Азбука чугуна 2019

   АЗБУКА ЧУГУНА.
       2003-2004.
           2.10.2019

  Начальники чугуна.
    (Сергунин, Фёдоров, Лунёв)
Или скорей авторитеты…
Им многие желаю лета,
И счастье местное простое,
И жить с собой всегда в покое.
Короче, как всё начиналось?
Об этом уж упоминалось:
Фанат был музыки Лунёв
Валера. Тут не надо слов. 
И Фёдоров, конечно, Слава…
И на него была облава
В речном порту:
Американцы на борту
Какого-то там теплохода...
И много всякого народа
Из разных органов, понятно.
В серых костюмах аккуратных.
Не на виду и незаметные,
Бакум же с Фёдором - приметные,
В фарцу одеты ярко, броско!
Как в Штатах в общем, не в обносках.
И с ними сёстры Кудряшовы.
Ментовские глаза суровые
Их, ясно, сразу засекли
И наблюдение вели.
 Короче, в порт они спустились,
К американцам прицепились:
“Май фрэнд!” мол, дружба! “Вери гуд!”
А люди в сером тихо ждут...
Диск дали им американцы.
Бесплатно!!! Что им! Иностранцы!
Всё хорошо, спокойно вроде.
Но счастья нет у нас в природе!
Вот так вот раз!
Полный атас!
Подходят в сером к ним агенты,
Мол: “Предъявите документы!”
Тут прыгнул в сторону Бакум!
Что говорить?  Бакум – прыгун!
И молодёжной сборной член!
Хороший Саша был спортсмен,
Свалил по - быстрому из порта,
(я это вам о пользе спорта.)
Его, конечно, не догнали,
А Фёдорова повязали!
В тот летний день, в порту, где розы,
Всё было. Кровь и пот и слёзы.
“Blood, Sweat and Tears” были на диске
Был протокол, была подписка…
Слава покаялся, понятно.
Да что там! Ясно неприятно!
Не вылететь бы с политеха!
Короче, было не до смеха.
Серьёзно всё, без всяких шуток.
И дали срок - 15 суток!
Тогда был год 69-ый…
И к Славе Женя волосатый,
Сергунин то есть, приходил.
Поесть, попить ему носил.
В студентах Фёдор всё ж остался.
И в центр часто выбирался.
Стояли вместе у ограды
Чугунной. И друг другу рады
Сидели в сквере на скамье,
Как будто все в одной семье.
Тогда ещё почти не пили,
О группах разных говорили,
О дисках, то есть о пластинках,
О песнях старых и новинках.
Сидели летом, вечерами.
И как-то поздно, при луне,
Договорились вновь о встрече.
“Где встретимся?” “На Чугуне!”
Лунев Сергунину ответил
И этим место то отметил.
 “Чугун” -  придумала же Зойка,
Cестра Сергунинская бойко
Так назвала наш с вами сквер,
Где мы потом все собирались,
Где пиво пили и менялись,
Где жвачку, диски покупали.
На ЧУГУНЕ встречаться стали!
А Слава взял тут и женился.
И от Чугунки отдалился.
Сергунина же и Лунёва,
Мы каждый вечер могли снова
Здесь, на Чугунке, повстречать.
Поговорить и поболтать...
Слово ЧУГУН  пошло в народ.
Тому уж тридцать третий год.

  Алтын ( Вова Тынников ).
В миру он Вова назывался.
А бабам - Элтон представлялся.
А нам известен как Алтын,
Ценитель наших местных вин.
И интерес свой развивает,
И пил, и пьёт, и продолжает.

  Бакум (Бакуменко Саша).
Стоял в начале он движенья,
И к музыке имел влеченье.
В Ульяновск диски привозил.
Спортсменом был.
Спортсмены пили.
Жил в Ленинграде и… убили.

  Баракин Валера.
Не перешёл он в новый век.
Ушёл. А был ведь человек!
А сделал много или мало?
Осталась дочь и фильм “Катала”.

  Берлага (Трунов Александр).
         1955-1985.
И был ещё у нас Берлага.
Жил Саша где-то за Свиягой.
Брат у него, отец и мать.
И кем хотел наш Саша стать?
Не знаю. Был район рабочий.
Дома стояли раскуроченные.
И выпить были все любители.
Учился Саша на строителя.
Строителем так и не стал.
Был исключён. Не успевал.
Хотя его предупреждали.
Тут в армию его забрали...
Чему его там научили?
И в армии, похоже, пили.
Потом, конечно, он вернулся.
И вот Берлага развернулся!
Короче, начал выпивать.
Хоть и ругала его мать.
Понятно, мать добра желает!
Но кровь, вино в жилах играет!
Весь мир его и всё возможно!
Мы жили тихо, осторожно...
А ему было наплевать.
Он всё хотел от жизни взять!
И если видел он фирму,
Хоть по-английски ни му-му,
К фирме шёл сразу, напролом.
Такой был у него приём.
Какой приём?
Таким он был!
Он просто сразу подходил.
Какая там ещё ЧеКа?
Ему без разницы. Пока.
Обычно был всегда поддав.
Брал иностранца за рукав
И дёргал:” Слышь! Продай рубашку!
На – пять рублей!”  Совал бумажку.
А Джон его не понимал,
Но от испуга всё снимал.
А переводчица шипела:
“Да это что ещё за дело!
Да уберите вы рубли!”
В ответ Берлага: “Отвали!”
Рубашку тут же продавал
И пиво, водку покупал.
И всё! Веселие пошло!
А завтра?
Что куда ушло?
И к Жене приезжал домой,
Брал деньги и шёл за фирмой.
Шёл, шёл - а рядом магазин!
В нём водка, много всяких вин.
Короче, деньги пропивал.
На лавке в сквере засыпал.
Без денег, ясно, без товара
И безо всякого навара.
И в тёмных Жениных очках.
Понятно, дело было швах.
Но просыпался. И прощения
Просил Берлага у Евгения.
Что делать то?
Женёк прощал.
Поил, кормил и одевал.
“Последний раз тебе займу,
Иди и принеси фирму!
Мол, клоуз ждут давно клиенты!
А ты всё пьёшь! А конкуренты?
Не дремлют Боря, Павел, Тима.
Чешут фирму! А ты всё мимо!
А денег нет уж на житьё!
Иди, короче, ё-маё!”
Берлага парень был простой
И неженатый, холостой.
Какая тут ещё жена?
Напиться б снова! До пьяна!
Чем дальше в лес – тем больше дров.
Берлага выпить стал здоров.
Расстраивал понятно мать.
В ментовку стал он залетать.
А пил то сколько? Надирался!
А перепив, бывало, дрался.
И как-то раз, у Дома Быта,
Пивною кружкою немытой,
Ему ударили в лицо.
И кружка эта как яйцо,
Тут на осколки разлетелась:
Перед глазами завертелось.
Искры везде, со всех сторон!
И кровь течёт и гул, и звон!..
Упал.  Но с силами собрался,
До дома как-то он добрался.
А голова звенит как зуммер.
Домой зашёл он, лёг и.. умер.
Как будто выключили свет.
А было Саше 30 лет.
Ушёл и он от нас ребята.
Апрель был, 85-ый.

 Борис (Улендеев Борис).
Стихов всех этих сочинитель.
По статусу Борис – любитель.

Витоль (Аверьянов Виталий).
Витоль и Петя Турченков
Тогда побили много лбов.
В десанте Витоль ведь служил.
Поэтому сначала бил,
Ну, а потом не разбирался,
А уходил он. Удалялся.
Десант – мужское это дело!
Что б челюсть там разбить умело,
Не каждый это ведь сумеет.
Или сумеет, но не смеет.
Ведь здесь решительность нужна!
Замена счастию она.
Короче, дело непростое.
Жизнь и сейчас ведь поле боя.
Историй разных было много.
Но на одной мы с ним дороге
И знаем, Витоль верный друг.
Не подведёт однажды, вдруг.
К тому же человек культурный,
Но не простой, а резкий, бурный.
И всё в себе переживает.
И что поделать? – Выпивает!
Мы стрессы вместе с ним снимаем,
Общаемся и ... выпиваем.

Гера Шаханов.
      (Без кайфа- нет лайфа.)
Вот имя! Гера – героин!
И чёрный, вроде как акын,
Усатый,
В джинсах полосатых.
Ловил, ловил приход горбатый.
Не жизнь была - сплошной оттяг!
А мы то жили? Просто так.
Кем был? Играл на пианино,
Искал таблетки кодеина.
И слушал музыку понятно.
И жил легко он и приятно.
Из Астрахани Гера был.
Чего оттуда привозил?
Не знаю. Но его компания
К нам приходила на собрания.
Вино почти, что и не пили,
Они колёсный кайф ловили.
А утром мутно и абстяга.
Но если башли есть, бумага,
То снова заколёсить можно.
Тогда не так всё было сложно.
Сначала были кашлевые,
А потом стали игловые.
Эх раз, ещё раз...
Так и ушли они от нас
Шаханов и Глазков Серёжа,
Антонов и другие тоже.

       Душа (Дашук Володя).
 
