Любовь волчицы повесть проза часть 8

                ЧАСТЬ  8.

В субботу всех отпустили на каникулы.  На дорогу Василий Алексеевич назидательно сказал радостным ученикам:
- Не бейте баклуши дома и в носу не ковыряйте,  а начинайте готовится к экзаменам. Решайте больше задач по математике – в начале июня будет  письменный экзамен, трудный. Чуть больше месяца остаётся…
Ребята шумно обещали руководителю учить билеты. За некоторыми девушками приехали отцы. Девчонки поселись на сани и говорливым караваном все поехали по сельской дороге…
Нечаянно Димка увидел, как его Настя села в сани к Ваське Дёмкину. И сестра Нинка прыгнула на пару с ней. Девушки улыбались Ваське, и тот щерился, залихватски кудрявя белый чуб из-под шапки, уже без звезды. Откуда он, этот Васька, взялся? Зачем он тут?
И тут до Димки дошло: « Это он в женихи метит, - думал он, - значит, устроился солдат работать в колхозе  скотником на ферме, вон, и мерин Пегач оттуда. На нём скотники развозят сено по кормушкам.  Значит, Васька  приехал за ней, невестой. Что ж, выходит, уже спелся он с батей Настенькиным, а, может быть, и с Настей шуры-муры крутит. Ну,  теперь жди беды… Чай, и охотиться вместе с отцом будут! И Настеньку охмурит опытный парень! Эх, зря вчера к Любке не подкатил…»
Заныло внутри парня, даже зажгло при таких мыслях. Вот она беда пришла! А за ней целая тинига, не зря говорят: пришла одна беда – открывай воротА.  Ворота открывают, когда к  хозяину много гостей идёт.
 «Теперь и волчицу убьют, и Настеньку мне не видать, как своих ушей, и мать узнает про капкан но, самое страшное, испугается, узнав, как я чуть было не замёрз. И, вообще – всё у меня плохо, безпросветно…» - думал Димка.
 Одна математика – тут он король: хорошо решает задачи, какие бывают на международных олимпиадах. Сам до всего дошёл по книжкам. Живёт он в глухомани, в колхозной русской глубинке – никто и не знает о нём. Ну и не надо знать, так даже лучше – жизнь чистая и не истоптанная чужой волей. Только природная небесная воля, как у всего на земле русской. Вот, жаль, что Настенька замутила течение его весенней судьбы! Камень плохих раздумий давил сердце - предчувствие беды!
Все девчёнки разъехались со своими родными. Мальчишки с лыжами на плечах собрались вместе, чтобы отправится по сельской дороге пешком. Ходили слухи, что река Мокша местами вскрылась.
Димка потрогал снег – мокрый и подумал: « В лесу в тени он не таким мокрым будет. Да натру лыжи мазью хорошенько - с собой баночку возьму. Чай доскрыпытаю*… Верёвки есть: не крючками, а ими привяжу лыжи к новым кирзовым сапогам. А где вода попадётся, там пешком её обойду, за то на лыжах в снег не влюхаешься*».
Ребята, мыльно шелестя, пошли по раскисшему снегу. От дороги круто саднило мазутом и соляркой, кислило лошадиным навозом. Скоро за Старым Селом Димка отделился от друзей, встал на лыжи и медленно пошел по полю к Голицинской горе, обходя чёрные проталины и лужи снежницы*.
Парню хотелось быть одному и прогнать тягомотные  мысли, кошками царапающие внутри. Как хорошо – он один! Здесь на воле в нём – только он и весь мир, который вокруг.
Солнце ломилось теплом с неба. Синева млела и радовалась, опускаясь золотистой пеленой на встрепенувшийся лес. Облака зализали кудрявые чубы и по-летнему алели над полем. Хоть было и тихо, но воздух все равно влажно и мягко лизал лицо и гордился в ноздрях духом земли – самым ценным, что есть на свете.
