Сильный духом

Денис проснулся от сильной глухой головной боли, помокревший, с высокой температурой, ему казалось, что он горит изнутри. Он не мог пошевелиться, его губы иссохли и жадно требовали воды. Молодая медсестра, которая сидела напротив больничной кровати и читала книгу, заметив, что пациент открыл глаза, тут же подошла к нему, наклонилась и ласковым голосом сказала – не волнуйся, всё позади.

- Где я? Воды! – еле слышно прошептал Денис.
Анжела, так звали эту 22-летнюю белокурую девушку, налила в стакан воды из стоящей на тумбочке у кровати вазы и прислонила к его губам. Денис выпил стакан маленькими осторожными глотками. Голова ужасно болела, а еще ноги, как будто их зажали в тиски ниже колена и вгоняли в них иглы. Одна рука у него не двигалась вообще, а другая с невероятным усилием лишь дрогнула, тогда, когда он хотел откинуть простыню и посмотреть на ноги.

- Я не могу пошевелиться! Я не могу…больно, как больно!
- Спокойно, спокойно. Вам нельзя напрягаться, сейчас, сейчас! – и эта на вид хрупкая девчушка с ангельским личиком и с влажными глазами резким, но уверенным движением ввела ему обезболивающее из шприца. Денис посмотрел на её, как бы извиняющийся взгляд и снова, обессиленный уснул.
Он проснулся на следующий день, ближе к часу дня. Напротив него сидела уже другая медсестра, женщина лет сорока пяти на вид, невысокая и слегка полненькая, с добродушной улыбкой.

- Наконец-то проснулся! Сейчас мы врача позовём, а потом есть будем.
Женщина вышла в коридор и через пару минут вернулась с крепким мужчиной в белом помятом халате. Он был заметно уставшим, и казалось, что ему лет семьдесят, хотя, на самом деле было пятьдесят девять. Он подошел к Денису, прислонил ладонь ко лбу, потом достал стетоскоп, бесцеремонно расстегнул рубаху на груди у больного, сел рядом с ним на кровати, послушал шумы и так же бесцеремонно, но довольно дружелюбным тоном спросил - как самочувствие?
Голова уже не болела так сильно, оставался лишь лёгкий оттенок той глухой вчерашней боли. Тело ныло, но терпимо, а вот ноги болели. Болели сильно.
- Скажите, что со мной? Я подорвался на мине? Что с Володей? Он живой?
- Значит, Вы помните, что произошло?
- Помню. Как ребята, они живые?
- Это была самопальная осколочная мина. Вас доставили в тяжелом состоянии, вы потеряли много крови и… тут Степан Данилович, отводя взгляд, после секундного замешательства продолжил - ребята живы, они были далеко от места детонации. Вам нужно беречь силы и поесть! Все вопросы потом, вам обязательно ответят, но сейчас кушать, и кушать за двоих! Ясно. Я к Вам еще зайду, а сейчас вынужден покинуть, ешьте!

Степан Данилович поднялся и уверенно зашагал к двери. Стетоскоп! Стетоскоп забыли! – прокричала медсестра, догоняя его в коридоре и возвращая вещь.
Вернувшись в комнату, она взяла ложку, тарелку, подсела к Денису.
- Ну что смотришь, открывай рот! Денис есть особо не хотел, но отказать такой простой и приятной женщине не мог. Он вспомнил, как его когда-то кормила мама, вот так просто, с заботой и любовью. Как там она? Ему захотелось к ней, в её объятия, смотреть в её зелёные глаза, оттенка светлых весенних листьев. Он хотел того материнского тепла и нежности, он хотел быть рядом, дышать ею. Он чуть было не заплакал, но справляясь с чувствами, открывал рот и ел теплую кашу, запивая компотом.