В года далёкие, другие,
Когда мы были молодые,
Душа был парень видный, модный.
К тому же холостой, свободный.
Работать начал было с фото.
Ну, фото, так себе работа!
Ну, может просто для начала.
Друзей всегда было немало.
Друзья ведь тот же капитал!
Я сам у Энгельса читал,
Я часто Энгельса читаю.
Кто там помог ему, не знаю!
Кто наверху подсуетился?
Мир улыбнулся, изменился,
Я сам не знаю ничего,
Но в книжке трудовой - “И.О.”
Заведующего “Погребка”,
Ну, вроде временно, пока,
Ему однажды написали.
Мы реже с ним встречаться стали.
И...  заработал “Погребок”.
Я в нём трудился, когда мог.
Сергей Пиянин, Музалёв,
Барменом был там Бирюков.
Мы все там деньги получали.
Дружнее на работе стали.
Меню, коктейли, дискотека.
Всё для простого человека.
И нужные там люди были,
С Душою вместе ели-пили.
И приходили они сами,
Знакомились, бывало с нами.
И посетителей хватало!
Кафе тогда ведь было мало,
А лучше всех был Погребок!
И музыка хоть поп, хоть рок...
Я в Погребке был диск-жокей
Хочешь пляши, а хочешь пей!
Короче “Погребок” ценился.
И к нам народ всегда стремился…
   Скажите, что такое связи?
Ну, может быть из грязи в князи?
Наверно тоже так бывает.
Недолго музыка играет
Если пустая голова.
Дашук же был - всему глава.
Руководитель. И решал
Друзьям своим их затрудненья,
А те ему и, без сомненья,
Так каждый жить из нас желает.
Душа живёт и процветает.
Так что ж такое это - связи?
Что б сесть директором на базе?
Прежде всего - расположенье,
Принятие и уважение,
Что бы решить что-то по службе...
   Так это же - начало дружбы!
Душа всё это понимает
И помогает, и решает.
Володя тот ещё стратег!
А время продолжает бег,
Недавно разменял полтинник.
А по характеру сангвиник.
Ну, сердце правда и давленье.
Для нас обычное явленье...
Но в наши трудные года
Душа такой же, как всегда.
  Страна теперь стала другая.
Но в небе - та же птичья стая.
И что, скажите, поменялось?
Природа та же вся осталась!
Не отменил никто ведь деньги,
Рубли и доллары и тенге!
И “А” и “Б” - всё на трубе.
Закон “Ты мне, а я тебе”
Известен с каменных веков.
И друг твой был всегда готов
Тебе плечо своё подставить,
И подсказать, что-то поправить.
И уважая и любя,
Он ждёт того же от тебя.
  В жизни ухабы есть и кочки.
Слаб человек поодиночке.
Возьмёмся за руки друзья
И крепче будем ты и я!

Зобнин Женя.      
“Какая глыба!
Какой матёрый человечище!..”
             В.И.Ленин.
Куда хотел, куда стремился.
Туда Евгений прилепился.
Теперь живёт в Зеленограде.
Мечтал он о такой награде.
И теперь там засел, как мышь.
О нём не слышно! Гладь и тишь.
Какая мышь? Да что со мной!
Мы ж знаем, Женя наш другой!
Других не может быть тут мнений,
Про Зобнина.  Широк Евгений!
62 - ой поди размер!
  И он ходил в чугунный сквер.
Садился. Занимал пол-лавки
А мы то что! Мы как булавки
Садились слева или справа.
Он был как дуб! А мы – дубрава.
Везде и всюду с дипломатом,
Хотя и не был бюрократом.
А может, всё-таки и был.
Он диски в нём всегда носил.
И “Биттлз” весь собрал в виниле.
Мы это время не забыли.
Курил Женёк только фирму.
Водки не пил. И Бони Му
Не слушал. Не любил. Как мы.
Искал джинсовые штаны.
Размер то, правда, ой-ой-ой!
Короче, был как все. Простой.
И было нам немного лет,
Но был над нами странный свет.
Своё, особенное небо
И музыка была нам хлебом,
Была нам воздухом и кровью,
И бесконечною любовью.
Мы одного с ним рода племени.
Мы все в одном варились времени.
Я диск-жокей, он диск-жокей
Как в Штатах было, всё. О’Кей!
И Фирсов, Шубин и Камратов,
Свои, конечно, все ребята.
Смотрели хмуро комитетчики
Что вытворяют дискотетчики.
Что, мол, за пляски половецкие?
Идеи наши где советские?
И в дискотечном шуме гаме
Держать повыше надо знамя!
Среди акул капитализма
Нести идеи коммунизма.
Наш “ИнтерКлуб” работал чётко.
Коньяк мы пили, а не водку!
Порядок был. Всё аккуратно.
И любо сердцу и приятно.
И уважали мы друг друга.
В том точно, Зобнина заслуга.
Активный был. Что говорить!
Везде и всем хотел он быть!
И лез везде на первый план.
Он возвышался как Монблан!
Он много места занимал!
Он микрофон не отдавал!
И говорил и говорил.
Потел… Ведь сколько надо сил!
И везде главный! Главный! Главный!
Он утомлял в борьбе неравной.
Мы спорили, конечно. Злились.
Но ненадолго. И мирились.
И я скучаю по тебе,
Товарищ мой ты по борьбе.

         Ивонин.
      1953 - 1985
Учился с Дашуком в 3-ей школе.
Умер в 1984-1985 зимой, после хоккея.
   Был музыкантом он от бога.
Но увлечений было много
И много, и всего одно:
Вино, вино, вино, вино!
Он на спор пил бомбу “Агдама”.
Одним глотком!
И вино – тама!
Сам видел и другие тоже:
Он запрокинул кверху рожу,
Бутылку резко закрутил
И сразу к глотке наклонил!
Струёй вино ввинтилось в глотку,
Одним глотком! Был путь короткий
К желудку сразу и к мозгам.
И стал он, ясно, пьяный в хлам!
Так каждый день и каждый вечер.
А что ещё? Заняться нечем.
Мы сами ведь такими были.
И также в знак протеста - пили,
Разной политики властей.
Что делать тут? Понятно – пей!
И просто так конечно пили.
Мы это время не забыли.
Семидесятые года...
Вина хватало и тогда:
Гамза была и Рислинг, Плиска…
А на закуску хлеб с ириской!
И пили бренди “Солнчев брег”.
А время продолжало бег,
Олег о музыке забыл.
Конечно, лишнее он пил.
Какие были тогда башли?
Таблетки чтобы взять от кашля.
Цена была десять копеек,
Дешевле пары батареек.
И шёл от них особый кайф,
Тяжёлый музыкальный драйв.
Глаза смотрели странно, колко.
Зрачки сужались как у волка.
Глотать их стало, помню, модно
И продавали их свободно.
Сначала. А потом прикрыли.
Но под прилавком они были.
Тогда он был сцены рабочим
В театре вечером, а ночи
Под сценой часто коротал,
И после выпивки там спал.
К обеду приходил в себя
И брал гитару. И любя
Касался струн он и играл
Хиты чужие. И вздыхал...
Короче был он - диссидент.
Альбом “Electric Lady Land”.
Хит в нём “All Along The Watchtower”.
Будь хоть крестьянин ты иль бауэр.
Остановись! Замри! И слушай!
Гитара проникает в душу.
Иголки в душу проникают...
Не пальцы, а душа играет!
Что тут сказать! И наш Ивошка
На Джимми был похож немножко.
А может быть и не немного,
Одна у них была дорога!
Он гнал!
Не ждал!
И прожигал,
И пропивал жизнь молодую
Свою нескладную такую.
Похожую на нашу с вами.
 И жил он прямо перед нами.
Короче, как на сцене жил.
Под сценой и глаза закрыл.
Случилось быстро это – разом.
И жизнь накрылась медным тазом.
И ночью мир перевернулся.
Уснул и утром не проснулся.
Умер в театре. Как актёр.
“Привет” - ему сказал монтёр.
А он не слышит.
“Подъём! Вставай!”
А он не дышит.
Вокруг бутылки, стеклотара.
Молчит Олег. Молчит гитара.
  Cудьба в очко с нами играет:
Карты открыли: “Перебор!”
И всё – окончен разговор.
Душа на небо отлетает.
Покинул нас он и чугун,
И стадион наш, и с трибун
Кричать не будет с нами: “Гол!”
Не сядет с нами он за стол.
Где дух его сейчас витает?
Наверно с Хендриксом играет
В другом миру. В небесных кущах.
Там хорошо… Но у нас гуще
И ярче жизнь! Мы здесь живём.
По-своему! С друзьями пьём.
Пока! Но поздно или рано
Мы все там будем. Без обмана.
Мы все туда переберёмся
И… может... Вместе соберёмся.
Под музыку небесных струн
Построим новый наш чугун…
Ну а пока… Ну а пока
Над нами небо, облака,
Мы каждый вечер будем снова
В центр приходить. На Гончарова.
На наш с тобой чугун земной,
Знакомый с юности. Родной.

