Продолжение цитадель антуана мустафа ганижев

/ПРОДОЛЖЕНИЕ/ ЦИТАДЕЛЬ АНТУАНА  Мустафа Ганижев
Одним глазом злодей понял брата,
Барские сладострастья  с кухаркой.
Очень и не стыдился в то Жанна,
Только поделиться  была цель  с яркой.
   
Ирин тихо угождала братьям,
Она преступнее, чем вчера;
Но к счастью взорвавшимся  ослам,
Тут злодею  мудрость станет мера.

Бог сжалился, всему свое место,
Мораль в чести и в мире вечна;
Братья за нравы по жизни на сто,
Природа мать – жизнь, что помечена!

Свободу ищет  тот, кто потерял, 
У которого ее отняли.
Тоска по ней причина не жить, смял
От несправедливости – спин гнули.

Человек строил свои города,
Называя их как душа велит.
А Антуан видел мир во благо,
Всем одна радость, что душа стеллит.

Не дай Бог, милостыню просит,
Не доводись друг смотреть снизу!
Одежку всякую – чекмень сносит,
Вилять хвостом, кому подлизу…

Поползут голодные скелеты,
По дворам и по вымершим краям;
Легкие халдейские стилеты,
Сажали в столбы их в развес мешкам.

Вот человеческий дух спасенный,
В уездном  стане, в мире голодном;
Да кто воздвигал свой страх нагнанный,
Запивая кровь  в желудке  сухом.

Весь свет разумный помог  лукавить,
Бедность истины просто посмело  –
Могучим  чувством страх народить,
Хоть взлет разума – восторг от пыла.

Это, как новый уровень бытия,
Чтобы жить разумным, что более;
Где Космос один –  формула житья,
Мир человека  с  частицы  доле.

                36


Шла страшная война в бренном мире,
Всюду фашисты нагло зверели,
Мир Антуана  с ангелом  в небе,
Что призывный  набат  души грели. 

Он предстает иконным символом,
Он фигура колоссальных культур;
Там с чувством скорби, с живым подливом,
Стали бы верить в мир бренных фактур.

Об этом думал старый историк,
Как он встал утром, вышел из дома;
И только завиднелось  во вторник –
Жанн  направился до загона.

Старец шел  навстречу по дорожке,
При смуглоте рассветного неба;
Через  моховых полян по ножке – 
Мимо нивы золотого хлеба.

В памяти Жанна был ночной тот сон,
Прошлое – начало истории;
О ночной ходьбе за дикий кулон,
По «Еммауса тропе» в Иерусалим.

Раз явился Жанн не с призраком,
Он потянул ладони и ноги;
И раны свежие, и кровь сгусток,
Не дух, а явно плоть, что на кости.

За сумасшедших считал их Жанн,
Ведь они приняли его за Иисуса;
Стоило слов сказать, как порезом  сон,
Чтобы принести еду любого вкуса.

Утром, вот они – простолюдины,
Готовые все принять на веру;
Для них, как в старину все подлинны,
Будто Луна свидетель был в меру.

Вот, они с ночь, готовые убить,
Утром могли ходить на исповедь –
Всегда можно лицо и руки мыть,
Жанн – не Лука не улетит ведь.

Какая мука и страх жить в мире,
Где все любят, а он не мог любить;
Висел на дереве всюду горе,
Там ступив на землю душу губить.

                37



Наложение руки.  Мурону
Было не к месту из-за прошлого;
Он Жанну был друг, потеря с крону,
Где адских стай над душой погибшего.

Отец  Мурона  разум терял тихо,
 В нем усмешка и отрицание –
Избежать грешной смерти налицо,
За шелковый мир и  везение.

«Так умирай, хочешь, договорись,
Когда южное небо на исход!
Уронив голову на грудь – молись!»
Мурон,  друг Жанна ушел сам в расход.
   
Мурон получил вдруг все с призраком,
Будто не распутница  Магдалина;
С богиней  Астарты в руке с оком,
С маленьким ртом вкушать с кустов  малина.

«Прощай Мурон!» - сказал Жанн, как святой,
«Не будь ты в царстве душ не в отчете,
Жизнь прожита за флейту на настрой,
Где бы запели  все петухи  вместе».

Давно стоит у изголовья,
Свой памятник Мурону из дерева;
Читать и слышать, лишь  малословье,
Еще ветер дул сказать – здорово!

Все это в замке Антуана, как сон,
Оставлял для мира свою маску;
Ушедший на гору был грешной Мурон –
Оставил наследство на суд в тряску.

Кто распознает в своем маске маску,
Чтобы продолжить  казаться с трусцой;
Строгий червь  зависал комом с блеску,
Где стыд бежал по коже бусинцей.

Кому нужен Мурон, его зеркало?
Он всегда чужой с отражения.
Кому слов  о нем в душу залегло,
Душа свята, суть  вдохновения.

Лица, лица, одна из них сказка,
Вытер глаза, влажные от слез;
Сквозь фимиам дымок курит маска,
Битком набито зал, гудел не раз.

                38



Там, каждый нес свой вздор, глотая водку,
Почитая маску с нуждой позарез;
Ругая своих  монстров в заметку,
Какой начальник, важный  – имел  вес!

Жанну он знаком и всем он знаком,
Только маска распалялся без сил;
Стараясь, стать иным, снова быть тем,
Как свое лицо, чтобы  читать бил.

Бездарный способ – опьянения,
Лицо с верой не могло б напиться;
Напилась маска – заблуждения,
Больным и пьяным, кому присниться.

Напился Жанн до бесчувствия,
«Будешь, лишь похож на маску,
Чтобы разрушить Цитадель счастья».
Людям строил Антуан, как сказку.

Пожалуй,  Жанн стер тем свое имя,
Семью, друга и знакомство даже;
Но навсегда он готов брать в темя,
Принять смертельную дозу яда.
 
Конечно маска – это посредник,
Какой он в ней найдется типом;
Надежда на Бога быть праведник,
Ничто не изменить  в смысле глупом.
Будь маска, ласковым ловеласом.

Напротив была бы случай страдать,
От той злокачественной давности;
В результате – одна из сцен мог дать,
Трещин от насилия на части.

Чьи страхи вольются в судороги,
Что герой, Жанн  не ждал спектакль;
Как протест против всей дороги,
Чувственные конвульсии в кокиль.

Если этот сон был бы изящен,
А вымысел, выдуманная мерзость;
Кому маска будет, с чем подвешен,
Лучший способ, пойти на дерзость,
Тем самым сорвать маску – личность!


                39





Когда все довольны в масках своих,
Их доброта будь преступник;
К чему она может привести их,
С выходом стоногих червей, что в миг. 

Любое самолюбие взыграет,
Когда у маски сердце ковырнут;
Стоит Жанну захотеть, что  спрыгнет
На помост, хотя  в дуэль  приведут.

Тут увидит ли герой, коль он никто?
Ему пришлось  отдать немало сил,
Чтобы быть кем-то, кидать жребий во что,
Там преобразиться он, не быть хил.

Меж  тем  быть старым и одиноким,
От одиночества  бегут адом,
Желая от суеты стать благим,
Жаждать в одиночестве с Богом.

В таком случае не нужна маска,
У того и душа обнажена;
Как свет разлился по небу броска,
Так у человека  она грешна.

Когда разлитый свет не доходит,
Темнолицый мир заволок  на зло;
К сближению он совсем разводит,
Что не посмотреть на розовое небо.   

Маска Жанна, кажись злым духом,
Из далекой враждебной стороны;
Тут вспомнить боль о злыдне глухом,
Как в сказке о короле против сатаны.

Он снял маску, смысл клейкий состав,
И взглянул на скопище пиявок;
Как-то кажись реально для подстав,
Считать  маску дареный  ноготок.

Маска была под родной облик,
Подумает, другая не нужна;
Отбивая пороги, как маклак,*
Вернется герой к себе, как важно.

