Орфей

УВЕ ЛАММЛА

ОРФЕЙ

ТРАГЕДИЯ


Ты ли вновь передо мной,
Вестница небес?
И хитон столистный твой
Беспощадною рукой
Не измял Гермес?

Груди, стал подзабывать
Чувственный окат,
Кто любил тугую стать
Страстно, нежно миловать,
Точно струнный ряд?

Чресла, члены, кожа, – сон
Сковывает вас...
Тяготит истомой он,
Должен мой напев, не стон,
Пробудить сейчас?

ЭЛИЗАБЕТ ЛАНГГЕССЕР



ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

ЭАГР, царь Фракии
КАЛЛИОПА, его жена
ОРФЕЙ, их сын
ЭВРИДИКА, его жена
АРИСТЕЙ, сын Кирены
ГЕРМЕС, посланец богов
ГИДРА, чудовище
АИД, бог подземного царства мёртвых
ПЕРСЕФОНА, его супруга
ХАРОН, паромщик
АМПЕЛ, сатир
ПЯТЬ МЕНАД
ТИСЫ, КИПАРИСЫ


ПРОЛОГ

ЭАГР:
С премудрой Каллиопой, несравненной,
Давно мы вместе в творчестве, и браке,
Но стала жизнь моя печальной, бренной,
Блуждаю среди тисов, как во мраке.
Ведь - Лин, мой первенец, сражён рукою
Героя, коего учил ретиво,
Сравнимы письмена его с рекою,
Что разлилась без русла сиротливо.
Второму сыну - дар от Аполлона
Гермес принёс, являя убеждённость,
Что тот достоин низкого поклона,
За редкостную одухотворённость.
Обычно, коль „хвалёный“ потрясает
Сердца людей, их немоту забавит,
Та патока, что он вокруг бросает, -
Растает тенью, иль петлёй удавит.
Но не хочу, чтоб грустными словами
Сегодня омрачилось представленье,
И думаю, что вы решите сами:
Всегда ль к добру - богов благоволенье.
Ведь все дары, в особенности лира -
Двусмысленны, и нужно опасаться
Насмешки над собой в разгаре пира,
А лучше - вовсе к ним не прикасаться.
Мелодиями одаряет Лета
Добро и Зло, им угождая равно,
Не придаёт уверенности это,
И указует на распутье явно.
Искусство так рождается чудное,
Его поборник - каждый соблазнённый,
По силам камню лишь зерно иное,
Иному слуху - шелест утончённый.
Пифагорейской не приемлю меры,
Частица квинты мир для них порою,
Нет, я приверженец когтистой сферы -
Лишь хитрость женщин здесь страшна герою.
И все богатства – зачастую бремя,
Тут созерцанью места не найдётся,
Чтоб провести под вечер сладко время -
Не разгибать спины с утра придётся.
Искусство - есть целебный корень, дозы
Неисчислимы, как грибные споры,
Пусть будут флейты, танцы или позы,
Но не шагнёт убогий без опоры.
Быть может автор пьесы станет злиться
На то, что к музам отнесусь престрого,
Надеюсь, каждый сам определится,
Прислушаться ли к гласу из пролога.



ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Родопский лес. Слышно жужжание пчёл.

Первая сцена
Орфей.

ОРФЕЙ:
И снова лес чудесно напевает,
Ручьи, побеги - в неге колыханья,
Зефир - зверей и тисы созывает,
На празднество привольного дыханья.
Приятен зной, вот - братство пчёл роится,
Пушинки-нимфы всюду реют смело,
Где гриб пурпурный со стволом роднится,
Там вьётся и красуется омела.
Щебечут ласточки, - гонцы родные,
Прощаются, на встречу уповая;
Тлен, майскому жуку, - дары съестные,
Тем ближе мне - Гиала луговая.
На склонах купина вот-вот зардеет,
И маслом заструится позолота;
Где всё звенит, где воздух не редеет,
Как не любить, как не желать кого-то?
Кому придётся возвестить об этом,
Где откровеньем станет Совершенство?
Кому идти за добротою следом,
Кто в рифму облечёт любви блаженство?
Но лира, одиноких осуждая,
Смолчит, когда услышит наставленье
Лесного хора, ведь струна простая -
На миг душе дарует обновленье.

ТИСЫ:
Весь мир - звенящий хаос без опоры,
Ты должен петь, чтоб всё звучало стройно,
Пусть на мгновенье стихнут наши хоры,
Мы вторить станем слаженно, достойно.
Не для сомнений, разочарованья,
Тебе вручалась лира Аполлоном,
Наступит полдень ясный, - упованья
Поведай нашим многолетним кронам,
Ведь все деревья, здесь, перед тобою,
Способны слушать, говоря с друзьями,
И ожидают, что, придя к покою,
Подвигнешь рощи зашуметь морями.

ОРФЕЙ:
Вы, тисы, - вечно вешние святыни,
Я - словно серый карлик перед вами,
Всю благодарность, за поддержку ныне,
Смогу едва ли выразить словами.
Дары приняв, оставшись неимущим,
Горю желанием спросить сердечно:
Ужели одиночеством гнетущим
Я проклят непреложно и навечно?
Ведь близки вы ветрам непостоянным,
И небесам, и даже чёрным сокам:
Спасён ли буду сердцем чутким, рьяным,
От Кронова свинца, гонимый роком?
Ужель мои призывы, упованья,
Подобны семенам в глухой пустыне?
Смогу ли уберечь от увяданья
Ростки своей мечты, среди полыни?

ТИСЫ:
Что брезжит вдалеке, - неподалёку,
Богам на всех не хватит покрывала,
На мир пенять, - нет никакого проку,
Когда твоя мечта химерной стала.
Ведь тьма в душе слепцу всегда мешала
Не унывать, ему счастливцы - чужды,
Стремиться к счастью зачастую мало,
Важней стараться не рыдать без нужды,
Но любящему сень ветвей поэту, 
Слеза, - всегда источник сокровенный,
И там, где тянутся побеги к свету,
Ты поцелуй познаешь незабвенный.

ОРФЕЙ (поёт):
Кто ластится к зелёной мягкой крыше,
Подобно облакам над морем пенным?
Внемли же,
Я жажду быть смятенным!
И в поле, и на скалах не смолкаю,
Но дома, - там, где ласковы побеги,
Алкаю,
Я умру от неги!
Что смертны мы, - среди деревьев зримо,
И юность в кущах, что сродни цикадам,
Вестимо, -
Мотылёк над водопадом.
Не я столпов гранитных восхвалитель,
Они укажут путь, но не далёко,
Целитель -
Твоё острее око.
Всё, что гнетёт, и окрыляет разом,
Напевов паточных не позабудет,
Лишь разум
Мечту и ложь рассудит.
И явен светоч, что за всё в ответе,
Вовеки осязаем он, но тщетен -
При свете
Ярчайший луч бесцветен.
Пускай из шелеста растёт всевластье,
И рядится в шелка, себе по чину,
О, счастье, -
Станешь горем, сбрось личину!



Вторая сцена.
Орфей, Эвридика.

ЭВРИДИКА:
Кто к имени бессмертному взывает,
На диво трепетно и небывало?
Кто так любовь волшебно воспевает,
Что всё на свете я позабывала?

ОРФЕЙ:
Вручил мне лиру Аполлон, и голос
Усилил, чтоб привлеч к нему вниманье,
Боюсь, что опалит мне каждый волос
Дарёное, наверно - в наказанье.

ЭВРИДИКА:
А может имя нимфы взволновало,
Что бог шепнул, не пуганной доселе?
Ведь Аполлона баловни, бывало,
В делах отвратных сильно пруспели.

ОРФЕЙ:
Тоска моя - сердечна, слово спето
Ветрам, что трепетны и томны сами,
Казалось благодатным место это,
Оно трепещущим воздаст плодами.

ЭВРИДИКА:
О, нет, к чувствительному нет подхода
Бродящему по лесу исполину,
Младенцу не смягчит перин природа,
Как бы не строил жалобную мину.
Всему, - оковы имя, справедливо,
Ты пел во мне, за то тебе подвластна,
Надеюсь, что букет твой, - не крапива,
И я не обманусь теперь злочастно.

ОРФЕЙ:
Как грубостью, злой шуткой я посмею
Свет воплоти задеть, что содрогётся?
К имеющим в роду - Урана, Гею,
И к волоску никто не прикоснётся.
Коль грацию узришь перед собою,
То царственное явно в человеке.
Ужели избран буду я тобою,
И руку нежную прижму навеки?

ЭВРИДИКА:
Не шутишь ты, но, только между нами:
Власть пенья своего не ценишь дюже,
Она сродни искусникам с крылами -
Ведёт домой затерянные души.

ОРФЕЙ:
О нет, не к ним взываю я упрямо,
Не к вору, не стяжателю иль магу,
За них не обобъю порогов храма,
Но за любовь свою костьми я лягу.

ЭВРИДИКА:
Пусть так, но имя всё ж моё далёко
Сердечности, и таинство сплошное,
Коль, ты меня растрогал так глубоко,
Сумеешь разрешить и остальное.

ОРФЕЙ:
Что сердцем завладел, тебя смутило,
Его я сберегу, пока с Гермесом
К Аиду не сойду, когда светило
В последний раз отблещет мне над лесом.

ЭВРИДИКА:
Так молвит муж, которому подвластна,
Кто раб любви, хранит её покровы,
Оставит сень своих древес согласна,
Знамений жду, - чем будут зори новы.

ОРФЕЙ:
Я - сын царя, тебя, оберегая,
Введу в свой дом, стоящий над холмами,
В конюшнях ждет послушная гнедая,
У нас пока не разжили;сь крылами.
Уклады может быть различны наши,
От зноя большенству несносно стало,
Живём не в древесах, мы пьем из чаши,
Шелко;вые нам веют опахала.
Давно болотный свет - не осязаем,
Рядим в металлы воск обыкновенно,
Уединённо любим, и рождаем,
Что в доме присходит, - сокровенно.

