Sandy

Закрой глаза, cтряхни окрестный морок,
Впряжённый цугом в тишины панно,
С пустынных улиц, опустевших полок,
Из темноты, глядящей за окно,
Как ворона несёт по восходящим
Потокам музыки. Прислушайся, она
Гудит в ветвях и проводах, блудящих
С морскою солью, поднятой со дна.

Вот вечер октября. И одиноко.
И сухо в горле Города. Он ждёт
Красавицу-южанку, где с востока
Другие города зовут восход.

Слетают в ночь нью-йоркские суккубы.
Эх, выпить бы Ему!
Эх, суку бы!

Она уже спешит и гонит стаю — олуша, буревестник, пустельга,
И взбитой пеной щедро обрастают
Покрытые щетиной берега.
Она идёт, насупленная мраком,
Задергивая шторы в облаках,
И сплёвывает выбитые в драке
Ошмётки туч в лицо материка.

А полная луна на поводке
Ведёт прилив к Гудзону по воде.

Поток кружи́т безумствуя, шалея.
Коротким замыканьем озарён
Коктейль из вековой мочи сабвея
С холодным океанским вискарём.

Венеция плывёт венецианкой
по Кони Айленду. Не замедляя счёт
Бьёт светофор о борт восьмую склянку.
Какой пассаж — не пролетайте мимо — тут без хозяев в сторону Гольфстрима
Плывёт косяк ниссанов и тойот.

В бетоне бьётся жизнь и рвутся вены,
А смерть, раскинув листья, ворожит —
Пророчествами Ветхого Завета качаются и стонут этажи.

Мостам и лодкам шабаш треплет перья,
Искрит Манхэттен залпом холостым.
Смотри и помни — свальный грех деревьев
Корнями вверх несёт по мостовым.
Она кричит — звенят ключи от рая,
Крик раздевает крыши догола.
Смотри и помни — это Квинс пылает
Смертельной страстью, выжатой дотла.

То женщина в соку, оголодав, нашла себе мужчину для забав.

Не жди пощады, этой стерве мало
Ночных кварталов и матросских вахт.
Пригнувшись, Бруклин щерится оскалом
дверей балконных, вырванных впотьмах.

Она играет мёртвыми и пеплом —
плати, Адам, за яблоко своё! —
И покрывает безразмерным телом
Бесстыдством потрясённый окоём.
Потом уходит не прощаясь, в небыль.

Хеллоуина двери отворив,
Хохочут в бейсментах шальные рыбы
Пуская свежих сплетен пузыри.

...Когда взорвалось время на излёте,
Где стол был явств — стоял похмелья гроб.
Опавший кран цеплялся крайней плотью
За пойманный рассветом небоскрёб.