Крипта

КРИПТА


ВОСКРЕСЕНИЕ

Светлей и нежнее лебяжьей стаи,
белей лепестков флорентийских лилий,
пернатый храм над землёй взлетает,
слегка пахнув итальянской пылью.

И это – Коломны старинный символ:
седой ковчег посреди России!

В подножии церкви белеет Крипта.
и Крипта грезит, и Крипте снится:
стальной шкатулки тугие скрипы,
и вязью украшенные страницы..

Я эти сокровища вновь открою,
сакральную тайнопись разбирая,
за светлой коломенской горою
за каменной сказкой земного рая!



АНАТОЛИЮ КУЛАГИНУ

В пыли Коломны, (спрятанная Тайна!)
горит колючей искрой изумруд…
Лишь тронь его – сверкнут из тучных груд
седых видений сказочные стаи.

Найди, страницы тёмные листая,
сокрытый смысл, затепли дымный трут,
и пусть огни – пути цветные вьют
над картою секретною витая.

Следи в тиши за гранями смарагда! –
и Время развернёт соцветья радуг:
сонеты, где прекрасен каждый гран!

Так древней церкви каменная Крипта
хранит реченья Рима и Египта
и отзвуки иных, нежданных стран!



РЕКА

К чему сказал великий Гераклит
о волнах, что мгновенно протекли?

Я чувствую, войдя под эти своды,
в подземный царский каменный Подклет,
как движутся опять былые воды
давно истекших выстуженных лет.

Я вижу вновь узорчатые тропы,
сокрытые в тумане до поры:
азийский блеск, сокровища Европы,
монеты, геммы, кубки и ковры…

Я знаю, как в потоке неуклонном
рукой песок просеять золотой,
и клад собрать в акрополе Коломны,
окованном нетленной Красотой!



ТАЙНА ФАРФОРА
                художнику Василию Хрулёву

И светлая весенняя долина,
и тёмный и высокий хвойный бор,
и древний кремль, и храмы, и Собор,
и тропка, что уходит нитью длинной –

всё это прочно связано в узор –
загадочный, прозрачный и глубинный,
и замкнуто блестящей белой глиной
в сияющий коломенский фарфор.

И целый мир захвачен тонкой кистью
и высвечен евангельскою высью!..
И, кажется, вовеки не понять,

каким искусством и какою силой
всю эту красоту в себя вместила
жемчужная фарфоровая гладь!



ПОДВАЛ «ЛИГИ»
                Михаилу, Елене

Кирпичная броня кремлёвского Подвала
тяжёлым кораблём вмерзает в зыбкий лёд…
И чудится ковчег – мифическим нарвалом,
прилёгшим на прикол в плену морозных вод.

И сцена чёрная парит над бренной бездной,
и строфы кружатся вдоль палубы железной…

 – Пропой нам, капитан, напевы путешествий,
сметая пену рифм с невидимых ветрил,
когда седой Декабрь лихим привычным жестом
прозрачное вино с ухмылкою открыл.

И ноты к нам летят из греческого плена,
неся в подземный рай совсем иную жизнь…
Припомни, старина! – «Когда бы не Елена,
что Троя вам одна, ахейские мужи?»



ЕЛЕНЕ МЕЩЕРЯКОВОЙ

Зима и ночь… Морозная Коломна –
летят по небу звёздные олени!
Звучит напев вечерний – но о ком он?
конечно же, конечно – о Елене!

Созвездия несут святые сети
сплетеньями мгновений и столетий…

Вода в реке застыла, точно камень,
мороз сметает пыль с небесных полок,
и светит ночь цветными огоньками,
рождественскою хвоей свежих ёлок.

Ещё не слышно праздничного гама,
волхвы идут в Коломну ближе к ночи…
…И чудятся морозной телеграммой
четырнадцать чудных вечерних строчек



КИРСАНОВУ

Бокал хрустальный – сказочный декабрь,
сверкает новогодним хулиганством,
как будто бы космический корабль
летит, шаля, в межзвёздное пространство.

Шампанской пробкой – бух в ночную тьму,
и весело, негоднику, ему!

И славно, что в Коломне есть пиит,
заведующий этой звёздной ширью,
и кроется его сердечный ритм
в извечном быстром пульсе: физик – лирик!

Евгений! Сердце зимнее согрей,
пускай горит бокал хрустальной резью,
и эти семь десятков декабрей
связуются в алмазное созвездье!



ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!

Ветер неистовый, шестикрылый,
ангельским хором поёт о Прошлом!
Здесь – колоссальное Место Силы –
в сердце кремля, – где Собор и Площадь;

где собирались вожди и стражи –
свергнуть несметные орды вражьи…

Ну а на север, в тени крылатой,
княжеской церкви белеют стены;
кажется храм, облачённый в латы,
светлою раковиной священной.

Что там сокрыто в его затворе,
сердце тревожа нездешней вестью?
Это шумит вековое море
греческой песнью: «Христос Анести!»