Денис проснулся вечером, было легче. В его больничную комнату из открытой форточки проникал свежий воздух с приятным ароматом душистых деревьев, которые цвели во всей красе за окном. Напротив он снова увидел «Ангела», так он про себя назвал медсестру Анжелу, милую девушку с жалостливым взглядом.
- О, проснулся! Как спалось?
- Хорошо, а который час?
- Половина восьмого – ответил «Ангел», и чтобы больному было видно время, перевесила настенные часы на противоположную стену. Как самочувствие?
- Да так, бывало и лучше – он выдавил из себя легкую улыбку и попытался приподняться, но не получилось. Правая рука была в гипсе, а левая перевязана бинтом ниже плеча и он мог шевелить пальцами, но двигать ею было очень тяжело, она по-прежнему не слушалась команд поступающих из мозга. Ноги ныли, но уже терпимо. Он не знал, что ему дали наркотик, потому боль притупилась.
- Почему я не могу шевелиться?
- Ты еще слишком слабый, много сил уходит на восстановление, да и гипс мешает двигаться.
- А что, сильно мне досталось?
- Я не знаю, меня приставили к тебе после операции тогда, когда ты был уже в гипсе, но врач сказал, что кушать скоро будешь сам, а пока я тебе помогу.
Девушка вышла в коридор и вскоре вернулась с горячим супом, вареными макаронами с котлетами и стаканом молока. На этот раз Денис с удовольствием ел, организм жадно требовал пищу.
- Ты скоро поправишься с таким аппетитом, и на лице Анжелы отразилась радость, искренняя, похожая на радость дитя.
- Было бы хорошо! Тогда я бы побежал на какое-нибудь поле усеянное цветами, выбрал бы самые красивые из них и принёс их тебе. После этих слов он отвел свои глаза, хотя, это было не похоже на него. Обычно он смущал девчонок, но тут сам засмущался. Что-то в ней было такое, притягательное, необъяснимое, прекрасное.
На следующий день он проснулся часов в десять, на улице было пасмурно, солнце редко показывалось из-за черных туч. Он уже мог шевелить пальцами левой руки, и казалось, вот-вот она начнёт его слушаться. Но ноги глухо болели, всё еще болели, словно зажатые в тисках. Он хотел посмотреть на них и, сосредоточившись на этой «задаче» стал оттаскивать простынь, усердно перебирая пальцами. Рука немела, простыня сползала очень медленно, но стиснув зубы, он решил не сдаваться – не в его это характере. Минут через десять он устал, лицо покрылось капельками пота… и тут в комнату вошла добродушная женщина с врачом, теперь он казался не таким уставшим и выглядел значительно моложе. Вскоре, после серии тяжелейших операций, в числе которых была и операция Дениса, он вернулся в свой обычный ритм и мог отдохнуть.

- Добрый день, молодой человек! Оу, что с Вами? Как себя чувствуете? – спросил доктор, прислонив руку ко лбу Дениса, но увидев, что тот пытается стянуть простыню, всё понял. Он посмотрел ему в глаза.
- Ну что сынок, долго скрывать и не получится, хочешь посмотреть, смотри.
Простыня откинулась на заднюю быльцу кровати. Денис сначала не мог поверить в то, что он увидел. Как могло болеть, чего нет? Обе ноги по колена были забинтованы, а ниже колен ничего. Внутри его тела разлился огонь, стало невыносимо жарко. Тиски сжались максимально плотно и тысячи невидимых игл вонзились в ноги, которых у него уже не было. Из груди вырвался мощный крик, крик ярости, отчаяния, горького осознания, утраченных надежд, крик брошенного человека в пустыне жизни – всё в нем смешалось. В глазах потемнело, слёзы лились рекой, сердце разрывала немая обида. Он хотел выброситься в окно, перестать дышать, исчезнуть в небытие, но понимал, что не может даже пошевелиться.

- Ему нужно время! – сказал Степан Данилович, глядя на молодого парня.
Сколько раз он видел подобные сцены, он уже и припомнить не мог. Но одно точно, к такому привыкнуть не сумел. Видя, как мужчины рыдают, как оказываются выброшенными на обочину судьбы, как постепенно ломаются их внутренние стержни, потом алкоголь, отчуждение и злость съедающая душу, и черная вгрызающаяся в плоть обида. Немногим удаётся принять себя новым, жить без обиды, без злости, а молодым это сделать труднее. Ему было жаль парня, жаль каждого, ставшего калекой. Он многим спас жизнь, но спас ли он их душу.

