Esther, A Sonnet XXII, Wilfrid Scawen Blunt

XXII.
Мое рожденье, имя не укрыть от взоров,
Все доброе и злое, что в наследство мое здесь,
Секреты славы отчей и его позора,
Ту тьму откуда он, трагедию и смерть. 
По крайней мере знаешь ты, что мир знавал иль знает;
Несчадно время, лишь печется для себя;
Лишь несколько останутся из тех кого съедает
И в том числе кто не любил или любил едва.
И для меня, для сына, вся история эта в прошлом,
Уж ей рассказана и пересказана, сто раз;
Любовь и может слава не бывает пошлой.
И тайна в дар посмертный стоящий рассказ.
      О как она его любила, бедная душа
      И как верна была и ради веры умерла!




XXII.
You know the story of my birth, the name
Which I inherited for good and ill,
The secret of my father's fame and shame,
His tragedy and death on that dark hill.
You know at least what the world knows or knew,
For time has taken half the lookers--on,
As it took him, and leaves his followers few,
And those that loved him scarce or almost none.
To me, his son, there had remained the story,
Told and retold by her who knew it best,
A mystery of love, perhaps of glory,
A heritage to hold and a bequest.
Ah, how it loved him, that sad woman's heart,
What faith was hers and what a martyr's part!