Грозненский дневник

            Элегия

Я возвращался в этот город лишним,
Оспаривал права свои у местных
Патрициев, хватал в музейной нише
Дешевый бюст, а дальше неизвестно,

Не важно... За окном январский снег.
На стёклах замер холодок природы.
И чувство будто сунженские воды
Ревут, разбившись о бетонный брег.

Что правду не узнать о человеке,
Я понял поздно: скоро тридцать лет.
И возраст мне отяжеляет веки,
И старость шлёт морщинистый привет.

Привет, усталость. Скорое «пока»
Напишет незнакомая рука
На камне на моем - могильном, крепком,
И для читателя я стану дальним предком.

Я, может, возвращался для того,
Чтоб, если вырастать из праха травам,
Лежать на берегу, на левом, правом -
Не суть, и речка мчалась далеко,

И что-то, возвращаясь, приносила,
И чтобы ветром ледяным сквозило,
И чтобы на родном услышал речь:
Оцу везачу Аллах1 Дала хьун дойла геч


        Человек-призрак

Грустный он гулял по вечерам,
Письма сочинял, как Миттеран,
И с лица усталость вытирал.

Иногда он приходил к музею.
В сумраке искал к нему лазейку.
Мыслил кражу, лёжа на скамейке,

Рукава по локти закатив.
Он бы мог в загранку укатить
И домашним этим угодить.

Он хотел немного приключений,
Побороть к преступному влеченье,
Но он был чеченец.

Вялость отвергалась из приличий.
Был он шустр, упрям, харизматичен,
И при том трагичен.

Женщины ему надоедали,
В некогда чудесной ширясь талии.
Это не беда ли!

И читал ночами философию,
Рисовал, как Пушкин, свой же профиль,
Выпивая кофе.

Поздно-поздно засыпал под утро.
Спал не дольше трёх часов за сутки.
На усталость отзывался шуткой...

Этот человек иль некий призрак, -
Чья судьба к игре его капризна,-
Сделался мне близким.

Оттого и боль моя глубинна,
Что такой же, как и он, дубина:
Всё любил, и всё его губило


           Унтервекс

                Дег1аста, Дег1аста,
                Набаран кхоьлахь а хьуна сагатдеш..
                Апти Бисултанов

С работою к концу приходят сутки.
Разносится над Сунжой холод жуткий,
И мельтешат печальные маршрутки.

Все чаще красный цвет на светофорах.
Не поезжай, не заводи мотора.
Зашторься шторой.

На Пэ проспекте -там и там и там и..
Прекрасные расхаживают дамы,
И купидон летает над домами.

Иди четвертой улицей, от центра,
Туда, где на прилавках дышит цедра
Из сумрака подгнившего прицепа.

И далее, разглядывая купол,
Приветствуя ночную тройку пугал,
Сверни за угол.

В конце концов ты выйдешь на аллею
И, будто на картине в галерее,
Войдёшь в ряды, плывущих на галере.

Но этот образ продолжать нелепо.
Мы далеко не беженцы Алеппо,
Нам есть за что хотеть держаться крепко.

Дойдя и прежде, чем войти в квартиру,
Прими свой образ мысли за сатиру.
И то, куда заходишь раскодируй.


      
       Тень голубя

На устах безмолвствуют слова,
Синяком опухла голова.

Ручкой вырисовываю звук
И бросаю с рук.

"Подымайся и лети в страну
Негодяев, а не то сотру.

Передай, что им грядёт конец
И в полёте плюнь на их венец.

Если же поймают и запрут,
Скажешь, что был глуп".

Много дум на острие пера,
Многое нам высказать пора.

Всё же лучше на рожон не лезть.
Все же лучше, говорить как есть.

Как, скажите, выживают те,
Заявляя в мир о правоте?

Может, правда есть иной продукт
Что на черном рынке продают.

Может, правда, слишком ценный дар,
Чтоб ее имеющий раздал.

Множество узлов у этой лжи.
Под одним петлю себе свяжи.

"Возвращайся и задуй свечу.
Только мертвым правда по плечу"