Расширения

Ранним утром, когда улицы пусты,
и рассвет
на паучьих лапах
пробирается сквозь кроны,
сквозь тишайший шелест дня, собирающегося воплотиться,
ты чувствуешь, как расширяешься сквозь тишину,
прозрачно дотягиваясь до ближайшего человека,
автомобиля, вскрикнувшей птицы,
и можешь стать большим,
как целый город.

А порой вечером,
на берегу реки,
ты расширяешься до облаков,
до лая собаки на краю мира
(на краю мира почему-то всегда лает собака,
иногда радостно пищит ребенок,
или тихо гудит грузовик)
до запаха хвои,
до прикосновения песчинок
которые сыплются сквозь пальцы,
и стихи, как сорные травы,
начинают расти здесь и там,
скрепляя корнями
осыпающийся склон реальности.

А вот заброшенный монумент в военном городке.
Под лапами голубых елей -
подвальная тишина мшистого леса.
Барышни, гуляющие в тумане, бледны как спирохеты.
За елями - Стоунхендж из бетонных плит.
Здесь земля пожирает своих детей.
В центре - развороченный постамент,
где когда-то мертвел тот, кто живее всех живых.
Увы, жизнь меняется так быстро,
что дураки и дороги -
единственное, что осталось неизменным
со времен нашей юности -
уже кажутся вечными ценностями,
и это грустно.
Бронзовые буквы содраны с плит
и, пожалуй, проданы на лом,
но ты все еще можешь разобрать очертания нечитаемых
фамилий, фамилий, фамилий,
и вдруг замечаешь на лопнувшей, поваленной плите
остатки надписи синей краской:
Никто не забыт, ничто не забы...
И вдруг ты расширяешься как взрыв,
и становишься всем этим: туманом, парком,
развороченным постаментом
и буквами, которые уже никто никогда не прочтет.