ЭВРИДИКА:
Как я люблю твой голос светлый, ясный,
И строгость слога, с чистой простотою,
Где ты не правишь, - быть мне там несчастной,
Позволь идти повсюду за тобою.

ОРФЕЙ:
Есть свадебный обряд, когда все в сборе,
У предков испросить благословенье,
Старание приложим, чтобы вскоре
Богам наследник наш продолжил пенье.
Тебя к родителям свести желаю,
К обоим сразу, лучше потаённо,
В неведеньи они, нас отсылаю
К премудрости отца, определённо.

ЭВРИДИКА:
Уж солнце к западу ушло далече,
В гнездо пора, в туманной дымке реки,
Прижми меня к себе, как можно крепче,
Веди скорей, твоя теперь навеки.
(Орфей перевешивает лиру через плечо и берет Эвридику на руки. Смеркается)


Третья сцена
Орфей, Эвридика, Гермес.

ЭВРИДИКА:
Смотри, явился кто-то пред нами!
Стоит скалою - непоколебимый.
Увы, теперь приют мой за плечами!
Ужель то недруг наш, Орфей, любимый?

ГЕРМЕС:
Не церемонясь, приношу я вести,
Ведь за меня рекут мои свершенья,

ОРФЕЙ:
Сомнений в этом нет, сказать по чести,
Тишайшего, - не чуешь приближенья.

ГЕРМЕС:
Я не любитель рокота и звона,
Как Зевс, что мечет перуны да громы,
И вам принёс ни зайку, ни дракона,
Ведь зло, добро - пристрастием влекомы.

ОРФЕЙ:
Так значит ты - Гермес, неумолимо
Гласящий всем верховные решенья.
Друг друга любим мы невыразимо -
Есть у богов на этот счёт сомненья?

ГЕРМЕС:
Мы сватовству и браку не преграда,
Я встретился с твоим отцом поспешно, -
Благословятся дорогие чада,
Живите правомочно и безгрешно.

ОРФЕЙ:
К чему такая спешка, нарочито?
К родителям и так мы поспешали,
Давно женить меня хотят сердито,
Не думаю, чтоб ныне возражали.

ГЕРМЕС:
Ну, к сожаленью, это невозможно,
Чтоб суженый отверз дворец девчушке,
Заботливым мне быть совсем не сложно, -
Её служанка встретит на опушке.

ОРФЕЙ:
Что ж мне помехой будет, без опаски
Свести невесту за мои пороги?
Не ну;жны мне служанки иль коляски,
Ведь - не тщедушный, и не хромоногий.

ГЕРМЕС:
Помеха - я, поскольку есть решенье
Тебе собраться тотчас же в дорогу,
И так ты запоздал не на мгновенье,
Попутчики уж ропщут понемногу.

ЭВРИДИКА:
Смирись, Орфей, не вздумай препираться,
Я лучше бы с богами не шутила,
Не только для отца юнцу стараться,
Ведь у небес - весомее мерила.

ОРФЕЙ:
Куда мне ехать, ну в какие дали?
Я счастлив здесь, мой дом - как на ладони,
Лишь выжиги на свете всё кидали,
Чтоб только оторваться от погони.
Но я-то - принц, и нет на мне разбоя,
Меня учили, честь - всего превыше,
Что дом родимый не сдают без боя,
Кто б не был враг, будь дальше он иль ближе.

ГЕРМЕС:
Бесчестье дураку, - дела большие,
Идущие за дали горизонта,
Чтоб Зевс пол-Греции призвал впервые, -
Взойдёшь ты на корабль у Геллеспонта.
Идём в Иолк, в Фессалию, сейчас же,
Там место сбора аргонавтов будет,
Теперь, прошу, ворчать не пробуй даже,
Пока героев вдоволь не прибудет.
(Орфей с Гермесом уходят.)

ЭВРИДИКА:
Лишь миг назад - служанка, да смотрины…
Ушёл певец, и с ним посол проезжий,
Смеркается, а я тут без лучины,
Не угодить бы мне в капкан медвежий.
Бессмысленно досадовать и злится,
Найду я в одиночку путь к престолу,
Должна всегда невестой быть деви;ца,
Не должно разметать ей грязь по полу.
(Уходит. Темнеет, и наступает новый день.)


Четвёртая сцена
Эвридика, Каллиопа.

КАЛЛИОПА:
Гулять по лесу, подлинно, - услада,
И мне дворец был поначалу тесен.
Но царь - напорист, и слукавить надо,
Что флирт его был долог или пресен.
Отозван сын Орфей - и всюду тени
Буравят из любви переживанье,
Поблекли все колонны и ступени,
И даже птиц притихло щебетанье.

ЭВРИДИКА:
Немногим больше б знать, по крайней мере,
В Колхиду, к варварам плывут по слухам,
Мне верится, что скоро скрипнут двери,
И странник встанет в них, окрепший духом.
Но, - надобен геройскому ветрилу,
В походе, снаряжённым безотложно,
И спутникам в пять раз умножит силу,
Чтоб сделать то, что вовсе невозможно.
Обидно, если всё напрасно будет,
Что просто непосильны цели эти,
С богов от неудачи не убудет,
Зато на нас - окрысятся соседи.

КАЛЛИОПА:
С послами царь, циновок жалко стёртых…
Корабль ведь должен быть загружен снедью,
И отовсюду, кроме царства мёртвых,
Идёт молва, что здесь не встретят плетью.

ЭВРИДИКА:
Но как Орфей запел, что побудило,
Особый слух иль взор, что в помощь сыну?
Удастся, может, рассказать, как было,
Обрисовав мне ясную картину.

КАЛЛИОПА:
Я матерью была нетерпеливой,
Со стилусом, с доской, к нему сурова,
Не вопреки забаве шаловливой,
Но против необдуманного слова.
На нас, у Зевса, планы только княжьи,
И я себя подвигла на служенье.
Но, корни Аполлоновы - лебяжьи,
Тут бога подвело воображенье.
Уж луче б с Музой свёл мой мальчик счёты,
Не гонят тех, кто с ней не уживётся,
Бывает, чем заоблачней полёты, -
Тем кратче, коли облако порвётся.

ЭВРИДИКА:
Лишь потому, что ты точна и че;стна,
То подлинность и прямота - едины,
Чистосердечность всякий раз уместна,
Ведь выявит характера глубины.

КАЛЛИОПА:
Не жди юнца, что попрощался с нами,
Покроет шрамами не только члены,
Играет вихрь нередко волосами,
Умершие, - они лишь неизменны.
И помни, - он с отважными мужами,
С матёрыми, вскипевшими - вкрутую,
Познаешь ель всегда - в жуках за мхами,
Хоть превозносит крону молодую.
Чужие нравы, монстры, бой упорный,
О многом при дворе певец не ведал,
Идёт он через лёд, сквозь пламень чёрный,
Смолчу о большем, - разум заповедал.

ЭВРИДИКА:
О твердости ты молвишь, не принижу
Всю степень ужаса, надежда будет с нами,
Молю его звезду, когда увижу,
Воспрянуть ослабевшими крылами.


Пятая сцена.
Эвридика, Каллиопа, Аристей.

АРИСТЕЙ:
Ищу дворец, а не зверьё лесное,
И сбился, кажется, опять с дороги,
Простите, но спрошу про основное,
Не мешкая: где царские чертоги?

КАЛЛИОПА:
Я здесь царица, и тебя, похоже,
Развязность сгубит, здесь не чтут потворство,
Дикарь-охотник зрит одно и то же,
Но в этот раз - тут шастает позёрство.

АРИСТЕЙ (низко кланяясь):
Неловко как..., впадаю в корни ели,
Устал, кругом утёсы да обрывы,
Ведь я возрос в несхожей колыбели,
Среди ветров, где узкие проливы.

КАЛЛИОПА:
Скажи, ты странник, иль торгуешь, может?
Посланник дальних стран, столиц портовых?
С недавних пор нас многое тревожит,
Хотелось бы узнать известий новых.

АРИСТЕЙ:
Мне нимфы с Аполлоном поручили
Пчелиное искусство золотое
Освоить, чтоб кормили нас, лечили,
Трудяжки не в лесах, а на постое.
Корзины - колокольцем или шаром,
Сплетаю, мягким воском, сладким мёдом
Наполню, и божественным нектаром
Готов делиться с избранным народом.
Молочное от порчи сберегая,
Добился, чтобы сливки не скисали,
Все хвалят снедь мою, не умолкая,
И сам от лакомств откажусь едва ли.
Но средь моих даров - первейшим чудом,
Для глаз, что по;лны новым восхищеньем,
Является - Олива, разным людом
Она вознесена с благоговеньем.
Ведь плод её насытит до отвала,
Царя умаслит, лампу пропитает,
В избытке он, - там гнилость миновала,
И действенен, где разума хватает.
Сухие ветры дереву по нраву,
Что прочностью для топоров пригодно,
Оно бессмертно, высится на славу,
Излечит ум, и тем - богоугодно.

КАЛЛИОПА:
Тень - явственнее там, где всё лучисто,
Коль есть подвох - не утаится это,
В твоих речах, простёртых шелковисто,
Крючок наверняка припрятан где-то.

АРИСТЕЙ:
От солнца тени падают обычно,
Их нет почти, когда оно в зените,
Ваш скепсис - зол, но это - не трагично,
Вот рифма, коль похвал мне не сулите.
Пускай дары не ну;жны, но сверх меры
Мне милость вашей дочери сгодится,
Я убеждён, что мирозданья сферы
Обворожила кроткая девица.

КАЛЛИОПА:
Песнь к юности - любой переиначит,
Мой сын витает в сферах тех высоко,
Она - обещана ему, и значит,
Остерегись, куда вперяешь око.
Хотя теперь герой наш за морями,
Вернётся вскоре он, - неподражаем,
Во всей земле фракийской; ты мечтами
Не тронь невинность, преснотой снедаем!

АРИСТЕЙ:
Что ж молвит дева на острастки эти?
Пусть странник, хоть разок, её услышит.
Плетёт Арахна в папоротниках сети, -
Комар не плох, коль ветер лист колышет.