Кузнецов Саша
  (1951-1974 весна).
     И жил-был Саша Кузнецов.
Всё хорошо и был здоров,
И слушал музыку, как мы,
По Би-Би-Си, сквозь треск, шумы.
И приходил к нам на чугун.
В очках и джинсах. Говорун.
И дисками со мной менялся.
И продавал, и одевался
Как принято. Всё по фирме!
И с “Made in ...” там на клейме.
И выпивал. Чего ж не пить?
Один раз всем нам с вами жить!
Островский, кажется, сказал.
А Саша точно это знал.
И жил легко он. Веселился.
Глотал чего-то... Торопился.
А сам играл он на ударных.
Не знали стоек тогда барных,
Играли в парках, где придётся.
Для танцев место, где найдётся.
И в армии служил он вроде,
Курсантом в музыкальном взводе.
Но музыкант был небольшой.
Зато с весёлою душой!
Хотел он быть везде и всюду!
Но не нальёшь в одну посуду
Вина из двух бутылок сразу.
А Саша часто был под газом,
Смеялся Саша, торопился.
И пил, и ел, и ... подавился.
Судьба кидает карты слепо
И смерть его была нелепа.

  Кэммэл (Сергунин Женя)
(Берлага: “А ты почему такой загорелый?”
Женя: “А я всегда хожу по солнечной стороне улицы!”)         
Так Макс Евгения назвал.
Он молодым на всё плевал.
Но всё прошло и слава богу!
На чугуне он был помногу,
На чугуне считай он жил!
Ну, правда есть домой ходил.
Для наших всех как старшина.
Начальник главный чугуна.
Теперь чугун усох немного.
Но той же ходим мы дорогой.
И хоть закончилась фарцовка,
Торгует Женя мелочёвкой.
А что же делать? Надо жить.
И кушать хочется, и пить.
Наш человек он и… культурный.
Есть интерес литературный:
Евгению не чужда лира,
Цитирует он нам Шекспира,
И в дни весёлые, весенние
Читает девушкам Есенина.
Ему над нами власть дана.
Он наш - Начальник чугуна.

 Лунёв Валера.
Авторитет.  Что говорить!
Ну правда, любит Лунёв пить
А кто из нас вино не любит?
Вино и бабы нас погубят!
Лунёва хорошо мы знаем.
Любим Валеру, уважаем.

  Лукич (место за памятником
       Карла Маркса в сквере).
Сын незаконный чугуна.
Там было выпито вина
Цистерна верно, не бутылка!
Туда с чугунки была ссылка:
Пора такая тут настала,
На чугуне мест не хватало,
И всякие там молодые,
В общем-то, наши все, простые
Ушли от нас в далёкий сквер.
Шаталин подал им пример.
Вино там пили, а не воду
Бывало, что глотали коду...
Антонов, Коля Митрофан,
Шаханов Гера – им стакан,
Можно сказать, почти не нужен.
Этот народ был с Марфой дружен.
О чём вели там свои речи?
Про всё и про чугун, про плечи...
Кто, где, с кем был и чего пили?
Кого менты вчера свинтили?
А место было на отшибе.
Там, хочешь пей, глотай иль либо
В кусты влеки младую дщерь.
То раньше было, не теперь!
Те лукичи уж постарели,
Детьми обзавестись успели.
Ушли иные в мир иной.
И всё! Прощай Лукич родной!
Народ стал взрослым и женился.
Лукич наш - самораспустился.
  Макс.
(Макаров Владимир Викторович).
Ушёл от нас тому три года.
Была хорошая погода.
И солнце. Птицы щебетали
И дети во дворе играли.
Пели ему за упокой.
Был Вова парень непростой.
С чугункой всегда рядом жил.
По молодости много пил.
И помню, что бывало так,
Гонял с чугунки молодняк,
Приняв внушительно на грудь.
Пил много Вова, просто жуть!
Инструктор Вова был райкома.
А против лома нет приёма!
Известно, что там за работа!
Что будем пить, была забота!
Ну, и звонили на завод,
В ихнем районе, ну и вот
Им тут же спирт и привозили.
Промышленный. И они пили...
Организовывали встречи,
Какие-то толкали речи.
Макс говорить был не мастак.
Сидел себе, наполнив бак.
Молчал.
Не просто.
Со значением!
И с молчаливым его мнением,
Секретари им подконтрольные,
Короче, люди подневольные,
Конечно, сразу соглашались
И наливали. Напивались.
Макс – галочку им для отчёта.
Что, мол, проведена работа.
Что там Островский говорил?
Не помню. Лучше б с нами пил!
Короче, комсомол был – сила!
И жизнь была люба и мила.
Три человека был отдел,
И жили все, кто как умел.
А что умели? Только пить!
Призывы, речи говорить.
А больше было и не нужно.
И жили вместе они дружно,
И Харин, Гарин и Макарин.
Их так в народе называли.
Макаров, Харченко и Гарин
Руководить народом стали.
Короче, пил он, прохлаждался
И жизнью, в общем, наслаждался.
Но тут случилась перестройка
И поломалась вся настройка.
Тут Макс, конечно, впал в печаль.
Ему райкома было жаль.
И спирт никто не подвозил,
Но всё же где то находил.
Пил, пил... И вроде бы пропился.
Но бросил вдруг и... взял, женился.
Работать стал. Спирт продавал.
И снова пил, потом бросал.
Жена его ещё любила.
А лучше бы взяла - побила!
Да, было выпито немало.
У Макса тут здоровье сдало.
А лет уже ведь к сорока...
Работать стал у Дашука,
И продавал в баре билеты:
Рубли считал он и монеты.
Там видео крутили модное.
А время было переходное!
Но всё пока, но всё пока...
Просил помочь он Дашука.
Ну и Дашук помог Володе
И Макс директором стал вроде.
Так неожиданно и сразу
Начальником стал лесобазы!
Короче плотно сел на базу!
Открыл он там свои лабазы.
Всё для ремонта и для стройки!
И деньги там пятёрки, тройки,
Сотни и тысячи рублей,
(Ведь с ними нам всегда теплей)
К нему стекаться тут же стали.
Паркет и доски... Всё хватали!
И помогал ему Пиянин.
Вот деловой был! Всё достанет!
Знал всё Сергей. Толковый был!
А Макс сидел, рукой водил.
Писал он: “Вывоз разрешаю”.
И деньги брал. Пиянин с краю
Оставался и...  Терпел. Кипел.
А Макс сидел.
И пошли свары!
От тебя толку нет мол!
Тары бары!
Сергей ему:
“Сидишь как комель!
А я пашу! Сидел б в райкоме!
А я всю делаю работу!
А у тебя одна забота,
Деньги забрать и сосчитать!”
И вспомнил ещё чью-то мать!
“Да х..  тебе!”- сказал - “Бля буду!
Короче так! Вали отсюда!”
Понятно, полный был отпад!
Макс, ясно, этому не рад.
Пожаловался Дашуку,
Мол, помоги мне старику!
Давит меня, мол, молодёжь!
Дашук сказал:
“Вас не поймёшь!”
Но всё ж решил что-то, вмешался.
И Макс с Пияниным расстался.
  И всё опять пошло, как было.
Вот только сердце чаще ныло.
Тогда уже глотал микстуры.
Купил себе аппаратуры.
И сделал в доме ремонт – евро.
Всё хорошо, но всё на нервах..
Молчал – внутри всё затаил.
Лечился и к врачам ходил.
Но на чугунке он бывал,
К нам на машине подъезжал.
Одет в фирму, понятно. Босс!
Хмуро молчал, повесив нос.
Что там в семье происходило?
Чего там было иль не было?
Тут разные ходили слухи.
Короче, был всегда не в духе.
Работал у него Толяй..
Дача была! А не сарай!
Что значит дача?
Что удача!
В семье и в жизни. И покой!
Понятный всем нам и простой.
И хорошо! И слава богу!
Но не бывает счастья много.
А много в жизни неудач!
Не нужно вилл тогда и дач!
Тогда здоровье только нужно!
И вместе со здоровьем дружно
Нам горе -
По колено море!
Но постепенно так, по сотке
Макс выпил море своё.
Водки.
И нету моря!
Только горе.
Но ладно - это отступленье.
Быть может только моё мненье.
А наш порядок Вова знал!
Сергунина он угощал.
И бутерброды и пельмени.
Съедал, конечно, наш Евгений.
И вёл беседу с ним под пиво.
Короче, было всё красиво.
А Макс тогда уже не пил,
Ему пить доктор запретил!
Всё хорошо и денег куча!
Знай, пой себе: “Бессаме муча!”.
Но деньги не приносят счастья.
Пошли семейные ненастья,
Пошли семейные тут ссоры,
И разговоры, крики, споры!
И разом кончился весь фарт:
Упал, очнулся и... инфаркт!
Очнулся... Жизнь уже не та.
  И сын погиб – то ль наркота,
То ль что-то там ещё случилось!
А дальше вот что получилось:
По сыну очень горевал.
И жить, понятно, он устал.
Ушёл от нас тому три года...
.  Декабрь 2003.

 Миша Тараканов.
 1955-2005.
(“Здравствуйте!
Тараканов моя фамилия!..”)
Эх Мишка! Жалко, жалко Мишку!
Ходил он с пенсионной книжкой.
Вот только что он с нами жил
И нет его!
Теперь он был…
Потёртый жизнью. Аккуратный.
И тихий, ровный, деликатный.