До тех пор пока он воображал,
За обращенные все взгляды;
Жанн боялся своей тени, стяжал,
Что стоило быть ближе истины.                Маклак* -  торговец
 
                40



Жанн подошел к лавке заплатить,
Тут сердце заколотилось в упор;
Маска тяжелела, начала сползать,
Полились слезы, чтобы не знать вздор.
 
От стыда маска не могла краснеть,
От страха, что все узнают правду;
Ноги дрожали, могли духу прозреть,
Жалкая маска по миру в аду!!

             Вторая  часть

Люди закрывают окна души,
Маской из плоти и прячут разом;
Обитающие под ней пиявки,
Где мир был соткан  с таким же  мазом.

С потерей лица Жанн  приблизился,
К не нарисованному миру;
Он – герой чувством испытывался,
С чувством злобы на мир, что без веры.

Маска неподвижна, в чем разница,
Что сказано  слово немилое –
И до ужаса в лице мертвеца,
Румянено оно  под живое.   

Уж, странная штука, это лицо,
Кто о нем не думал и не замер,
Как только его не стали   пыльца,
От цветка оторвался весь мир.

Каждый имеет ли право на любовь,
Того, кто любит безмерно мастер?
Хоть двоится в грешной  орлянке вновь,
Как дружок погреет руки в костер.

Маска нужна в жертве, топать траву,
А личина насильнику топить суть;
Надет он маской, скрыться от людей,
Чтобы скрывать всегда грешную муть.

Маска далась людям  игрой из игр,
Лишь одни сюрпризы ждать от лица;
В ней человек злой бывает, как  тигр,
Это способ  скрываться  без  конца.

Стирал  ли лицо, как стирал душу:
Вор, священник, палач, чиновник,
Все он – Мурон друг Жанна быть в гущу,
Маска всем нужна не стать виновник.

                41

Маска скроет облик человека,
Что укрепляет  связь лица с сердцем;
Дает волю совести гулять в века,
Без чести смерда, с тем оружием.

Маска друзей  Мурона и Жанна,
Остался она людям  в  наследство;
Ремесло  с грехом нажита  рана,
Как наследство с остатком без родства.

От всего люди  –  одинокие,
Становятся  все беззащитные,
Не разумные,  совсем нагие –
Бесом  все охватываемые. 

Не найдется ни один маскарад,
Где кто готов бы обнажить лицо;
Хотя одежду стащить там  кто рад,
Не снимая золотое  кольцо.

На кого смотреть – лица не нужно,
Поскольку  у  тех, кто смотрит, нет лиц;
Фальшью прикрываться им не тошно,
Их лица похожи,  есть ягодиц.

Люди, погрязшие в мире своем,
Адепты власти и выгоды;
Все спрятали под мещерой в заем,
С показной  роскошью, как моды.

Козлиной  вонью  гниль у них в груди,
Как  точнее мог бы  выразиться;
С нравом устои в конце позади,
В повапленных гробах* видятся.

Везде сомненье и брожение –
Безумный мир – поклеп вере истинной;
Хождение по мукам –  тление,
Хотя вернуться все к правде вечной.

В душах мрак, а в телах растление,
Хоть бы по природе ровнялись!
Мигает  мир, всем извращение,
Где люд из пчелы на сладость вились.

Мир не очищается от плевел,
Погряз людской рассудок, все погряз!
Не то, что пророс, где злак загорел,
Это говорят:  конец свету раз!

                42



Кому не сниться в тихую ночь,
Кого тянет вдаль, буйное море;
Свои кони отгони прочь,
Не волнует  всех, не зная горе.

Неужели цениться эта жизнь,
Где шум и гул долетает извне?
Стоит ли взглянуть прямо на болезнь,
Где проще в поте лица, как во сне?

Как во сне снуют на солнцепеке,
Забыв нрав и веру, чтобы успеть;
Успеть  родиться, зачать на стыке,
Как время бежит, чтобы грязь достать.

А безумный мир рядиться, как дочь            
Ушло время, просидеть над печкой;
Сынок не оглянется,  уйдя прочь,
Хоть путь тернист  могильно  с корячкой.

И все же вперед, коль время зовет,
На ухо наступил людям  медведь;
Ослепились  все, забыли свой род,
Как шел гунн, и монгол, не знать запрет.
……………………………………………………………………
На вернисаже картина важная,
Ей дадут видимо верхняя цена;
Там шедевр – платят  за ночь брачную,
За право видеть своего гена.

А рядом, чей друг топиться мошкой,
И лодка  ему  не на месте;
Часто оглянешься взлет букашкой,
А помощь приспеть бедлам в тесте.

Уходит время, как движение,
Так, не боясь вечности, а смерти;
Уйдет  странник, забыв сомнение,
Коль вечность близка в скоротечности.

У всех счастье в том, как не запоздать,
Хотя минута одна до судьбы;
Приходил бы братство, где сострадать,
Совсем  немного  чуть-чуть  подождать.

Для согласия в защите каждого,
Нужно было в каждом нечто от всех;
Это нечто – разум  для каждого,
Всего не знать, легко дается  смех.

                43



Образ верности, молчать под пыткой,
Исходит от пера  гимн свободы;
А кто не любит в сердце пульс четкий?
Все же совесть сильней от природы.

Куча камней и груда кирпичей,
Одно и то же для творения;
Коль труд  во благо для света очей,
Жизнь для красивого  движения.

Родина Антуану была мила,
Она дышала под пятою врага;
Сыны умирали, взывала волна,
И за отчизну подымалась рука.

Быть сыном для своего народа,
Без печати Каина на лбу;
Не торгуясь совестью всего рода,
Кто мог прожить себе по праву.

Антуан жил за  страну и народ,
Не становясь на место пьедестал;
В дни торжества, не сказав вперед,
Свой мир и счастье Родине  отдал.

Сыновьи долг всей родины милой,
Он выполнял на  небе без  риска;
Летал он за Францию родной,
Над пустыней, над морем  без  плеска. 

Он находил сил родине служить,
Что живое сердце сгорало;
С ним мысль возникни отцов дорожить,
На благо Отчизне в труде  начало.    

Слагая всем песню, что в примете,
Кто с проворством вел народ вперед!
Дороги осветит сын на взлете,
Чтобы Родине дать верный ход.

По воле судьбы трудности пройдут,
На пути мира, стоя бок о бок;
За Францию свою мир все найдут,
В надежде строит Цитадель впрок.

Храмовая  судьба: жить и умирать,
И будет  радость, и будет успех;
За счастье людей родство познать,
Резво оседлал он, свой конь наспех.    

                44



Во славу мира Богом сказано,
Для  родины живет  человек.
Звездой путеводной гореть в окно,
Для Антуана  с века  навек. 

Храм был построен, где нет  имидж,
Чтобы там давали всем по стулья;
Мир Паскаля служил для игр в бридж,
Осудив сделки  сального жулья.

Дите  играл под гигантом серым,
Что тополем вздымалась  ввысь к облакам;
Антуан прилег в тени не первым,
С землей  роднясь тихо по всем меркам.

Ветру  щекотать   девочку  кроху,
Она как раз подзывалась на ухо;
Там детки разные в игре муху,
Посылали улыбки родным тихо.

Лучший храм достался  всем смелым,
Вокруг, весь мир одна благодать;
Дать волю крыльям онемелым,
Так подойдет вся совесть и знать.

Тут и рай за сердце Антуана,
Такая страсть от земного тела;
И ветер погнал корабль без крена,
Спешат быстрее, с вестью призвала.    

Там столик под дерево в тени:
«Налейте коньяк иль кофе пейте!
Там в раю господа быть одни,
Пока и не пробьет час,  курите!»

Там рай меняют на насилие,
Ключ от дома  бросают в море.
Глухие волны за всесилие,
Ложа корабль на крен не по воле.

А рыцари в плащах – дети козла,
Не золото им мнится до толя.
Убить человека, плюнь же осла,
Бросали варвары трупы в поле!

Кому нужен миф о Кадыре*,
В безмолвии стемневшей ночи;
Неспешным шагом мытаря –
Обходят стоянку племени.
                Абдул-Кадр*- ливийский повстанческий вождь…
                45



Он народу был старец-слуга,
И до скончания преверных лет;
Не как начальник  Света круга,
Скорее Абад-Кадыр весь  брат,
Что лихо бился он за Свободу.