Денис долго смотрел на стрелки часов, бессмысленно стучавших и идущих по кругу. За окном лил проливной дождь, день плавно перешел в вечер. Фонари за окном роняли слабый свет, скользящий по стене. Тишина. Она издевалась над ним, снова болели ноги. Он рассмеялся. Почему? Почему он не погиб? Зачем он нужен миру, если он и себе сейчас не нужен? Кому он нужен? Девушка ему не писала уже третий месяц, даже тогда, когда он был здоров, а ныне... Он снова рассмеялся. Он хохотал над собой с невероятной злостью, но искренне. Это был поистине дьявольский смех, громкий, ехидный, вызывающий. Ему хотелось так смеяться, чтобы оскорбить себя и эту тишину, эту больницу, всех вокруг. Ему хотелось, чтобы все слышали его. Он получал удовольствие от той внутренней злобы, вырывающейся через этот оскверняющий пространство смех. В нём было презрение ко всему, что было, есть и будет, ко всему, что окружало его. Он чувствовал себя самым ничтожным существом на планете, самой гадкой мразью, но всё остальное было еще ничтожнее, еще презреннее. В один момент, он даже засомневался, его ли это смех, но было наплевать, даже если и не его.

В комнату зашла испуганная Анжела, включила свет и ужаснулась. Денис сидел, опираясь на подушку. Побледневший, отстранённый. Он посмотрел на неё мельком, но ей хватило этого, чтобы заметить в глазах весь гнев из глубин его обездвиженного тела. В нём было что-то звериное.
- О, Ангел! Пришла мне жопу подтереть? Или сопли? А то я, видишь, не могу! Отдал долг отечеству частями собственного тела, да и руки пока не слушаются, а может не пока, а и вовсе слушаться не будут, - он снова засмеялся тем смехом. Ты извиняй, я цветы тебе с просторных полей, скорей всего, не принесу. Да ладно! Не расстраивайся, не к чему эта влага из глаз, я прикачу тебе их на коляске. Неудобно будет, но я постараюсь. А может, к тому времени у меня крылья вырастут и я прилечу к тебе с охапкою ромашек, ты только верь! Ха-ха-ха!

Анжела вышла из комнаты, она поняла его состояние и оставила одного. «Выключи свет!» - прокричал он ей вдогонку. Свет погасили, он остался в темноте. Темнота проникала в него, поглощала и растворяла в себе. Он думал о будущем калеки, никому не нужному, мучительно переносящему боль, зависящему от кого-то. Ему захотелось выпить. О, как ему захотелось выпить горькую, да залпом, чтобы забыться. Он понимал, что когда его выпишут и поставят на пенсию по инвалидности, пить будет часто. Ему уже этого хотелось. А Мама?! Жаль её, сначала умер отец, теперь вот он, получеловек, молодой калека с искалеченной мечтой. Вот кому он нужен - ей! Но имеет ли смысл так жить? Маме будет тяжело с ним, она с годами не моложе, ну поживут, помучают друг друга, а дальше? Что дальше? Нет, лучше уж вслед за отцом, а Она вытерпит, есть еще Оля, сестра, вот ради неё и вытерпит, ради неё и будет жить.

Денис уснул в полной тишине погруженный в свои переживания. Ему снилось детство, мама и папа, дарящие велосипед, рыбалка на «Василиске», небольшой речушке за посёлком, маленькая Оля, то, как они с папой забирали её и маму из роддома. Ему снился выпускной, его первая любовь, красавица Анюта, которой он носил портфель из школы и нацарапал на тополе «Аня + Денис» и рядом сердечко. Ему снились сослуживцы, молодые ребята с которыми он приехал в Афганистан, первый бой, но проснувшись утром он четко помнил лишь ту часть сна, где они ходили с мамой в поселковую церковь и слова священника «в каждом из нас есть свет и тьма, добро и зло, но суть в выборе человека, в принятии и взращивании в себе того или иного».
Солнечный свет приветливо осветил комнату. Вошел Степан Данилович, распахнул окно, сел на стул напротив кровати Дениса и глядя на зеленый парк около больницы, на который открывался изумительный вид из того самого окна, спокойно, но довольно безапелляционно обратился к своему пациенту.

- Денис, я тебя понимаю, и поверь мне, ты у меня такой не первый и, к сожалению, не последний. Я многое видел, разное было. Вот, что ты должен понять. Первое, я как прямой начальник Анжелы Игоревны, не потерплю таких выходок. Если ты еще раз позволишь что-то подобное, то вместо неё к тебе поставят санитара. Второе, что касается тебя, тут два варианта – либо ты берёшь себя в руки и перестаёшь пускать пузыри из носа, что характеризует тебя как сильную личность, сильную духом, либо ты не принимаешь безжалостную действительность, продолжая ныть, тогда твоя борьба за жизнь закончена – это  значит, что ты сдался. Я лишь скажу тебе, что были ситуации и похуже твоей. У ребят ни рук, ни ног не оставалось. Живут. Еще и детей воспитывают. У тебя же руки на месте, левая  в порядке, на правой еще пару операций, комплекс мер по реабилитации и будет работать. Голова на плечах осталась, глаза целые, чтобы на девок смотреть. Тебе всего двадцать три. Живи!
- Я хочу написать Маме, можно, чтобы кто-то под диктовку?
- Нужно. Я позову медсестру, вот она и напишет. Ну всё, мне надо идти, а ты не кисни. Понятно! Слышишь боец, приказ не раскисать!