ЭВРИДИКА:
Герой дары не носит за спиною,
Споёт - рыдают камни, смирны звери,
И я была разбужена листвою,
Поняв, что грёзы явны в полной мере.

АРИСТЕЙ:
О, прелести твои - невыразимы,
Как будто-то очарован ароматом,
И кажется - врата блаженства зримы,
На деле ты - на полпути заклятом.

КАЛЛИОПА:
Ну вот и тени, выползли яснея,
Прелюбодейство - за подарки плата,
Ступай к царю, подмётки не жалея,
Посватаешься – я не виновата.
(Аристей удаляется.)

ЭВРИДИКА:
Нахальство в жилах у него такое,
Что как ни странно - лопнуть не боится.
Запахнет плохо вскорости жаркое,
Ячмень, в конечном счёте, не пшеница.

КАЛЛИОПА:
Смешны спесивцы, и всегда – убоги,
Но этот парень может стать опасен,
И коль его не образумят боги,
Воспрянет тот, кто ложью полногласен.
Захваленный, он думает, - прогнётся
Любой пред ним, кого умаслил даром,
Уверена, что скоро возвернётся,
Следи за тем, чтоб плут не стал кошмаром.
(Обе уходят. Становится темно, и снова светлеет.)


Шестая сцена.
Орфей, Эвридика.

ОРФЕЙ (поет):
Что ныне сердцу моему порука?
Довольно ль только петь приятным гласом?
Разлука
Несносней с каждым часом!
Я шёл чрез страны, берега и рифы,
Но без любимой, - нет страшнее кары.
Всё - мифы,
Её правдивы чары!
Мечта - возлюбленную взять на руки, -
Безгрешней моря, солнца колесницы,
О, муки,
Желанней нет девицы!
Она - мой парус, крыльев сильных взмахи,
Она - земля, которую возвышу,
Ведь страхи
В бурлящих топях слышу.
Нет, алчным сводам неба не по силам
Отнять мою отраду неземную!
Светилам
Явлю, как негодую.
Лишь с нею лёгкость - невесомей станет,
Лишь с нею гнёт - упорству соразмерен,
И пусть весь пантеон напротив встанет, -
Одна богиня есть, - ей только верен.
Она сплотила тьму и милованье,
Она надежду с памятью связует,
Она миров неведомых дыханье,
Что полотно строфы преобразует.
Она одним лишь взглядом уничтожит
Тоску и горе, утра обречённость,
Она заботой хлопоты низложит,
Мне возвращая умиротворённость.

ЭВРИДИКА:
Я знала, будет этот день яснее
Всех тех, что выплаканы ночью длинной,
О мореходах дрозд свистел звучнее,
Расставшись с безнадежною сурдиной.
Я чувствую, твоя душа большая
Не омрачилась в деле многотрудном,
Напев счастливца грянет, предвкушая
Блаженство наше в счастье обоюдном.
Мне грезится, что беспокойства луны
Растают дымкой прудовой, с рассветом,
Что Эрос коронует нас, лагуны
Для празднества принарядив при этом.
Исчезло всё, что нас разъединяло,
И только гимн заполонил просторы,
Все элементы пенье обуяло,
Вплоть до Олимпа долетают хоры.

ОРФЕЙ:
Лишь ты одна завесу снять способна,
Туманящую помыслы, стремленья,
Лишь ты даруешь жизнь, что бесподобна,
Лишь ты одна - источник вдохновенья.
Не объявись ты мне, о, дорогая,
Места и время были б - мрачны, серы,
С тобою, мирозданье постигая,
В гармонию я не утрачу веры.
Её восхвалим, ведь она учила
Любви, - ядру всего на этом свете,
Святая, окрыляющая сила,
За высшие дерзания в ответе,
Поэтому все существа желают
Кружиться в вечном танце Единенья,
Сердца влюблённых искренно пылают,
И этим лишь достойны восхищенья.

ЭВРИДИКА:
Необъяснимо то, что - боль, невзгоды
Не сдюжить одному, будь он красою
Всех юных лебедей, пройдут восходы, -
Зальётся сердце слёзною росою.
И будет Пан в полях пастушьих снова
Ужасен так, что в глушь сбегут олени,
Но знаки на коре сомкнутся в слово,
Которым россыпь звёзд разгонит тени.
Ведь есть всему своё предначертанье,
Поймёшь сие, - повязка с глаз слетает,
И ты увидишь слабое мерцанье
В листочке, что лишь этим прорастает.
Угрюмость неба, мгла, - глупцу препоны,
Уразуметь, что око прозорливо,
И явственны нарциссов перезвоны,
Они гласят, - надейся терпеливо.

ОРФЕЙ:
Коль кто обрящет то, что им любимо,
Случись сие по высшему веленью,
Тогда тоска уйдет необратимо,
И боль, порой - ведёт к выздоровленью.
Счастливцы те, кто полон упоенья,
Отрадно всем, кто счастье наблюдает,
Достоин тот любви благословенья,
Кто преданность - упорством подтверждает.
Вестимо, счастья ткань - времён древнее,
Её отринут только единицы,
Они грешны, нет милости ценнее
Небесных сил и солнца колесницы.

ЭВРИДИКА:
В листве всегда ведь что-то дышит новью,
И тоже любит, выбора не зная,
Но Мойры - ножницы омоют кровью,
С высокого сословья начиная.
К такому счастью тягу кто откроет, -
Уверен, что подобных мало было,
Его роса рассвета не омоет,
Не защитит, чтоб пламя не спалило.
Но тот, кто любит так, как подобает,
Столпом врастает в неба непреложность,
Он Атласу ни в чём не уступает,
И вкруг него всегда снуёт ничтожность.
Влюблённых слово - «Да», смирит светила,
Отвергнет всё, что воздух сотрясает,
Оно лугов цветенье, и могила,
Где Аполлон всех агнцев выпасает.
(Они заключают друг друга в объятия.)


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Мрачный грот, покрытый паутиной. Кругом лежат обломки скульптур. Посередине - старуха в длинном кожаном одеянии, с очень длинными седыми волосами, она придавлена большим камнем к земле.

Первая сцена
Орфей.

ОРФЕЙ:
Не то что петь, сказать теперь не смею,
Спины в чертогах Мрака не расправить,
Лучи пронзительны стрельбой своею,
И в сердце метят, чтобы пробуравить.
Где лес шумел, там пустошь вновь царица,
Иссохли русла и пожухли травы,
Один орёл над путником кружится,
Терзает ветер флейту в две октавы,
Петляя в дебрях рваной паутины.
Под гниль увядших крон ступать не стоит,
Проклятьем жизнь и путь теперь едины,
Да, только Смерть дворцы такие строит.

(Он садится и вперяет взор в пустоту.)

Покончив с Аристеем - скоро, гневно,
Отца ославив, - горечь не умерил,
Невинен царь, но, сетуя вседневно,
Пока страну в себе не разуверил.
Как мог подлец, к кому девицы льнули,
Смущать мою, отвергнутый всечасно?
Ужель не мог, в застольном праздном гуле,
Одной не отыскать, что примет страстно?
Не от него ль спасалась Эвридика,
Ступившая злосчастно на гадюку?
Не он ли затравил бедняжку дико,
Распутную протягивая руку?
Ах, бог Гермес, увлёк меня в Колхиду
С героями, в залог её оставив, -
Ревнивцы боги не снесли обиду,
Возлюбленных с собою сопоставив?
Ну, будь что будет, горечь плохо пьётся.
Сникает солнце, метит ночь в живущих.
Мне худшее из зол снести придётся,
Перетерпев обузу дней грядущих.
Непросто сердцу, и душа не рада,
Что должен в царство мёртвых пробираться,
Но мной прорвётся вечная преграда
Пред бездной, где всем чаяньям собраться.
Кто мне укажет путь? Изгоям только
Известен он, ведь те - по краю рыщут,
Но вряд ли скажут мне о нём, поскольку
В цветке промёрзлом ну;жды не отыщут.
Кто знает о тропе, - смолчит зевая,
Не привлекут его посулов ритуалы.
Но было ведь, - не я ли, напевая,
Рыдать заставил мертвенные скалы?
Зарёкся петь, но не сдержу я слова,
И не раскаюсь, только б говорили
Все те, кто был средь пагубы и рёва,
Где тьма и свет на золотом мериле.
Меня не слышишь, Эвридика, боле,
Нет музыки в унылом царстве тени,
Я о змее спою, о страшной боли,
О вскрике, при паденьи на колени,
Спою о несмываемом позоре,
О чёрном дне небесного эфира,
Я пропою о безутешном горе,
О том, что навсегда умолкнет лира.
Проголошу, что грёзы попираю,
Что нет к ним вовсе никакой дороги,
Что лес, цветы, все тисы презираю,
О том, что - злоумышленники боги.
Спою, что нет отныне договора
Меж Зевсом, Посейдоном и Аидом,
Что верх и вниз меняют без разбора,
Смотря на землю с безразличным видом.
Ударю в лиру, окровавлю пальцы,
Чтоб Стикса грот открылся предо мною,
Там присягают - вечные страдальцы,
Я к Богу Смерти обращусь с мольбою.
Напевами - умилостивлю скалы,
Земля разверзнет пуп в толчке едином,
Оставив свет, войду во мрака залы,
Чтоб очутиться в клюве ястребином.


Вторая сцена
Орфей, Гидра

ГИДРА:
Кто бродит здесь, бессмертных проклиная,
Бросая вызов силам мирозданья;
Отчаянно, где оторопь ночная,
Желает мир сломать до основанья?
Кто тронул цепь, которой вяжет Гея
С титанами - извечный Ужас ночи?
Кто средь безмолвия, корысть имея,
В Котёл Судеб вперять замыслил очи?
Кто вздумал петь, и не скрывать издёвку,
Пороча Сущность дерзкими словами?
Кто хочет в пустоту швырнуть верёвку,
И думать, что вознёсся над орлами?

