Любовь волчицы повесть проза часть 5

                ЧАСТЬ   5.

Долгожданная суббота. Из огромных классных окон почти отвесно на половицы падали, искрещенные от рам, тени в квадратах света. Солнце разморило учеников, и некоторые откровенно дремали.
Последний урок кипел умными словами и правилами по математике, никто жадно не хватал этих слов  и  не набивал ими себе мозги. Наоборот, все отбрыкивали* от себя хитрости математики, как кошки -  керосин. Урок дулся, дулся мудростью, так надулся, что лопнул. Звонок прохудил его, и математическая важность вылетела куда-то наружу, может быть в парк в мусорные баки... Только торжественный голос  Василия Алексеевича чеканился* по рядам в  классе: 
В понедельник начнём проходить новый раздел – ло-га-риф-мы! –  С пригнусом  по слогам объявил он, задержав учеников. Вытянул правую руку  ладонью вперёд и, поворачивая кисть  в такт словам так, как будто протирал тряпкой стекло, делал наставления ученикам:
 – Ло-га-риф-мы – тема трудная! Поэтому вы все возвращайтесь  в воскресение из дома в интернат и утром в понедельник не опаздывайте в школу. Особенно  слабачки. Им кровь из носа – надо явиться  на урок! Это Ситникову Николаю, Дейцеву Виктору, Калинину Николаю, короче, всем ивинским.  Сла-ба-ки! Правда есть средь вас один, кто в «слабаков» не входит, но и ему пропускать не стоит... Да, в ту субботу обязательно будет «щупенция». Готовьтесь!
«Щупенция» - на языке классного руководителя означает контрольная работа по математике на новую тему – логарифмы.
Гришин Дмитрий покраснел: он догадался, что речь шла о нём, первом математике школы: это он в число «слабаков» не входит. Он посмотрел в окно. Со второго этажа было видно, как огромное мартовское солнце висело над снегами за околицей села Голицино. По снежному зыбистому  полю от солнца, словно по морской глади, бронзовой лентой протянулась дорожка. Дальний лес, как кучевые облака,  клубился инеем. Скоро, скоро закипят снега водой – весна на подходе. Каникулы!
« Теперь мать тое дело* поглядывает на Паршину* гору – не съехал ли её Митя… Ждёт!» - подумал он и вздохнул. При вздохе в глубине груди больно кольнуло и запершило. Парень даже прикашлянул – разошлась тупая боль по всей носоглотке и отозвалась в спине. Застудился на соревнованиях: в среду бегали на лыжах дистанцию аж в десять километров. Ивинские ученики самые ходкие лыжники, а Димка Гришин с Витькой Дейцевым пришли первыми и получили награды за места. Простуда незаметно таилась где-то в глубине и порой сказывалась покалыванием в груди. А ночью он просыпался потный в лёгком ознобе, но парень не обращал внимания на покалывания в теле – пройдёт.
Заметив Дмитрия, выбегающего из класса, Василий Алексеевич остановил его и назидательно сказал:
- Десятичный логарифм ты поймёшь легко, а вот натуральный рано ещё проходить. Число «е» надо понять, откуда оно берётся, понять смысл.  Число «е» – оно особое,  на нём весь мир стоит.
Ещё долго классный наставлял любимого ученика математике, хотя мудрые слова, как горох от стенки, отлетали от внимания Дмитрия: он был, если не дома, то уж точно в лесу на лыжне. 
- Ага, - мотнул Дмитрий головой и припустился к интернату, где уже никого не было – уехали. Запихал в пустой мешок  неугомонную бересту и учебник по математике, затянул лямки. «Вот и задержался», - успокоил себя он и, встав на лыжи, поспешил вслед за ребятами.
В овраге было ещё светло.  Он под осиной без труда палкой нашарил в снегу цепь от капкана. Вытащил, отряхнул от мерзляков железо и, перевесив через плечо, пошагал дальше.
Когда подъехал к селу, уже стемнело. Хорошо: никто не видел его, опутанного цепью, враз, начали бы любопытствовать: чего несёшь, да откуда?  Оглядываясь, он живо подкатил к Настенькиным воротам и сунул под ворота охотничьи причиндалы. И так же живо отъехал на дорогу.
В клуб Настя не пришла. Сестра Нинка сказала, что плохо чувствует – знобит; и вообще, на Иве по народу ходит грипп. Димка не стал слушать байки Шурки Баюна. Без Насти ему было пусто и неинтересно. Он ушёл домой.
