Дорога в Форт-Иерусалим

По Стране Северо-Западного ветра,
Именуемой индейцами чиппева Ки-Уэй-Дин,
Она бредёт из Форта-Хельсинки,
Что в Миннесоте у  Озера Стерха,
В Форт-Иерусалим,
Воздвигнутый канадцами в провинции Альберта.

Продвигаться через непролазность бурелома
Соединённых Национальных Парков Америки
Ей легко -- два отважных оджибея-следопыта с ней:
Ундуш Кибаан или просто Фома
И Ки Сакитон или просто Ерёма.
И оба, как водится в роду их
Из поколение в поколение --
Уважаемые членами племени,
Флегматичные гиперстеники,
Что, конечно, если что и ставит под сомнение,
То всего лишь строжайшую диетичность
Их походного рациона...

Позади миннесотские дебри. Пред нею равнины Дакоты.
Месяц, Сном Забывшихся, Стрел
И Томогавков Дремоты.
В повозке, влекомою мулом, она едет по прерии.
Мул щиплет равнодушно жухлую траву,
Об ином не мечтая растении.
Так рассуждает мудрый мул:
"Какая свыше философия предписана всему?:
Чем Бог послал, тем и живи --
Иной не будет льготы...".
И сам себе
Мул, как оракул, говорит: "Вот посмотри:
Живут же как-то в прериях,
Чем Бог послал, койоты"...

Она думает, на карту взор свой устремив,
Что до ближайшего форта --
А это Форт-Нью-Ереван --
Километров одинадцать тысяч, наверное.
Это, правда, карта Новгородской губернии...
Но всё ж ближе, чем, к примеру,
По карте Мальдив...
Других карт нет --
Потерялся в дороге географический чемодан.

Предав забвению повозку
И мула, действующий на психику, останок,
Шагать по прерии одной, конечно, веселей...
Во фляге, разумеется, воды --
На сколько угодно дней;
В рюкзаке -- три, а то и четыре
Смены скатертей-самобранок;
Одна забота -- поправлять причёску...

Два дня и две ночи уж позади.
Вот третьего утра тусклость свечения
И священная обязанность пробуждения.
Пахнуло в ноздри дымом от костра.
Она знает: нужно открывать глаза.
Но не знает ещё, что открыв их,
Она увидит Две Лошади...

Две Лошади сидел у костра,
Держа в одной из рук своих
Дымящуюся трубку.
Другой рукой он поправлял,
Жарившуюся на костре, утку.
Сквозь тушку утки проходила,
Лежащая на двух раздвоинах, стрела...

-- Хау, Идущая в Форт-Иерусалим,--
Произнёс Две Лошади, подняв на неё глаза.
-- Откуда ты это знаешь?,-- спросила она.
-- Знаю,-- Две Лошади отвечал,--
Потому что мне это показал
Австралийский шаман, старик Бирим-Бирим.
-- Показал?.. Австралийский шаман?..
-- Да, он из сердца видение извлёк
И рукой протянул его мне,
Как я вот этот полевой цветок
Могу своей рукою протянуть тебе.
-- А как же он узнал кто я и где я?
-- Потому что этой ночью его укусила змея.
-- Укусила змея?
-- Да, сними сапог с левой ноги
И из него пыль вытряси получше.

Она сняла сапог, не сознавая
Во сне она иль наяву.
И тут лицо её свело от судороги:
Из голенища выпал
На, ветром шевелимую, траву
Не шевелящийся ромбический гремучник...

Ногу осмотрев, она
Едва поверила глазам своим:
Следов укуса нет. Она не была укушена.
Две Лошади продолжал говорить
И она слушала.

-- Укус этой змеи гремучей
Взял на себя старик Бирим-Бирим.
Он знал, что эта змея
С змеёй, в Австралии живущей --
Сердцем одним.

-- Он умер?
-- Шаман невредим.
-- Зачем же спас от смерти он меня?
-- Он хочет, чтобы ты его сопроводила
В Форт-Иерусалим.
-- Но его же здесь нет!,--
В изумлении воскликнула она,--
-- И я сбилась с направления сама!...
Две Лошади, улыбаясь, повторил:
-- Шаман невредим...
И пояснил,
Трубку выколотив в остатки костерка:

-- Да, шаман невредим.
Кроме того, ты не сбилась с дороги --
Ты умерла.
От того и от укуса змеи на тебе ни отметинки --
Ты умерла ещё в Форте-Хельсинки.
И даже не заметив этого,
Отправилась в Форт-Иерусалим --
Он ждёт тебя, куда б ты не пошла,
В любом из направлений.
Ну а сейчас, перед походом,
Давай не спеша поедим.
Теперь у тебя много времени.
Теперь ты умерла...

2019.