Околополитическое

(черновик)

На первой апрельской серебряной паутине
В углу балкона качался сонный ещё паучище…
…У каждой анкеты, помню, цена — полтинник,
И в день набегало по две с половиной тыщи.

Прессуя «десятку» по пять пассажиров весом,
Имея по сотке обеденных, если в сухом остатке,
С опросом катались мы по городам и весям,
Кому бы вцепиться в ухо бульдожьей хваткой.

Писать у ларьков, во дворах, со стены, с колена.
По десять часов иной раз бывать в работе.
Вопросы стандартны — какие у вас проблемы?
О выборах знаете? Голосовать пойдёте? —

И всё в этом духе… В глубинке народ попроще,
До нормы добить получалось и среди пьяни.
…И этот вот тоже: «Чего ты мозги полощешь?
Пойдём к соседям, мы там сидим компанией».

А пол, говорю, а возраст? (Такая лажа,
Попали бы только в параметры эти хари…
Разговорить их до результата, а там не важно,
Никто не докажет потом, что они бухали).

…Ступеньки крылечка и серая дверь подъезда,
Квартира сорокалетней алкашки Фроси.
/Господи боже, куда я, к чертям, полезла,
Убьют ни за грош и фамилию вряд ли спросят/…

В честь тёплой погоды все пятеро на балконе
На табуретках неспешно глушили водку.
Мой провожатый представил меня — с Московии
Приехала девушка (ну, так он решил с чего-то).

И я, разложив А-четвёртые на перилах,
Вписала их данные (даже не приуныли —
Значит, контачим). Хозяйка заговорила,
За ней затараторили остальные.

Какие проблемы? — Беда опять с урожаем,
И хлеб дорогой, а гречка — совсем, паскуда.
А в городе нет работы, и вот бухаем,
А молодые колются, вот и шприцы повсюду.

У Кости с последнего год протекает крыша,
Не в смысле — поехал, а просто вот неисправна.
Дороги разбиты, в подвалах вода и крысы,
Больницу закрыли. Открыли пивнуху, правда.

При нынешнем мэре — этаком крокодиле —
Автобусов нету, а дворникам платят мало…
…Какое-то время ещё они говорили,
А я всё писала и всё головой кивала.

И солнце касалось краем ожившей рощи,
Где контуры ТЭЦ выступали из-за деревьев,
И кот чёрно-белый хозяйский, угрюмый, тощий,
То уши чесал, то смотрел на меня с презреньем.

А на карнизе с весны воробьи дурели,
О чём-то своём вразнобой языки чесали,
Протяжно визжали внизу на углу качели,
Двор полнился светом и детскими голосами,

И ветром весенним. Уже набухали почки,
Тянуло пылью, костром и сухим апрелем.
И тут что постарше спросил меня: слышишь, дочка,
А лучше-то поживём или не успеем?

Я молча смотрела на пьяные эти лица.
Вопрос не ко мне и, в общем-то, неуместный.
…Но ты, говорит, передай это всё в столицу,
Пущай они почитают, только честно.

Вокруг много лет лежат и лежат руины,
Какие, к чертям, надежды на перемены.
Но я почему-то была для них херувимом,
Аже грядёт спасать их, вот непременно.

Они мне казались другими, отдельной кастой,
Живущей с рождения во тьме кромешной.
Но кот даже этот, неласковый и блохастый,
Как мне показалось, взглянул на меня с надеждой…

…На слабых, негнущихся вывалилась за дверь я.
И побрела к машине обратным маршрутом.
Статистика, видимо, очень нужна кому-то,
А первый вопрос по инструкции — для доверья.

Быстрее уехать отсюда и в кануть в тину.
Забыть эти лица. И жить и дышать свободно.
У каждой анкеты всего-то цена — полтинник.
А люди идут на контакт не всегда охотно.

И вытереть сопли. И не играть в героя.
Ведь ничего не исправить — да и на кой мне.
На мне — безработный муж и детишки. Двое.
Не сделаю норму — и кто их тогда накормит?