Ну что сказать о человеке?
Учился в школе в прошлом веке
Морис и Вайсберг там же были,
И физкультурник знатный, Виля.
Чему их Виля научил?
Он с ними вместе водку пил.
Но школу кончили ребята,
Опять учиться. Не в солдаты.
Морис в Эстонию, в мореходку.
А что там?
Тоже пили водку.
Вайсберг учился в лётной школе.
А Миша? В аты-баты что ли?
В институт имени Плеханова
Приняли Мишу Тараканова.
А поступить туда ой сложно!
Но было всё ему возможно,
Короче, умный Миша был.
Вот только грешен стал он – пил.
И раз! В последний курс женился.
Москвичку взял. Остепенился.
Всё хорошо. Как надо. Чинно.
И стал он замом в магазине.
Большом, с продуктами, в Москве.
И... Закружилось в голове!
Начальник был Феликс Абрамыч,
Свой человек и не Динамыч.
Короче, чёткий алкоголик.
А мы, поддать не любим что ли?
Они тут с ним переглянулись,
Приветливо так улыбнулись.
И за знакомство потом пили…
Не раз, не два, и не четыре.
Пропили винный весь отдел!
И пива нет на опохмел!
Слетел Манила тут с работы
“Да на х.. эти мне заботы!”
Сказал. Сел в фирменный вагон
И вот в Ульяновске уж он.
А здесь друзья Морис и Вайсберг,
Который ясно, что не айсберг.
Из водки он! Не из воды!
А трезвым ни туды - сюды.
Друзья его тут подхватили
И… пили, пили, пили, пили…
Потом конечно прекратил.
Женился снова и...
Запил.
Но настрогал двух ребятишек,
Купил игрушек разных, мишек.
Детей любил, что говорить.
И продолжал Манила пить.
Жену свою он звал Мотыгой.
Ну что с него возьмёшь?
Барыга!
В голове деньги и товар!
Гулянки, пьянки и навар.
Специалист! Товаровед.
Не знал он горя, не знал бед.
Работал он в ЗаготСкотБазе.
А там при каждом, в общем, разе,
Как заготовят что, так пьют!
Понятно, мимо не нальют.
В кайф было всё ему короче
И долго шло так, дни и ночи.
И коллектив был чёткий дружный
И каждый человек был – нужный!
Кто за закуску отвечающий.
А кто за водку –разливающий.
По ровну что бы. Не в обиду.
Учётчицей была там Лида,
Что б лишнего не наливали
И пили ведь, не уставали!
И так вот жили, не тужили.
Зажрались в общем. И пропили
Гусей!
Не двух. Не трёх!
Машину!
Остались руль, колёса, шины.
И нет гусей!
Прогнали Мишу тут взашей.
Учётчицу прогнали Лиду.
По-дружески так. Не в обиду.
Мол, до свидания! Идите!
Потом гусей, мол, отдадите.
Тут объявили перестройку
И началася перекройка.
Ещё сказали: “Богатейте!”
Ну, там пашите или сейте.
Ну и решили наши Миши
(Долгов, понятно, выше крыши)
Разбогатеть, раз объявили.
И Вайсберг говорит тут Миле,
жене своей: “ Кооператив,
мол, мы открыли.”
“Как звать?”
“Икар”.
“Что делать будем?
Это ж ясно, что брать товар!
Денег займём и обернёмся.
Эх, мать!
Ты лучше думай куда деньги
Будем девать.”
Деньги под это дело дали
Два мужика.
Товар купили.
И запили.
Ну так, пока!
А потом что?
Ну и пропили
Весь товар.
И всё!
Что делать? Взяли и прикрыли
Свой “Икар”.

Устроился потом к Рубену
Жарить народу шашлыки.
Там угли поднесёт, полено...
На стройку что ль?
Что мы быки!
В общем лафа!
И есть закуска.
Манила ест, с друзьями пьёт.
Рубен же человек нерусский
Никак Манилу не поймёт.
Рубен ему:
“Где деньги, Миш?
А Миша:
“Деньги съела мышь.
Рэкет отнял.”
“Какой там рэкет?
Ты на ногах же не стоишь!
Какая мышь?
Ну, отмочил!
Ты ж все пропил!
Чего молчишь?
Билядь ты, Миш!”
И замахнулся он поленом.
Ушёл Манила от Рубена.
Пришёл в 20-ый магазин.
Ходил там среди Валь и Зин.
Неделю. Запил... и прогнали.
Там быстро от него устали.
Потом какой-то пищеторг.
Там тоже не пришли в восторг.
И тоже выгнали взашей,
Своих хватает алкашей.
Где только Миша не работал!
Где только водку он не лопал!
Но никому алкаш не нужен.
И только с нами был он дружен.
Не помнил долго он обиды
И стал наш Миша инвалидом.
Ушёл на пенсию Манила.
Хоть мало денег, всё же мило.
И жил уже на автомате,
Был в биллиардной на подхвате,
За водкой в магазин ходил
И наливали ему. Пил…
Фанфурики, водку палёную
Лил в свою глотку воспалённую.

Но иногда, впрочем, бывало,
Может, чего-то не хватало,
Брался Манила за стихи
Про жизнь свою и про грехи.
Дарил друзьям их и Морису
И Улендееву Борису…
Короче, всем, кто наливал
Всем тем, кого он уважал.
Но так его уж жизнь достала,
Что стал Манила наш усталый.
Усы пожухли с бородой
Прихрамывал и был глухой.
И стала жизнь ему обманом!
Цедил стакан он за стаканом,
Судьбы несчастной злой каприз.
Катился всё, катился вниз
И… лопнуло его терпенье.
И кончилось стихотворенье.
Манила больше уж не дышит.
Стихов друзьям он не напишет.
                17.11.2005.

   Масол (Маслов Александр).
Всё начиналось как у всех:
Чугунка, центр, свой успех
Был музыкальный и у дам,
И ресторанный шум, и гам.
И кабаком он пропитался,
И каким был, таким остался.
Короче деньги есть – гулял!
А нет, так Саша занимал:
На диски, на аппаратуру.
Не отдавал. И гнал он дуру.
И всё!
Исчезли где-то башли!
И где они?
Где снег вчерашний?
 Женился... В армию ушёл.
Но иск его и там нашёл.
К нам привезли его - судили
И всё.  Короче посадили.
Потом вернулся всё ж домой.
Но стал Масол совсем другой.
Взял и уехал в Ленинград.
И возвращался к нам назад.
Уже не просыхая пил.
И пропивался. Где-то жил.
И был помятый и больной.
И непонятный и смурной.
Потерянный.
Не перешедший
Веков границу.
Не дошедший…

  Меркушин Эдик.
Воспитанный был и культурный.
Высокий, крепкий, физкультурный.
Имя ему точно подходит.
Судьба таких людей находит,
Ведёт по жизни – всё дано!
И деньги, диски и вино..
Но ему мало, мало, мало..
Жизнь наша Эдика достала.
И, чтоб улучшить свою лайфу,
Меркушин стал торчать по кайфу.
Короче - нарком Эдик стал..
И Бог его к себе прибрал.
Давным-давно…
Пил бы вино.

Миша (Степаненко Миша).
Мы на чугунке – как на сцене!
А дома что? Одни лишь стены.
Ну, правда диски есть и книжки…
Вот среди них и жил наш Мишка..
Вернее и сейчас живёт.
Неплохо ест, неплохо пьёт.
Чего-то делает, паяет..
И наших он забот не знает.
Вернее знает – понаслышке.
Такой уж человек наш Мишка.
Ему другая роль дана.
Он наш – Ремонтник  чугуна.

Морис (Галимов Морис).
А на чугунке кто?
                Морис!
Евгений, Павел и Борис.
Сергей, Володя... Ещё Тима.
А остальные - ходят мимо.
Домой спешат, бегут куда-то
С работы или с бодуна..
Морис у нас организатор
И наш хранитель чугуна.
Он подходящий нам вполне
И был как мы. он раньше хиппи.
Всё истину искал в вине
И тонну литров точно выпил.
Цветы и диски и вино.
Всё остальное к маме. Мимо.
А первый диск купил давно:
«Сreedence Clearwatere с Jerronimo».
Учился он в четвёртой школе
И на Венце там проживал.
И был, как мы, он Биттлз болен,
И Роллингстонc он уважал.
А в школе что?
Учились, пили.
Обычный школьный шум и гам.
Учитель знатный был там Виля.
Налил он первые сто грамм.
И время понеслось куда-то!
Вперёд и дальше понеслось!
И раз! Пожалуйста. Cын в Штатах!
Короче, весело жилось.
Шумят чужие океаны
И корабли на якорях.
Он был в чужих краях и странах
И ноги мыл в чужих морях.
Теперь живёт по расписанью,
Короче, меньше стал бухать.
В семь - на чугун. В субботу - в баню.
А летом в Сочи отдыхать.
Со школы наш с тобой приятель.
А в дисках точно знает толк.
Хорошей музыки писатель,
Морис Галимов – морской волк.
              24.02.2005

Саша Бурдт.
(в Германии с 2000 года)
  Кто не знает Сашу, Сашу Бурта?
Сашу Бурта знает город весь!
Старенькие джинсы, штопаная куртка.
Жалко, что не с нами он, не здесь.
 Хитрый Саша, но ведь безобидный.
Можно, в общем, с Сашей говорить.
Рыжий и кудрявый. Пушкин!     Видный.
Ну и что, что любит наварить!
   Кто из нас, скажи, не любит мани?
Разве можно деньги не любить?
Ведь когда прилично есть в кармане,
Можно хорошо поесть, попить! 
   Он теперь в Германии. В квартире.
Получает не рубли, а евры!
И тепло, и в ванной, и в сортире.
И никто не треплет ему нервы.
   В общем, за тебя мы, Саша, рады!
Пьёшь теперь немецкое ты пиво.
Были б мы евреи, жили б рядом!
До свиданья друг! Живи счастливо!