Дома он лёг спать, вспоминая вчерашнее свидание с Настей у интерната, её поцелуи…
« Наверное, уже увидели капкан, - думал Дмитрий, засыпая, - хорошо бы выследить волчицу у норы, да и грохнуть!» Он входил мыслями в раж и воображал сцены расправы с серыми разбойниками: « Может быть, и волк там. И его подстрелить! Во-от, денег сколько Насте!»
Лесные картины охоты в овраге замелькали в сознании, как кадры цветного кино. Парень увлёкся игрой воображения и незаметно уснул.
Ночью Дмитрий проснулся – его рубашка и подушка были мокрыми от пота.  Слезились глаза, в голове стоял глухой шорох и посвистывание, будто чиликали сверчки. Поламывало в ногах и руках. По спине неприятно бегали мурашки. Хотелось пить. Он встал с кровати и босиком прошлёпал  на кухню к ведру с водой. Не включая света,  зачерпнул кружкой воды и стал пить.
- Митя, что случилось? Я слышу, как тяжело ты дышишь,– спросила  с печки мать.
- Не знаю, вспотел и что-то знобит до мурашек…
- Щас, - мать слезла с печки, включила свет и, щурясь, посмотрела на Диму. – Да ты красный весь!
Подошла и, приложив свою мосластую  ладонь ко лбу сына, вскрикнула:
- У тебя жар, весь горишь!
Мать взглянула на ходики и, открыв дверь в горницу, позвала в тревоге:
- Отец, - она давно называла мужа, как дети: отец, -  у Мити большой жар! Беги за фершалом.
- Да, ладно, пройдет,- буркнул Димка.
Но отец уже одевался и поучал:
- Каб осложнения не случилось… лучше пере-бояться, чем не до-бояться, так я думаю, - с этими словами он вышел, впустив в тепло белые клубы ночного воздуха.
Через час отец вернулся с фельдшером Павлом Фёдоровичем.
Павел Федорович прослушал Дмитрия. Посмотрел на градусник и успокоил мать:
- Температура! Щас сгоним, - он достал из кожаного чемоданчика   лекарства, из отдельной металлической коробочки шприц с иглой и приказал  парню.– Ну-ка, заверни рубашку на спине.
Пока фельдшер занимался с больным, мать хлопотала на кухне – готовила угощение дорогому и уважаемому человеку на селе, «фершолу», потом тихо подошла к кровати сына и вопросительно смотрела на происходящее.
- Вот и всё, через час, как огурчик, будет, - уверенно сказал фельдшер и дёрнул кадык, предчувствуя угощение.- Температура скоро спадёт. Сейчас многие болеют – эпидемия! Пенициллин выручает!
- Ой, спасибо тебе, Павел Федорович, вот ведь и не ждёшь, а она, болезнь-то, не спросясь, приходит… Павел Фёдорович, не откажи, выпей немножко…
- Ой, тёть Оль, а что – водочка аль самопляс?
- Для тебя всякая есть, - заверила мать, - подходи на кухню угоститься с хозяином.
  - Маленько можно и пропустить, чай, не грех чистенькой*… - Вздохнул Павел Федорович и, взяв свою барсетку, пошмыгал к столу.
Скоро из кухни донёсся оживлённый разговор.
 Димка не слушал, он нежился в постели – просто лежал, закрывал глаза и смотрел внутри себя в заветные синие пригляды Настеньки, слышал  её голос, улыбался, и радость любви как лучшее лекарство пополам с уколом исцеляли хворь.  Жар проходил, в тело возвращалась лёгкость, а в голове прекратились свисты, сознание прояснилось. Дрёма не приходила, он таращился в потолок и разглядывал на досках затейливые узоры из сучков.
- Завтра проведаю, а пока сиди дома, а на ночь попей чаю с мёдом или малиной. Задирай рубаху, сейчас Пиницилинчику вколем для пущей надёжности. – Приказал Павел Федорович, впендютил*  больному мущую дозу антибиотика и навеселе припустился в свой медпункт.
Перед обедом пришёл Витка Дейцев, чтобы сговориться,  когда идти  в Голицино.
- Скажи классному, что я заболел, - передал Димка.
- И когда явишься? Если спросит, то мне, как сказать?
- Дня через два, наверное, в среду.
 Друзья распрощались. Витька ушёл. А Димка сел за учебник. Отставать в знаниях по логарифмам от класса первому математику школы было не к лицу, и он до самого ужина «долбал» эти самые логарифмы.