ОРФЕЙ:
То я, - певец Орфей, всего лишённый,
Поэтому бесстрашием возвышен,
Что клялся вечным, но теперь - взбешённый,
Ответь немедля - был ли я услышан?

ГИДРА:
Я грезила, спала, мне снилось что-то,
И быстро как-то это позабылось,
Былое время облекла дремота,
И кем была - в глубь памяти забилось.

ОРФЕЙ:
Не тронь меня, хоть долго ты на это
Надеялась, как видно - безнадежно,
Я требую суда, где Зевса вето
Бесспорно, там, где Стикс течёт неспешно.
 
ГИДРА:
Из девяти голов одна осталась,
И эта уж под гнётом одряхлела,
С тех пор как от Геракла мне досталось, -
Огнём наглец пытал богини тело.
Сын Зевса след окровавле;нный тянет
К отцу, чтоб тот был вечно несравненным,
Изжив прислугу старую, он станет
Единственным вершителем надменным.
Бастард его в Арголис, возле Лерны,
С племянником вкатил на колеснице,
Очистив, якобы, страну от скверны,
Главу мою скалой прижал в темнице.
Немудрено, что Зевса ненавижу,
Мой род подвергнут страшному позору.
Скажи, как смыть с земли желаешь жижу,
Как будешь потрошить злодеев свору?

ОРФЕЙ:
Укушена змеёй моя родная,
Её Гермес увёл в чертоги хлада,
Добычу вырвать у него желая,
След в след за Смертью мне влачиться надо.
Те боги, что царили до Аида,
Помогут мне в пути не оступиться,
Поддельных кубков призрачна планида,
Вот почему повсюду страх крепи;тся.

ГИДРА: 
Но я сама змея! И ты мечтаешь,
Чтобы врагу моих собратьев помогала?
Спроси-ка ястреба, с ним поплутаешь,
Он родичей моих извёл немало.

ОРФЕЙ:
Змея - невинна, для защиты жало
Она пустила в ход, её вспугнули
Огни, когда гонимая бежала,
И укусила лишь за то, что пнули.
Прислали нам, с Олимпа, женолюба,
С оливками, сырами да медами,
Он выдавал себя за скалозуба,
К прельстителю девицы льнули сами,
Моей жене предстал в подлейшей роли,
И когти выпустил, в разврат впадая,
Ей ничего не оставалось боле,
Как угодить в ловушку негодяя.
Теперь ищу запретный вход под землю,
Чтоб донести суду свои проклятья,
Одно лишь утешение приемлю -
Любимую вернуть в мои объятья.

ГИДРА:
Ну ладно, погрузи свой посох в яды,
Что горлом хлещут у меня рекою,
Раздвинет письменами он преграды
Перед тропой в Аид - одной строкою.
Покинь меня, хочу вздремнуть минутку,
Есть вечность у меня, но мне - неймётся,
Ведь всё вскипит в пещере не на шутку,
Что и скала от страха содрогнётся.

(Орфей касается Гидры посохом, который начинает вдруг светиться; фигура старухи исчезает в образовавшемся в земле провале, и через некоторое время слышно, как струится вода.)


Третья сцена
Орфей, Харон.

ОРФЕЙ:
Не труден путь, когда в подмогу посох,
Петляю через пади и лощины,
Мертвы ущелья, жуть слышна в утёсах,
И всюду стойкий запах прелой тины.
Рапа; сочится, иглы образуя,
В просвете что-то шелестит крылами,
Хотелось раньше, шеей не рискуя,
В слюду вглядеться, встав над валунами.
Препоны это - блёстки да кристаллы,
Разбил бы сталактиты кулаками,
Всё ширится опять в большие залы,
Владеет гнев ногами и руками.
Вдруг - слышится поток в бурливом беге,
Мятежно он пробил себе дорогу,
Стоит старик уродливый на бреге,
Что вижу, право, неподвластно слогу.
Заговорить с ним, - посоха желанье,
Придётся осушить и эту чашу,
Свинца весомей - оборвать молчанье,
Теперь не отвратить беседу нашу.

(Поёт):
Где Вечное незыблемо в зените,
Где капли Времени слились в буру;ны,
Смените,
Скитальцы, ваши струны.
Стоит в ладье паромщик непреклонно,
Свой шест из дряхлых рук не выпуская,
Исконно
Здесь путь ведёт до края.
Бессрочный пакт, и данная присяга, -
Замшели за века его служенья,
Бедняга
Забыл свои селенья.
Давно он разумению затворен,
Не сдержан ни числом, ни чередою, -
Зашорен
Свирепый взор враждою.
И кто б по имени не назвал на бреге,
Пред ним, - как на весах всегда подвешен,
В ковчеге
Седой гордец - неспешен.
Однажды песня, может так случиться,
Его утешит, как юнец влюблённый -
Смягчится,
Зерном души пленённый.

ХАРОН:
О, сколько в звуках неги и всесилья!
Былое мне является, и тает.
Я вижу: коршун расправляет крылья,
И дивный синий крокус прорастает.
Главу седую оглупило что-то,
Я что, - юнец, и впал в очарованье?
Зачем телком глазею на ворота,
Где сам таких же вывел на закланье?
Плыву и днём, ;;и ночью - неизменно,
Не думая: зачем, куда, откуда?
Но сетованье в этом месте - бренно,
Оно не знает ни добра, ни худа.

ОРФЕЙ:
Ты - чадо ночи, но внемли без гнева,
Ведь каждый колокольчик знает это:
Что скошено, - земля вбирает в чрево,
И скоро возвратит, во славу света.
Коль одряхлел, и ремесло - постыло,
Тогда монеты пропусти сквозь пальцы,
Вернёшься в то, что деньги в мир впустило,
Не сожалей, когда вокруг - страдальцы.

ХАРОН:
Ага, я должен сам уйти в изгнанье,
И вылезти на свет, где жизнь иная?
Найдётся мне и кров, и пропитанье?
Без Цербера, без бешенного лая?

ОРФЕЙ:
Меня перевези, а я открою
В чём выгода твоя, где прок найдётся,
Но прежде, - Совесть назови родною,
Иначе скоро каяться придётся.

ХАРОН:
Плати давай, тут многие слезливо,
На береге мрака, роль мою познали,
Пока луна не подняла прилива
Спеши, - плывём в ночные дали.

ОРФЕЙ:
Плачу тебе, чтобы молчать в дороге,
Паромщик ты, и раб, в челне престаром,
Высоки будут тени, и убоги, -
Но не взгрустнёшь по кипенным отарам.

ХАРОН:
Оно и к лучшему, - в руке синицу
Предпочитаю журавлю в полёте,
Способна песня вычесать куницу,
Мне - поздно всё менять, конечном счёте.

(Орфей платит и садится в ладью. Они отплывают.)

Четвёртая сцена.
Орфей, кипарисы.

ОРФЕЙ:
Здесь кипарисы - порознь, и рядами,
Чернее кажутся напротив света,
Всегда, вечнозелёными перстами,
Умерят грусть с благоволеньем лета.
Растут они почти что незаметно,
Входя в лета – чешуйки поджимают,
Девицами нам явятся приветно,
Иль сонных мотыльков напоминают.
Они не будут говорить со мною,
Надеюсь, слышат, что я напеваю,
Пусть высятся с гордыней напускною,
Но здесь - на их подмогу уповаю.

(Поёт):
Иду к обратной стороне разлуки,
Не зрит Луна её, - сомкнула вежды,
Я руки
Раскину для надежды.
Вы, девы, целомудреннее стали,
Когда голубку с лилией,  - дарами
Считали,
Воспрянув пред ветрами.
Любовь моя - дитя ветвей и света,
Охоту и крапиву не любила,
За это
Змея её убила.
Бесплотный дух теперь, во мгле сокрытый,
Томится в кущах чуждых и холодных,
Но Сытый
Не слышит нужд голодных.
Я вас, не знавших ласки, понимаю,
И вам открою суть моих дерзаний,
Познаю
Всю нежность ваших дланей.
И ни одну не раню недотрогу,
О, чуткие, за бремя не сочтите, -
Дорогу
Мою укоротите!
Спешу к Аиду, и, сказать по чести,
К его жене, отзывчивой к печали,
Чтоб вместе
Певца кручине вняли.
Со мной дар Аполлона, жуть ночную
И сердце чёрствое смягчить посмею,
Родную
Вернуть домой сумею.

КИПАРИСЫ:
В пустыне, без зимы и ветробоя,
В тиши глухой мы стали молчунами,
Уставшие от Гелиоса зноя,
Научаться терпенью вместе с нами.
Ведь мы не ждём, но лишь надеждой живы,
Что нас неволящий закон увянет,
В мечтах о Новизне - неприхотливы,
Она опять владычицей воспрянет.
На юное взираем без досады,
Завидовать орлам, - не доводилось,
Но пенью твоему безмерно рады,
Хотим, чтоб Эвридика пробудилась.

ОРФЕЙ (поет):
За Зевсовым руном в Колхиду, скоро,
Невесту бросив, вышел в бездну моря,
Позора
Не ждал, не чаял горя.
Бессовестны небесные чертоги,
Цветок мой обезглавлен в самом цвете,
И боги -
За эту смерть в ответе.
Охрипший голос - тяжелей гранита,
К далёким небесам взываю рьяно,
Пробита
В груди большая рана.
И песнь мою подхватят скоро хоры,
Пусть горы гнева до небес воздвигнут,
Укоры
Ушей богов достигнут.
Они, всем правя, чванства не стыдятся,
Благодаря Эону - величавы,
Гордятся,
Что нет на них управы.
Но уготован стыд, что - безразмерен,
Для Молнии, Трезубца, и Шелома,
И мерин -
Сгорит, а с ним - солома.
Сподвижники поэтому - желанны,
Их плачи будут вряд ли нарочиты,
Смутьяны
Нужны мне для защиты.
Но коль певцу успеха недостанет,
Рабом покорным уж не выгнет спину!
Пусть канет
Глава моя в пучину!
Но вас в свидетели я призываю,
Как звал сестёр на белый свет когда-то,
Срываю
Ремни Судьбы диктата!