ТАЙНАЯ
              отцу Илии Лукьянову

Под спуд уводит скрытая тропа,
и видишь от закопанного входа:
четыре белокаменных столпа,
натруженные мышцы грузных сводов.

Их мощью в глубине затаены
забытые пророческие сны….

Напоенные древней полутьмой,
такие же тяжёлые как прежде,
полны они молитвою немой
и светлый верхний Храм в ладони держат.

«Христос Воскресе!» – плещет вышина,
и гимны вьются в небе, точно стая!
…А здесь, внизу, в себя погружена,
в кувуклии веков – томится ТАЙНА…



МИХАИЛУ МЕЩЕРЯКОВУ

Взгляни на Город с южной стороны –
рассветом грезит дремлющая крепость,
и звонницы в зенит вознесены:
там – Богослов, здесь – Троица-на-Репне…

Стоят, не скрипнут каменные скрепы,
молчания и памяти полны…
Но как вместить небесный этот слепок,
и где цена для этой тишины?

Кому измерить Времени приметы?
И только сердце вещее поэта
соединит мгновенья и века!

Поёт оно потайною струною
о том, что стало памятью земною
и том, что лишь провидится пока…



НИСОНУ ВАТНИКУ

Как свиток, что свивает письмена,
украшен позолоченною пломбой.
в тысячелетний плен погружена
укутанная сумраком Коломна.

И кто прочтёт мудрёный рок её
и строчек потаённое шитьё?

Но есть и в нашем веке человек,
волшебным вдохновением пронизан,
что Время постигает, бренный бег
смирив увеличительною линзой.

…Узорных буквиц свёрнутый оплот
не каждому откроет клад сокрытый…
Коломна видит сны… Коломна ждёт,
когда он расшифрует этот свиток!



НАДЕЖДЕ ЛИСОГОРСКОЙ

Твои стихи – весенние приметы,
хрустальный звон – гранёное стекло!
И Город пробуждается, согретый
твоим благословеньем и теплом.

Как жемчуг – россыпь, собранная горсткой,
легли стихи Надежды Лисогорской!

Москвичка, полонённая Коломной,
любимая коломенка Москвы!
В твоих стихах – созвучий перезвоны,
напевнее, чем вешний шум листвы,

внезапны, как любовь за школьной партой,
весною пробуждённый снежный сквер,
как первая капель – улыбка марта, –
и трогательный пух пасхальных верб!



ПУТЕВОДИТЕЛЬ
                Евгению. Ломако

Где старой Башни древняя корона
топорщится узорами шатра,
в бойнице пляшет серая ворона –
что триста лет назад, что и вчера

И, как ни погляди, – она всё та же,
и что-нибудь, наверное, расскажет.

О чём рассказ? Да вот – об этих стенах,
о битвах, и о кладах потайных,
о наших судьбах – ярких и мгновенных,
о призраках нездешней тишины.

Здесь каждый храм сединами украшен
и сказками нагружен каждый дом...
Летит ворона возле старых башен
и чертит высь потерянным пером!



ВЛАДУ ТАТАРИНОВУ

Дышит дождь итальянской сыростью,
кот мурлыкает на крыльце…
А Коломна считает ирисы
у Венеции на венце;

спит вода на Большом канале:
вещий перстень дошёл до дна ли?

Но Россия глядит в Италию,
словно в зеркало напоказ,
и сияет прекрасная сталь её
синим отсветом нежных глаз.

И колеблется тенью летнею
заколдованное стекло;
а картины цветут букетами
и струится от них тепло.



15 ОКТЯБРЯ

Седой воздух для праздника Покрова –
осенней кисеёй застыл туман…
И лёгкою листвой слетает слово
на белый лист летучего письма;

и тишь такая в Лермонтовском дне…
Но, право же, мне дорог он – вдвойне.

Два имени сошлись под небесами,
два имени ведут мои пути,
отмечены воздушными весами
в жемчужной и сверкающей сети.

Какие тайны в имени сокрыты,
в небесной карте видные едва!
И вот – для Ольги и для Маргариты
моих стихов сбирается листва!



МИХАИЛУ ПРОХОРОВУ

В музейном деле есть особый шарм
среди витрин, устроенных со вкусом!
Ты слышишь? За спиной – шуршащий шаг:
столетний шелест призрачных экскурсий;

они сюда тебе прийти велят,
где кроется древнейший храм кремля…

Где память беспокойная хранит
войны и Смуты жуткое ненастье,
и скрытую казну секретных книг,
и Тайный ход, и вещий Пояс Власти!

Я хаживал подземною тропой,
но клада не нашёл, увы, дружище!..
…А нынче, Миша, дело за тобой –
и ты пройдёшь, и ты его отыщешь!



ПОБЕРЕЖЬЕ
                Виктору Мельникову

Вечером в тиши – просторней зори
и прибой слышнее… И ясней
видишь, как волной выносит море
россыпи обточенных камней.

