Лорд Байрон. Любовь и смерть

               

Я охранял тебя  в безрадостные годы,      
Когда жестокий враг был возле наших стен,
Я был готов отдать жизнь за твою свободу
Иль, уступив врагу, делить с тобою плен. 

Я не жалел себя, когда среди тумана
Разбитый наш корабль на острый риф набрел
И, бросившись за борт в пучину океана,
Сумел тебя спасти в неразберихе волн.   

Когда от хвори злой твои смыкались очи,
Ты страшно мучилась у жизни на краю,
Я около тебя сидел все дни и ночи
И бога умолял, чтоб жизнь забрал мою.   

Землетрясенье шло, в котором гибли люди,
Друг другу не сказав последнего «прости»,
В безумном хаосе, в сплошном крушеньи судеб
Я не щадил себя и смог тебя спасти.

Я помнил о тебе в любом мгновеньи жизни
И вижу, с прошлых лет стирая лишний грим,
Что думал о тебе и днесь, и даже присно,
И жил, и умирал лишь с именем твоим.

Ты не ответила таким же пылким чувством
На преданность, что я принес к твоим ногам.
Да, больно было мне, мучительно и грустно,
Но, если позовешь, я снова все отдам.

Пусть спросит меня бог в прихожей того света,
Как я бы прожил жизнь, коль снова стал бы жив
И вновь моя любовь осталась без ответа –
Я повторил бы жизнь, тебя не разлюбив! 

Текст оригинала.
George Gordon Byron
Love And Death


I watched thee when the foe was at our side,
Ready to strike at him – or thee and me
Were safety hopeless – rather than divide
Aught with one loved save love and liberty.

I watched thee on the breakers where a rock
Received our prow and all was storm and fear,
And bade thee cling to me through every shock;
This arm would be thy bark, or breast thy bier.

I watched thee when the fever glazed thine eyes,
Yielding my couch and stretched me on the ground,
When overworn with watching ne’er to rise
From thence if thou and early grave hadst found.

The earthquake came, and rocked the quivering wall,
And men and nature reeled as if with wine.
Whom did I seek around the tottering hall?
For thee. Whose safety first prove for? Thine.

And when convulsive throes denied my breath
The faintest utterance to my fading thought,
To thee – to thee – e’en in the gasp of death
My spirit turned, oh! oftener than it ought.

Thus much and more; and yet thou lovs’t me not,
And never wilt! Love dwells not in our will
Nor can I blame thee, though it be my lot
To strongly, wrongly, vainly love thee still.