КИПАРИСЫ:
Вдали от мира, где расправив ризы
Забвенье грезит, средь теней гуляя,
Хранит лишь крепость древа кипарисы,
Надежде отцвести не позволяя.
Кому-то мы - краса, кому-то - скряги,
В ответе будучи пред семенами, -
Рачительны, где расточитель влаги
Горячими кичится скакунами.
Тебя мы отведём в ночные хлады,
Туда, где правит щедрых недр владыка,
Искусству твоему безмерно рады,
И верим, что проснётся Эвридика.


Пятая сцена.
Орфей, Аид, Персефона, Гермес

ГЕРМЕС:
А вот и он, о ком мы говорили,
Но кое-что добавить бы хотелось,
Намедни - счёл богов сквернее пыли,
И рад, что возымел такую смелость.
Сперва змеюке он повис на шею,
Под валуном которая грустила,
И убаюкал лирою своею,
Что та ему жердину подсветила.
А с ней, конечно, скалы не преграда,
Чтоб прямиком дойти до Ахерона,
Там речи вёл сомнительного склада,
Как будто глотка оловом лужёна.
Паромщик чуть не бросил всё на свете,
Когда бы я деньжат не дал поболе,
И то, что пауку попало б в сети,
Бунтарь наверно спас бы от неволи.
До кипарисов, наконец, добрался,
И против трона их подначил тоже,
С таким бы Цербер вдоволь наигрался,
Добавить больше нечего, похоже.

ПЕРСЕФОНА:
Давайте мы ответчика услышим,
На суд всегда нам времени хватало,
Он выглядит свежо, сосем не скисшим,
Хоть много дней скитался без привала.

ОРФЕЙ:
Приветствую я Властелина Ночи,
И дивную владычицу у трона,
Прославлены всевидящие очи,
Блюстителей порядка и закона.

АИД:
Обычай есть, пришедшему с Гермесом -
Расстаться с жизнью надобно земною,
Поэтому спрошу я, с интересом:
Явился с миром ты или с войною?

ОРФЕЙ:
В моих краях, кто гневен иль рассержен,
К царю приходит с жалобой своею,
Коль к долгу своему судья небрежен,
То не спасти и родовитым шею.
Поскольку от неправды негодую,
И лишь Аид моё ослабит бремя,
К вершителю взываю напрямую,
Не тратя на его присяжных время.

АИД:
Ну, говори, хотя нам недосужно,
Стремишься на кого найти управу,
Подробностей особенных не нужно,
Немногословность ценят здесь по праву.
Скажи, откуда ты, и кто свидетель
Неправоты, - по правде, без изъянов,
Возносим мудрость мы как добродетель,
И лишь невежда видит в нас тиранов.

ОРФЕЙ:
Пред Вами – младший сын речного бога,
Наследный принц Фракийского престола,
В лесах Родопских гор – опора слога,
Воспевшему свои родные сёла.
Деметры чада знают Каллиопу,
Что спор из-за Адониса судила,
Зову я матерью сию особу,
В моей крови её благая сила.
Суров был стилус, и её ученье,
Поэтому не кочетом ликую,
К пророчеству я чувствую влеченье,
Бывает, что - знаменье истолкую.
Явилась Эвридика мне из древа,
В ответ на мой напев, на чуткость слова,
Во снах мне грезилась такая дева,
И вдруг воспряла из листвы покрова.
И в наше счастье вклинился мгновенно
Гермес, чтоб увезти меня в Колхиду,
Вожак, казалось, - слаб, а дело - бренно,
Но я смолчал, не затаил обиду.
Шли дни и годы, сердце же скучало
По звуку лиры, в пору возвращенья,
Когда случилось это, нас венчало
Страны счастливой море вдохновенья.
И в миг, когда бы счастьем насладится,
Царю внучков дождаться вместе с нами,
Приплёлся Аристей, чтоб погордится
Акульей этикой, гремя мешками.
И Эвридика, от него спасаясь, 
Попав в ловушку, на змею ступила,
А Мойра, как всегда, на долг ссылаясь,
Немедля нить обрезала уныло.
Когда бы Честь к отмщенью не взывала,
Она не претерпела столько боли,
Ведь только что невеста пировала,
И вдруг - должна проститься, против воли.
Вот почему молю Теней Владыку
Помиловать безмолвную подругу,
Усопшую до срока Эвридику -
Вернуть фракийцам, и её супругу.

АИД:
И впрямь - беда, расстроен отчего-то,
Бог Смерти видел правых и неправых,
Отчаянье и страх, и муки гнёта,
Здесь ропщут хворые, - не громче здравых.
Я осужу блудливого барана,
Поступит Немезида с ним серьёзно,
Всем тем, кому разнузданность желанна,
Грозит расплата рано или поздно.
Былое - твердь, я - многое прощаю,
Но есть закон, и он мной не нарушен,
Представь: я Эвридику возвращаю,
Ко всем супругам скорбным равнодушен,
И вот они придут сюда, с мольбою,
Все преисполнены весомых рвений,
Не знаю, буду ли владеть собою,
Когда недосчитаюсь тут ступеней.
А коль из мёртвых кое-кто найдётся,
Кому на землю нужно чрезвычайно,
Мне, видно, кипарисом стать придётся,
Ведь их кора крепка необычайно.
И даже если было бы возможно
Всё вспять вернуть, напастей избегая,
Другие их заменят  - неотложно,
С коварством большим жертву настигая.
Вмешательство в законы мирозданья
Рождает хаос, и скрывать не стану:
Быть богом, значит,  - не творить страданья,
Ведь твой клинок наносит глубже рану.
Я знаю, довод мой - пустое семя,
И не ответ бедняге на моленье.
Но мне поверь, у каждого есть бремя,
Оно порой от нас самих спасенье.

ОРФЕЙ:
Благодарю, я заглянул Вам в душу,
И это верхогляда отрезвило,
На вас молений больше не обрушу,
Как сильно б сердце мужа не кровило.
В искусстве пения преуспеваю,
Позвольте спеть мне для державной пары,
С тех пор, как по дубравам распеваю,
Мне внемлют пастухи, и их отары.

(Аид одобрительно кивает головой, Орфей поет):

Стояло тихо древо вековое,
Жукам, грибам, и птицам неподвластно,
Живое,
И смерти сопричастно.
Дни Эвридики мимолётны были,
Исчезли смех, краса и милосердность,
Сгубили
Её - любовь и верность.
Все люди смертны, от природы слабы,
Но я извёл возлюбленную песней,
Цвела бы
Она ещё прелестней.
Пообещал её лелеять нежно,
Довериться она была готова,
Небрежно
Хранил надёжность слова.
Я посрамлён, и вывод беспросветен:
Сам человек - порочен, бесполезен,
Он вреден
Как сажа или плесень.
Теперь я стану тенью, искупая
Свой грех, его измерив полной мерой,
У края
Трясин с огнём и серой.
Тем, кто добром помянет, я открою:
Бичует дар богов всегда по праву,
Зарою 
Мою поглубже славу.
На жребий мой взыскательно взгляните,
Несёт искусство - гибель, несвободу.
Казните
Элегию и Оду!

АИД:
Чудесно как…, хочу уйти, рыдая.
Но отчего нам так близка кручина?
Зачем всегда красива боль такая?
Скажи, родная, какова причина?!

ПЕРСЕФОНА:
Натуру яблока скрывает семя,
И в этом суть; давно не легковеры,
Мы зрим противоречия всё время,
Домысливая скрытые барьеры.
В уме закон и верность - супостаты,
Но с сердцем - лира явно неразлучна,
Когда лукавства яды жутковаты,
То кажется, что правда благозвучна.
Горд Аристей, ему не нужно было
Девицу гнать: ведь средств иных - довольно!
Орфей не видел, что жену убило,
Кто ей ловушку выставил крамольно,
Не человек убийца, боги знают
И эта пара о беде детали,
Как не решим сейчас, не запятнают
Нам совесть все ревнители морали.
В отдельных случаях закон нарушить
Не грех, спасая муз от смертной муки,
Но многим хуже, слабость обнаружить,
Поняв, что сам себе опутал руки.

АИД:
Мужи любить не могут без мучений,
Боясь лукавства женщин постоянно,
Но это свойство их плотских влечений,
Дворцы на беспокойстве строить рьяно.
Я не хочу противиться природе,
И ясно, что об этом пожалею, -
Закон ослаблю, в некотором роде,
Ведь очень редко от восторга млею.
Свободна Эвридика, и с Гермесом
Пусть выйдет к солнцу, следом за тобою,
Но я предупрежу, с особым весом,
Чтоб снова не пришёл сюда с мольбою:
Не вздумай оглянуться по дороге,
Дрозда покуда не расслышишь внятно,
Решишься с тенью говорить, - в итоге
Супругу потеряешь безвозвратно.
Ну всё, я удаляюсь, суд окончен.
Чрезмерно на сегодня мне общенье,
Рассвет, рождённый Ночью, - непорочен!
Теперь ступайте! Принял царь решенье.
(Все уходят.)


Шестая сцена.
Орфей, позади него, на расстоянии, идут Эвридика и Гермес с факелом.

ОРФЕЙ:
Седой паромщик не сказал ни слова,
Утоплен в пепле путь наш монотонный.
Когда же небо засинеет снова?!
Как вычерпать колодец сей бездонный?
Здесь мрачно, холодно, а я мечтаю
Обнять её, но всё брожу никчёмно.
Дойду ль до цели, где в любви оттаю?
А может был обманут вероломно?
О, если б мог взглянуть на дорогую!
Как белка, вверх вскочив, в одно мгновенье,
Достигнув рощ своих, я возликую!
Свинец в крови взмолил: отдохновенье!
Без мужества успеха не добиться,
Долга иль коротка твоя дорога.
Мне песней вновь придётся поступиться,
Она сейчас, бесспорно, не подмога.
Услышать бы шаги её хотя бы,
В тиши такой давно не находился.
Один влачусь, чрез кручи да ухабы,
Несчастный, лучше б вовсе не родился!