Димка заметил, что когда он смотрит на природу, которая вокруг него, то едкие кошки тоски из нутря разбегаются. Он каким-то спинным нервом знал, вернее, чувствовал, что с неба на него глядит Кто-то и радуется. Парень, увлекшись красотой воображения, даже закричал: « Ого-го! Я знаю – Ты смотришь на меня! Мне хорошо знать, что я не один на воле! Мне легко и смело быть под Твоей защитой!»
Лёд на Мокше вспучило, у берегов в полыньях уже бушевала  вода. Лыжи снизили давление на лёд, и Димка легко перебрался на другую сторону. В гору и по лощинке он, чавкая каблуками сапог, шёл пешком по прошлогодней траве. И только в лесу встал снова на лыжи. Просека была ещё в снегу и гнулась сырыми сугробами. Плотный след  сохранился – поднялся над остальным снегом, как рельсовая дорога. Но идти было возможно, и парень, не подмазывая маслом лыжи, шагал по солнечной просеке, жмурясь  и чихая от яркости.
В овраге, замирая, он подъехал  к роднику. Димка, попив воды из родника горстью, прошел к лощине. В ярке была снежница. На склоне лощины сухой плешиной рыжела проталина. Он снял лыжи и сел на траву, подстелив деревяшки. Огляделся.
Овраг пестрел, как пегая корова, лаптами* проталин, а на снегу ещё виднелись круглые, как грузди, старые следы волчицы и лыжные крестушки* на тинистых взлобках. Снег у ног ольшинки растаял, и она стояла в чистой воде. Посмотрел вдаль, где пряталась нора в чаще леса. Ничего и никого там не увидал. Сильно-то и не разглядишься – солнечный свет залил овраг, даже комли деревьев тонули в лучезарной воздушной дымке. От синевы и солнечного света текли слёзы. Весна….
Димка вспомнил, и ясно увидел, словно в кино, события  его несчастной любви, радость поцелуя, и  злополучную встречу с волчицей – это из-за неё, как ему казалось, пришли все беды. И он вздохнул. Так не хотелось идти на Иву. Опять слова, опять глупые вопросы… Опять надо будет делать что-то не своё, а угодное другим людям, чтобы  они понимали его похожего на них. А здесь никого нет! Здесь воля! Здесь глубоко чувствуется Он, который смотрит на него с неба… Парень даже задрал лицо вверх и, прищурив глаза, упорно глядел в безкрайнюю синеву.
Глядел и думал: «Что делать? Никто не поможет! Один я…»
Вдруг его отчаяние нарушило странное прикосновение  к руке: кто-то тепло и влажно тронул руку, а потом уткнулся, как малое дитя в подол матери, к нему в колени. Он рассеянно оторвался от мыслей, взглянул вниз и остолбенел: прижав уши, в него мордой уткнулась она – серая с коричневатым отливом волчица.  Он даже коленом чувствовал на её лбу продольный по всему черепу бугорок – признак ума у собак. По детскому поверью выходило, что у волчицы умище, так глубок и рельефен бугорок под кожей на черепе! Какая-то радость и боль до слёз тронула сердце: он, он со своими бедами и тоской, вдруг оказался нужным ещё кому-то, кроме мамы, и его любят… Любят просто так, любят за так, за простое сердце, которое бьётся совсем рядом с мордой хищницы… Он поднял глаза, чтобы проглянуть и продохнуть от крутой псины, исходящей от волчицы. Над ним так же раскрылилась тёмно-зелёными лапами сосна. А на ней…
 Жаль, что он своими человеческими глазами  не замечал, как на видном месте на лохматой сосновой ветке сидят два Ангела – те самые, что в начале месяца летели над лесом и пронзили его с Настей стрелой небесной Любви.
Один Ангел – хранитель Настиной души, другой – хранитель Димкиной. Они всё видели. И, конечно всё знали, потому что в их мире нет времени, и всё события существует сразу: там можно посмотреть и на конец события и на начало, исправить начало события и дать иной, порой хороший, конец. Главное, чтобы был доволен и рад Демиург, по нашему Творец или Отче  Наш.
