Непробиваемая

Пропахла куртка табаком,
Ладони впитывают слёзы,
Сначала выпнут башмаком,
Потом обратно манят розой.

А ты идёшь по зову предков,
Снимая платье как оковы,
Осталась в розовых балетках,
В носках нестираных махровых .

Холодный кафель вместо спальни,
Холодный камень вместо сердца;
Тебя сожгут в моей исповедальне,
Ты на правах обузы в роли иждивенца.
 
На шею сесть - вот твой каприз;
Одним лишь телом сыт не будешь,
Ты как фарфоровый сервиз -
Лишь при гостях тебя полюбишь.

Чтоб после пылью вновь покрылась,
Без дела годы жгла на полке;
Ты кровью собственной умылась,
Пока искал нитку в сене без иголки.

Сейчас стоишь ты в центре зала,
Представь себе - твой звёздный час,
Но в этот час от холода дрожала,
Просила меньше лишних глаз.

Тебе же общество дворянское хотелось
С пол-оборота лишь улыбкой покорить,
Ты для приличия сегодня не оделась,
Никто не смог тебя в обратном убедить.

Король ведь голым тоже был,
Имел и почести, и славу,
Да, только глупым он прослыл
И потерял в секунду всю державу.

А что терять способна ты?
Клеймить-то некуда по сути,
К тебе не строили мосты,
Чтоб их сжигать на перепутье .

На перепутье тысячи дорог,
На перепутье тысячи желаний
Никто достичь реальности не смог,
Вдыхая пар от едких оправданий.

Все камеры разбитого сердечка
Давно пора заполнить газом,
Я не держал над вами свечку -
Иголкой лопал метастазы.

Иголкой той, что ты искала,
Кровать попутно посетив,
Какое счастье видеть в малом,
Когда мой мир эффектов - негатив.

На фотоплёнке видно всё,
Представь себе - ты не принцесса,
Не думай мол, что пронесёт
Тебя со скоростью экспресса.

На первой станции же выпнут башмаком,
Пойдёшь обратно вновь по рельсам,
Пропахнет куртка табаком,
Настанет ночь на поле эдельвейсов.

И платье цвета хаки не спасёт,
На Нагасаки сбросили фугасы;
Несчастный счастье вряд ли обретёт,
Ведь мир террариум для мразей.

Представь себе, что ты одна,
Одна из этих гадких змей.
Добавишь яд в бокал вина,
Любить не можешь, так убей.

Убей во мне всю веру в слово
И осуши эмоций водопад,
А коль убить ты будешь не готова,
Я сам умру, отправившись в закат.

В закат ушедшей прочь эпохи,
В закат давно минувших дней,
Где вместо смеха слышу вздохи
Из спальни, встретившей гостей.

Я не печален и не зол,
Любовным фронтом ныне я не скован,
Лишь пью утрами корвалол.
Нельзя пробить тебя ни делом,
Нельзя пробить тебя ни словом.