Борис Пастернак. Поэма о ближнем

(Наброски к фантазии)

              I

Во все продолженье рассказа голос –
Был слушатель холост, рассказчик – женат,
Как шляпа бегущего берегом к молу,
      Мелькал и мелькал,
      И под треск камелька
      Взвивался канат
      У купален.
И прядало горе, и гребни вскипали –
Был слушатель холост, рассказчик – женат.

И часто рассказом, – был слушатель холост,
Рассказчик женат; мелькающий голос,
Как шляпа бегущего молом, из глаз
Скрывался – сбивало – и в черные бреши
Летевших громад, гляделась помешанным
Осанна без края и пенилась, пела и жглась.

      Как будто обили черным сукном
      Соборные своды, и только в одном
      Углу разметались могучей мечты
      Бушующие светоносно листы.

Как будто на море, на бурный завет,
На Библию гибели пенистый свет
Свергался, и били псалмами листы,
И строки кипели, дышали киты.

И небо рыдало над морем, на той
Странице развернутой, где за шестой
Печатью седьмую печать сломив,
Вся соль его славит, кипя, Суламифь.

И молом такого-то моря (прибой
Впотьмах городил баррикаду повстанца)
Бежал этот голос, ужасный, как бой
Часов на далекой спасательной станции.

Был слушатель холост, был голос – была
Вся бытность разрыта, вся вечность, – рассеянный,
Осклабясь во все лицо, как скала,
И мокрый от слез, как маска бассейная,
       Он думал:  «Мой бог!
            Где же был ране
                Этот клубок
            Нагнанных братом рыданий?
                Разве и я
            Горечи великолепий,
                В чаши края
       Сердцем впиваяся, не' пил?
            Как же без слез,
       Как же без ропота, молча
            Жжение снес
       Ропота, слез я и желчи?
Или мой дух, как молитвенник,
Лютых не слыша ран,
К самому краю выдвинут
Черной доски лютеран,
Служит им скорбью настольной,
Справочником – и с тем
Жизнь засолила больно
Тело моих поэм?»

             II

             1

Я тоже любил. И за архипелаг
Жасминовых брызг, на брезгу, меж другими,
В поля, где впотьмах еще, перепела
Пылали, как горла в ангине,
       Я ангела имя ночное врезал,
       И в ландыша жар погружались глаза.
       . . . . . . . . . . . . . . . . . .
            Как скряги рука
            В волоса сундука,
       В белокурые тысячи английских ги'ней.

              2

Земля пробуждалась, как Ганг
. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .
   . . . . . . . . . . . . .
    . . . . . . . . . . . . . . .
    . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .

               3

. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .
Не я ли об этом же – о спящих песках,
       Как о сном утомленных детях,
Шептал каштанам, и стучало в висках,
       И не знал я, куда мне деть их,
И сравнивал с мелью спокойствия хмель,
С песчаной косой, наглотавшейся чалений
И тины носившихся морем недель...
       Что часто казалось, ушей нет,
       В мире такая затишь!
       Затишь кораблекрушенья, –
       Часто казалось, спятишь.

Тучи, как цирка развалины,
Нагреты. Размозжено
О гроты оглохшее дно.
И чавкают сыто скважины
Рубцами волны расквашенной.

       Пастбищем миль ума'ленный,
       Ты закрываешь глаза;
            Как штиль плодоносен!
       Как наливается тишь!
Гнется в плодах спелый залив,
Олово с солью!
Волны, как ветви. Жаркая осень.
Шелест налившихся слив.
Олово с солью!
Клонит ко сну чельные капли полудня.
Спится теплу.
Господи боже мой! Где у тебя, непробудный,
В этой юдоли
Можно уснуть?

                -------

       Площадь сенная,
       Голуби, блуд.
       Красный цыган-конокрад,
       Смоль борода, у палатки
Давится алчным распалом
Заполыхавшего сена.
       Без треска и шипу
             Сено плоится.
Слова не молвя,
       Сонная смотрит толпа,
Как заедает ржаною горбушкой,
             Пальцы в солонку,
       Пышный огонь он.
                – Без треска
             Корчится сено, –
       Как с бороды отрясает
             Крошки и тленье.
Тянутся низко лабазы.
             Bаги и гири.
             Пыль и мякина.
Лязга не слышно
             Идущих мимо вагонов.
                То полевою
Мышью потянет, то ветер
             Из винокурни ударит
                Жаркой изжогой,
       То мостовая
Плоско запреет конюшней,
       Краской, овсом и мочою.

                -------

Ты открываешь глаза.
       Тощ молочай.
Прыщет песчинками чибис.
       Ящерица, невзначай.
Пенно лущится крошево зыби
                B грудках хряща.
       Здесь так глубоко'.
               Так легко захлебнуться.
Плеск этот, плеск этот, плеск...
               Словно лакает скала;
                Словно  блюдце
                Глубь с ободком.

Зыбь.
Жара.
Колосится зной,
Печет,
Течет в три ручья.
B топке
Индига
Солонеет огонь.
К дохлой
       Пробке
                Присохла
                Вонь.
И, как в ушах водолаза,
B рослых вода'х – балласт
Гру'зимых гулов; – фраза
Зыби: музыка, муза.
                Не даст. Не предаст. Не даст.
Тускнеет, трескаясь,
       Рыбья икра.
День был резкий,
       Марбург, жара,
По вечерам, как перья дрофе,
Городу шли озаренья кафе,
И низко, жар-птицей, пожар в погреба
Бросая, летела садами судьба,
       Струей раскаленного никеля
                Слепящий кофе стекал,
А в зарослях парковых глаз хоть выколи,
       Но парк бокал озарял
Луной, леденевшей в бокале,
И клумбы в шарах умолкали.
. . . . . . . . . . . . . .


Февраль 1917
Тихие Горы



      ------

Иллюстрация: Леонид Пастернак. Портрет Бориса Пастернака.
1910