Коломенский шиповник

 
                Посвящается Олегу Ивановичу Федотову

НАДПИСЬ НА КНИГЕ «СОНЕТ»

На чёрном переплёте – серебро, –
как будто ночью – резкая комета.
И книги драгоценное нутро
таит в окладе россыпи сонетов.

Так Илион, (его узнал во сне ты!),
сокровища унёс в укромный ров,
когда грозой ахейского обета,
мерцало пламя лагерных костров.

И каждый стих – как будто Илион!
Чеканною бронёй скрывает он
и сладкий яд, и горечь антидота –

данайских пчёл загадочную дань…
…И тянется серебряная скань
на чёрном корешке: «Олег Федотов»


ИЗМЕНЧИВОСТЬ
                О.Ф.

Сонет – Протей, изменчивый фантом:
поманит, пропадёт – и снова кличет!
Ты ловишь только тень, туман, ничто;
поймал его – а он сменил обличье.

Ты носишься, хитрец, в уловках поздних
и неводом опять хватаешь воздух –

движенье ветра, молнии бросок,
летящий сквозь столетия и страны…
А Хронос на часах струит песок,
и зыбится Протей виденьем странным.

Сонет насмешлив: формою любой
с поэтами играет в чёт и нечет,
чтобы остаться вновь – самим собой,
един – в своей Изменчивости вечной!


ПРИГЛАШЕНИЕ

Милости просим, друзья, дорогие гости!
Все имена запишем в Почётной книге –
самой, поверьте, ценной писцовой тростью,
что до сих пор хранит подземелье «Лиги»,

там, где таится печальная тень Шекспира,
там, где Славацкий повесил на гвоздик лиру!

Город пронизан канцонами Средневековья,
эхом Италии, звонким её ответом,
и лепестки струятся душистой новью
огненной кровью Коломенского сонета.

Алая готика стынет Крестом и розой,
льдистая радуга рифмой парит над нею…
…Знаете, если гроздь  прихватить морозом,
будет вино от этого лишь вкуснее.


ОЛЕГУ ФЕДОТОВУ
                Ещё Петрарка страшно молод…
                Юнна Мориц

Судьба у нас – тревожить вещий мир,
сплетая заколдованные строки;
выцеживать столетий эликсир,
да слушать бесполезные упрёки:

мол, неужели дела нету проще,
чем жизнь искать в гербариевой роще?

Но стих не зря томил созвучья душ,
не зря таил прекрасные подарки:
Боккаччо нёс божественную чушь
и юный пыл растрачивал Петрарка!

На камне философском выжжен след,
и бьются в колбе бурные буруны;
летит сквозь время огненный Сонет
и стрелы шлёт – насмешливый и юный!


ВАЛЕНТИНУ КУРБАТОВУ
                Леса с обломками усадеб,
                Места с остатками церквей…
                Заболоцкий

Дыханье Сентября, листвы душистый тмин
где старый сад и парк за окнами теснится,
и отзвук позолот в наследственной божнице,
и кафельная гладь, и тлеющий камин…

Ах, Осень! Пламень уст – пленительный кармин,
и шорох анфилад, где лёгкий стих струится,
где свой таится скрип за каждой половицей,
и кажутся шкафы – мускатом старых вин.

И древний домовой – что твой сутулый ключник! –
уложит в кошелёк литой осенний лучик
и прибыль занесёт в потёртую тетрадь.

Опять пора идти – Усадьбой неземною,
и снова ей цвести нетленной купиною,
и в памяти людской гореть и не сгорать.


НЕБЕСНАЯ ПУТИНА
                Юрию Линнику

К чему плетём сонеты, словно невод –
нездешние незримые венки,
а после их закидываем в небо
у берега космической Реки?

И ждём, и ловим вершами сонетов
Любовь, что движет солнца и планеты.

К чему ловить космическую пыль,
выслеживать в ночи созвездий плети
и взором бороздить мильоны миль,
и отзвуки ловить в пустые сети?

