Ирония как спасительный обман 2

        У Лосева, в его античной эстетике мы находим по поводу иронии следующее: слова "ирония" и "ироник" нет ни в греческой поэзии до Аристофана, ни в греческой прозе до Платона. И далее приводятся различные толкования из антично-средневековых словарей ( то есть итоговые): "ирония - обман, насмешка"; "ирония - насмешка"; "иронизирующие - насмехающиеся"; "иронизирует - хитрит". Отсюда мы видим, что никаких особенно положительных отзывов ирония в древнем мире себе не приобрела, самое устойчивое её истолкование это обман.
      Но какой обман, ведь несомненно этого мало, сказать обман. И хитрость, и надувательство, и насмешка, и обман, в конце концов, могут к иронии никакого отношения не иметь, и осуществляться без всякой иронии. Но, быть может, какая-то из разновидностей обмана? Но никто этого не поясняет, не ищите, - каким именно должен быть обман, чтобы мы могли назвать его иронией.
      Действительно, Сократа легко назвать обманщиком, и называют кстати, и вовсе не за одну его иронию. Современные молодые головы додумываются до того, что Сократ вообще сам по себе - полный обманщик, он де каждый раз знает прекрасно куда ведёт, и только всех остальных морочит. И что тут на подобную "прозорливость" возразишь? Разве вот что - что говорящие так, сами стоят на софистических позициях, поскольку каждый раз, что будет дальше, знали исключительно софисты. В "Евтидеме" пока один из братьев третирует на все лады беззащитный ум Клиния, другой наклоняется к уху Сократа и шепчет - смотри, смотри, я в точности могу предсказать, что будет дальше. Но сам Сократ никогда ничего подобного не говорил! Предсказывать будущее - действие, которое напрямую к нашему вопросу не относится, Сократу помогает иногда даймоний, и то лишь в редчайших и исключительных случаях, а сам Сократ может иногда делать разумные прогнозы, но странно было бы, чтобы при его уме, они бы у него полностью отсутствовали. Нет, план и расписание какого-нибудь следующего поворота диалога - это удел софистов. И если для них не важно кто говорит, и что он отвечает - всё равно прокручивается заранее подготовленная схема, то почему бы и нет? Софистические диалоги - это искусная имитация диалогов, где подбираются, отыскиваются или ожидаются "нужные ключи" для "взлома", когда же нужных ключей долго нет - подойдут и отмычки.
      Но вкус современного читателя настолько непритязателен, что он не в состоянии отличить способность Сократа от способностей софистов. Ну как же, ведь и там, и там обман!
      И вот об этом нам как раз и стоит поговорить в русле нашей темы - о двух обманах: обмане (жульничестве софистов) и обмане - иронии Сократа.
      Последнюю нам столь трудно рассмотреть потому что субъект переносит её на себе и демонстрирует в удачных и неудачных случаях, к месту и не к месту, но главное, далеко не всегда именно там, откуда она первоначально исходит и исходила. Мы как бы видим "переносчика действия", но не само действие иронии, и она кажется нам непонятной, а следовательно, недалеко вообразить её и склонной к злому умыслу. Этой иллюзии "ироника" поддался даже Кьеркегор, считающий, что в иронии субъект впадает в тотальное отрицание. Но ничего подобного у Сократа мы не находим. Евтидем и Дионисодор - тотальные отрицатели, и они бы и реально стали тотальными, если бы вообще какая-нибудь хаотическая подвижность была в состоянии доводить себя до полной тотальности. В любом случае, "безобразные отрицатели" - софисты, никак не Сократ. И придвигать ироника вплотную к нигилисту скорее ошибочно, чем плодотворно.
      Единственно правдоподобной разгадкой нашей загадки была бы наверное такая: на самом деле дурачат и обманывают людей вот эти, так называемые "учителя мудрости" - софисты, ирония же Сократа - это только нечто вроде "долга", выплачиваемого им, нечто приблизительно похожее на "богу - богово, а кесарю - кесарево", это обман на обман - наступающий и защищающийся одновременно. Пока люди видят обман в иронике и его иронии, они целиком проглядывают гораздо более зловещий обман в софисте. А если и не проглядывают, то никогда с него не начинают, чтобы правильно понять и объяснить иронию Сократа. И это досадно. Жулика ищут не в том, кто шапку украл. А следовало бы сказать: ирония - это правдивый обман, это зеркальный обман, возвратный обман, и в конечном итоге, спасающий обман, а не губительный, как у софистов.