Говорил Димкин Ангел, никто не слышал его слов, кроме природы, от чего берёзы ликовали и под корой пенились соком:
- Брате,  почто ты у тобой хранимой допустил такую нелепу:*  тёмные силы распалили в ней жадность и страсть к наряде. Видишь, как она напирает: вынь и положи ей шубу за счет смерти вон той невинной неразумной души. И слушать парня девица никак не хочет! А надо-то тебе совсем немного: святой метёлкой обмести её душу – как мусор, прочь в небытие вытряхнуть из девицы черные ласки гордыни, загнивающую алчбой жадность, сахар себялюбия, своеволие… Ну, чего я учу тебя, брате, сам знаешь людские слабости.
На это Ангел робко отвечал:
- Знаю, брате, знаю! Сам бы рад был именно так и сделать!
- Так что мешает?
-Эх, святой Ангеле, а как же быть с волей выбора, которую дал Отец и нам и им, людским душам? Ну как же я смету весь этот мусор без её волевых усилий и борьбы – нечестно. Отец будет ругать меня за это!  Может и в бездну за ослушание низвергнуть! Нет! Пусть всё идёт своим ходом: Васька с отцом девицы удачно разорят логово, они купят ей шубу, через год  Васька женится на ней и дальше всё пойдёт так, как идёт у всех на Руси: работа, воровство, пьянство, пустые дети без родительского внимания, безбожие, пенсия, хворь, смерть  и обоим ад… А ты своему что уготовил? Разве можно иначе, не нарушив правило Отца – свободы выбора?
Димкин Ангел помолчал и ответил:
- Брате, родной, ну, зачем им, детям вся эта куча грехов, зачем им ломать в своей судьбе дрова, а потом покаянием прийти в разум души и простоту сердца. А в конце концов приползти с толикой елея добрых дел к Отцу, самим прийти, без нашей прямой помощи действием.. Вот вижу, что ждёт Дмитрия: экзамены сдаст на тройки. Хоть и врут сильно в науках люди, но у них, чтобы жить светски, нужны хорошие отметки по их земным знаниям. С тройками он не поступит в институт, будет хамно работать на стройке. Потом уйдёт на два года в Армию, по простоте душевной влипнет в Армии в напасть, дадут ему штрафбат на шесть лет. Вернётся, Настенька будет уже мамой. Ты описал правильно её судьбу. И у Дмитрия судьба сложится не лучше.
- И что же делать, Ангеле, ведь жалко детей – цветов Божиих?
- Советую тебе завтра же духом войти в варежки Димкины там у неё в дровянике, он на последнем свидании забыл их впопыхах. Варьги* в застрехе*. Она увидит и возьмёт варежки. А ты своим дыханием - метёлкой сделаешь то, что я тебе сказал: обметёшь душу девочки от наносного мусора. И не бойся, за деток невинных, Отче сильно не накажет. За то сохраним наши стрелы небесной любви до вечности, не опоганит их враг наш – бесе своим охальством! И не подчинит себе души насильством смертного их телесе… Действуй, брате! Вот смотри: сейчас я войду в волчицу и посмотрю на Дмитрия, а он увидит меня. Помни: да, не казит* им судьбы нечистый…
И с этими словами Ангел хранитель вошёл в волчицу, стоявшую у колен парня. Она взвизгнула и подняла морду. Она уставилась теми же круглыми жёлтыми глазами в глаза Дмитрию. Смотрела упорно и глубоко. Димка увидел в глубине зрачков за голубоватым налётом другой взгляд. Казалось, что смотрел кто-то другой, отчего сердце сжалось радостно и чисто, как в детстве рядом с мамой. Он ощутил в себе обещание чьей-то защиты и помощи, вдохнул полноту счастья. И самое главное, таким смелым, каким стал сейчас, он никогда себя не знал!