(молчит и прислушивается)

Уверенность добыть мне подоспело,
Но так, чтоб Аргос воздыхал уныло,
Оцепененье страшно надоело,
Тут хитроумие б не повредило.
Поодаль поворот, он мне поможет
Украдкой, и как будто мимоходом,
Увидеть прядь волос твоих, быть может,
Скорей склонюсь пред солнечным восходом.
Я знаю, делать так - недопустимо,
Мне недостанет скоро сил похоже.
Болят лодыжки, стопы - нестерпимо!
Нет места меж кровавых ссадин коже!
А если осложнится испытанье,
И день несносный не осилит муки?
Тот, кто бездарен выразить страданье,
Не переборет подлый яд гадюки!
Царя запреты, и его пощада,
Враньё, возможно, скрытое умело,
И жертва зла, погибшая от яда,
Навеки - тень, ведь разложилось тело?
Не обернусь, поскольку понимаю
Что пустоту увидев, - околею?
Не лучше б мне, коль правду принимаю,
Расправиться с тревогою моею?
Душа - на перепутье. Ощутимо
Смелей, на той развилке, может, стану?
Неведенье - губительно, вестимо!
Там воспарю, иль в бездну горя кану.
Мысль о последствиях своих деяний
Мешает с выбором определиться,
И человек, в плену своих гаданий,
Готов от цели вовсе отдалится.
Что, если б всё он знал, жилось бы легче?
Богов добросердечных знаю мало,
Они от смертных горестей - далече,
Их более ехидство занимало.
Гермес, что носом в каждый мир влезает,
Так холоден, как будто враг мне ныне,
Но, кто по найму души истязает,
Не порицаем в родственной общине.
Его Аид повесил мне по шею,
Противиться я не имею права,
Известен царь гневливостью своею, -
Нашлась бы мигом на меня управа.
Случись бы это, вот была б потеха!
Игра в моргалки – лучшая доселе,
Боюсь, что я всё дальше от успеха,
Что эфемерны чаянья и цели.
(Пауза.)
Устал ужасно, укрепить бы силы.
Переношу мучения Тантала,
Гермеса обведя финтом ловчилы,
Урву крупицу правды для начала.
Его мне обмануть совсем не стыдно,
Нечестен был со мною - Бог Обмана,
Ужель увериться неблаговидно,
В том, что мечта твоя не бездыханна?
Заставить ли любовь быть терпеливой?
Не принесло ли вред моё терпенье,
Пока в походе был, стране счастливой,
Где Аристей замыслил преступленье?
Рывком попробую я обернуться,
От сталактита уклоняясь словно,
Коль приневолю удальство вернуться,
Взлечу орлом из склепа безусловно.
(Пауза.)
Решение принять ужасно трудно.
И что ни шаг - повсюду обречённость!
В огонь летят сфингиды безрассудно,
Такой же пламень для певца - влюблённость.
Мне кажется, что я хожу по кругу…
Конечно, вот лежит всё та же урна!
Там плёлся по болотистому лугу!
На той гряде, я помню, стало дурно.
Плутаю в лабиринте, несомненно,
Кончаются все тропы тупиково.
Меня сбить с толку нужно непременно?
И так уж дни исшаркал бестолково.
Зарделся тис, как будто я у цели,
Однако влаги нет, не чую ветра.
Я гидру обошёл, но ослабели
Все члены так, что не пройду и метра.
Извне я сам проник в глубины эти,
Без магии, лишь с болью нестерпимой,
И если б ужас не расставил сети,
Давно б в отчине был своей любимой.
О боги, дайте мужества немного,
Хоть волосок узреть, иль край туники!
И тени блеклой, знака ли иного,
Довольно, чтоб воспрянуть горемыке.
Её увидеть должен, не нарушу
Запрет, - всё явственнее запах рощи,
Довольно долго мне терзали душу,
Но не согбенными распнёте мощи.
(Он оборачивается назад.)

ГЕРМЕС (грубо хватает Эвридику):
Я знал всегда, что правды не приемля,
Тупые рохли, только лишь глупеют.
Эх, лира! Лишь своим законам внемля,
Вершители от дурней свирепеют.
Проваливай! Ты сам себя осудишь!
И не скули о заговоре снова!
Мне недосуг, а ты почёт добудешь,
Вверху поклонников толпа готова.
(Смеясь уходит с Эвридикой.)

ОРФЕЙ:
(спешит за Гермесом, между ними обрушивается стена, возле которой он позднее потеряет сознание)

Проклятый пёс, ворюга, похититель,
Разбойник на дорогах освящённых,
Среди богов - злорадства предводитель,
Ты хуже стимфалид умалишённых!
Другой придёт в Аид, моей тропою,
Дрожать и каяться тогда придётся,
Припомнит он обиженных тобою,
Грозу тебе изведать доведётся!

(Силы покидают его, рыдания становятся всё тише.
Медленно открывается вход в грот, и солнечный луч падает
на свежую могилу, усыпанную цветами.)



ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Фонтан перед царским дворцом. Вокруг суета и хлопоты. Люди приходят и уходят. Неподалёку виднеется кипарисовая роща.


Первая сцена
Орфей, Эагр.

ЭАГР:
Сынок, беда твоя - отчизны горе,
Мой первенец, твой брат, - стал жертвой гнева,
Велю тебе, прошу: взбодрись, чтоб вскоре
Воспряла крона родового древа.
Наследника желают предков души,
Тебе пора бы обручиться снова,
У женщин есть глаза, не только уши,
О прелестях иных не молвлю слова.
Старик бездетный, немощный и вдовый,
Как царь - никчёмен, чресла ущемляя,
Отвергнуть близость - выбор нездоровый,
Олимпа мнение о нас меняя,
Давай-ка переборем рок суровый.

ОРФЕЙ:
Меня жена в Аиде ожидает,
Хотел бы умереть, скрывать не стану,
И если бог какой в печаль впадает,
Не поползу взалкавшим псом к фонтану.

ЭАГР:
Дела богов всегда непостижимы,
Порой от них, не получив ни знака,
Твоя дорога озарится ими,
Иль вдруг укроется крылами мрака.
Чего от нас хотят, что мыслят боги,
Неведомо, сокрыто пеленою,
Но траур пиром сменится в итоге,
И мир приходит следом за войною.
Ничто не сможет вдохновить мужчину,
Покуда не наполнит жизнь плодами,
Лишь дуралеи верят в дармовщину,
Так молви людям: славны вы трудами!
Обязан принц фракийский быть женатым,
По мёртвым долго – лишь глупцы стенают,
Бросай скорбеть, быть вечно виноватым
Тебе не даст судьба, то боги знают.

ОРФЕЙ:
Встав пред Аидом, вымолив пощаду,
Да процветает род его веками,
Освободив младую ореаду,
Сгубил её своими же руками.
Поклялся я, мой долг тому основа,
Быть одиноким, не умру покуда,
И не надейся, что нарушу слово,
Наследника зачнёшь ты и без чуда.

ЭАГР:
Хотелось мягко обратиться к сыну,
Чтоб не был мой призыв к упрямцу тщетен,
Теперь хочу открыть тебе причину
Того, что твой отец не многодетен.
Ты тяжело рождался, лихорадка
Сжигала мать, и был клинок спасеньем,
Последыш выжил, отдал без остатка
Я всю любовь сынам, с благоговеньем.
Один погиб, другой детей не хочет,
Поэтому мне мать оставить нужно?
Жену вторую взять, пусть - похлопочет,
Что, старый с молодой сживутся дружно?
Наверно, - третий вариант поможет:
Пусть сгинет род, и смолкнет старца лепет,
На островах есть родственник, быть может,
Он пальмы лист ко лбу себе прилепит?
Тебе решать, - не хочешь, но придётся,
По нимфе плач, или покончи с родом,
Само собой никак не обойдётся, -
Ответить нужно будет пред народом.

ОРФЕЙ:
Не выспросить мне у богов совета,
Мной прокляты они, и их посланец,
Тоскуя от заката до рассвета,
Могу лишь смерти призывать багрянец.

ЭАГР:
Со старой лирой ходишь ты по кругу,
Что вверх, что вниз, - всегда одна октава,
Пой эту песню, окажи услугу,
Она ведь по ночам моя забава.
(Уходят.)


Вторая сцена
Орфей, Ампел.

АМПЕЛ (с кувшином вина):
Один сидишь, в себя как будто вжался,
Угрюмый лик такой искал ваятель,
Но радуйся, дружище! Ты дождался
Пришёл приободрить тебя приятель.

ОРФЕЙ:
Приятель? Я уверен совершенно
Что не встречался никогда с тобою.
Тебя разочарую, несомненно
Ошибся ты, ступай своей тропою.

АМПЕЛ:
Я - друг всех одиноких и несчастных,
Таким скорей со мной сдружиться надо,
Ты грустен на террасах распрекрасных,
Но скоро возгорит твоя лампада.

ОРФЕЙ:
Кому есть дело до моей печали?
Но я и обмануться счастлив ныне.

АМПЕЛ:
Отпей, чтоб помыслы светлее стали.
Запасец добрый у меня в кувшине.

ОРФЕЙ:
А что там? Крови цвет, душок фруктовый,
Такие зелья кипятит Геката.

АМПЕЛ:
Да, сей кувшин большой, и недешёвый,
Тебя, дружище, угощу как брата.
Не злые духи соки выжимают,
Простой напиток, - мёда веселее.
Вином его зовут. С лозы снимают,
Вот это тёмное, но есть светлее.
Мой Бог пожаловал нам стебли эти,
С тех пор облекся в листья винограда,
Они беззлобны, и за жизнь в ответе,
Так что душа глоточку будет рада.
   
ОРФЕЙ:
Не лучший опыт у меня, признаться,
С культурами заморскими сложился,
Традиций наших думаю держаться,
Совсем покуда не уничижился.

АМПЕЛ:
Ты молвишь, кажется, о Аристее,
Он был тщеславен так, - как я радетель,
Нахала этого забудь скорее,
В Аиде вспомнит пусть про добродетель.

