Из Мекки в Дамаск...

        "Этот памятник воздвиг
        Айтеч-Хаджи в память о
        своём дворянине Хапаче
        Лакшуке, ездившим с ним
        в Мекку и умершем на
        обратном пути в г. Дамаск
        Сирийский.Памятник поставлен
        в 1132 геджир,месяца шеваль,
        что соответствует в нашем
        летоисчислении 1717 году.
             /Надпись на древнем
             камне в г.Горячий Ключ/.

Не властны над дружбой,
    что в Слове воспета,
Забвенья глубины
    и промыслы Леты...
Из сумрака времён,
    из тьмы отвесной
Невнятно и туманно
    бормочущую вечность,
Разъятую, как
    нити бег истлевшей,
В одеждах
    тишины окрестной,
Я обретаю
    с отзвуками  тайны.
События былые,
    что взору не видны,
Как амфоры
    разрозненные черепки,
Срастаются
    до цельности строки,
Вещая
    о суровой тризне.
И как монгол,
    зрачки вонзив раскосо
В бескрайний
    горизонт отчизны,
Я ревностно
    слежу пути руки
По каменному скосу.   
    Суть притчи оживает
И оживляет
    кристалла жилы.
Пульсирует и воскресает
Древнетурецкая
    виньеточная вязь,
Прощальным золотом
Неумолимым
    течёт, змеясь,
На кенотафа
    мрамор генуэзский.
И, словно плаха,
    недосягаема и холодна,
Луна восходит
    над святым Дамаском.
...Тот памятник
Бжедухский князь
   Айтеч-Хаджи воздвиг
В честь дворянина,
   друга Хапач Лакшука.
Последний хадж
   к благословенной Мекке
Сомкнул кончиной
   веки паломника,
Несущего хвалу Аллаху.
Превратности и фатум,
   играя человеком,
Пред ним
   рядятся в маски,
А промысел
   Всевышнего сокрыт
От праздных глаз.
...Тому назад
   три века, не сейчас,
Безмолвных листьв стаи
   сменяли влажные снега.
И в сладкой неге
   нежился миндаль
В том месяце "шеваль".
Раз уж
   пустилось вспять
Движение светил,
   заметить должно,
От мёда
   лопался инжир,
А лет счисление
   звалось - "геджир".
Был обделён и сир
Геджир
   "тридцать второй",
Чью тысячу 
   и долгий век пред ним
"На нет"
   затёрло время.
Это в него ворвался,
   будто злое племя,
Скакун
   иссиня-чёрной масти
С подпалиной гнедой,
Предвестником
   горчащей скуки и несчастий.
О, пепел печали,
   что дух не постигнет!
О, чёрные коршуны муки,
   чьи шрамы безмерны!
Час пробил,
   и сердце Хаджи
Прщалось с Лакшуком,
И смерти
   поспешной всеядность
Кровавой
   черте причащалась.
"Лишь память
   не знает разлуки",-
Так думал Айтеч,
И чётки струились
   гишеровой темью
Меж княжеских пальцев,
И плечи
   безмолвием скорби
От слёз содрогались...
"Разверзлись, распались
   от смерти твоей небеса,
Велю я навеки
   в горах тех поставить
Памятник спутнику,
   брату и другу.
И мрамор
   каррарский, как воин,
Станет
   символом дружбы
Над этой землёю!
Просторов чужих
   укротив неоглядность,
К подножью его
   смиренные, скорбные
Лягут ветра..."
Из ножен клинки,
   как последняя почесть,
Суровая ласка
   померкшего взгляда,
Уж к землям
   сирийским пора.
...Замедли живущий
   шаг праздно-бегущий,
Мудрец и ребёнок,
   ещё не рожденный
Потомок,
   склонясь над печалью,
У камня постой.
   В тот час, когда месяц
Парит над мечетью
   звездою златой...
Подумай о вечном,
Ведь жизнь
   только средство
Рвануться
   на помощь жизни другой.
Приняв, как ожог
   ослепляющей муки,
Ушедшего друга
   любимые руки...

Не властны над дружбой,
   что в Слове воспета,
Забвенья глубины
   и промыслы Леты.