Фуэте

     Примерно с пяти до семи лет  я  ходила в балетную студию.  Где  всё  казалось  по-настоящему.

Классная комната, светлая и просторная, - в старинном здании клуба завода АРМАЛИТ  - обиталище тайных желаний многих маленьких девочек.
Большие круглые окна, почти в пол, чудесно украшали её,
делая похожей  на парадную залу для балов в каком-нибудь замке.
Одна стена зеркальная,  другие  -  с огромными, в толстых золотых рамах,  портретами  балерин,
словно застывших в  движениях танца,
по периметру балетный станок.
Неподдающуюся  дверь в вестибюль,  тяжёлую на подъём лестницу с крутыми ступенями  и  ажурной ковкой балясин,  почти до блеска начищенный  паркетный  пол  помню  особенно  хорошо.
Дверь украшала красиво изогнутая ручка, всегда прохладная на ощупь.
Пружина визжаще приветствовала и..  Затем следовал  громкий хлопок с эхом, бегущим по лестнице на третий этаж.  А паркет в студии служил не только занятиям -
мы скользили по нему, разбегаясь, как на катке,
пока не видел Владимир Иванович, наш преподаватель.
Которого боялись. И благоговели.
Высокий и невозможно красивый, он был похож на Ричарда Чемберлена из "Поющищих в терновнике",
но мы, конечно, тогда были слишком маленькими, чтобы делиться впечатлениями.  Да и сами они..  Мимолётные и смутные, солнечными бликами проносились в головках с бантиками, подобно нашим тогдашним па, порывисто и неумело.
Чемберлен был суров и скуп на похвалы. Отчитывал за опоздания, растрёпанный вид, мелкие шалости,  но больше за нестарание.
И любил напоминать, что некоторые только будут допущены к сцене.
Что означало - не каждой выпадет счастье танцевать  в  маленькой белой пачке - накрахмаленной юбочке из марли, такой пышной,
что на неё можно было положить руки, и сидящей совсем как настоящая.
О пуантах не знали ещё.
Чёрные чешки  для уроков и белые на выход  были предметом особой важности, постоянных забываний и невинного воровства.

Мама водила меня на балет два раза в неделю, забирая прямо из детского сада во время тихого часа,
и, так как, дневной сон никто не любил, мне ужасно завидовали, думая, что воспитательской дочке можно всё, и даже быть балериной,
пока остальные на раскладушках накручивают фуэте.
Фуэте..
Никто и не подозревал, что походы эти не всегда были такими уж радостными.
Я шумно вздыхала, переживая то, что не удавалось. Не всё.  Хотя основные позиции ног и рук знала на зубок, так, что и сейчас..
А фуэте нам делать не полагалось.
Пытались.
Потому что видели, каждый день. В телевизорах Темп, Рекорд, Горизонт..

Спустя была музыкалка,  где пилила скрипку.  Потом бассейн, художка.
В  институте играла в драмкружке в том же АРМАЛИТе,
и была ведущей институтской команды КВН,
чем заполнялась столь очевидная жажда сцены. Да много чего..
Снился только балет.
Где танцевала, всегда.
Делая бесчисленные фуэте.
Не зная.
Но может быть "зная",  предчувствуя, -
впереди
faute.
Водоворот.
Головокружительней.
Которому нельзя научить,  научиться.  и точки опоры нет.
Как нет выхода из него.


    Почему солнце в детстве кажется ослепительней?
Может  потому, что там наши глаза всегда  распахнуты навстречу..
И замечают больше красоты.  Удивляясь ей, и опуская досадные мелочи.

Как у всякого, купающегося воспоминаниями, у меня есть множество предметов.
Артефактов - так смешно назвали бы знающие.
Среди  них и кожаные  чешки.  Маленькие, чёрные,
с  обозначившимися дырочками  на больших пальцах, рвущих наружу