От него пахло кожей, сыром,
Ночная птица, как планета-звезда;
Тихие беседы за чаем,
Каид (Кади)  был им, как, планета-правда.               

Ночной дозор – алжирская знать,
Схожа она на слезы ребенка,
Каид встает там за благодать,
Одним  пальцем касаясь, где кромка.

Гладит его лоб, улыбкой брать,
Поднимая голову тихонько;
Безмолвно смотрит от слез в глаза,
Абад-Кадыр слушал ребенка.

С верой душа у старика горит,
Чтобы мальчик был воином Бога;
С выразительностью лицо смерит,
Огромна сила, хоть жизнь строга.

Каид наклонился над ребенком,
С побледневшим  лицом, словно вечность;
Будто и он укрылся с цыплёнком –
Как жизнь не бывает  и ничтожна.

Старик защитник всех бесправных,
Как солнце, ветер и радость в глазу,
Он символ борьбы у правоверных,
О, вера, дорожит честь за слезу!

Проблеск будет  в глубине пути,
Видя в человеке человека,
Но чего не хватает  уйти,
Из вражьего плена нет побега.

Шесть миллионов замученных душ*,
В застенках немецких лагерей.
Двадцать тысяч выколотых глаз в свищ,
Все за милость христианства скорей.

Жизнь без дела  мыльная пузырь,
Важно, человек с делом был живой.
Не бросая с одежки газырь,
А  без красоты человек  пустой.
                душ*- шесть миллион евреев замученных фашистами
                46


Дела порождает мучеников,
Кому дорого шумы лист дерева.
Что такое дело без языков?
И какой язык без дела мира?

Людям нужна мирская почта,
Это есть божественная связь;
Что связь была кораблю мечта,
Молитвой красна людям весь бязь.

Вера обогащает душу,
Каторжник, геолог-разведчик –
Вонзает лопату, как в гущу.
Делая одно и то же в шик.

Для первого действия отупляет,
А второго воодушевляет;
И у людей язык разный – влияет,
О смысл и дел разный люд – гадает.

За солнце золотая гладь и рябь,
Спокойный мир глазел в сто блестки.
Там у речки остались на все пядь,
Стоять родные от блудного песта.

Какую идею можно назвать своим,
Кроме той, что возвышает гориллы?
Для Антуана нацизм был скверным двоим:
Нацизм и коммунизм – в мощи Аттилы.

Возможно в небывалости зверя,
Но, как Аттилу сравнить со святым.
Выбор между добром и злом  меря,
Совестью и дубом исполином.
 
Стать человеком  в лике светлой,
Решение, принятое   Богом;
А не ради логики хлеб святой,
И что делиться с ближним пирогом.

Был бы поступок, коли животворящ,
Чтоб сказался сердцу знамением.
Свидетельством веры всем он  сведущ,
Родиться человеком с рвением.

Истинная вера с высоким нравом,
Потому жертва человеку нужна,
Поступок не ради славы стал правом,
Душить свободу ради выгод ложно.

                47



Без причины  поступок  умерят,
Как нет действия ради действия;
Каторжник и геолог, как вершат –
Один – действие, другой – поступок.

Царь Византии ослеплял пленных,
А врач Гиппократ лечил всех больных.
Теперь,  далеки мы от стран дальних,
К тому мир нраву стал из холодных.

Каждый жил бы по-своему дрых бы,
Словно домашний скот на подстилке.
Ради чего людям воевать бы,
Они несли бы все дары  Милке.

Ради хлеба? Он  у них есть всегда,
Ради свободы? Они свободны.
Люди утонули в свободе? Да!
А бездушные  богачи  скверны.

У людей, чтобы души воскресли,
Что нужно, хоть все им известно?
Кому нужны идеи и мысли,
При  демократии жить нечестно.

Всюду один гоп, топ, собачий лоб,
Спад нрава, разборки и мести,
Везде бездушье, злоба и озноб,
Пустых слов, законы для лести.

Место того, что создать ткань внутри,
Своей студенистой массы, как нить.
Обрести  двух праздника впереди,
Иметь  лианы, чтобы канаты вить?

Забыли  дни, сеять и собирать,
Сбор винограда, первого снопа.
Где дни поминания всем сказать?
Где связь времени стаять у  гроба?
 
О, люди! Сбросьте  больную  шкуру!
Помните, кто радел за всю веру!
Помните отцов вашей свободы!
Где долг ваш перед совестью в меру.

Антуан  был пленённый   враньем,
Без застольных  песен  в столовой.
Он не похожий с тем буйным днем,
Вкупе с той жизнью естественной.

                48



Его ласковая земля  для людей,
Для зелени из неба  шли дожди.
Молчание солнце против ветвей,
Свобода к одиночеству кстати.

Он умел быть один всегда в толпе,
И окунался в ней, словно в раю.
Радуясь миру, сидя на коне,
Хоть лишился неба и берлоги.

Сент-Экзюпери любил вымерять
Себя с процессами развития,
Происходящие в природе – понять,
Став деревом  сбору гарантия;
Из почвы, пытаясь, расти к небу.

Он верил в том, что истина проста,
Упрощается  связь человека с жизнью.
Удаляя все лишнее часто,
И ища прямых путей с болезнью.

Посадил дерево и вырос лес,
Истина – жизнь – это есть истина.
«Мы чуть не погибли от разума,
Лишаясь сути разом» -  сластена.

И чья пора вернуться к сущности,
Обглодав с разумом и эгоизм.
Без удачи ищут путь в бытности,
Ее выкапывают с колодцем.

Антуан ценил труд садовника,
Как любой труд. Он сражался браво,
Как крестьянин, сидящий у родника –
Был выходящий в поле, что влево.

Истина находит в действии,
И сама истина действенна.
Благо другим стал в следствии,
Когда гуманность социальна.

Вот почему для гуманиста,
Не существовали проблемы –
Связь мысли и действия с листа,
Взаимная связь не с дилеммы.

Хотя для мыслящих людей тут,
Это имел мучительный выбор.
Точнее для умников за муть,
Интеллигенция знала  свой забор.

                49


Современная жизнь  утратил смысл,
Как, никогда, убитый прагматизмом:
Труды и  телефонный промысел,
Компьютер  с  анти сенсуализмом…

Электронная цивилизация –
Дела невыносимые для души.
Жулики, торгаши и полиция,
Все смешалось взятка, грех по уши.

Мафиозный глобализм воцарил,
Мир, осененный мыслью Паскаля.
Сент-Экзюпери всю душу дарил,
Бичуя общество: страха, раскола,
Ведь гидра на толпу зубоскалил.

Жизнь толпы, где повседневный труд:
Трудности, опасности в ремесле,
Где бытье человечества – суд,
Делал смертных гуманней, веселей.

Жизнь в самолете – это для риска,
Предел возможности для летчика.
Возможности духа и без визга,
Он есть разбивка для разметчика.

От будущего встает свой вопрос,
О назначении человека,
О смысле бытия на перекос,
Где богом стала вещь, как опека.

Вещь мертва, поэтому бездуховна,
Эта критерия в бездушии.
Вещь заполняет, сердце не ровна,
Место души – кирпич ты поищи!

Человек становится дающий,
Грязь да не собирающая  дань.
Ей  Антуан  вставал  мыслящий,
Он, любящий родину отдал жизнь.

Ему родине посвятить просто,
Без потребительства  по существу.
А не тем, что потреблено густо,
Антуан отдал себя обществу.

Свободное парение орла –
В чистом небе, эта есть стыковка
Двух миров: духа и материи,
Где суть несбыточна – рокировка.

                50


В этих условиях мира химер,
Вжилось человеческий эгоизм,
Подрастал до чудовищ  и вампир,
У Антуана родись романтизм.

Его любовь к пустыни, где мир святых,
Был особый мир, строит Цитадель.
Пустыня место пророков живых,
Где с ангелами  мечтали, где даль.       