Коля Пузо
 ( Пузанков Николай).
Вид презентабельный и важный
Ходит походкой он вальяжной.
И никогда не унывает
Как будто бы забот не знает.
День прожил, проживёт и ночь.
Но выросла большая дочь.
И надо деньги на семью.
Конечно, пьёт и я ведь пью.
Но я вино, а Коля водку.
И в центр на нашу ходит сходку.
И говорит он интересно.
Короче, наш Сенатор  местный.

Но время катит невозвратно,
И не вернуть ничто обратно.
А смерть ударила уж в бубен
И где теперь Володя Губин?
И выключили сверху свет
И Коли тоже уже нет.

   Приходящие.
Их много было - приходящих.
Фирму и музыку хотящих
Турасов, Мелехов, Аляшев..
Горшенин Слава, Стюлькин Саша.
И Дмитриев по кличке Шеф,
И даже Шепшелевич Лев.
И днём, и к ночи на чугун
Ребят к нам приходил табун.
И клоуз, жвачку покупали..
Фирму, понятно, у нас брали.
И были с нами одной масти.
Тихонечко ругали власти,
О музыке болтали. Дисках…
Стояли на учёте. В списках.
Кто с института, кто со школы.
Лазарев, Бурый, Богомолов.
И Лохонов, конечно, Павел.
Он уважать себя заставил
Своею тягой к чугуну,
Встречал и ночь здесь, и луну.
И Карпов приходил к нам Женя,
С бородкой вылитый В. Ленин.
И часто стал бывать Морис
И Петя приходил Денис.
Ходили братья к нам Яшновы.
Саша-то редко, чаще Вова.
И Бирюков ходил Валера.
Но принимали власти меры,
Кого-то там предупреждали
И говорили, убеждали..
А всё ж росла чугунка наша!
Да!  Воронов ещё был Саша.
Я, помнится, с ним делал мани.
Одна торговая компания.
Знакомы уж который год,
Мы джинсы с ним несли в народ.
И приходил ещё Манила.
Нам жизнь была люба и мила.
Позднее подтянулся Тима.
Никто из наших не шёл мимо.
Властям чужие элементы.
Ну, вроде бы, как диссиденты.
Вновь приходили - уходили…
Короче, тоже с нами были.
Валька Лягушка, Надька Момот…
Уютно было всё. Как дома.
Да! Приходил ещё Макуха!
А дальше кто?
Не помню…
Глухо.
 
 Рага (Сергей Серов)
         1951-1998.
Откуда взялось имя Рага?
Никто не помнит. По бумагам
Наш Рага был Сергей Серов.
И был он весел и здоров.
И одевался модно, стильно.
И пил вначале так … Не сильно.
Только вино.
Вино, вино…
Оно на радость нам дано.
И был как все мы волосат.
А старший брат был дипломат.
Отец начальником тюрьмы.
Хоть не блатные, ясно, мы.
Короче, был у нас там блат.
Но боги нам благоволят,
И мы в том месте не сидели.
Мы на свободе пили - ели.
К нам Рага с Инкой приходили.
На лавку нашу. Вино пили.
И слушали ночной эфир.
И ты за мир. И я за мир.
Мы пацифисты там все были.
И вместе с ними тоже пили.
Баракин приезжал к нам летом.
Он был у нас авторитетом.
 Валера был студент во ВГИКе,
И посмотрев на наши лики,
И выпив кислое вино,
Сказал: “Буду снимать кино”.
И исписал заметок лист.
Он был почти что сценарист!
А друг почти что оператор!
И вот за Волгу раз куда-то
Поехали все на пески.
Взяли вина и шашлыки
Нажарили и отдыхали…
 Баракин с другом всё снимали
Для института зарисовка.
Но сделано всё чётко, ловко:
Высокий берег. И сосна..
И наш начальник чугуна
На воду волжскую глядит
И что-то Раге говорит.
Все загорелые, босые.
Обросшие и молодые..
И Колю Клюшкина там сняли
И в воду прыгали, играли
Бакум там был и ещё многие.
И Рага вывихнул вдруг ногу…
И были сёстры Кудряшовы
Закат лирический багровый.
И лёгкий тёплый ветерок
И тёплый летний вечерок
Всё преисполнено значенья,
Запечатлённые мгновенья.
И жизнь была вся впереди.
Застынь мгновенье! Погоди!
Останься лёгкий ветерок!
Останься летний вечерок!
Останьтесь вы – мои друзья!
Останься молодость моя!
  Растаял день в речной воде
И не найти его нигде.
  А Рага с Инкой поженился…
И жили дружно. Появился
У Раги сын. И жили-жили
Работали, гуляли, пили
И пили больше, больше, больше.
Но мы в России, а не в Польше.
Ссоры пошли тут. И развод.
Какая жизнь? Сергей всё пьёт.
Переживала Инка, злилась.
Не повезло. И отравилась.
Спиртом Ройял.
И хлеще стал тут Рага пить.
Но время шло.
И отпустило и прошло.
 Понятно, Рага не барсук.
И стал он жить
С Таней Сташук.
В глубоких чувствах - не глубоких,
Два сердца бились одиноких.
Но так же пил… Ему всё мало.
А уж здоровья не хватало
И денег, и слетел с работы.
Не в масть пошло. Одни заботы!
Ко мне, бывало, приходил.
И занимал. И снова пил…
И был потерянным, бесцветным.
В пальто каком-то неприметном.
Опухший, серый и седой.
И где тот Рага молодой?
Прихрамывал. И… вдруг пропал!
На операцию попал.
А заболел он капитально.
И вскоре вечер поминальный
Пришёл холодною весной.
Год был ему 47-ой.

    SWEET SIXTIES…
Как жили мы? - На Гончарова
Встречались каждый вечер снова,
Стояли у литых оград.
И ты был рад.
И я был рад.
Включали голос зарубежный.
И волосы нам ветер нежный
Ерошил. Старая Спидола
Орала роки, что есть мочи,
И активисты комсомола
На нас смотрели хмуро очень.
Нам говорили: ”Это деза!”
Но слушали мы “Come together!”,
И “Animals” и “Evis Presley”.
А нам твердили, что, мол, если
Не бросим это всё мы слушать,
Баланду, точно, будем кушать!
   Потом пошли у нас и диски,
Не русские. Другой прописки.
Все “made in ...” те диски были.
Мы это время не забыли.
А на чугунке каждый день
Как на показ мы тусовались,
Болтали, дисками менялись,
Шли что-нибудь там прикупить.
Понятно, что не есть иль пить.
Из клоуза! Что “made in ...”
По виду джинсовых штанин
Нам сразу ясно было видно -
Наш человек!.. И всем завидно!
Короче, стали фарцевать.
Чтоб было что купить, продать!
И в джинсах правильных стоять,
И жвачку Дональд Дак жевать,
В ботинках фирменных немецких
Среди простых людей советских,
Одетых просто, неприглядно:
“Чать мы не в Штатах! Чать нам ладно!
Зато построим скоро БАМ!
Назло буржуям всем и вам!
И победит наш коммунизм
Ваш грёбанный капитализм!”
   Мы точно были не герои,
В родной стране своей изгои.
Мы покупали все обновки
Благодаря своей фарцовке.
У нас своя была дорога.
Чугунщиков было немного.
Но были все мы одной масти.
И страшно раздражали власти.
К нам подъезжали, забирали
Катушки, диски отнимали.
И стригли волосы, бывало.
Но снова грива отрастала.
На чугуне вновь собирались,
Запретной музыкой менялись.
Нам близок был запретный мир.
Мы вместе слушали эфир,
Выпив портвейн для подогрева.
И тихо Новгородцев Сева
О музыке нам говорил,
Как будто вместе с нами пил.
Включал хиты нам, песни разные,
Забойные и буржуазные. И поп и рок…
Сева помог
Нам разобраться во всём этом.
И круглый год – зимой и летом
Мы слушали ночной эфир.
Нью-Йорк и Лондон и весь мир!
  В общем, для нашего района
Мы были пятая колонна.
Свои, короче, диссиденты.
И буржуазные агенты.
Для КГБ были забота.
А может просто им работу
Давали, и росла зарплата..
Не знаю, но бывало матом
Нас крыли. Двух и трёхэтажным.
И нашим видом эпатажным
Мы раздражали, ясно, многих.
Ну и плевать, что взять с убогих.
Мы так же в центре собирались.
Менялась жизнь. Мы не менялись…

  Соттон (Уваров Александр).
Как прочитал,
Так и сказал!
Про джинсы:
100 процентов Соттон.
Хотя там, по-английски - Cotton
Тут засмеялись все мы разом,
И кличка прилепилась сразу!
Тогда жизнь всем нам улыбалась!
И нет его…
Кличка осталась.

