Серый стих

– Гнать, держать, бежать, обидеть, слышать, видеть и вертеть, и дышать, и ненавидеть, и зависеть, и терпеть.

I

Книги, тетради, буквы
Падали на линолеум,
Он угасал от звуков.
В небе висел лимон.

Время текло улиткой,
Палку посеял ноль.
Он потерял улыбку,
В небе висел лимон.

В койке кололись крошки,
Он засыпал не там.
Гнутые вилки, ложки.
Небо украла тьма.

Осень настала лисья,
Облако шло одно,
В небе кружились листья.
Он
не смотрел
в окно.

II

Каждый день он вставал с кровати,
Каждый день обрастал людьми,
И постлето листом кровавым
Отнимало немало мин.

Отвращение серой лужей
Наполняло его глаза,
Бог к нему через чур услужлив,
Но подарки его – зола.

Не гремят в горизонте взрывы,
Незнакома ему война,
Объективно живёт счастливо,
И висит облаков фота.

Не страдает от пыток страха,
Уважаем, красив, не глуп.
Он читает романы Сартра,
Устремляя сознанье вглубь.

Но от пресной будничной снасти,
Что преследует двадцать лет,
Ему хочется скинуть маски.
Ему хочется умереть.

Он теряется в крике Мунка,
Изнывает душа от мук,
Он оставленный мишка Умка
И разбившийся А. Камю.

Поглощает матрас-растяпа,
Простынь тянется к голове,
На постели лежит распятый
И охотится на овец.

Вот страница надежды куцей
Улетела из дневника.
Ему было безумно скучно.
Ему было
почти
никак.

III

У него развивалась тяжёлая скукомания,
И на самоубийство почти поднялась рука.
Он писал: "Дорогая судьба, (это между нами)
Ты прости за тоску, но, наверное, я дурак".

За стеной раздавалась соседская недоругань.
О, когда прекратиться эмоциональный мор?
Эта комната стала бесполой глухой подругой,
Эта комната стала ему роковой тюрьмой.

Бог способен все шарики махом сдунуть.
Почему же Творец не берёт эти мысли в толк?
Он лежал, из виска выливая на простынь думы.
Он лежал, не смотря в нависающий потолок.

IV

Когда всё есть, ничего не хочется,
Когда здоров, то больным завидуешь,
Когда дорога течёт без кочек,
Не дремлет Воланд с коварной свитою.

Когда от скуки летишь в депрессию,
Пречёрным видится красно солнышко,
Успех гниёт под противной плесенью,
А нежность плещется лишь на донышке.

Когда печален, то не шевелишься,
В страну кладёшься пододеяльную,
Унынье лезет в любые щели
Могила кажется идеалом.

Ах, как же радостно с онкологией!
Ах, как красиво белеют лысины!
Как манят пандусы дух пологие,
Как зорко светятся лица лисие!

Как сладко дремлют торчки с окурками!
Как горько плачут их люди близкие!
Как город дразнится переулками
И дарит главный заразный приз.

Как остро жизнь под прицелом любится!
Как кружит голову отторжение,
Как косо смотрят другие люди,
А кровь, как ягоды у женьшени.

Он так завидовал, так завидовал!
Вкус жизни жутко желал почувствовать,
Возвёл болезнь на трибуну идола,
Чтоб только не было страшно пусто.

V

Раз тревога, два тревога – будет самокушенье,
Раз укольчик, два укольчик – будет наркомания,
Раз больница, два больница – станет только хуже,
Раз ошибка, два ошибка – здравствуй, коммунальная.

VI

В комнате сизая тень дождевой погоды.
Мятные руки с лазурною сеткой вен.
Вот уж минуты, недели, декады, годы
Он не находит спасающий белый свет.

Тучи клубятся в безжалостной смольной выси,
Что перестала мерещиться голубой.
Он окончательно стал от иглы зависим.
Он приглушает саднящую в сердце боль.

В ложке кипит настоящее эксасчастье,
Он невесомит, парит, забывает грусть.
Кошки без дома боятся под дверью шастать.
Он отпускает тяжёлой обиды груз.

В грязной квартире валяются хлам и мусор,
Музыка громко ревёт и весь день гремит,
В гости приходит прекрасная фея муза,
Мягко целуя и стягивая ремни.

Все увлеченья и вкусы сошлись на zero,
Их заменяет дурманящий алый мак,
Будущий день ему кажется тёмно-серым,
И настаёт огорчение от ума.

VII

Валиум пьёт горстями,
Киснет вино и глаз.
Валит дымок из трубки,
Кисти немеют вновь.

День – дождевая слякоть,
Сабли летят из туч.
Тень доживает в мире,
Слабо дрожа без сил.

Гнутые ложки, руки,
Сонная тишина.
Муть посещает мысли,
Стон размыкает рот.

Радость давно забыта,
Белая пыль вокруг.
Градус опять повышен,
Тело гниёт внутри.

Мега большая жалость
Держит в своих тисках,
Некуда падать ниже.
Прежним не стать уже.

VIII

Глаза обесцветились как-то,
Бесцветные виснут обои.
Он с ними случайно слился,
Вода устаканилась вместо

Проблем и смешных трагедий.
Никто в его муки не верит,
Он сам безнадёжным считает
Себя. Он хоронит возможность.

И шанс запасной потерялся,
И повода нет излечиться.
Один поводок у болезни
Остался. Он крепко привязан.

И каждое зыбкое утро
Развозят мигрень и усталость,
Он видит себя безымянным,
Таким безымянным, как палец.

IX

Он вспоминал прошлое и задыхался от горечи.

Он понимал, что пора браться за голову и кончать утопать в депрессии, но ничто не могло интересовать его меньше окружающего мира. В то же время он не мог справиться с беспросветной печалью и гневом по поводу мирского несовершенства.

Казалось, что каждый убогий, жалкий день выпадали осадки в виде мёртвых птиц. Его угнетали эти падшие птицы. Его удручали уродливые дома. Ему претили дурацкие игры людей. Ему надоели разочарования во всём. Животные не проявляют искренность, чистоту и непосредственность, а подчиняются грубым инстинктам. Люди тоже. Он такой же человек.

Его убивало отсутствие эмпатии. Никто его не слышал и не понимал, а лишь интерпретировал ситуацию по-своему. Он тоже не мог увидеть мир глазами собеседника.

Ему были противны псевдоразвитие и псевдоэлитарность. Любые дела вызывали отвращение. Смысл тонул в чёрной пустоте земной суеты.

Ему осточертело слепящее, словно фара, солнце. Его тоска была несовместима с жизнью. В каждом подъезде валялись окурки и люди. Почему Холден Колфилд его не ловит? Дно уже совсем близко.

X

Нет. Он не умер и не замкнулся в своей депрессии. Он осознал, что темнота, какой бы густой и страшной она не казалась, иллюзорна. А ещё он осознал, что всё это время в небе по-прежнему висел лимон. Свет был. Он просто его не замечал.

Любовь помогла ему преодолеть тошноту и познакомиться с удивительной насыщенной жизнью. Любовь стала его маяком и полным абсолютом. Он доверился близким и впустил их в своё, некогда гнилое, сердце. Пропащих людей не бывает.

Смысл никогда не покидал его. Стоило лишь начать двигаться, как в груди загорелись искры интереса. Глаза вновь обрели цвет. Они смотрели на искусство. И он начал творить.

Со всеми порой случается превращение. И он не стал исключением. Он был слишком обычным человеком. Он жил в каждом из нас.