Вся тишина неба и пустыни,
Рождал святой мир и романтика.
Где познавался цену болезни,
Душу лечить  и иметь  практика.

Правда, всей пустыни  напоминал,
Истину воды  для души жить тут –
Источник жизни, что так не хватал,
У колодца любови, что  братству суть.

Цена братству, как дать испиться,
Больному существу  от жажды;
Главное качество дать слиться,
С жизненным  опытом без  вражды.

Когда, кто стоит прочно на земле,
С жизненным опытом, что прекрасно.
Любить весь мир ежечасно в смысле,
Строит замок мира всем  благостно.

А земляне, как жители  села,
Планета людей без  всего ссора,
Как война  братоубийству стала,
Болезнь страшнее не видать, как вора.

Антуан шел на смерть сознательно,
Избрав свой путь ради идеалов;
Они выросли по жизни смерено,
Этот  случай души ставить баллов.

Одна преданность высокому братству –
Стал факт гибели Сент-Экзюпери;
И отчетность за людей  по свойству,
Как  преданность долгу и совести.

Для чего транжирство, как законы,
Очередные разделы  людей;
Лишь бы выслужит чин и погоны,
Боясь отстать   от всех соседей.

                51



Коль мать родила злодея,
Столько мать родит добродей.
Две силы живут молодея,
Точат ножи до  темных дней.

Черная сила озирается,
Ей рать вороных была, как мера.
В разбой идет  пьедестал подняться,
С ложью в запас  кому до укора.

Другая сила – любовь и сады,
В труде успех, строя свои гнезда.
Радость к празднику, что люди рады,
Как возводят дома и города.

Сила через огонь  была врагам,
Чтобы услышали они призыв.
Звездный путь указывает  сила там,
Радея за мир, хоть ложный позыв.

Этой войной людей миром обманут,
Странной войной  Франция обуглена;
Когда Мир боролся с чумой, не канут,
Европой, Америкой и океан.

Летчик вылетал на врагов с верой,
Зная, как нацизм низложеться.
Он видел океан, море серой,
Орлом в полете  он нежиться.

Где у времени своя подруга,
Своя особая статья рока?
С каких-то дней начального круга,
До сотворения мир потопа.

Когда ураган просвистит боком,
И по скончания смертных лет.
Что позовут в поход не над роком,
Сатанинский просвет, что в раю нет.

Что можно ждать от вербного злюки,
Когда мир совращен  в дрова в печи.
Там солнце в ледяном гробу в муки,
Без веры кто вынул  меч  висячий?

Огромное небо, солнце станет,
Антони замок мог бы жить наяву.
Пусть миллиарды глас  был и будет,
Хоть  зло точит зуб, лежа на плаву!

                52



Великий дух мылся в чистом пруду,
Что мир освежает и рост дает;
И там он мог отвести всю беду,
Где дети играют, песни поют.

Кто жаждут всегда у взлетных дорог,
За красоту  под орлиным крылом –
Там усталость и напряжений ног,
Где сказ  отца о великом былом.

Чтобы мир расцвёл весенним маем,
И колосья запели б на ветру;
С трудом во благо, мире  немалом,
Где сборы и сборы – радость свету.

Кто хочет сражаться за свободу,
Тому труд во благо непочатый край,
Но надо же выяснить народу,
Что такая свобода ведет в рай.

Законы со временем ветшают,
Теряют смысл, как слова у людей;
Былые теории все стареют,
Это расплата за прогресс  сто дней.

Как нужно освежаться мыслями,
А не пробавляться мертвыми.
Нельзя отделяться  идеями,
От остальных людей фертами.     /F /

Если, кто думает о свободе,
Что нельзя делиться  от остальных.
Чтобы быть свободным в своем породе,
Надо быть человеку из  вольных.

И выходить, когда узнаешь суть,
Упираясь в людские проблемы,
Доискиваясь  до сути дел чуть –
С отказом от обычаев  темы,
От участия в народных делах.

Азы воли  людей  кончаются,
Коль они берутся  вредить другим.
Но труды ради куска режутся,
Получая  отдачей, что  всяким.

Обретенное братство чем-то больше,
Чем каждый из нас, ведь люди-братья.
Братья по духу, ко всему  дольше,
Коль жаждут узами без апатии.

                53


Есть один способ, возвести весь храм,
Что он больше каждого, из нас скорей;
Он в свой черед  обогатиться сам –
Цитадель, что  создана  в умах людей.

Цитадель –  храм, где вера зиждиться,
Дух любой религии и общества;
Там верно  лекарство готовиться,
Чтобы люди не забыли братство.

Смысл религии и Цитадели,
Это жертва во имя любви,
Как безвозмездный дар без модели 
Во имя Бога друга угости.

Обретайте душу  спокойствие,
С Нагорной проповеди на показ,
Судиться за жизнь, за  участие –
Путь развития  у немца не раз.

Смена эпох без поименных душ,
Как бы переходить через века.
Сама динамика, как один куш,
Где участь тихая у человека.

Пусть, не затуманен каждый умом,
Хотя  не теплится внутри  огонь!
Как каждый град за красоту  взором,
Что светлость заметна, как краса конь.

Пожар и война одна защита,            
Кому красивая  оборона?
Кому бегство  с бездушием свита?
Против веры злоба  с перегона. 

Когда пришло время на защиту,
В руках оружия – пошла варница.
Франция вперед – сказали к месту,
На защиту незримую границу.

Одна защита всегда не к чему,
Когда все забыли встать под  знамя.
Против сущей угрозы ко всему,
Когда нависла миру вся пламя.
 
Одна рука еще не так сильна,
А два руки таких и два мира.
Миллиарды рук, как свет и волна,
Родиться и умереть не кара.

                54



Двадцатый век, мир и человек свой,
Продолжения духа  для царства.
Новый внутренний порыв и настрой,
Защита мира, забыто родство.

Место  гаранта всем в отдельности,
Чтобы в каждом было Нечто от всех.
Это все есть  человек без лести,
Чтобы почувствовал смысл он за всех.

Люди – все борются, все дерутся,
Чтобы никто не читал их письма!
И они публично не смеются,
Глумятся над памятью, что весьма.

Люди боролись то за родину,
За землю, за басни Лафонтена.
Не бьются убить в себе гадину,
Наполнив мир  думами Монтеня.

Зачем всем бесам, зачем о расе,
Пустых похвал и вопли при массах?
Когда жизнь поражает  всех в красе –
Против: Наш Гитлер!  Сказать: Наш Аллах!

Бог всемогущий! И Бог наш велик!
Были бы люди всегда  милыми!
Никто не видел Бога в лоне лик,
Он – милостивый и милосердный!

Всегда ненужно о злобе вспоминать,
О потерях в жизни горечь нажить,
Забыв добра в злобе камней бросать,
То, что было, ушло, где можно сшить.

Человеку нужен все же воздух,
А воздух, что без  покаяния.
Он очистить от скверны весь свой дух,
Оплакивая за деяния.

Трудно выразить себе смысл души,
Когда неумелость существует.
Реальность станет, как  очевидной,
Правда человека приветствует.

Все ценности вечно уживались,
Так в глубине зиждиться свой образ.
Бывало за правду, заблуждались,
И рабство практиковали, как груз.

                55



Хотим забыть эпоху кесарей,
Где образ борца, старца-каида.
Слились сами с образом лекарей,
Там была пустыня, места Кэда*.

И где совесть за то понятие,
Когда природа сильней всех чувства.
За что лгут во имя идолов,
Напрягая все силы через буйства.

Там за Гете и за Бах, а тут  крах,
Кому новость  без чревоугодия,
Паскаль  воздвиг собор за большой грех,
С миром играли в имидж –  рапсодия.

Нужна терпимость ко всему роду,
Уважение к чужому выбору.
Пусть миф о Каиде в безмолвии,
Опустившийся ночи стал и впору.

Неспешным шагом обходить вокруг,
Стоянку племени, что в пустыни.
Вдруг голос  читает Коран там в круг,
Одним приговором всей вечности.