Движется прибоя труд упорный
неводом веков сбирая дни,
он шлифует каменные зёрна:
кварц и мрамор, яшму и гранит…

И звучат народы и столетья
в этом драгоценном многоцветье.

Словно чётки – прожитые годы…
И теперь они всегда с тобой:
города и страны, и народы,
и бессмертной памяти прибой!



ЛАРИСЕ МОРОЗОВОЙ
                Таинственной невстречи
                Пустынны торжества…
                Ахматова
Девичья чёлка, сумрачные брови
и юных уст нездешняя печаль…
В очах полу-ребёнка тайно бродит
вино веков; надломлена печать.

И смутных чувств невысказанный голод
смешался с грудой призрачных руин,
и Звонницы беззвучные глаголы
пронзают воздух каменных равнин…

А эти пальцы чуткие – сумели
открыть парчу в ковчегах подземелий!

Краснеют стены кровью человечьей,
на кровле храмов зыбится бурьян…
Вино веков! Вино моей невстречи,
которою мой дух – доселе пьян!..



МЕЛЬНИКОВУ

Окованный сундук всё грезит – но о чём бы?
И что в том сундуке? – попробуй-ка узнай!
За книжною казной купеческой Коломны
охотятся не зря – но заперта казна.

И только в октябре, когда откроют крышку,
все кинутся смотреть, крича, как ребятишки.

А там – такой товар! За лето накопились
ковры цветных картин, набросаны пестро,
и грудами словес на тайном дне застыли
и золото стиха, и прозы серебро!

…В усадьбе в тишине мурлычет кот учёный,
русалки на ветвях зевают поутру;
но лучше не входить! – дозор несёт Семёныч,
с берданкой на плече гуляя по двору.



ПАВЛУ ЗЕЛЕНЕЦКОМУ

Октябрь… И над старинными стенами
распахнуты края небесных створ.
Горит и вьётся каменное пламя,
высвечивая осени простор.

Но Города безмолвный разговор
заговорён волшебными холстами,
и ярких красок сказочный узор
просторной рощей зыбится пред нами.

И в этой роще праздничной, как в храме,
таится, подчинённый строгой раме,
весенний гул, и шепчется родник.

И эти камни, храмины и стены
сверкают, словно образ драгоценный –
как смальта цареградских мозаик!



СЕРГЕЮ ПРОХОРОВУ

Пора итожить! Жатва этих дней
зерном и златом собрана в подклети.
Полна копилка жизни, точно в ней
не шесть десятков лет, а шесть столетий.

Так что ж? Прими сердечные приветы,
звенящие коломенским сонетом!

Пришёл октябрь с холодной стороны
и снова дышит свежестью осенней;
а в памяти: «преданья старины»,
Пильняк и Достоевский, и Есенин…

Пришёл октябрь, и как ты ни божись,
от правды этой – никуда не деться.
Но что такое, друг мой, наша жизнь?
Всего лишь тексты. Да, всего лишь – Тексты.



КНИГИ КРИПТЫ
                Александру Манушкину

Так свеж и белоснежен камень стен,
что боязно ладонью прикасаться…
И веет в этой светлой высоте
весёлое дыханье Ренессанса.

Но, сложенный из выточенных плит,
Подвал закрытый – призраки таит…

Чьи книги укрывала эта мгла?
Кто выстроил в тиши, в забвенном веке,
тот миф, что запечатала смола,
что выкрали из Рима «наши» греки?

Дружище, ты Судьбины не избег!
И жребий твой, покуда бьётся сердце,
страницы книг укладывать в ковчег,
как велено Венето и Фиренцей!



ВСПОМИНАЯ ГОРАЦИЯ

Я постигаю прах, становлюсь стихами –
есть ли на свете прекраснее умиранье?
Значит, нетленный дух не уйдёт, вздыхая,
будет листвою книг трепетать «за гранью».

Стоит ли, право, по мелочи придираться?
Как там однажды грянул старик Гораций?

Помнится, в Книге третьей, в Тридцатой оде,
что мы в застолье цитировали, пируя,
как похвалялся Флакк при честном народе,
с гордостью говоря: мол, «не весь умру я!»

Квинт это, надо признаться, заметил к делу,
в царственной зале, где Август сидел на троне.
...Вспомнил об этом, бродя у абсиды белой,
там, где, надеюсь, однажды меня схоронят.



ПРАЗДНИК

Жемчужиной, неведомою смерти,
плывёт святая раковина храма.
Высокою бронёй белеет церковь,
пучинам неподвластная упрямым.

Увитая нарядною резьбою
царит она над пенистым прибоем.

Шумят, струятся годы и столетья,
но вновь и вновь из этой светлой лодьи
Апостолы закидывают сети
и душ людских жемчужины находят.

И снова ливни строк трепещут вязью
на высветленной глади манускрипта.
И вновь шумит волной Пасхальный Праздник
и мрамором белеет наша КРИПТА!


Коломна, 2020
Светлая Четыредесятница