Небесный шифр таинственен и мглист
и чёрств, как хлеб, припрятанный в котомке.
…Скрывает невод – нам незримый Смысл,
что, может быть, потом поймут потомки…


ВОЗДУШНЫЙ ЧЕРТОГ
                собирателю сонетов Сергею Луговцеву

Стихи сбираем и ждём улов,
и снова тащат густые мрежи:
обломки амфор, обломки слов,
и россыпи раковин на прибрежье.

И снова Время скрипит арбою,
и дышит раковина – прибоем…

Боспорского царства былая мощь
славянской речи упорно вторит,
мешая шум подмосковных рощ
с кипящей пеной Причерноморья.

В чертог воздушных библиотек
венок забросим! – и видим ясно:
серебряной пылью покрытый век
и отблеск Черкизовского Парнаса.


ВЛАДИМИРУ БОНДАРЕНКО

Февраль поёт «коломенским сонетом»,
стучит капелью в темени ночной,
и рвётся в окна ветром предрассветным,
ненужной, неурочною весной.

И, зыбясь под небесной высотою,
туманами встаёт Пережитое…

…Пророческая Сретенская темень!
Как перебрать ряды сердечных скреп,
и дружеские дни – со всеми теми,
с кем некогда делил вино и хлеб?

Но Память, словно оттепель, грохочет
под звёздною алмазною крупой!
Так – лунный ливень лермонтовских строчек
сияет над кремнистою тропой.


УСКОЛЬЗАЮЩАЯ МЫСЛЬ
                Вере Занегиной

Полны ученья древних мудрецов,
величием, как мраморные храмы –
склоняешь восхищённое лицо,
невольно удивляешься мирам их.

Но вдруг… почует наш случайный взгляд
иной, нездешний мир, нежданный лад!

Так – ветер над листвою молодой
внезапно пролетит пернатой птицей,
и дрогнет над спокойною водой
волна – дыханье наших интуиций!

Так – нити сумасбродные сплелись,
ковры словес волнуя и тревожа.
…И эта ускользающая мысль
любой высокой логики дороже!


НАТАЛЬЕ МАРКЕЛОВОЙ

Февраль срывает покровы с веток,
дождём ненужным стучит по крышам,
но, как сквозь тучи – порывы света, 
напевный голос в Коломне слышен.

И, точно летом, струится воздух,
и ярче света пылают розы!

Звучат напевы струной бесценной,
и аплодисменты гремят, как порох,
и вешним ливнем летит на сцену
цветных букетов душистый ворох.

…Дождём и ветром укрыта волость,
но в этот миг отступает темень –
звучит в Коломне волшебный голос,
и мы забываем – себя и Время!


ЧЕРКИЗОВО
            Шиповник Подмосковья
            Увы, при чём-то тут…
                Ахматова 

О эти потемневшие листы
черкизовского старого альбома,
где собраны уютно и знакомо –
рисунки и засохшие цветы!
Аллеи вновь тенисты и густы,
и вновь нарядна барская истома.
Вот – призрак заколдованного дома
и Трёх Церквей парящие кресты.
И пышный плащ надгробного барокко,
и строгий классицизм, – увы, далёко
развеяны, как воздух над рекой.
Но прошлое горит пестро и пряно
за створками багряного сафьяна
летящею ахматовской строкой.


ФИАЛКИ В ЧЕРКИЗОВЕ
                Н. П.

Ангел Италии – здесь, в черкизовской дичи,
там, где руина Успенья вздымает скалы,
тихо проходит, под лепет и посвист птичий,
чтобы зажечь ввечеру огоньки фиалок.

И, собирая в ладони загадочный дар, мы
снова увидим тени далёкой Пармы…

Зыбится, словно отзвук, земля Фарнезе,
тонко струится светами кисть Корреджо…
Хочется вечно вином «Романеи» грезить,
запах фиалок вдыхая – прозрачный, нежный!..