ОРФЕЙ:
Он, значит, мёртв? И знаешь как скончался?

АМПЕЛ:
По слухам, тайно в горы иль в лощины
Ушёл, и будто к Зевсу постучался, -
Не вынес первой на лице морщины.
Тщеславье - губит, вечно пустобаи
Возводят болтовню - в первооснову.
Как вспомнишь гогот этой дикой стаи,
Так вздрогнешь, -  подвывают смерти зову.

ОРФЕЙ:
Таких усмешка жжёт всего больнее,
Напиток свой налей мне из кувшина,
Беднягу он не сделает беднее,
Коль в вареве утопится вражина.

(пьёт вино, медленно рассветает)

Немного терпко, жижа - кисловата,
Но чувство - ново, необыкновенно,
Похоже, ты заполучил собрата,
Вхожу во вкус, как видно, постепенно.

(снова пьёт)

Язык присох, и нёбо онемело,
Но жажда возрастает колоссально.

АМПЕЛ:
Не пей его, приятель, слишком смело,
Иначе разомлеешь моментально.

ОРФЕЙ:
К нему желательно приноровиться,
Оно, видать, сродни игре на лире.

АМПЕЛ (вздымает кувшин в сторону Орфея):
Да, та же страсть, с ним также нужно слиться,
И возбужденье тоже, что на пире.
Я мыслю, впору будет, - если лира
Разбавит выпивку. А ну, давай, пропой-ка!
Глядишь, расправится прищур сатира,
Не то у нас не праздник, а - попойка.

ОРФЕЙ (пьет):
Перечить сотрапезнику не стану,
Внесу свой вклад в поддержку настроенья,
Вино достойно гимна, ведь дурману
Не совладать с приливом вдохновенья.

(поёт, наступает ночь)

Бог обитает в соке винограда,
Он радовать приверженцев умеет,
Отрада
Границы не имеет.
Язык, набухнув, - выдаёт затеи,
Подвижно тело, щёки пламенеют,
Злодеи –
В застолье цепенеют.
Оно связует память и забвенье,
Являя искру радости во взоре,
Мгновенье,
С кем разделить мне горе?
Свободный - только непреклонней станет,
Где божество несметных упований, -
Настанет
Эпоха возлияний.
Мы в танце кружимся, почёт являя
Наперснице вина, средь перезвона.
Сияя
Нисходит Персефона!


Третья сцена
Орфей, Ампел, Менады с факелами.

ПЕРВАЯ МЕНАДА:
Кто тут испил из родника святого?
Он словно Бахус в грёзах опьяненья.
На парня взглянем спереди, иного
Доводит ужас до изнеможенья.

ВТОРАЯ:
Юнец - хорош, хоть у вина в залоге,
Видать, кувшин кутилы был огромен,
Такого редко сыщешь на дороге,
Но вот - стручок, похоже, неподъёмен.

ТРЕТЬЯ:
Тут дело случая, скажу вам, дорогуши,
Ведь Бог вина и во хмелю везучий,
Вчера нашла пропойца возле лужи,
Сначала вырвал, стал затем - могучий.

ЧЕТВЕРТАЯ:
Чего мы ждем? С него уж не убудет,
Он точно нас ничем не запятнает,
Лишь тот, кто ближе всех к удаче будет,
Не сетуя, забаву всласть познает.

ПЕРВАЯ:
Я первая заметила потеху,
И первой буду, кто его погладит,
Посмотрим на лучинку, нам не к спеху,
Глядишь решим, кто с этим яством сладит.
(поглаживает Орфея по голове.)

ТРЕТЬЯ:
Такою лаской не добудишься мужлана!
Приткни к его сопатке грудь, телушка!
Коль хочешь, чтоб очнулся от дурмана,
Бессмысленно шептать ему на ушко.

АМПЕЛ:
Красотки, он узрел кувшина днище,
Вам в бодреца получше бы всмотреться.

ВТОРАЯ МЕНАДА:
Не нужен нам уродливый козлище,
Желаем не продрогнуть, а согреться.

ПЯТАЯ:
Какая пара редкая пьянчужек, -
Юнец опоен рохлей чужеродным!
Один купил другого парой кружек,
Упившись вдрызг, - останется голодным.
(смеются, ближе прижимаясь к Орфею.)

ПЕРВАЯ:
Он должен что-то ощущать, мужчины
Чувствительны, когда не убивают.

ВТОРАЯ:
Бревном лежит босяк, удар дубины
Таких не протрезвит, они - зевают.

ТРЕТЬЯ:
Не повезло, чуть раньше б появиться,
Пока ещё он двигал хилым задом.

ЧЕТВЕРТАЯ:
Придёт наш час, тогда блеснёт зарница,
Стрелу порой пускают с целью рядом.

АМПЕЛ:
Вино - не вред, оно - всегда священно.
Вам не узреть его владений, киски.

ПЕРВАЯ МЕНАДА:
Пить можно, дурень, но не вожделенно,
Иначе не оттащишь нос от миски.

ПЯТАЯ:
Наглец какой, его бы гнать отсюда,
А лучше, - просто позовём охрану.

АМПЕЛ:
Пойду домой, пока цела посуда,
Без шума, только кланяться не стану. (Уходит.)

ТРЕТЬЯ МЕНАДА:
Луна восходит, во дворах шумливо,
А мы теряем время по крупице,
Пить в меру нужно, хоть вино - игриво,
Не то пузырь застрянет в пояснице.
В сухом остатке: – всё напрасно было,
Мертвецки пьян смазливый наш избранник, 
По жеребцу ржёт бедная кобыла,
И не помогут ей - ни кнут, ни пряник.
(Менады уходят. Восходит полная луна над кипарисами.)


Четвертая сцена.
Орфей, Эвридика, кипарис.

КИПАРИС:
Проснись Орфей, услышь нас, горемыка, 
Мы данного не нарушаем слова,
Молчание нарушит Эвридика,
И ты её увидеть сможешь снова.

ОРФЕЙ (странно двигаясь):
Вы, кипарисы, родственницы тисов,
Мне Эвридики образ оживите,
Благодарю, посланцы тёплых бризов,
Но милость к несчастливцу проявите.

ЭВРИДИКА:
У родника, под полною луною,
Тебя я в здравье снова видеть рада,
Не помешают говорить с тобою
Не дикий вепрь, не гневный пёс из ада.

ОРФЕЙ:
Я сотни слов вынашивал недели,
Теперь тревожусь языка лишиться,
Вновь чаянья душою овладели:
Навечно отперта твоя темница?

ЭВРИДИКА:
Что значит вечность? Я - одно мгновенье,
Последовшее давешнему зову,
Для элементов вечность - вдохновенье,
Но смертный не оценит и в подкову.

ОРФЕЙ:
Ты холодна. А раннее - пылала,
Исполненная солнечного света.
Ужели тьма тебе милее стала?
Скажи: не тяготит судьбина эта?

ЭВРИДИКА:
Для тисов, распевающих с ветрами,
Намного ближе сумерек мерцанье,
Им чужды те, кто с мнимыми крылами,
До звёзд добраться выразил желанье.

ОРФЕЙ:
Ужели не скучаешь ты по зною,
По белке, что роняет шишки всюду,
Иль по грибам, по тени под сосною,
По заплутавшему в чащобах люду?
Не жаждешь ли, на голос отозваться
Того кто знает, как ты боязлива?
Не хочешь роем пчёл полюбоваться,
Где братия в гнездовье суетлива?

ЭВРИДИКА:
Я не грущу, и не тоскую боле,
Теперь моя натура бесприютна,
Не чувствуя ни радости, ни боли,
Не связана ничем, теням попутна.

ОРФЕЙ:
Ты молвишь как оракул, Эвридика,
Который над паломником глумится,
Видать забыла всё, но не безлика
Прибудет скорбь, - она моя гробница.

ЭВРИДИКА:
Другой я не была, и идеалы
Всё те же, та же чуткость древа,
Могу вернуться в сумрачные залы,
Коль так гневит возлюбленная дева.

ОРФЕЙ:
Любимая, в тебе природы сила,
Не знал созданья чище, безмятежней,
Но кажется, что к жизни ты остыла,
Боюсь лишь одного, - не станешь прежней.
(Он берет её за руку, после чего она блекнет и исчезает.)

КИПАРИС:
О, горе, ты не мог её касаться,
Чтоб не изгнать, - отныне и навеки,
Теперь должны мы тоже опасться,
Что нас ополоснут забвенья реки.

ОРФЕЙ:
Чего ж об этом не предупредили!?
Тревоги обуяло наважденье,
Несчастную от жизни отвратили, -
Почувствовать хотел сердцебиенье.
Не нужен лекарь при душевном хладе,
И ложь больному сердцу не поможет,
Она - не та, скорблю в своей досаде,
И морок ваш меня не обнадёжит.

КИПАРИС:
Певца не отыскать, тебя нуднее,
Была она мила, нежна с тобою,
Её рука - твоей не холоднее,
Коль выбрал жребий, то смирись с судьбою.

ОРФЕЙ:
Донельзя кипарисы утомили,
Вы порожденье винного дурмана,
Доверюсь я не вымыслам, но - были,
Начхать мне на пленительность обмана.
(Густые облака окутывают луну.)


Пятая сцена.
Орфей, Каллиопа, настал новый день.

КАЛЛИОПА:
Мой сын, тебя насилу отыскала,
Ты нынче ночевать решил вне дома,
Я глаз от беспокойства не смыкала,
Отец то был раскатист - пуще грома.

ОРФЕЙ:
Прошу, скажи отцу, что сын - покорен
Его веленью, и мечтам народа.
Пусть выберет жену мне, плодотворен
Я буду в деле продолженья рода.