  Стас (Безногов Слава).
Ну, у него своя дорога!
Хоть по фамилии Безногов.
Ушёл от нас он далеко -
В элитном доме – высоко,
Теперь живёт наш Станислав,
Простой наш парень и не граф.
Никто ему не завещал.
Он деньги сам преумножал.
Писал. И я пишу стихи.
А он катушки. Неплохи
Успехи у него в том были.
Мы это время не забыли.
И дисков было очень много.
И был учёт хороший строгий.
Кому, чего, когда отдал.
И что, кому он записал.
Потом купил себе фирму.
Завидовали мы ему,
Без зла, конечно, по-хорошему.
Мы все там были припорошены.
Нам музыка была важна,
И что там делает страна,
Нам было, в общем, безразлично.
А время шло и Стас прилично
Похоже денег накопил,
И всё что нужно - прикупил.
И молодец!
Один из нас.
По имени
Безногов Стас.
Для нас хороший он пример
По статусу – Коллекционер.

    КВАДРАТ. (Толяй).            
Мы жили в центре все тогда,
Ну и встречались иногда.
И вот решили:
Два раза в год мы вместе пьём
И на чугунку в сквер придём.
И приходили.
И первый раз мы собрались,
Ну и конечно набрались.
Ну, прям, как дети..
Тогда был? ... Точно!
Первомай!
“Зовут-то как тебя?” – “Толяй!”-
Он мне ответил.
А на скамье у нас был стол
И говорили про футбол
Евгений с Вовой,
Морис, Борис,
Двое Валер
И на углу милиционер.
Давай по новой!
И двое, трое было Саш,
Ну и конечно, пара Маш,
И Тима с Вилей..
Простите, коль кого забыл.
“Эй, Коля! Ты там всем налил?”
Мы всех поили.
И шёл народ к нам, подходил.
Каждый бутылку приносил.
И вместе пили.
А не принёс, так не принёс!
И наплевать! Какой там спрос!
Мы всем там лили.
Брат его Кэмэл, ясно свой.
Из школы были мы одной.
И фарцевали!
И на чугунке каждый день,
И вечером, когда не лень,
Встречаться стали.
Толяй хороший плотник был
И он ещё почти не пил.
Я бы заметил.
Мне, помню, полки сколотил,
Тогда ещё он мало пил
И Нинку встретил.
Да как же может вот так быть!
Что б плотнику у нас не пить?
Прям интересно!
Он доску там иль гвоздь забьёт.
Ну, кто ж ему тут не нальёт!
Ведь он же местный!
И родилась у него дочь
И пить он начал, сутки прочь.
Понятно, дети!
Ну и второй и третий день,
Со всеми уж кому не лень.
В общем, отметил.
Ну, мы то выпили! И стоп!
Нам деньги надо делать, чтоб
На жизнь хватало!
А Толя тут пошёл в запой…
Мы ему хватит, мол, ты стой!
А ему мало!
С работы, ясно, он слетел,
Хотя и многое умел,
Любил работу!
Ко всем, короче приставал,
Никто ему не наливал.
Никто и денег не давал.
Да ты мол, что ты!
Да ты мол, что Толяй друган!
У нас ведь тут не ресторан!
Свои заботы.
Ишь зенки налил!
Ну, даёшь!
С тебя потом ведь не возьмёшь!
Иди, работай!
Он брату, ясно, надоел,
Приполз в дымину и всё съел
И просил водку!
Водки, понятно, не нашёл.
Лекарства выпил, корвалол!
И съел селёдку.
Но из запоя выходил,
Домой помыться приходил,
Когда нет Нинки!
И месяц, два точно не пил.
В костюме с галстуком ходил,
Как на поминки.
У нас один приятель жил
И взял и умер, в общем, был.
И схоронили!
Мы пили… Точно - один день,
А дальше хватит. Уж пить лень
И прекратили.
А нам Толяй тогда сказал,
Что Макса  очень уважал.
“Эх жизнь!”- ещё чего там
И матом.
Короче, сильно он страдал!
Ну, а потом. Он вдруг пропал!
Пропал с квадрата..И день и два всё нет его!
Никто не знает ничего!
Пропал, короче!
Сестра волнуется и брат.
Волнуется весь наш квадрат.
И дни и ночи.
А друганы тут говорят-
Всё, мол, нормально.
Слышишь, брат?
“Появится он!
Ты чего?
Не знаешь брата своего?”
Мол, никуда он не пропал.
Кому-то там: “Пока!” сказал.
И что однажды,
Видали люди, мол, его,
Как тебя видим самого.
И даже дважды!
Живёт мол, с бабою в Крыму…
(Но я чего-то не пойму,
Чего не пишет?)
А тут ещё один сказал,
Что он мол, память потерял
И плохо слышит.
И вот седьмого ноября
Прождали мы Толяя зря.
Не подтянулся!
Мы все собрались на квадрат,
Каждый с бутылкой,
Каждый рад.
Он не вернулся…
Прошла и осень, и зима.
Украсили опять дома,
В начале мая.
Пришли мы снова на квадрат
И ты мне рад и каждый рад.
Но нет Толяя.
“Эй, Виля!
Вили давно нет.
И Макса уж растаял след.
И нет и Раги!
Давно нет Коли Чеснока.
И Соттон нам сказал:’’Пока!’’
И нет Берлаги…
И ещё многих тоже нет.
Друг друга знаем сколько лет
По Гончаровой!
Что говорить тут, о чём речь?
Друзей своих надо беречь!
Нальём по новой!
Когда останется один,
Из наших точно – гражданин,
Пусть сына крикнет!
Пусть принесут, пусть доползёт.
А может сам в наш сквер придёт
И за нас выпьет!
Мы жили в центре все тогда.
Ну и встречались иногда,
Ну и решили!
Два раза в год мы вместе пьём.
И на чугунку все придём.
И приходили!
      
     Фёдоров Слава.
        Sixty Forever.
(13.06.1947-1.09.2007)   
Сентябрь за августом пришёл,
Всё как бывало.
А Слава Фёдоров ушёл
И хуже стало.
Был непростым, но всем нам друг.
Жил Слава  смачно.
И  В. Лукьянова взял вдруг
Назвал “Прозрачным”.
Охотник был он и рыбак
И сил хватало.
И пил по поводу и так,
И было мало.
Живёшь, пока жить не устал.
Нормально вроде.
Но, в древности, мудрец сказал
Что всё проходит.
Ну, пенсия, квартира есть,
Три дочки…
А Слава взял вдруг и ушёл.
И точка.
И бросили мы горсть земли,
Мы с ним ведь пили.
И диск, то ль “Troggs”,
То ль “Brenda Lee”.
В гроб положили.
  Ну, что ж.
Для нас большой урон.
We’ll see you never.
Мы старше будем,
Ну, а он –
Sixty Forever.
    