Терпимо слушать письма Шамиля,
К Абад-Кадыру про звезды ночи;
Ночные птицы – танцы в кренделя,
Сходили за гимн  свободы очи.

Распят Христос с зовом террориста,
Когда ложатся  борцы за гору.
Восход на Голгофу  от ареста,
Где бомбили и полили впору.

Иисуса повели  на Голгофу,
А народ убийца и террорист –
Царствует, зазывает дух на софу,
Люди, поймите же! Кто антихрист?

Жажда в пустыне, как мечта,
Пленнику передали  в дары.
Здесь ощутить он, как притча,
Потребность свободы и веры.

Пленник  песка  днями и годами,
Он ждет милости Бога, как чудо;
Там его рай – оазис с садами,
Готовый терпеть он дни от суда.
                Кэда (Къада)*- судья (араб.)
                56




Есть на земле одна пустыня,
Где сотворен тот вечный ад;
Мечта пленника – милостыня,
От Бога ждать он всегда рад.

Он просит мольбою до боли –
До потери памяти в голове,
Чтоб родится в раю, в привале,
Как в сказке помнить бес присловье.

Мы не жители пустыни,
От Антуана  ждем письма.
В тот край на коне «Гусыни»,
Лететь высоко под знамя.

Знамя свободы да вера –
Справедливость нужна на земле.
Пусть пустыня, что без меры,
Будет оазис людям во мгле.

Страшно средь песка и камня,
Когда гаснет жизнь и молодость,
Как чудится – стареет мир,
Вдалеке  от радости вся гордость.

Мечта жить с плодами сада,
В полях выколосились  хлеба –
И в красоте девушки для брата,
Когда помечтать сыну свадьба.

Как время уходит, торопит,
Скорее вырваться из ада …
Ой! Человек помни, кто дарит
Человеческий облик рода!

А время бежит – как конь  пегий,
Кажись вся жизнь, медлительна.
Заряды все из энергии –
Судом божьим волнительно.

Какой святой он, в земной наш путь!
Когда ведет человека: «Стой!»
Пассажиру  куда в свою муть,
Идущий он по миру пустой.

Ах! Пустота и безмолвие!
Ах! Одиночество всюду страх!
А жизнь под суд злословия,
Не замечаешь в первых порах.

                57



Эх, пустыня! кому родина,
Живут не всему уставу –
Отшельник – троглодит вся картина,
Понимает лучше по праву.
 
Быть похороненным до захода,
Его с верой в завтрашний день,
Как праведный отец  жил все года
С надеждой на Бога под сень.
…………………………………………………………..
В первом полете Антуан,
Поведал вкус всей пустыни.
А оазис был из тех стран,
Затерянный в океане.

Там жил в посту старый сержант –
Точно отшельник с солдатом.
Для него не шутка быть с людьми,
Охранять  дозор с гарантом.

Видать людей и не шутка –
Он плакал от одиночества.
За полгода, что минутка
Жить радостью достоинства.

Сержант писал свои книги:
О миражах, о привидениях.
Он не таил мысль без интриги,
Не с кем чокнуться в ожиданиях.

К концу полгода, как дембель
Подымался соскучившись.
На террасу, чтоб смотреть  вдаль,
От вести дух у него свалившись,

До блеска начищал он оружия,
И наводил порядок везде.
В форте одни порядки сущие,
Встречая праздник, давая мзду.

Настала неумолимая ночь,
А небо дырявилось зрачками.
В звездное небо тихо мог притечь,
Мигали разными маячками.

Вот занятие смотреть вдоволь,
Приколото  полотно в тон ярком.
Их маяков развешаны столь,
Что сержанту ориентир пешком.

                58



Сержант смотрел в небо, где звезда,
Хотелось побежать  в Тунис.
Все закончится  до запрета,
Путь странствия, что повернись!

Пустыня для сержанта мечта –
Ожидание божества раз.
Разлука, как с девушкой – почта,
Идущая прямо в святой глас..

Пустыня для них – то, что в нас,
Рождалось в самих, тени свои.
Так, что могли влюбиться не раз,
Как дети в пустышку – изгои.

Таинственная жизнь в пустыне,
Форт крепостью неприступен.
Вокруг песками твердыня,
Где война с безмолвием в лень.

После обеда с комендантом,
Кто с гордостью показал свой сад;
Ему прислали три ящика,
Земли из далека, что глаз рад.

На ней развернулись три листа,
Хозяин думал поглаживать их:
«Мой парк!»- называл он их часто –
Капитан был рад тут за троих.

Живя за три километра,
Они возвращались вновь в свой форт,
Антуан шагал без ветра –
Под луной пески в розовый сорт.

Пески розовые с луной,
Рождают  таинственный мир.
Тут и оклик часового
Для тревоги с ночи вширь.

Сахара  пугалась  от теней,
Что в голосе звучит пустырь.
Тут караван идет без сеней,
К здешней ночной жизни на задир.

Кто-то, ощутив опасность,
Скрытая в безмолвия простор.
Созывает свою человечность,
Видя свою кроху, как позор.

                59



Пустыня вновь и вновь предстает
В девственном  то великолепии.
И никогда сюда не дойдет
Вражеский отряд в раболепии.

При безмолвии и тишине,
Одолевает порочный  страх.
Здесь подумать всегда нелишне,
Как уходят пески вдаль, вразмах.

Перед полетом сон и отдых,
Здесь заплачен всегда наперед.
Приснится сон из сил господних,
Смыть с лица пока и страх замрет.

Это сон – сон Антуана,
Где боль за человека одна.
Ведь мир был весь из Корана,
А любовь Бога в людях дана.

Кто противился всей истине,
Тот угрожал человечеству.
Поняв он, суть  земли-родины
Болел же по земному родству.

Эгоизм со звериной страстью,
Стирал человеку все лицо.
Кровь проливать кому с радостью,
Забыв Бога, его колесо.

Пришел к Антуану тот сон –
Знамение Бога за любовь.
Свалились милости до неба крон,
Чтоб не остаться у края вновь.

Вот ураган ярится – ужас,
На пуп земли. Он есть Сахара!
Поднялся песчаная буря,
Здесь душа вздрогнула, здесь кара.

Антуан отдал свой противогаз
От ада, где нет кругом брата.
Весь мир из розового песка в час,
Превратился раз в пекла ада.

Ветер выдувал писок кругом,
От чего он лег  и вытянулся.
Поверхность таял одним лыком,
Будто во чрево он опускался.

                60



Сахара – пуп Земли зияла
И обнажалась своей прелестью.
Земной шар, накрывшись, чихала
От песка горы задулись частью.

Зелень исчез в океане песка,
И, живой мир был тут проглочен.
Во сне прошла неделя – тоска,
Что дух Антуана был расточен.

Маленький человек свидетель,
Как волк уходил в зыбучий мир.
Апокалипсис грех душитель,
Бог совершил суд на место пир.

Он весь в поту и он весь в углях,
Что черной залитой краской.
Страх за человечества в мыслях,
Прочь нечистая сила с маской!!

Там проснулся Антуан, не свой –
Сон преследовал его, как тень.
Где погибла жизнь к гласу за вой,
Что пожалеть одному на день.

Под жгучим солнцем путь держат,
Став в пустыне невольником.
К вечеру пот с себя смоют,
Где водопой быть странником.

Жизнь неуклонно движет к старости,
Хоть дорога ведет к морю.
И каждый день прекрасен в радости,
Найдя свой путь в тропе к раю.

Попавший он в неволи – служит,
По всем капризам, став  мир тихий.   
Веток из колючек он множит,
Ставя чайник на огонь  синий…

Жалко его, нет,  что вспомнить,
Когда раба схватили то в плен.
Удары розга, крики сломить,
Повергли во тьму, связав колен.

В плену невольник и ослеп,
Помня своих: детей, жену.
Берег буйной реки был цепь,
Где оглох с голосом сына.

                61



Вот обошлось с ним этот случай,
Чуждый круговорот всей кочевья,
Где должен скитаться обычай,
По причудливым орбитам жнивье.