Пришла медсестра, на этот раз это была девушка лет тридцати, черноволосая, черноглазая, говорящая с украинским акцентом, знакомому Денису, так как его бабушка была украинкой, с Черниговской области. Она положила ему на тумбочку две книги «Как закалялась сталь» и «Повесть о настоящем человеке», сказав, что это от Степана Даниловича. Он диктовал ей, она часто переспрашивала, ведь хотела выполнить поручение качественно. В письме говорилось о том, что он получил ранение в бою, но волноваться не стоит, так как сейчас он хорошо себя чувствует, его окружают заботой и вниманием, и что он скоро поправится. Что скоро он вернётся на Родину и они увидятся. Что он сильно скучает. Спрашивал как дела у них, передавал привет деду, бабуле, Оле. Он не хотел пока писать о ногах. Но не только потому, что боялся расстроить маму, скорее потому, что пообещал себе быть сильнее. Он обязан быть сильнее, он живой, он молод и он должен справиться с этим – подчинить себе трудности, а не подчиниться им.

Так прошло дней десять, а может и больше, Денис не считал их, они не имели смысла, так как все слились в однообразный сгусток, в борьбу с самим собой. Через день сменяли друг друга «Ангел» и полноватая добродушная женщина, её звали Наталия Ивановна. Приходил Степан Данилович с медицинскими штуковинами, замерял чего-то, слушал, приносил пакеты с фруктами. Левая рука уже работала, как и прежде, правая же, пусть и с огромными усилиями так же, мало-помалу восстанавливалась. Он мог сидеть, самостоятельно принимать пищу, с удовольствие читал книги, переданные ему доктором, общался с персоналом и даже попросил перевести его в общую палату, чтоб не скучать.

В один из привычных вечерних обходов, Степан Данилович зайдя к Денису обнаружил того усердно сжимающего эспандер.
- Ну что, как самочувствие, боец?
- Нормальное. Скоро буду на кулаках отжиматься.
-Похвально, настрой приветствую! Ну, коль ты уже набираешь физическую силу, и тяга к активности возрастает, то пора бы тебе уже и транспорт свой заиметь. Есть у нас такой одноместный, двухколёсный, ну это для начала, а потом от тебя зависит.

Доктор улыбнулся, приоткрыл дверь, и в комнату вошла Анжела, толкая перед собой инвалидную коляску. Действительно Ангел, подумал Денис, какие глаза, да и сама, прямо светится. Лишь вошла сюда, как сразу светлее и теплее стало.
- Ну что, попробуешь? – сказала девушка. Он кивнул. Степан Данилович хотел было помочь ему приподняться, - я сам! Пересиливая боль в правой руке, держась за быльцу кровати, он медленно садился в коляску. Было тяжело, тело не слушалось, ноги мешали, болтались, всё никак не улаживались на нужное место, он хотел крикнуть от боли и злости, но увидев глаза девушки, которая смотрела на него с верой, с неподдельной тревогой, с искренним переживанием, сумел подавить крик. Внутренний голос шептал - я должен быть сильным! Должен! Я смогу или бесславно сдохну ничтожным нытиком! Ну, давай!  Внутри него происходил бой, невидимый никому, но более значимый, чем те бои, в которых он участвовал на афганской земле. Через минуту, обессиленный, интенсивно дышавший, но довольный он сидел на коляске и пристёгивал ремни.