    Валера Фирсов.
Что тут сказать?
Авторитет.
Всегда друзьям он даст совет.
И с детства бил он в барабан
И стал, понятно, меломан.
Собрал ансамбль в своей школе.
Ну это так, пока. Доколе
Не вырос.
Выучил английский
Запел… Ну, голос!
Как на диске!
Я с ним работал в “Интерклубе”.
Интеллигентный мэн, не грубый
И Зобнин с нами вёл программы
Про “Биттлз”,”Смоки”, “Прокл Харум”.
Мы все моложе тогда были,
И это время не забыли.
И дискотеки помним, сцену.
Программы наши. И “Джон Леннон”.
И Витя Шубин и Камратов.
У нас там было... Ну,
Как в Штатах!
   Всё было, было…
Что осталось?
Хоть что-нибудь, какая малость…
   Остались записи и диски.
И вот, глотнув немного виски,
Включаем мы свои вертушки,
Кассеты, диски и катушки.
И слушаем, и отдыхаем
И подпеваем, и играем.
И проникают в наши уши,
И берегут нам наши души
Песни прошедших наших лет.
И мы готовы слушать, слушать…
И лучше звуков для нас нет.
А Фирсов в этих песнях – ас.
Короче, он – один из нас.
Знаю его со школьных лет.
Привет тебе мой друг, привет!
       Швед.
А.Н.Овечкин (11.03.1953-26.03.1983)
“Кристалл Шип” (1971-1978)
  Фамилия была Овечкин.
И летом Саша жил в сарае.
Сарай в саду и дом с крылечком.
В общем, неплохо. Вроде рая.
Купаться начинал в апреле.
А мы тогда ещё не смели.
И голым лез в холодны воды,
Любитель Саша был природы.
 А Шведом его назвал Женя!
По фейсу видно, что не Беня!
У Саши длинный белый хайер.
Короче, видно, что не фраер,
 А Швед!
Не знал он горя, не знал бед,
Как впрочем, все мы молодые
И времена были другие.
Своя у Саши была свита:
Алтын и Лёша Иванов.
Сарай в саду, стакан налитый,
Прям всклень, короче, до краёв.
Поморцев был, Олег Ивонин
Подруга верная Сташук.
С Венца идти – дом, сад на склоне.
И приходил туда Дашук,
И Витоль был, Маккартни Коля.
О чём любили говорить?
О бабах там и о футболе.
Все приходили туда пить!
Короче, все, кто пить любил,
В компании и на природе.
С бутылкой каждый приходил
Или почти что каждый вроде.
Культурно так, не торопясь
Ребята отдыхали всласть!
Сарай был тёплый, плитка, свет.
В нём, в общем, Швед и проживал.
В кустах был “биотуалет”.
И каждый день там собирал
Бутылки старый Евдоким,
По кличке Дуст.
Он каждый куст
Прошарил на Венце и там,
И Саша деду 200 грамм
Вина, не водки, наливал.
Своего деда уважал!
Что пили?
Ясно что. Агдам!
Бывало, что и Ркацители,
Плодово-ягодное там
И яблоки в закуску ели.
Цветы стояли на окне,
И текст спортивный на стене.
И как-то раз, выпив немало,
Короче, их уже качало,
От выпитых портвейна доз,
Звучала песня как раз “Doors”
Про “Кристалл Шип”,
С цветущих лип
К ним долетали ароматы
И голоса, какой-то стук..
Сказал задумчиво Дашук:
“Мы ж в “Кристалл Шип”
Сидим ребята”.
Тут закричали все: “Банзай!”
Так и назвали тот сарай.
Луна и звёзды.  И стакан...
И ждёт в углу старый диван,
Кто на него ещё приляжет?
О том он никому не скажет.
Диваны ведь не говорят!
Но много было здесь ребят..
Короче, баба, не будь дурой!
И занимайся физкультурой!
Каким там спортом занимались?
Ясно конечно, что е… сидели!
Ну, там поели,
Ну, попили.
Неплохо, в общем, в этом мире!
И Швед свой ГАЗ-24
Включал.
И баб е…,
и с бабами сидел,
и песни пел.
Короче были все свои.
Бабы твои,
Стали мои.
На корабле куда-то плыли…
Кто-то забыл. Мы не забыли.
Всё было чинно, благородно.
В саду. И как душе угодно.
  Тут в городе сменилась власть:
Другая главной стала масть.
Разбить решили, в общем, парк.
Ручкой бумагу кто-то  шарк:
“Снести! Снести дома на склоне!
В квартирах, чтобы при балконе,
В пригляде, в общем, чтобы жили!
И на виду чтоб ели, пили!’’
  Диван остался среди сада
И никому его не надо.
Трусы лежат. Макулатура...
И надпись: “Баба, не будь дурой...”
А дом сломали,
Нету Дуста.
И вместо “Кристалл Шипа” – пусто.

  На корабле куда то плыли...
Кто-то забыл, мы не забыли.
И каждый год мы вспоминаем
И в памяти перебираем
На чугуне свой “Кристалл Шип”.
И капитан уже погиб,
Соседке клеил он обои,
Был как обычно, с перепоя.
Упал и умер, прям в квартире.
Заглох тут ГАЗ-24,
Ушёл от нас на другой свет.
Ивошки, Надьки Шведки нет,
От нас она давно уплыла.
Её машина задавила.
Матросы все перепились
И по квартирам разбрелись.
Стало обычно всё и плохо.
Короче, кончилась эпоха.
Наши ушли года младые.
И времена пошли другие.
  Прошло уже немало лет
И пенсия уж подступает,
Овечкина  никто не знает,
  А скажешь:
“Стюлькин” или “Швед”.
И всё!
   Вопросов больше нет!
               
    Шеф (Сергиев Саша).
Давным-давно,
На чугуне,
Менялись дисками,
Ты мне,
А я тебе.
И продавали.
А их, понятно, покупали.
Тут Саша Сергиев плотно
Влез в это дело – безработный
Тогда он после школы был.
И деньги, как мы все, копил
На диски там, и на вертушки,
На клоуз, плёнки и катушки.
Мы все там деньги уважали.
А Шефа хорошо мы знали.
И диски Саше на продажу
Мы отдавали – деньги даже,
Мы отдавали Шефу в долг.
И был от этого нам толк:
Он наши диски продавал
И деньги точно отдавал.
И с этого имел он тоже -
Он диски продавал дороже!
И начал он входить во вкус
И на него нашёл искус.
Набрал от нас он деньги, диски…
Исчез. И даже по прописке
Найти его никто не мог.
Куда девался? Занемог?
А может быть, его избили?
Или не дай бог - убили?
На Севере ли, Засвиягой?
Дом там его, рядом с Берлагой.
Вот только что мелькнул!
И нет!
А диски, денежки привет!
Но появился.
Отдал что-то.
И снова ещё больше взял,
Ещё, ещё и… не отдал!
Должен всему был чугуну!
Но кто поймёт нашу страну?
Характер добрый наш простой.
Не злились мы. Ведь Саша свой!
Короче, свой авантюрист.
А Саша тут вдруг стал танкист!
Ушёл от всех своих долгов
В училище. И будь здоров!
И глухо стало всё как в танке!
Мы взяли – выпили по банке,
И свои репы почесали
Да-а-а! Ничего себе! – сказали.
Да, ничего себе вопрос!
Но вылезал и делал чёс
Наш Саша Сергиев – танкист,
Легкоатлет, авантюрист.
Закончил. И долги увёз
В Монголию. Зимой мороз!
А летом жуткий, пыльный зной.
Но Саша парень непростой.
Шеф наш там стал политруком,
Верней сказать пол – литруком.
А что ещё там делать?.. Пить!
Частью своей руководить.
Читать им политинформацию.
И средь монгольской женской нации
Работать и… и… углубляться.
И Саша углублялся, пил
И по-монгольски говорил.
Но Саша – парень с чугуна!
И как-то Шеф наш с бодуна,
В степи уселся на бархане,
При пистолете и стакане,
На небо летнее глядел
И Битлз “Yesterday” запел.
Чугун, Ульяновск вспоминал…
И плакал Шеф наш и страдал.
За тех, кого у нас обидел.
И мать свою давно не видел.
Не удалася и семья.
“Один на целом свете я!..
Один!”
Тут пить он перестал
И с армией взял, завязал!
Прощай песок! Прощай пустыня!
Гражданским Саша стал отныне!
В общем, из армии ушёл.
И счастие своё нашёл
То ли в Москве,
То ль в Нижнем Новгороде,
То ли ещё в каком то городе.
И говорит, что там фигура!
Но думаем мы – гонит дуру.
И кроме Шефа самого
Никто не знает ничего!
Но продолжается жизнь наша.
А Саша?
Что же Шеф наш, Саша?
Где ходит он? Где занимает?
Никто про то из нас не знает.
Чугунщик наш.
Бывший танкист.
По статусу: Авантюрист.

           Харис. (1955 – 2004 март)
Он сварщик был. Всю жизнь варил
И ничего не наварил.
А кличка у него – Ковбой.
И был он как Толяй – простой.
Фанат, короче, алкоголя.
А мы - вино не любим что ли?
И с ним, бывало, тоже пили.
Ушёл от нас… Похоронили.

Ушедшие..
Ушедшим имя – легион!
И слышим мы со всех сторон
И тот ушёл. И этот тоже..
А этот жив ещё, быть может.
Что завтра ждёт?
Никто не знает..
Чугун, ребята, усыхает…
Ушёл от нас и Фурашов.
А медициной занимался.
И в нашей памяти остался
Скромный и тихий. Без понтов.
Ушёл и Боб.  И Музалёв.
И не поднимут уж стаканы
Карась и Миша Тараканов.
И не придут к нам больше в сквер,
Остались в прошлом СССР:
Слава Горшенин.. И Левон…
И Лучезар. Ещё Мамон.
Короче, полностью непруха.
Недавно вынесли Макуху…
         
    ЛУНЁВ. 1971.
  Жили тихо-спокойно,
Все при деле - довольны,
Битлз слушали, Роллингстон.
Всё для общего блага.
Но пришла тут бумага,
Из Москвы…
И пошёл у нас шмон!
  Тут Валеру Лунёва
Быстро вспомнили снова
И пришли к нему в штатском и мент.
Диски взяли, катушки
Для какой-то прослушки
И сказали, что он – диссидент!
  И что приняты меры,
Что не нашей он веры
И английской разведки агент.
И что хоть он рабочий,
Но стоит на обочине,
Как какой-то интеллигент.
  В общем, парень он странный,
Любит всё иностранное
И не любит советский народ.
Что за сбор у ограды?
Все чугунщики – гады!
И вообще он - моральный урод!
  Это предупреждение!
Что бы внёс изменения!
Не влиял что бы на молодёжь!
Есть ведь разные меры!
Вышлем из СэСэСэРы!
И посмотрим, что ты запоёшь.
Это крайняя мера!
  Отвечает Валера:
“Ничего не поделаешь, что ж.
Да, ребята. Давайте!
Поскорей высылайте
На туманный меня Альбион.
 Потому как сказали
И почти доказали,
Что английский я шпион.
Там жевать буду жвачку,
Виски пить враскорячку.
И увижу живьём Роллингстон…”
  Тут агент прибалдел…
Видно сам захотел
Виски пить и смотреть Роллингстон.
Но ему ведь здесь жить,
Жигулёвское пить…
И к тому же партейный он…
  Буркнул в нос что-то матом,
Позвонил он куда то.
И Луневу сказал: ”Ну что ж…
Нам с тобою всё ясно…
Очень даже прекрасно…
Но! Не трогай ты молодёжь!
  Лучше б слушал Кобзона!
Не пустует ведь зона!
Парень в общем-то ты не дурак!
Взял, завёл бы подружку.
Ты теперь ведь на мушке
И мы видим твой каждый шаг!
Ведь у нас свои меры!”
  Потом тихо: ”Валера!
Записал бы ты мне Роллингстон?
Битлз разные песенки…
Мы с тобой ведь ровесники!
Надоел мне советский музон!”
   
