За-ла-тая га-ла-ва

Настырный дождь – проклятый эпилептик.
Намокший палец бродит меж Коннектик…
ища Флорид (и «огненной воды»).
Толпу там будоражит Саломея.
А он один… один из Колизея
в котором страшно. Скорые суды

гремят, как громы, над ночной столицей,
в них освещаются святые лица,
в них раздаются крики и свинец.
Но комнату лишь ливень будоражит.
Он спит среди бутылок и бумажек.
Над ним рожковый теплится венец.

Он видит Бруклин, поднятый туманом,
в котором за глаза зовут Иваном…
худого пса и низкое крыльцо…
транзиты, комсомол, поэмы, спешка –
и опиума тонкая усмешка,
как будто снег, ложится на лицо.

А Малый ковш напоит тихим светом
ушедших вверх. Под потолочной метой
он вертится, Морфея долотом
скоблит астрал – и стружки кольца-змеи
летят в следы, в одрежду Саломеи,
и в голову –
на блюде золотом.

Чуть слышен джаз... Без рифм и мимо звука
сухие губы шепчут "тварь и сука"
под дверь, томящую пустынный холл.
Мрак, в капельках намотанный на ветку,
пока что отпустил марионетку,
беспомощно упавшую под стол.