…Тлеет в печальной Московии дым безумья,
храм оживает призрачными свечами…
Только опять проходит в чуть слышном шуме
сказочный Ангел с фиалковыми очами!


КОЛОМЕНСКАЯ ДОРОГА
                Александру Сегеню

Осень и дождь, и вечерний город –
призрачный путь из Москвы в Коломну…
И непогода пройдёт нескоро,
и не развеется тенью тёмной.

Призраки вьются листвою бренной,
точно двустишье среди катренов.

Дождь, словно гений, что с горя запил,
тычется в стену нездешней тиши,
будто бы оттиск «тяжёлых капель»
что напророчил бедняга Ницше.

Тексты теснятся в воздушной груде,
битва веков над Коломной длится!
…Вспомнится в сердце в ночном безлюдье,
призрачный путь: из гостей – в Столицу.


НОВЫЙ СОНЕТ
                Леониду Фокину

Чтоб вызнать строй Вселенной и закон,
чтоб выведать материи границы,
учёный строит синхрофазотрон
и в нём дробит мельчайшие частицы.

И заново кругами гонит их,
как меж катренов брошенный дистих!

И вот: канон, что благостен и стар,
как заповеди Ветхого Завета,
объемлет обновление и жар
доселе неизведанных сонетов.

Раскрыты створы каменных палат,
сургуч запрета сорван и надломлен!
…И образы струятся и кипят
в стране подземной, в Крепости Коломны!


ЗАКРЫТЫЕ ГОРОДА
              запретный город номер тридцать семь…
                Алексей Фомин

Летейский бред «закрытых» городов –
Харон пугает скрипами уключин…
Шиповник за оградами садов
прикинулся колымскою «колючкой»,

и кремль сменил свой каменный букет
на частый гребень ядерных ракет.

Начнётся «джаз» – и нам не убежать,
и в лесополосе не отсидеться,
когда грозит урановая ржа
оцепенить сознание и сердце.

Не езживал в Коломну интурист,
и побоку – истории извивы!
…Но, может быть, не зря мы шли на риск,
и может потому – сегодня живы?


СИЦИЛИЙСКИЙ СОНЕТ
              из Якопо да Лентини

Воздвигнул я в сердце служенье Богу,
желая пребыть с Ним в пределах Рая,
в том месте священном, что славлю слогом,
где сыщем утеху мы, отдыхая.
Священная донна пребудет строгой,
чей лик дивно чист, чья глава – златая;
земная юдоль для неё – убога,
чтоб жить в ней, сокровища расточая.

Нет, я не скажу, что, взойдя высоко,
мы будем покорны греху и страсти;
дано мне иное изведать оком:
движенье и лик – небесам причастье.
На донну – в восторге смотрю глубоком,
ведь жизнь её ныне – благое счастье!


ВОСЕМЬ И ШЕСТЬ
                О.Ф.

К чему суетиться, скажите, право?
Не зря же багрянит шиповник пряный,
не зря да Лентини сложил Октаву –
шипами прошитую Сицилиану!
Нет, это не розы цветок кровавый;
шиповник пышет кислинкой странной,
восьмёрки ткут колдовские травы:
вдохнул – и шатаешься, будто пьяный.

И вот уже рифмы поют Секстетом,
затмив красой соловьиный гомон,
и образы льются дождём кометным,
летят зачарованною Коломной.
…О мистика чисел! О рай укромный,
восьмивековою стеной одетый!


ГАРМОНИЯ
                Алексею Фомину

Скрывают суть земные миражи,
но строгий стих сильней видений бренных!
Две половинки яблока сложи –
и ты увидишь сходство двух катренов.

Так рассекает плод блестящий скальпель,
и выступает Смысл сверканьем капель.

И с ним ясней значенье тёмных фраз,
и внятнее реченье Гераклита:
что логос мира свит не напоказ –
вернее та гармония, что скрыта…

Ты можешь ткань словесную рассечь!
И, если сбросить смертные приметы,
то закипит пророческая речь
целящим ядом жгучего Сонета!