А мир с любовью утративший,
Уступал лику одиночества.
Жупел привел в лоно поживший,
Находя счастье до пророчества.

Предсказанье раба не болезнь,
А преданность барину за мир.
В час благолепия  раба жизнь,
Отголосок веры, как  на пир.

Они двое за чаркой чая,
«Друзья» по судьбе быть всегда слаще. 
Здесь раба не водил в цепях,
К чему  они находили днище?

Вот и преданность раба вела,
К отречению от царства,
Которое отняли просто,
Стать бы счастливым от братства.

Однажды его освободят,
Когда состариться стариком.
И свободу такую дадут
Собаке от цепи с париком.

Три дня он походил бестолково,
От шатра к шатру, теряя жилы.
Раб упрашивал служить  ласково –
К концу дня лег на песок без силы.

Кому он нужен – раб нагой?
Не мучили, не добивали.
Спокойно  смотрел  весь босой,
Что агонии не сдували.

Раб тратился немощно, больно,
Наедине один со смертью;
В холодной объятии сильно,
Путь с ангелом,  длинной скатертью.

Ребятня  играл с ним рядом,
С печальным обломком кувшины;
С ранью бегом глядеть даром,
И любопытства  кем брошены.

                62



Брошен он  без веры и нелюдей –
Раба того, где не была братства.
Где с верой то всех хоронят быстрей –
Будь он, и собака, и без родства.

За все в ответе быть  хозяин:
За раба, за кошку, как за сына –
Кормить и хоронить обязан,
Иначе грех  перед  Богом ровно.

Мавры одно дело, но не вера,
Ведь люди тупеют не от веры,
А от безверия  кто, как мегера,
Так душат Ислам,  всюду без  меры. 
 
Стыдно не всякому  всех судит,
Фальшью,  обманув  свою  душу.
Какая дикость ложь расплодит,
Плевать в чужую еду и кашу.

«Ты хорошо поработал и спи!»
Могли сказать рабу не при вере,
Не похоронив собаку  в цепи –
Жизнь с грехом не любить  бы по мере.

И с Исламом родись все, чудеса,
Ведь закон не доходят до шатров.
Пока весть дойдет, где Кади спит,
И мир переродиться от  даров.

Сколь трогательных сцен привел,
В книге «Планета людей».
Послом духовным Антуан был
В стране мавров с найтие.

Так раб Барк, что не покорялся,
Хотя  отнял всю свободу.
В один день всего он лишился,
Остался младенцем  без роду.

Хищник разоряет гнезда птиц,
Также мавры готовы  убить
В раба его достоинства с лиц,
Но Барк остался тихо жить.

Когда другие сдавались,
Он не ломался, был хорош,
Многие, как радовались
Убогим счастьем  накормишь.

                63



Если Барак имел рост  не ниже,
К чему признавать – радость раба.
Печально, когда нет жилище
В сердце пленника  место сада.

Средь ночной тиши при радетелях,
Как нахлынут воспоминания –
При виде небес и земных долях,
Не услышат его признания.

Как живая птичка он щебечет,
А сердце стучит от жары в простор.
Он – садовник, старый сторож лечит,
Цветок, упавший на край дозор.

Жизнь неизлечима на весь срок,
Если место сердце стучит мотор.
Одно горе от всего, что рок,
Для памяти пище был за стопор.

Счастлив кто свыкшийся  всей бедностью,
В плену врага раб без кандалов.
Не привыкнет – умрет с гордостью,
Не став на колени вандалов.
 
Другой умрет  за  горе чести,
Без свыкания  бедности дня.
Двойное рабство в убогости –
За продажу в долг своего сна.

Чтобы пленник не стерпел привкус,
И не вспомнил милый Марракеш.
Вся горемычность имел свой вкус,
Отвыкнет от плода  жизни брешь.

В плену все мертво – дух ущербный,
Здесь родник журчит и оглох.
Закроет глаза Барк, потерянный,
В мечте о родине на один слух.

И только тихий ветер как раз,
Донесет к нему  голос звезды:
Голоса детей и жены подчас,
К родным тянет его с борозды.

Так от тоски Барк шел к Антуану,
С единственной просьбой спасти его.
Он был готов в путь, жить по Корану,
С тоской по молодости так долго.

                64


……………………………………………………….
И наконец,  глубоко вздохнул Барк,
Его чудо, что  состоялось в знак,
За него приложился просто так,
А Антуан был человек маяк.

Да, сговорились торговцы,
За неделю пришли они к цели.
Антуан и мавры с концы –
Кади, марабут диалог вели.

Наконец человек свободен,
Ура, Ура!! Весь мир услышь его!
Барк свободен, стар, бесстрастен –
Ура, ура!! Мир другой для него!

Теперь он поедет  свой Марракеш,
Свободный человек среди людей:
Толпы народа, город, жизнь-вещь –
Это возвращение, что родней…

Из двадцати  тысяча франков,
Пусть сбавили цену до десяти.
А цена за раба для знаков
Был не уместен, и дико свести.

Рабу помогли деньгами
Авиамеханики, что в путь.
Это немилость  словами,
А помощь в беде, выручать тут.

Тысяча франков – помощь прибавка,
К счастью и свободе Барка.
Чтобы жена его встретила сладка –
Не нищим, как старая затравка.

Ну вот, Барк, старина во славу –
Готовый он дорогу пересечь.
Он оглядел напоследок к слову,
Затерянный форт, как и груз с плеч.

Толпа собралась у самолета,
Из сотен двух мавров, посмотреть,
На лицо раба видать до взлета,
На новорождённого в портрет.

Друзья выпускают птичку в синь –
И машут ему:  «Прощай, Барк!»
«Нет. Я не Барк. Я МОХАМЕД  ЛЮСИН!!»
Свободе нет цена и торг…

                64


Вечером, лишь отходил автобус,
И вес день Мохамед мог ходить.
Он бродил молча, растерян на вкус –
В безмерной свободе мог кадить.

Радостно Мохамеду ступать ногой,
Бывшему рабу с мечтой свободы.
Чтобы народ праздновал с ним негой –
За любовь свободы до победы.

Хотя он – все тот же Барк, как смыло,
Что в плену пустыни у мавра.
Свобода его переродила,
Что принадлежит солнце и кара.

Он – Мохамед свободен посидеть,
Под сводами арабской кофейни.
И он сел. Потребовал чаю ведь,
Это первый поступок достойный,
Что быть господином, а не рабом,
И находить же ему гордо свой дом.

Тот, кто наливал чай Мохамеду,
Наливал, славя же свободного.
Кто не скажет он не в строю, в роду
Сказать людям: «Нет, мира, рабского!»

Подавая милостыню, он же
Ведал о себе с возвращением.
Люди ласково смеялись там же,
Разделяя – радость с рождением.

Ведь хотел не поразить Фениксом –
Он добавлял: « Я, Мохамед Люсин!»
Он людей  не изумляло  «фиксом»
Так у всех есть имя, сказать: «АМИНЬ».

Мохамед брал подарки детям,
Торжественно подзывал их к себе.
Ручонки  тянулись к игрушкам,
Чужой убегал дикарем к себе.

Барк – он же Мохамед был свободен,
Имел право добиваться любви,
С правом на добро он был голоден.
Творить доброе имя сыновьи.

Ему не хватало груза любить,
И, человеческих отношений.
От чего  тяжелеет поступь жить –
Без жизни дикой и обнищаний.

                65


Так встретил Барк – он же Мохамед,
Свой первый день, в свободе кумир,
Вот пустыня, где правил игры нет,
Закон обращен песком в свой мир.

Вся жизнь пустыни не в том мил,
Что здесь кочуют племена…
И в этой игре вне  правил,
Бурлят страсти все времена.

И РАЗВЕ НЕ ВСЮДУ  ТАК У ЛЮДЕЙ?
Каждый по-своему жесток.
О Ришаре, брате из зверей,
Писал Достоевский знаток.

Сколько людей – столько этих сцен,
Кого же убедишь – мир так пестр?
Не днем, так вечером надув вен,
Каждый из нас: мавр, бандит и монстр.