Дима напился чаю с мёдом и  крепко уснул,  будто  провалился в чёрную бездонную трубу. Утром он валялся в постели, таращился в потолок, стараясь из мешанины сплетений трещин и сучков  в потолочных досках воображением нарисовать  какие-нибудь понятные предметы и пейзажи. Приглядевшись к невыразительному пятну или защаблине,*он поддавал  немного фантазии и вдруг на потолке начинали вырисовываться то берёза в инее, то домик, то танк  со стволом из башни, то даже плакатный профиль лысого вождя. От чудной забавы его оторвал голос фельдшера на кухне:
- День добрый, тётя Оля. Как там наш больной? Обход делаю – многие в селе  подкосились…
- Слава Богу, всю ночь спал, как сурок…
- Щас посмотрим.
Раздевшись, Павел Фёдорович зашёл в горницу к Дмитрию. Присел на край кровати и, утопив взгляд внутрь себя, стал слушать. Потом больной  показал горло.
- Здоров! – Сообщил он матери, заглянувшей в горницу. – Можно завтра и в школу идти, но лучше, пусть отдохнёт денёк до среды. Укол делать не будем.
- Павел Федорович, покушай моих блинков с кислым молочком, мордовским, - пригласила мать и уже поставила на стол пол-литра с водкой.
- Молоко мордовское! - Причмокнул фельдшер и походил кадыком,- самое то, я ведь, тёть Оль, мордвин.
Днём Димка выходил на улицу. Даже колол дрова. Вечером  подул северный ветер, и пошёл снег. Потом он перешёл в метель. Хоть и март на исходе, но зима не хотела так просто уступить свои права на природу – взбеленилась, собрала последние холода и ударила, дескать, смотрите – я ещё жива и в силе! 
Ночью Димка проснулся от шороха – это по окнам лизали колючим снежным языком снежные вихри.
Он спал урывками – не давал разоспаться какой-то бестолковый сон: будто он, Дмитрий, пытается понять, что такое натуральный логарифм, лупится в книгу, а там не понятно написано, и кто-то говорит голосом Василия Алексеевича: « Десятичный логарифм ты догнал, а натуральный не догонишь… число «е» оно особое, весь мир на нём стоит...». Дмитрий просыпался, вертелся и только начинал забываться сном, как всё тот же голос раздавался в ушах: « не догонишь натуральный логарифм…».
Так и провертелся до утра. Встал, как только солнце разлилось малиновым светом по челу голландки.
В избу вошёл со двора отец и сказал:
- Ты гляди, март на исходе, а мороз и не думает уходить! Пятнадцать  будет, а ночью подцепит к себе ещё и гак, а в гаке градусов пять!
Вспомнив сон и голос: «Не догонишь!», Дмитрий после обеда засобирался в Голицино.
- Погодил бы, - советовал отец, - каб осложнения не получить…
Сын упорствовал:
- Здоров – фельдшер вчера сказал. И чувствую себя хорошо.
- Что за выгонка? Отдохнул бы…
- Нет, в школе трудную тему проходят по математике, боюсь отстать…
- Ну, гляди. После обеда  иди, чтоб засветло успеть прибыть в Голицино.   И мороз спадёт от солнца, все же  - март.
Мать, как всегда, собрала ему в мешок гостинцы – копченое сало, блины и ещё горячие курники* и подложила к спине книгу. Из-за этих курников парень задержался – ждал, пока они испекутся, и мать вынет лист* из печки. Пока пирожки отдохнут…
Он вышел из дома, когда солнце уже заметно стронулась с небесной горы вниз к вечеру.
- Господи, Иисусе Христе, донеси и защити отрока Дмитрия, - как всегда прошептала со страдальческой миной мать и перекрестила его, уходящего, в спину.
Отец стоял рядом и, ощерив мелкозубый рот, откровенно улыбался над набожностью жены:
- Ну и отрока нашла, - хитро хихикал он, -   поди уж поглядывает под подол к девкам!  Отрок–то твой…
- Тьфу, старый, несёшь всякую похабщину, - буркнула мать и, вздохнув, ушла в избу.



*- отбрыкивать – отлягать, отбивать, отпихивать, отшибать;
* - чеканиться – стучать, стукаться, четко говорить о важном, отливаться (о монете), выбиваться ( о чеканке по металлу);
* - тое дело ( местное ) – часто, постоянно, неумолчно;
* - чистенькая ( местное ) – имеется ввиду водка;
* - впендюрить ( вульгарное местное ) - запихать, вдуть,
*- защаблина -  щепка, защепа, защеп, выемка в доске;
* - курник ( местное ) – пирожок с начинкой из куриного мяса или с начинкой из кислой капуты с соленой ветчиной.


          ПЕРЕХОД  К  ЧАСТИ  6.  http://www.stihi.ru/2020/01/12/10516