АНГЛИЙСКИЙ СОНЕТ
                О.Ф.

Не лезут рифмы в узкое окно –
им тесно, точно шахматам в футляре…
Но ловко всё решил простой канон,
что сладил остроумный Генри Саррей.

Да вот беда – назойливый Шекспир
присвоил этот правильный порядок,
и ну крушить, как в пабе дебошир,
Сонета благонравную ограду!

Шиповником розарий одичал,
растущий по дороге: Стрэтфорд – Лондон…
А нынче – Русью мчится сгоряча
Московским трактом – прямо из Коломны!

Профессор, согласитесь – это шок –
растрёпанный шекспировский стишок!


АПОЛОГИЯ

Хотя откуда, честно говоря,
возьмётся здесь любови пустословье,
когда ладони ранами горят,
шиповником ободраны до крови?

Когда, познав предательство и желчь,
обманутое сердце тщетно кличет;
и в грош не ставит искреннюю речь
бесчувственное женское двуличье?

Какая, к чёрту, ласка может быть,
порядочность, покой, благообразье,
когда глаза взирают, как рабы,
на зеркало, заляпанное грязью?

И злобой бродит горькое вино…
Коломна, Стрэтфорд… Нам – не всё ль равно?


БРОНЗОВКИ

Нарядные жуки в искусной полировке,
как в греческой броне, в мерцанье гладких лат,
смарагдами горят узорные бронзовки,
когда на лепестки данайцами летят.

Напали на цветы ахейскою дружиной,
желаньем Трою взять и жаждой одержимы!

Шипы не защитят священные владенья,
хотя цветущий куст богат и не пуглив.
 – Не так ли наш талант – промчит незапной тенью
на миг свою тоску о счастье утолив?

О, да минует Мрак, застыв над вечной бездной,
и полнятся вином ахейские мехи!
И новой красотой, легки и бесполезны,
ложатся на цветы бессмертные стихи!


ВОСЕМЬСОТ – ВОСЕМЬДЕСЯТ
                Не доносятся жизни проклятья
                В этот сад, обнесённый стеной…
                Блок

Пусть рыщут буквоеды за дверьми –
им не постигнуть (экая досада!)
святыню чисел, кратную восьми –
сплетение ветвей в ограде сада.
 
У стен Кастель-дель-Монте бродит осень,
и эхом отдаётся: Осемь! Осемь!

Трепещет тайной ворох лепестков,
как будто в сицилийском щедром лете.
И нам понятней дух восьми веков
в цветном стекле восьми десятилетий.

О сладостный латинский виноград,
что манит поцелуем губы наши!
…Сонеты наполняют русский град
изысканным вином в багряной чаше!


ТЕНЬ ВЕЧЕРА
                Юрию Линнику

Успенье нежное – Флоренция в Москве.
                Мандельштам

Как запах лилий – лёгкий и бесплотный,
тосканскою весной увитый сад,
как тонкий сон – Италия в Коломне –
пронизывает алый царский град;

и красные шипы латинских стен
желания берут в незримый плен…

Колонна вознеслась в российской сини,
являя италийский вещий герб,
мешая отзвук мраморной латыни
и нежное витьё пасхальных верб.

И светлому Успенью сердце верит,
в напеве звонниц, в золоте вершин…
И веет вечер – тенью Алигьери, –
шиповником сонетов и терцин!


ДАО

Ну что ж, Олег Иванович! Пора
пересмотреть коломенские снимки,
и странные страницы перебрать,
у Пятницких ворот, в туманной дымке;

и вспомнить всех, кто исподволь проник
в исчерченный писательский дневник!

Не слишком прав учёный ригорист,
и зря от нас отбрёхивался Бехер!
Сонет – не просто высушенный лист,
а вечный Путь, во тьме вершащий вехи!

Что может быть прекраснее его,
что может быть живей и полнокровней?
И в этом – наш резон и мастерство,
и это – наш КОЛОМЕНСКИЙ ШИПОВНИК!

2020