      Алексей Фёдорович Лосев писал: Ирония - сложная эстетическая категория". Кто бы стал спорить? Тем более, что это уже хорошо видно по той ситуации, из которой мы её недавно выводили. В такой ситуации субъект внутренне свободен от чужеродной позиции, однако внешне или формально обязан подчиниться ей, так как не находит возможностей и условий для полного и самоочевидного раскрытия правды и истины. И вот он уже между двух огней. Он "свободен от", то есть владеет отрицательной свободой, но не свободен "как", то есть не свободен в положительном смысле. Поэтому он как бунтует, так и подчиняется правилам игры, как смеётся, так и плачет - и в весёлой иронии и в горькой одновременно. Все же остальные "понятия" и "определения" иронии столь не глубоки и столь плоски, что не в состоянии разглядеть этот "смех сквозь слёзы".

       Значит шли-шли мы с вами, шли-шли и дошли: до субъекта, до точки, до ручки. До того состояния в нём, когда он чувствует себя словно в жерновах и его, как муку мелют, да на чужую мельницу. Вот тогда то, она ирония, в нём и просыпается, знакомая нам - согласная на всё вроде бы, что от неё хотят, а сама как крапива жгучая, язвящая.
     "Интеллектуальная игра?" - конечно, интеллектуальная игра, без тонкости ума и наблюдения тут не обойтись, но не одна лишь умственная забава она только, не просто ребус или кроссворд, не праздное времяпровождения праздных, как думают "нормальные люди", а наверное "свидетельство" - той свободы человеческой, что зависла между небом и землёй.
     Смело может идти вперёд герой, не обращая внимания на крики или протесты окружающих, он совершает правое дело и утверждает тем самым положительную свободу, он - единица этого правого дела, воплощённый позыв, бросок, скачок - к новому. Против того, чему ироник отдаёт свою иронию, герой выступает прямо, открыто, герой не в других обстоятельствах, в тех же самых, но призвание у него иное - прогореть на фоне, пропалить дырку, дыру в залежалом и устоявшемся человеческом общежитии, чтобы в эту дыру вслед за ним можно было бы смотреть, подглядывать на иной мир, а то и ухнуть в эту дыру, если повезёт с головой. Но и такому герою может быть присуща ирония, ведь время от времени и такой герой останавливается, оглядывается вокруг, чай не терминатор он и тоже из жил и костей, и тоже "не всегда может, что хочет", например, сказать важное слово, которое оказывается порой трудней исполнить, чем совершить 12 подвигов Геракла. Так что ирония и там настигает его, окутывая ясный разум своими несколько дымными парами. В определённом смысле и Сократ - герой, до истинно героического Сократу пол-шага, это видно потому как он воевал - не зная страха, не ведая усталости, но Сократ не направлен и не призван в конечном счёте к этому. Сократ чересчур обширен в своих универсальных способностях, чтобы ощутить себя пламенным дерзновением чего-то исключительно одного. Когда мы заглядываем в его внутренний мир, то видим по признаниям самого Сократа несколько колеблющуюся личность - а не следовало ли стать мне музыкантом? - вслух думает Сократ и это после того, как такая великая, такая сократическая жизнь уже прожита. Призвание Сократа само по себе не геройство, хотя геройство - одна из составляющих его призвания. Ведь как Ницше говорил: есть герои, есть сатиры, а есть боги. И там, где действует герой, нет по существу мира, он только строится, там где действует сатир, считай пол-мира и только если перед нами бог, тогда это весь мир. Ещё современники Сократа (Алкивиад) относили его к сатирам, к тем, кто "застрял" на лестнице между героями и богами, тем, кто выше всякого человеческого разумения однозначно, и геройского в том числе, однако и с божественной сущностью целиком не слился. Как сатиру не иметь иронии? Ходишь по земле, а голова в небе, и высоко, и далеко видать, и глубоко прежде всего. Так что бормотания сатира в каком-то смысле и не обман, а такое вот пред-судилище, такие вот какие-то зеркала, где каждый по желанию мог бы увидеть свою козлиную бороду. И софистам досталось. Им досталось не на пирах и при возлежаниях и беседах, им досталось в истории, куда целиком была обращена вся ирония Сократа - ко времени, которое свершит и рассудит.
      
       Можем ли мы в соответствие с этим теперь сказать, что ирония это привилегия сатиров по преимуществу? Пожалуй можем, если только будем хорошенько понимать и кто такие и каковы сатиры сами, видеть о ком мы говорим. Ведь вовсе не понятия обхватывают лучше и сильнее, и вернее нашу жизнь, но мифические образы и символы, которые однако же выставляют нам и крайние требования - быть динамичными и смысловыми образами. Поэтому пунктир: Сократ - сатир - ирония, эта тропинка среди непроходимого леса "житейских наблюдений" и эстетствующих категорий, считай практически единственная тропинка, безбоязненно проводящая путника через лес иронии. Сократ тут как подсказка, мифы как присказка. А голова наша на плечах для того, чтобы помнить - многие обманы волшебны и зачаровывают или сами зачарованы, потому "насмешка" и "обман" иронии могут быть сказочными принцами и принцессами, превратившимися в лягушек и жаб.