Что нам фашизм и что коммунизм?
Что нам колониализм  и терроризм?
Вкупе насилие, бандитизм –
Народы смыкайте круг - это расизм.

Постойте обиженные дети –
Кто прав и не прав поговорите!
Компромисс, уступите эти,
Ведь жизнь не долгая всем скажите!

С остановкой сердце приходить смерть,
Бойтесь, что б оно не заболело.
Как заболеет, то и тело в жердь –
Гореть в гиене дух без пепла.

Искренним быть, всегда не забудь,
Отдавая Богу больше почет!
Не сомневайся в Боге – любить,
Что воцарился бы над миром свет!

Сказано:  из вас не уверовал,
Кто не жалел же  брата своего,
Того, что и для себя ты давал,
Это и признак душевности всего.

В Цитадели сказано все с  Богом,
С устами всех пророков  наших,
Согласие найдем мы всем слогом,
Чтобы вера была людям мера.

                66



Из-за земных благ кровь не лей,
Все земное не стоить капли!
Мёд  от братства на земле пей,
Во славу Господа потерпи!

Не сердись брат на земле, ты во сне,
Увидь душу свою, что полете!
Не сердись, стерпи, что на дне,
Чтобы не пристала  грязь на свете!

Бойся Бога, где бы ты ни был –
Пусть твое зло накроет добро!
Сочувствуй людям, чтобы душа ныл,
Не строй вокруг добра свой забор!

Чернила высохла от пера,
Как писанное изменить нельзя.
Господь защитит наша вера,
Быть с нашей волей, лишь одна польз.

Сколько богоугодных дел дано,
Быть справедливым, помочь в деле,
Убрать камень с дороги упорно,
Быть на пути с молитвой в теле.

Спроси  сердце свое, спроси!
Ответ получишь в правоверности –
Или болезненности души –
От греха дух мечется в злости.

Человек отрекись от мира зла,
Чтобы Бог возлюбил бы тебя!
Отрекись от зла, как темного мгла,
Прямо и косвенно за себя!

Антуан  пронес  заповедь мира,
Живя гостем на земле, гостем –
Он строил замок, где одна вера,
Веря в разум людей всем счастьем.

Он снял очки, стал золотой писок,
Розовая   планета  пустынна:
Без рек, леса и людской мир красок,
Рождения к случаю, безвинно.

Земля, одни пески и скалы,
Где надвигается ночь темная.
Там затворник не бьет бокала,
Что б гудела веселья пьяная.

                67



Все земное тихонько блекнет,
Исчезает скоро без  следа.
Вот он – закат, что в меру гаснет,
Самозабвением полета.

Летун вступает в ночь немедленно,
Ведет самолет по приборам.
Прощай день и свет, что подлинно –
Его союз к ориентирам.

Трудно распознать  землю от неба,
Она вступает клубами пара.
Будто затонуть в тихое марево,
Как в зеленной воде от пригара.

Зато трепетно мерцали
Небесные светила блеска,
А падучих звезд не хватали –
Еще не время в искрах маска.

Вот и ночь настала для налета,
Там другая жизнь, что и впереди.
Антуан ведет, не чуя пота,
Все резервы знания наведи! 

Еще сиял серп  ущербной луны,
Летай, летун – эта твоя жизнь!
Пока не получишь сигнал земли,
Где померещился маяк в мин.

Не успеть вымолвить слов тут же,
Как мир летуна содрогнулся;
Готовый разбиться весь даже,
Рок стал мачехой, что  лягнулся.

На скорость двести семьдесят,
Самолет  врезался на брюхо.
Ждать секунды взрыва, как взвесят,
Но у Бога свой суд: знай тихо!

Накормил чудом, не пришел конец –
Кабина, стекла и железяки,
Все разом рассеяны на венец –
Корабль содрогался без коляски.

Да, самолет дрожал диким ревом –
С неистраченной мощью до всего,
Но взрыва не была к счастью в таком,
Дрожь, ярость остывал от рока.

                68



Какая картина «Моно  Лиза» –
Думай, говори о чуде света!
Зажги фонари, посмотри нива!
Рассеяны обломки объекта.

Так сворачивались они клубком,
Какое счастье уснуть до рассвета!
Для снов сахарских ночей с зарубом,
На телах пустынная мысль  напета.

Наутро все стало по-другому,
Антуан почуял плесень в горле.
Любить и ненавидеть пустыню,
От ветра  зыбь там, как на море.

Нестись по горбатым холмам,
Покрытым и блестящим камешкам;
Черным, обточенным галькам,
Где сверкали холмы по чешуйкам.

Через три дня все не так, как в бреду,
Куда идти: восток или запад?
Круговорот и жизнь безвыходно,
В глазах мираж, жизнь никуда, на спад.

В пустыне чудились глаза жены,
Одни волшебные глаза;
Взгляды близкие вопрошают сны,
Но, нет выхода, показа.

Летуны сделали все, что смогли,
Но разве от всего им легче;
Плачь, нет выход  из положения –
И забот стало, что не меньше.

Вытерпеть можно все, даже смерть,
Не то, но нечто, что не вынести;
Только уснуть на ночь  назаперть,
Тогда безграничный покой нести.

Кто пленен пустыней, то стал с ней,
Во рту уже нет у людей слюны;
В душе нет милых образ,  наклей,
Их он мог бы оплакивать сонный.

Солнце иссушает источник слез,
Кругом смотреть одна была сцена;
Картин из пустынных холмов и грез –
Не разберёшься,  нет замена.

                69



Вот сейчас что-то произойдёт –
Это безлюдье и безмолвие.
Тревожный  мир один живет,
Здесь даль миражей и бесславие.

Но вот, на песках чьи-то следы,
Это чудо отпечаток для них;
Следы двоих и верблюд видны,
Это не значит, что спасенье в них.

двое идут дальше пока есть свет,
Вдруг слышен петух, но поезда нет.
Прежде врали глаза, а потом слух,
Второй слышит тоже так же петух.

Там бедуина видели оба,
И протягивали руки вперед.
Антуан с другом в смехе  особа,
Бедуин исчезает и, явись тот!

У летунов нет силы, бежать,
На дюне появись другой араб,
Что видать его в профиль предстать:
Орут, клокочут, вопят! Все же слаб.

Эти отчаянные сигналы
Видны, но не слышны и бедны;
А бедуин  смотрит: «Вот загнали!»
Смотрит прямо перед собой, оный.

И вот, понемногу, не спеша
Бедуин обворачивается;
Совершился чудо от Бога,
Если он к ним лицом повернется.

Стоит ему на них посмотреть –
Конец жажде, смерти, миражам;
Голову к ним он мог повернуть,
Как мир стал уже к иным ершам.

Одним поворотом головы,
Одним, лишь взглядом, что творила  жизнь.
И им кажется – он их чудо,
Где идет к ним по песку, он пресен.

Араб   ляжет  руки им на плечи,
Когда они лежали на песке.
Там тишина, не слышны и речи,
Они пьют,  уткнувшись в таз, как с соски.

                70



Пьют, забыв мерность их, не роднят,
Бедуина пугает их жадность.
Не раз он застанет,  их мает,
Передохнут, но они-то с водность.

Эх, вода!! Признак жизни един,
Что нет вкуса, цвета и запаха;
Без тебя не жить нам, как один,
Ты – вода наша жизнь до воздуха.

Вода – сила, мир и богатство –
Больше тебя, лишь один  Всевышний.
Молим Его за тебя в родство,
Ведь у Бога нет каприз,  быть лишний.

Что  назовём  мы это от Бога,
У Него даров много бес счёта.
Живитель  и пустыня с итога –
Все божеские дары, как соты…    

Не любить бедуина-спасителя,
Как ненавидеть дар Всевышнего;
Не любить даров, не любить людей,
Как ненавидеть жизнь всю и Его…

В чем же истина человека,
Когда мы не знаем  силу души?
Бог вобрал в себе не одни мощи,
Чтобы  гнать, как пропеллер из гущи.