- Первый раз тяжело было, но ничего, я справлюсь. Как говорил наш старшина – тяжело сначала, чтоб легко было потом. А я вот что решил, Маресьев сумел без ног в строй вернуться, да еще и несколько самолётов сбить, вот и я смогу, я не хуже!
Время шло. Весна плавно перетекла в жаркое лето. Анжела часто прогуливалась с Денисом в тенистом парке возле больницы. Она пешком, а он на колёсах инвалидного кресла, но, ни у персонала, ни у неё, ни у кого-либо из пациентов, знающих этого крепкого волевого парня, не возникало и мысли, ни малейшего желания признать его недееспособным. Он не вызывал жалости и сочувствия, так как в его глазах была уверенность в собственных силах, была воля к полноценной жизни, была смелость и упорство, дерзость, настойчивость, вызов судьбе. Денис ежедневно занимался силовыми упражнениями, отжимался от пола на кулаках, подымал гирьки. Во дворе для него соорудили турник. Он стал всеобщим любимцем в больнице. Он внушал уважение. Он научился смеяться в лицо трудностям, смеяться над собой, с ним было легко. Все отмечали его чувство юмора и невероятное жизнелюбие, которым он заражал окружающих.

Его, по желанию, перевели в общую палату, чтобы другие пациенты, глядя на молодого безногого парня с огоньком в глазах, вдохновлялись его примером, его стойкостью. Многие, глядя на него, вытерпевшего куда больше чем они, брали себя в руки и молча переносили выпавшие на их долю испытания.
Лето уступало ранней осени, неспешно отрывались листочки с деревьев. Солнце уже не пекло, а ласково грело. Денис занимался на турнике, как вдруг услышал знакомый голос. Это был «Данилович», так доктора, между собой, называли все.
- Ну что, культурист, вот тебе новые ноги прислали из центра протезирования, - и с улыбкой добавил, - говорят, что потеть не будут.

Денис сразу же взял их рассматривать, глаза блестели. Надо же, подумал он, так чудно сделано. Вот буду ходить на ногах, а когда спать соберусь, отстегнул и у кровати поставил, как тапочки. Проснулся, надел ноги и пошел по своим делам. Он рассмеялся, поделился своей первой мыслью с «Даниловичем» и смеялись уже оба.
- Только, ты сразу не усердствуй, - заговорил доктор, - привыкай помалу. Надень, посиди пол часика, сними. Потом больше. И ходить учиться надо заново, это не просто будет, очень не просто. Но зная тебя, я не о том переживаю. Переживаю, что будешь себя истязать тренировками, дабы быстрее пойти. Так вот, тут мера нужна, и чтоб ты себя не замучил до полусмерти, я к тебе Анжелу приставлю, она сама попросилась, чтобы за тобой следить и помогать. Будешь её слушать, понятно! А нет, тогда однажды проснёшься утром, а ног возле кровати нет. И тогда ко мне за разрешением на час их «арендовать».
- Понятно, Степан Данилович, благодарю за заботу, обещаю себя не мучить до полусмерти.

Так, второй раз в жизни, парню пришлось учиться ходить. Ходить под присмотром милой медсестры, смотрящей на него как-то особенно. Но и он, смотрел на неё особенно. Она сразу ему понравилась, а сейчас он понимал, что «Ангел» появилась в его жизни не случайно, что именно эта хрупкая, нежная девушка стала для него опорой. В минуты слабости и неверия в себя, ему нужно было лишь её взгляда. Она наполняла его силой, желанием бороться и побеждать. И он победил.
К концу декабря он преодолевал небольшие расстояния, до одного-двух километров без передышки, чуть прихрамывая и опираясь на трость, но уверенно и твёрдо. Первым делом, когда его самостоятельно отпустили в город, он зашел на рынок и купил большой букет белых роз и шампанское. До Нового года его должны были выписать и отправить в родной городок, поэтому времени оставалось немного, надо было действовать.

Спустился вечер. Город притих в свете ярких фонарей, отбрасывающих длинные тени. В окне кабинета дежурной медсестры горел светильник. Она там, наверное, книгу читает или пишет что-то. Денис неторопливо подошел к двери, минуту не мог решиться постучать, сердцебиение участилось.
- Так боец, не раскисать! – прошептал он себе. Постучал в дверь, дверь отворили.
- Привет! - сказала девушка.
- Добрый вечер! Помнишь, я обещал тебе подарить охапку полевых цветов, но в эту пору года это невозможно, потому дарю не полевые,- его голос дрожал, - вот, это тебе! Спасибо за всё! И… я люблю тебя! Я не хочу с тобой расстаться, я хочу быть рядом всегда, и если ты… если ты...
Анжела не дала ему договорить, она целовала его, а он не мог поверить своему счастью.
- Забирай меня куда хочешь, я с тобой!
(05.12.19)