладони от лица, и мы все поняли, что она не плакала. Она изнемогала от смеха! Говорить она не могла и только лишь показывала на меня пальцем и беззвучно заходилась в смехе!

- Костя! - сказала она отцу.

- Ты только представь картину! Наш "горнист" и с дудкой в жопе! - простонала она!

Батя недолго продержался! Он тоже закрыл лицо рукой и ритмично затряс плечами. Заведующая уронила голову на стол, и немузыкально захрюкала в бумаги. И только Ирочка и я не принимали в этом шабаше никакого участия.

Я, потому что откровенно прибздел. А Ира, потому что юмор и она - далёкие друг от друга понятия.

Еле справившись с первым приступом, заведующая, махнув рукой в сторону двери, прохрюкала, чтобы я выметался из кабинета.

А я что, да ради бога! Только рад буду. Когда я вышел и закрыл за собой дверь, в кабинете раздался просто взрыв безудержного веселья! А я, удаляясь от кабинета, шёл и думал. Какие же всё таки странные эти взрослые. То бледнеют и по стенам ходят не пойми от чего, то ржут как кони, не объясняя ребёнку причины своего дикого веселья...

Конец.