      Праздники.
   (Коле Пузанкову)
Мы уж взрослые мужики.
С развлечениями не густо.
Мы не ходим теперь в кабаки,
Хоть бывает у нас капуста.
Меж собой же, мы все – ребята.
И в Октябрьские и в Первомай
Мы встречаемся. 
Это свято!
В сквере нашем средь птичьих стай.
Выпьем водки – и всё забылось.
Нет проблем у нас больше и бед.
Всё становится, так как было.
Только многих из наших нет.
Вместе мы постояли. Попили.
И расслабились…  Всё О’кей!
О мужском своём говорили,
Про футбол и про хоккей.
И рассказывали анекдоты.
Вспоминали своих ребят.
И с друзьями снялись на фото,
И друг другу был каждый рад.
И стояли спокойно. Не бурно.
Мы друзья уже 30 лет.
И забили бутылками урну
И над нами был прошлого свет.
Говорили, своё вспоминали
Сквозь негромкий наш шум и гам,
И ушедших друзей поминали,
А других и не надо нам!
И трезветь понемногу стали
И рассеялся прошлого  свет.
Пили, пили… Ну и  устали..
Посчитай! Сколько пьём уже лет?
Голова седая. Морщины.
Неужели мы это с тобой?
И качаемся мы мужчины
На углу, там где ветер злой!
 
“Ну, всего!
До встречи!”
Прислоняешься
К стенке.
И трамвая ждёшь домой.
Что ж ты друг мой милый улыбаешься?
“Да ты плачешь?
Ты чего?
Постой!
Прекрати!
Всё будет хорошо!
Что?
Не будет?
Да ты что Колёк!
Погоди!
Стиральный порошок
Мне купить жена сказала. 
Сок...”
“Ну, пока!
Смотри!
Больше не пей!
Не мотайся!
Вон - стоят менты!
У меня немного ведь друзей.
А один из них, короче, ты!
Что?
Чего?
Ну, хватит!
Ну, не мучай!
Ну, смешно же!
Все глядят вокруг!
Ладно...
Ты...  Колёк
Мой самый лучший!
Мой единственный, надёжный друг.
Всё!
Пока!”
Колёса заскрипели
И поехал в прошлое трамвай…
Мы с утра всё пили и не ели.
А ведь лет нам сколько?..
 Надо чай
На ночь выпить. И ещё таблетку.
Ведь не мальчик!
Голова болит.
Да!..
Встречаемся, конечно, редко.
Надо б чаще!..
Но жена шумит.
              Женя Сергунин.
(Мы говорим Сергунин.
Подразумеваем чугун.
Мы говорим чугун.
Подразумеваем Сергунин)

Прошуршали года как ветер,
Разлетелись как белый дым.
Мы вчера ещё были дети
И гуляли по мостовым.
Город наш был.
И жизнь была наша.
И в далёких, ушедших годах
На чугунке сидели Саша,
Павел, Тима, Сергунин, Стас.
И Морис и Лунёв Валера.
Пешков, Воронов, Фёдор, Левон.
И Душа и Шаханов Гера,
Лазарь, Бурый и Рага, Мамон.
Кузнецов, Карпов Женя и Глина
И ещё человек пятьдесят.
Да... конечно список то длинный!
Много было у нас ребят.
Ну, а самый активный был Женя
Иль усидчивый верно сказать.
И в дневное, вечернее время
Можно было его застать
На скамейке. В руках Спидола
Рядом Фёдор. Лунёв тоже тут
Сидят, слушают рок-н-роллы
Напевают и жвачки жуют.
И в джинсу, конечно, одеты
Волосня, понятно, до плеч
Солнце светит. Тепло. И лето.
Тихо льётся про музыку речь…
Кем ты был? Начинал с театра
Но закашлялся вдруг и...  Стоп!
И оставил одну Клеопатру
И вернулся в Ульяновск, чтоб
Отдышаться и стать ведущим.
В телецентре вёл разную муть.
Ну, а мы в нашей юной гуще
Ждали.
Кто же укажет путь?
Но не Маркс со своей коммунизмой
Нам был нужен хиппарь.
Свой чувак.
Присмотрелись к тебе…
С харизмой! И признали тебя! Вот так
Зародилось чугунодвиженье.
И чугунный мы стали народ.
Каждый день как на представленье
Собирались мы в центр и вот,
Уж который год сюда ходим!
Хоть волос не осталось почти!
Но по прежней одеты моде,
По тому же шагаем пути.
С нами ты,
Наш чугунный начальник.
И пакеты с товаром с тобой.
Говоришь хорошо. Не молчальник.
 Жалко быстро линяешь домой.
Ну, понятно, устал. Натаскался
Ты по центру с товаром ходить.
Но придти на чугун постарался
Постоять и поговорить.
А пакеты какие?
Торгуешь.
Мелочёвку людям продаёшь
Товар – деньги.
И ты – кайфуешь.
Всё конкретно.
Всю жизнь так живёшь.

20, 30 лет пролетело,
40 – где вы?
 И пятьдесят.
Мы пожить то ещё не успели!
И уж пенсия.
Шестьдесят!
Наши девушки в кофточках белых
Стали бабушками давно.
Ну а мы? Нам до бабок нет дела.
Нам бы бабок бумажных.
Вино.
И друзей. Многих мы потеряли.
Где теперь вы?  Отец где?
Где мать?
И топтались. Чего-то ждали.
И боялись мы прогадать.
И конечно мы прогадали.
Пролетело всё как тайфун.
Растащили всё и украли
Нам остался один чугун.
 И бывало нам в жизни туго
Тяжело. Невозможно. Не раз.
Но держались мы друг за друга.
И ты, Женя, держись за нас.
    Слушай музыку и аккуратно
Приходи на чугун к нам в сквер
Нам встречаться с тобой приятно
Мы с тебя ведь берём пример.
И сегодня – в седьмой десяток.
Ты вздохни глубоко и… Иди.
И пусть будет тебе достаток
И здоровье, удача в пути.
И на хлеб, на житьё что б хватало.
На сосиски и пиво попить.
Если вдуматься, прожил ты мало…
Жить тебе ещё с нами и жить!
И приходят к тебе пусть башли.
И товар твой берут нарасхват.
Будь здоров дорогой! И не кашляй!
Ты нам нужен. Ты нам как брат.

Иван Иванович Холодов.
              1941-2013.
Он пришёл к нам на первое мая
В наш уютный чугунный сквер.
Водки было тогда без края…
Тихий старенький пенсионер.
Невысокий, какой-то домашний
С удовольствием чокался, пил
Про ушедшее, про вчерашнее
Ностальгически говорил.
И мы слушали. Все не молоды.
Ну, постарше нас! Ну и что!
И назвался: "Иван я. Холодов."
И одёрнул своё пальто.
И я вспомнил всё тут же ясно
Сквозь прошедших годов туман,
Нашу молодость прекрасную
И тебя в ней, Иваныч, Иван.
Что мы делали? Пили, курили.
Под эстрадную шелуху.
Вдруг, однажды нас разбудили
Битлз, Роллингстонс, Анималз, Ху…
Неожиданно, мощно, понятно,
Не прибавить, не разделить
Всё конкретно, ритмично и внятно,
Без чего уже больше не жить.
Из далёкого Ленинграда
Неожиданная награда.
И компания "Phirsof and Cholodof"
Утоляла наш к музыке голод.
Было всё тогда под запретом
И почти невозможно достать
Ну, и секса, конечно, нету.
Есть у нас только Родина-мать.
А сейчас есть всё.
Полна чаша.
Но желаний тех, прежних уж нет.
И для нас вся та музыка наша
Как из прошлого грустный привет.
И везде, и в пути, на диване
Её слушаем. И легче жить.
Так что, так вот, спасибо Ваня!
За тебя мы не раз будем пить.
До свиданья Иван! И до встречи
На далёких небесных лугах.
Мы в печали. Но время всё лечит
И ты в памяти нашей и снах.
   
                Борис Улендеев.
                11 сентября 2013.