Вкусные октавы

                Качаловой Люб. Викт. и её холодильнику
                I
«О вкусной и здоровой пище» вслух
не стоит молвить на ночь, друг-читатель:
во сне, не отделив котлет от мух,
такого наглядишься! Богоматерь,
к тебе ручонки ослабевший дух
протягивает ныне… Указатель
зачитанных страниц ведёт туда,
где всходит робко первая звезда.
                II
Явленье долгожданное звезды
душе целебно. Впрочем, грешным делом
припомнив, что уж явлено сюды
постом весьма скукоженное тело,
узришь невольно райские сады,
наряженные присно цветом белым.
И знает организм наверняка —
готов прикончить целого быка!
                III
Ну, бык – не бык, а центнер на столе
(не меньше) сервирован, слава богу!
Начнём же, помолясь, парад-алле,
(как в цирке), открывающий дорогу
священнодейству! В первом же числе,
заткнув салфетку зА ворот, в подмогу
вторую взяв навроде запасной,
окину взором то, что предо мной.
                IV
Чтоб аппетит взбодрить у едока,
привесть своё нутро наизготовку —
расслабься, и потянется рука
привычно накатить «Смирновской» стопку,
и вот уже плывёт из яств река
(я б здесь поставил временную скобку).
Отложим всё покамест до поры,
отведав ложкой паюсной икры.
                V
Зернистая — не хуже! Чёрный хлеб
с изрядным слоем сливочного масла —
подмога аппетиту. «Силь ву пле», —
икра взывает красная! Прекрасно
её разнообразие… и вслед
зерну кеты и нерки в мисках разных
речная, сероватая. Постой!
Налить бы снова водочки простой.
                VI
Тут добрым словом вспомню сибиля,
уклейку по-научному, — рыбёшку,
что шла на всё — червя и мотыля —
вмещаясь по четыре на ладошке.
Не надобно ни злата, ни рубля —
соли её весной в обычной плошке.
Так, вяленая мелкая икра
милей мне и белуг, и осетра.
                VII
Но чу! Отвлёкся я… и что, то бишь,
мне сделать нужно тотчас непременно?
А-а… вспомнил, выпью только лишь
и расскажу о правилах нетленных.
А то иной читатель скажет: «Ишь!
Растёкся болтовнёю по полену!
Октавами раскинул словеса,
а нам о них ни слова не сказал».
                VIII
Так вот, октава — это восемь строк
с одною парой рифм на шестистрочье.
У двух последних собственный урок:
друг к дружке рифмоваться. Между прочим,
какой кому от этих знаний прок,
не знаю я и ставлю многоточье…
К тому ж, не оборвать рассказа нить —
к горячему пора переходить!
                IX
На выбор: астраханская уха —
сазанья, с помидорами, картошкой;
бульон с яйцом и грудкой петуха,
боровиками… Только лезет ложка
в дымящийся борщец, дай от греха
придвину-ка «Смирновскую» немножко.
Сметанка зачерпнулась от души,
и вскачь несётся рифма: «Брат, пиши!»
                X
Куда там мне писать, коль полон рот,
в руках мелькают разные приборы.
Тут Папа Римский сам не разберёт —
какую вилку брать, рехнуться впору!
А впереди еды невпроворот,
не охватить растерянному взору:
холодные закуски, винегрет,
нарезки и салаты — спасу нет!
                XI
В гробу видали мы закуску ту!
Пойми меня, читатель мой любезный:
за долгий пост прирос пупок к хребту,
а на столе ещё запасов бездна.
Поставлена задача животу
(уж так и быть, шепну, коль интересно!) —
для блюд вторых зажечь зелёный свет,
а травосодержащим хода нет!
                XII
Возьму-ка из второго я… э-э… стоп!
Чуть не забыл калганную настойку!
А без неё беда, ведь надо, чтоб
раскрылся мяса вкус. Держаться стойко
ещё придётся, набивая зоб
и прочие объёмы и прослойки.
Неужто испытанье для черёв?
Поспорить бы, да где же тот Ноздрёв?
                XIII
Крепка настойка! Ух! Сама рука
схватила блюдо, в нём баранья ножка!
Отрежу мясо с косточки, слегка —
горчички с хреном и затем картошки;
томлёная, отпустит едока
ещё не скоро. Просится в окошко
голодный месяц, тощий, как гусак.
(С такой строкой могу попасть впросак!)
                XIV
Но этот гусь! Смотрите — царь гусей,
антоновкой набитый до отвала!
С румяной шкуркой. Во вселенной всей
такого не найти! Жую. Мне — мало!
Его б не в чрево надо, а в музей!
Ем шкварки, что когда-то были салом…
Теперь, друзья, мне дышится с трудом,
прилечь бы надо кверху животом.
                XV
Стучится в окна темень, мол, терпи!
ослабь ремень вкруг вспученного торса!
Часам пришло на ум казать нам «Пи» —
число, что в миг любой глядится борзо.
Икну и чавкну, напослед отпив
глотков пятнадцать клюквенного морса.
Хотя еды ещё — дремучий лес,
но чую, что в меня вселился вес!
                XVI
Как можно вдруг котлеты из сома,
перчёную свиную отбивную
(не перечислю всё — сойду с ума!)
оставить и пойти на боковую?
А фрукты и десерт? Они весьма
достойнейшие, я благовествую!
Молчит нутро. Одышка шепчет, что
грустит «Смирновской» недопитый штоф.
                XVII
Как веки тяжелы! Ещё глаза
слипаются себе неторопливо,
а сон спешит на лёгких парусах
видений предъявить альтернативу, —
скребётся мысль, прозрачна, как слеза
и представляясь странным лейтмотивом:
нутро моё, ответь по существу —
случилось всё во сне иль наяву?