КАЛЛИОПА:
Меня ты знаешь лишь как мать. Но музы
Не слуги вроде пчёл, хотя кичатся
Поэты тем, как неразрывны узы
С нектарами, что из грудей сочатся.
Не принимают женщин за тиранов,
Лишь потому, что молвят витиевато,
Но в их порядках нет почти изъянов,
Попрание - возмездием чревато.
Я муза, - не одна из тех голубок,
Что вкруг перста парнишек обвивают,
Всегда я знала: мой - особый кубок,
Единственный, им не овладевают.
Об этом говорю, чтоб ясно стало
Что стоило отцу меня добиться,
Таких, каким он был - на свете мало,
В упрямца не могла я не влюбиться.
Взметнувшись ввысь в своём упорстве, в славе,
Намного выше предков, несомненно,
Он день свой торопил, служа державе,
И дрался, словно лев, самозабвенно.
Воинственность и гнев - тебе далёки,
Ведь после битвы мир всегда пирует,
Но вижу я - его чело и щёки,
Икара страсть в тебе меня чарует.
Сказать ещё б хотела напоследок:
Любовь - отец считает высшим богом,
И меньший дар себе, твой гордый предок,
Объявит оскорбленьем и подлогом.
К его словам не относись предвзято,
Быка в тебе не видит племенного,
Верни себе то чувство, что отъято,
Избавься от упрямства напускного.

ОРФЕЙ:
Я так подавлен, мама, так тоскую!
Испив вина, оно мне не известно,
Вдруг, опьянев, увидел жуть такую,
Как наяву, что стало духу тесно.
Мне кипарисы Эвридику словно
Вернули, став чужой и злою,
Она вела беседу хладнокровно,
Как будто бы Гефест обдул золою.
И вот теперь то - стало вдруг понятно,
Что даже в смерти мне не быть с любимой,
Ушла моя надежда безвозвратно,
Утратою души невосполнимой.

КАЛЛИОПА:
Смерть смертию сразить - пустое дело,
Ей только жизнь годится в супостаты,
Когда рапсод отверг её всецело,
То всех, кто слышит про его утраты,
Покуда пламя теплится в напеве,
Преисполняет чувств слезливый глянец,
Но смолотое сохнет при просеве,
Мелодия вольётся в смертный танец.
Ты ранен глубоко, - бродя по лесу,
Излечишься, вдыхая каждой порой;
Вино скрывает чувства под завесу,
Всё ж - свежий воздух был твоей опорой.
Ты встретил Эвридику не случайно,
Свободным будучи, в ладу с собою,
Коль воспылаешь сердцем чрезвычайно,
То Эрос вновь пронзит тебя стрелою.

ОРФЕЙ:
Известна тайна мне, - любовь пытает
Всех новичков всечасно, нарочито, -
Ужасно, если сокровенность тает,
И страшно, коль любовь от всех сокрыта:
Я был в Аиде, выстоял у трона,
Услышал властелинов аргументы,
Чета была к невеже благосклонна,
Вернули мне счастливые моменты,
Но фактом стало для нахала грека,
Что преданность – не больше чем химера,
Теперь я знаю догму человека:
Доказывать, что верность это - вера.

КАЛЛИОПА:
Ты рядом был, но не сидел на троне,
И в этом, милый, разница большая,
На всё, что сталось, глядя всесторонне,
Скажу, - что мыслю, страха не внушая:
Однажды он придёт…, умрёт, воскреснет,
У венценосцев не прося пощады,
Промчится штормом так, что космос треснет,
Аидовы разрушив колоннады.
Один некрополя покинет ложе,
Но те, в ком отзовётся мысль живая,
Не опалив ни волоска на коже,
Небес достигнут, гимны распевая.
Кто верует, что это всё возможно,
Себя особой верности вверяет,
Поняв, что смерть отступит непреложно,
Ведь право на добычу потеряет.

ОРФЕЙ:
Поверить в это трудно, но труднее
Знать женщину, с которой мысли реют.  ;;
Когда вокруг становится грознее,
Ко лжи обычно люди тяготеют.
Хотелось бы подумать на досуге,
Послушать, отзовётся ль в песнях это,
Когда история замкнётся в круге,
Собрат окончит, всё что не допето.

КАЛЛИОПА:
Попробуй, сын, надежда - это милость
Тому, кто видит мир реалистично,
Поверь всем сердцем, чтобы не случилось:
Благословенье веры - безгранично.

(Она медленно уходит. Орфей ложится на землю, и смотрит в безоблачное небо.)


Шестая сцена.
Орфей, менады

ПЕРВАЯ МЕНАДА:
А вот и он! Теперь уже мечтатель?

ВТОРАЯ:
Хворает с перепоя душка наша.

ТРЕТЬЯ:
Как огнедув таращится приятель!

ЧЕТВЁРТАЯ:
Припоминает, кто его папаша.

ПЯТАЯ:
Видать, смолу себе натыкал в уши.

ВТОРАЯ:
Он грезит о вине в большом кувшине.

ТРЕТЬЯ:
И кровью харкал, не вставая с лужи.

ЧЕТВЕРТАЯ:
Пора бы уж прочухаться детине!

ПЯТАЯ (с кувшином вина):
Глоток-другой не повредит плутишке,
Разбудим соню чувственным наскоком!

ПЕРВАЯ:
Плесни ему, пока держу лодыжки,
Не то начнёт брыкаться ненароком.
(Они начинают его домогаться.)

ОРФЕЙ:
Что происходит? По какому праву
Тревожите, зачем я был разбужен?
Мне незнакомок близость не по нраву,
Скажите, для чего мой пояс нужен?

ВТОРАЯ МЕНАДА:
А вдруг тебя подвесим? За загривок?
Ведь это же привычно, что на рынке
Ягнят приносят в жертву, в чан опивок
Сливая кровь, иль в клумбы, по старинке?

ОРФЕЙ:
Ягненок? Если тронешь принца снова,
За это царь сожжёт вам поселенье!
Не ровня мяте – лист болиголова,
Так прояви к владыке уваженье.

ТРЕТЬЯ МЕНАДА:
Кто тут владыки? Эти импотенты?
Род царский вымирает, всем известно.
Сопрут демоты хлеб, повысят ренты,
Впихнув парней нахальных повсеместно.

ОРФЕЙ:
Да это бабий бунт! Клянусь Аидом,
Уймитесь вмиг, иль сожалеть придётся,
Висеть на колесе вам, с глупым видом,
Покуда стая псов костей дождётся.

ЧЕТВЕРТАЯ МЕНАДА:
Остынь чуток! Чудачество и шалость
Поймёт любой малец, что избалован,
Дозволена в игре ехидства малость,
Иначе - мор народу уготован.

ОРФЕЙ:
Упейтесь, забавляйтесь - как хотите,
Я не сторонник диких похождений,
Другого, средь подобных вам, найдите,
Что в подворотне ищет наслаждений.

ПЯТАЯ МЕНАДА:
Вино ругает, да и женщин тоже!
А значит и богов он презирает!

ПЕРВАЯ:
Ведь нам глоток вина всего дороже,
Сноровку каждый муж от нас вбирает!

ОРФЕЙ:
Вы хороши! Но вас заметят скоро,
Мечи за всё вам воздадут с лихвою!

ВТОРАЯ МЕНАДА:
Эй, кляп во рту получше уговора!
Поплатимся иначе головою!

ОРФЕЙ:
Одумайтесь, прошу! Потворство блуду,
Оно уже, по сути, – преступленье,
Но если есть насилие, - быть худу,
Палач подвигнет вас на искупленье.

(Ему удаётся вырваться из грубых объятий, и схватить
камень. Менады встали вкруг него.)

Предупреждаю! Не закон накажет,
Так камень вас. Пока не пожалели,
Кто подойдёт ко мне, тот тут же ляжет,
Моё оружье не пропустит цели.

ТРЕТЬЯ МЕНАДА:
Он входит в раж! Люблю быков бодливых,
Вина сюда, до первой крови, - вскочит!

ЧЕТВЕРТАЯ:
Оставь немного, для подруг пытливых,
На всех разделим, - капля камень точит!
Давай его в проулок тот затащим,
Людей здесь слишком много у фонтана.
Ах, держит камень? Быть ему лежащим,
Когда мы все запрыгнем на болвана.

ПЯТАЯ:
Пока не извели кусок услады,
Шепнём ему, чего себя лишает,
Мы трепыханью очень даже рады, -
Оно ещё сильнее искушает.
Коль груди не раздразнят вожделенье,
Тугие чресла девичьи отвратны,
То, несомненно, утвердится мненье, -
Такому ласки женщин неприятны.

ОРФЕЙ:
Люблю я Эвридику неизменно,
Что тисы превосходит красотою,
В сравненье с нею всё - несовершенно,
Я не прельщусь разгульной срамотою.

ПЕРВАЯ МЕНАДА:
Так вот он кто: ему по нраву трупы,
И сердцем грязен, что вредит здоровью,
Веревкой придушив, ведь мы не скупы, -
Напоим гада чистою любовью.

ВТОРАЯ:
Довольно болтовни! Притворца свяжем,
Когтями соскребать желаю сливки,
Кто победит в войне ему покажем,
Наглец падёт немедля, без подпивки.
Давайте круг замкнём ещё теснее,
Он выронит булыжник, несомненно,
И, загнанный как вепрь, поймёт яснее,
Что участь нужно принимать смиренно.

ОРФЕЙ:
Один лишь шаг! Ударю первым, знайте,
Все зубы выбью, челюсть раздолбаю.
Когда рука не дрогнет, - не стенайте,
Я проучу неистовую стаю!

ТРЕТЬЯ МЕНАДА(выходит вперед):
А я рискну, тебе признаюсь честно,
Вино - храбрит, и делает моложе,
Мы оргией потешимся совместно, -
Борюсь охотно на кровавом ложе.

ОРФЕЙ:
Напрасно всё! Насилье не поможет,
Ничто не приведёт бесстыжих в чувство,
Где святость всех основ безумство гложет,
Там сам творец – материал искусства.

(Он бросает камень в ногу одной из менад, пытаясь разорвать круг и бежать, но падает. Менады тут же бросаются на него. Через короткое время видны брызги крови, неистовство только усиливается. Лишь когда все действующие лица буквально утопают в крови, занавес опускается.)


Перевод с немецкого Романа Пилигрима
06.01.2020 г