Истина лежит, что посередке,
Она пульсирует   признак времен.
Без движений у него на метке,
Записана вся сила от знамен.

 Яблоня растет, кормилось, как  плод,
Чтобы упасть, проделать работу.
Истина  конечна в процессе тот,
Что есть вера, с мерой вещей в квоту.

Жизнь с большей любовью к мудрости,
Религия с культурой ладана;
С душевной  полнотой  к  радости,
Это форма жизни есть истина.

Жизнь не сон, пусть пьяный  трезвеет!
 Будь, и холодище, и жара!
От атак беса  жизнь хромает,
Как ноги газели, как  пара.

                71



Заперта газель  одна тоска,
Так и человек в уме жаждет,
С фантазией одел он маска:
Что ему всегда не хватает?

Антуан сказал: «ЛЮДИ, КТО  МЫ?»
Все мы – ветви одного дерева!
Кто спас летунов там в пустыне?
Если бы не бедуин справа!

Имел он терпенье к жизни,
Изгоя он за друга брал.
Пусть в мире много болезни,      
Любовь ко всем его достал.

Брат Антуана в единой связке,
С одной веревкой восхождения.
Как альпинист на вершину сказки,
Чтобы вспомнить  друзьям рождения.

Или люди делятся в пустыне –
Каплей  воды в Сахаре жаркой,
Лишь бы выпало счастье выручать,
Кажись-ка  другая радость жалкой!

Истина  делает мир проще,
А любовь – это язык к миру,
Помогающий постичь слаще,
Своего Бога через веру.

Когда идея ведет  никуда,
То, она жалка, омерзительна;
Все мы, так или иначе, всегда
Должны  пробудиться к жизни сильно!

Людям нужен мир и труд свободный,
Хлеб и круг друзей к единству!
У братьев быть  идеал народный,
Чтобы в мире царил одно родство.      

Мир вставал пустыней людям,
И не найдя в ней товарищей,
Чтобы вкусить хлеба братьям –
Зачем воевать из-за вещей?

А война  Антуану –  не радость,
Лишь горе и смерть всем живым,
Калеченые люди и гадость,
Пустой мир своим и чужим.

                72



Люди Антуану, пусть родятся,
С каждым у них –  Маленький  принц!
Всем свои цветы, пусть,  расцветутся,
Где братство и любовь с их лиц!
………………………………………………………………….
К концу, он вернулся с той картой,
В то место, где блаженство отрос,
Где пески в профиль черта с чертой,
Маленького  принца  там  и  занес.

Принц любил свой цветок, что в стане,
Хоть  со щипами, не глядя сердцем,
Родись сказка с цветком на лоне,
Не съел бы овечка  с намордником.   

Как позвать, чтобы он услышал,
Его дух бегущий совсем от нас,
Он загадочно миру дышал,
Неизведанный дух  стране слез.

У кого планета  крохотная,
Если не у Маленького принца?
Он ходит по ней – она  родная,
И рожденный  любить  гладко с конца.
               
Принц посещал  планеты, где жили:
Пятница, честолюбец, король,
Делец, фонарщик, географ то ли –
На поклон, чтобы понять мораль.

А принц прибыл к его величеству
К самому королю  планеты.
За власть разумную отечеству,
С правом службы и до почета.

Себя судить куда труднее,
Чтобы быть всем воистину мудрым;
Для  этого  принцу роднее,
Находится, хоть куда – сударем.

Принц-малыш захлопал ладоши –
Честолюбец снял шляпу похвал,
Как глух и в нем  ко всему тощий –
Одно восхищение, бахвал.

Тут пьяница,  зарясь на бутыль,
В своем пылу совести сонном.
Он пьет, чтобы все забыть, забыл,
Ч то совестно за грех в оном.

                73



А тут планета  деловара  -
Некогда ему спичкой чиркнуть,
Он – серьезный в счетах вся кара,
Пятьсот миллион звезд ему мигнуть.

Думает обо всем принц  деловой:
Алмазы, остров  и идею  ту,
Где нет хозяина с головой,
Забрать чужое всю красоту.

А фонарщик гасить свой фонарь,
По уговору точно до секунд.
Одна минута есть день звонарь,
Фонарщик бегает на раунд.

День добрый, Маленький принц!
Погасил фонарь, все тот кенарь,*
Тридцать минут, что месяц,
Опять вздрогнул,  погасил фонарь.

 Вот и другая, что планета,
В десяток больше остальных.
Здесь не спит географ  запрета,
Пишет одну книгу не стих.

Затем Земля седьмая планета,
Которая  поспел принц как раз.               
Здесь жили на сто королей карта,
И, пять миллиард людей весь масс.

Земля большая и пустая –
Одних пустынь, воды и горы.
И всех людей в кучу густую,
Вместись на острове с флорой.

Исто километров в квадрате,
Скопище на часок, чтобы стать,
Где Земля опустела б в брате,
А краса, тут эфемерна  петь**.

В пустыне встретил Маленький принц:
Цветок розу, и краса ту лису.
Там одно молчание у гробниц,
Если не ветер с песком по лицу.

Секрет один у его друга Лис,
Всегда зорко одно, лишь сердце,
Главное глазам из виду повис,
Не видя, кто, родись в том месяце.
         Кенарь*- самец  канарейки;  Эфемерно  петь**- исчезнуть скоро…
                74



А роза так дорога принцу,
Потому отдал он всю душу,
Что не оставил сил мизинцу,
Что гадать в кофейную гущу.

Мы в ответе за кого приучил,
Как принц в ответе за свою розу.
Его сердце добро от зла сличал,
Отдавая дань в нужную дозу.

Искать надо сначала сердцем,
Одну розу, а не рассадник –
Миллиона  роз и с венцом,
Глаза слепы, видя межрядник.

Трудно расставаться друг с другом,
Привыкли принц-малыш и Антуан.
На память оставил принц с коком,
Барашек с намордником да ящик.

Антуану близок смех принца,
Как же он не услышит его?
Этот смех, как родник в пустыне,
Зажигающий огонь глаз в него.

Самое главное, то чего
Не увидишь своими глазами,
Как любящий цветок не с того,
Растет на далекой звезде розами.

«Вспомни меня Антуан всегда! -
Ночью посмотришь на звезды –
Моя звезда мала и горда,
Не увидишь так просто. Ты!»

Райские все смеются со звездами,
Никто не подумал об их здравии.
Где видны там красоты с бубенцами,
Во славу на земле мира и любви!

Взгляните друзья  на свое небо,
Спросите себе: «Жива ли … она –
Та роз? Вдруг барашек ее съел?»
Тогда  можно и разбудить от сна.

Прощаясь с принцем увидите:
Все станет по-другому важно.
Разбудившись    от сна поймете,
Как  бубенцы под  душой нежно –
Позвенят на звезде у розы.

                75



Вот звезда, вот небо и пустыня,
Кто не восхищен и кто нам родим?
Представьте вся  эта жизнь –  хавронья,
Ведь вместе с друзьями, что строим.

Любите люди друг друга всегда,
Жизнь –  она навечно Богом дана!
Вот Цитадель, чтобы жить тогда,
В ней думал весь гений –  Антуана! 

      Ночью посмотреть на небо и не то, что дневная синь. Там звезды чарующие глаза, чтоне устанешь  себя удивлять. Где же она, та, маленькая звездочка, затерянная  из  велича- вых красот? Не надо нам больших и красивых звезд, дайте ту, маленькую – рядом  там  с ослепительной  звездой. Устанем  искать звезду, она  маленькая  и милая, что не отзыва - ется.   Нет сил, до него дотянуться  –  скорее отзовись!  Взгляните  на  небо.  И спросите у  звезды своей: «Жива  ли  та  роза  или ее уже нет?  Вдруг барашек ее съел?  Увидим,  все  станет  по-другому, как  могли  думать  никогда. Только  никогда  не  поймем, как важно, завтрашний день…  День ожидания –  мира и любви!    ослепительной               

                Мустафа/Багаудин/  Султан-Хамидович ГАНИЖЕВ
                09. 05. 2013 г. г. Малгобек/36 участок/