Он смотрел на волчицу и в нём откуда-то изнутри, будто из воздуха, только не из его сознания – он так никогда не думал и не знал таких слов - вдруг произнеслись мысли: « Какой взгляд! Нет, это не волчица смотрит, а смотрит  её многовековая природа, сам мир, породивший её, смотрит всё от земли до неба, от давным-давно  и до вечности. И в глазах этих жёлтых Любовь! Выходит, что  я нужен этому всему, нужен природе, потому что я сам - природа! И всё любит меня – этот мир вместе с волчицей! Все мы братья! И над всем этим Любовь, в Ней содержится весь мир, и я, и время!  Это  мир - мой, и я не огорчу его, и не предам его, как не предам братьев и волчицу!»
Почему-то Дмитрий вспомнил маму, как она по ночам молится у полички и просит милости у Бога. Он смотрел на волчицу и горячие слёзы сами текли из глаз. В наплыве откровения он крикнул  волчице, и та не испугалась голоса рождённого человека, рождённого душой:
- Я знаю, я вижу сердцем: это не ты смотришь на меня, это Бог смотрит на меня. Весь мир- мой!  Я люблю это всё, я люблю Бога!
  - И Отец Небесный любит тебя, - тихо добавил на ангельском языке Настин Ангел на сосне, - нам осталось только молиться Богу, чтобы Он показал вас, дети, Своей благости…
Дима плакал и не стыдился своих слёз. Волчица слизывала с лица солёные слёзы. Успокоившись, Дмитрий посидел на бережине, умылся в роднике и продолжил путь домой.
На душе было легко и весело, мама бы сказала: благодать небесная пролилась на парня. Он всей глубиной сердца чувствовал, что Настя не может его разлюбить за какую-то шубу… Перед всей природой будет не честно, она не такая, чтобы обидеть правду – весь мир.
Димка шагал по просеке. Берёзы прядями свесили фиолетовые  косицы ветвей с красноватым отливом. Немолчно звенели синички. Снегири откровенно клевали оттаявшие вишнёвые ягодки калины, где-то щебетали дрозды. Все звенело и пело, все ждало и радовалось весне.
Солнце, большое, горячее, оно бронзовело над, искрящимся солнечной рябью ручейков и снежницы, полем. Скоро Димка пришёл домой.
Был рад маме и отцу. Много говорил с родителями о своих планах, в какой собрался  поступать в институт. Хлебал щи из печки с холодными блинами – любимая еда Димки.
Перед вечером пришла сестра Нинка. Она прошла к Димке в горницу. Рассказала, как доехали с Настей до Ивы. Она, оглянувшись, с укором прошептала, хотя в комнате никого, кроме их двоих, не было:
- Димка, ты скорее поговори со своей Настей. Знаешь, Васька, этот солдат подбивается к ней, кадрит  девку. И она хыхыкает на его дощатые словечки… Сегодня, я узнавала, клуб закрыт – Кинокрут на конференции и за частями* для кино уехал. Завтра уж приходи и объясняйся…

Димка буркнул что-то в ответ. Нинку позвала мать и передала ей банку тёплого молока – у тех корова ещё не отелилась.  Скоро сестра ушла.
Вновь вернулся какой-то раздрай внутри и печаль зашторила до утра весеннюю радость присутствия в себе природы.


*- охмурять – получать, уговаривать, неправедно или неожиданно заиметь, смыкать;
*- влюхаться ( местное ) - провалиться в воду ногой, втюхаться   вляпаться;
*- снежница – талая вода от снега;
*- скрыпытать ( местное ) – идти, скрипя сапогами, идти пешком, добираться;
*- лапты – пятна, проплешины, разводы;
*- крестушки ( местное ) черточки или полоски расположенные крест накрест;
*- чапыжник – заросли частого кустарника, кусты;
*- нелЕпа – нелепость, что-либо не понятное;
*- варьги (местное ) – варежки;
*- казить – кривить, портить, нарушать, лгать, лицемерить;
*- часть (местное ) – здесь имеется ввиду круглая катушка с киноплёнкой фильма.

      
             ПЕРЕХОД  К ЧАСТИ  9   http://www.stihi.ru/2020/01/16/9221