Принятие доли

Изранен, редок я, как будто пропололи
голодные жуки ростки моей души
клешнями, живь мою изъели, искололи,
что непригляден стал, тоскою сокрушим.

Толь вирус глупости убил немилосердно
мой урожай добра, от мира отвратил,
и радость угасил и пламя добросердья,
и в старого отшельника от детства превратил?

За межи брошен я сорящею травою,
из сора ли спасён? Мой дар не слышать шум
бесящейся толпы, собак, завода вои,
а, значит, познавать высоты, глуби дум.

Для сложных прост, простым - зануда, мука,
какая учит всех сложнее быть, умней.
И кобелями я отвергнутая сука,
и суками не зрим в потоках лун и дней.

Покинут всеми я, оставлен без привета,
иль ограждён, по-божьи одинок,
к кому являются за помощью, советом
и забывают вмиг, когда сказал, помог.

Так всё же что, - я полон неземнейшим,
и пуст земным? Их холоден костёр.
Во мне ль умение всеотторженья злейших
и тупомозглых братьев, рОдни и сестёр?

Проклятье? Уникум. Вселенский заточенец,
иль просто злой бирюк, желающий так жить,
грызя себя, иных? Всемерный отщепенец.
Иль то талант? - который сохранить

возможно лишь, отвергнув окруженье,
в литом покое, вытеснивши сор
и не пуская нового, продолжить то служенье
судьбе полученной, придуманной по гроб,

которым дом окажется мой скитный,
среди любимых книг, подарков ото всех
немногих тех, кого любил я скрытно,
гранитно, живо так! И будет пыли мех

периной смертной в зимах, даже летах,
и безызвестно канет в тленность чин,
из паутин паук сошьёт мне эполеты,
какие я живым не получил...

И вспомнят обо мне, найдя сухим и чёрным,
не лестные друзья, не шлюхи меж кручин,
не крёстные, что дверь за ручку жадно дёрнут,
а лишь, сменяясь, солнца, лун лучи...