Емеля и бедный мужичок

   Давайте рассмотрим подробнее ещё одну широко известную русскую народную сказку «По щучьему веленью». В сборнике «Русский фольклор» (М. 1985, сост. В.П. Аникин) приведён один из её вариантов. Этот вариант лёг в основу одноимённого фильма-сказки.
   В годы советской власти фильм «По щучьему веленью» (режиссёр А. Роу, 1938 г.) просмотрели практически все – от стариков и до маленьких детей, ведь кино в нашей стране, как известно, стало «важнейшим из искусств». Герои фильма прочно вошли в сознание «широких народных масс», как неразрывно связанные с героями именно этого варианта народной сказки. Хотя, в фильме Роу «По щучьему веленью» участвуют герои и других сказок: «Царевна Несмеяна», «Плясовая гармонь», «Емеля-дурачок»… Такая смесь сказочных сюжетов никого не смущала. Вряд ли кто-либо мог предположить, что этот «киношный» вариант сказки о доброй щуке не единственный, что вместо Емели-дурачка мог быть кто-то другой… Всё принималось за «чистую монету». Емеля – положительный герой, хороший парень, а «царь Горох, повелитель блох» – злой, трясущийся старик… Негодяй, тиран и эксплуататор! Он всех готов «посадить на кол», он отобрал у Емели и его матушки последнюю корову… И вот Емеля вынужден идти не за молоком, а за водой к реке, где и попадается ему в ведро волшебная щука.
   В фильме образ Емели облагорожен и приукрашен – он не ленится, не лежит на печи, а помогает матушке, плетёт лапти, играет на гармошке…
   А в сказке, которую приводит В.П. Аникин, Емеля – своеобразный прообраз Обломова, который вместо дивана прилип к своей печке. Таким он представлялся в то время. Да и сейчас мало кто сомневается, что дурак, лентяй и халявщик Емеля воплощает в себе чуть ли не весь русский национальный характер…
   Но это не так, совсем не так! То, что произошло со сказкой «По щучьему веленью», можно считать настоящей трагедией! Смысл сказки, вся система её духовных координат была нарушена, искажена и «преобразована» до неузнаваемости… Как такое могло произойти? Чтобы разобраться в этом вопросе, вспомним сюжет сказки в том варианте, который приводит В.П. Аникин и который прочно укоренился в нашем сознании.   
   
   Дурачок Емеля ведёт ленивый, праздный образ жизни. Братья работают, а он «целый день лежит на печке, знать ничего не хочет». На все просьбы у него один ответ: «Неохота…» Он начинает шевелиться и что-то делать только тогда, когда речь заходит о  подарках и гостинцах… Вот поймал он щуку, которая говорит ему человечьим голосом: «Емеля, Емеля, отпусти меня в воду, я тебе сделаю всё, что ни пожелаешь». Но Емеля не верит: «Покажи сначала, что не обманываешь…» Щука ему говорит: «Запомни мои слова: когда что тебе захочется – скажи только:

   «По щучьему веленью, по моему хотенью».
 
   Эта волшебная фраза творит чудеса: сами собой идут домой вёдра, топор колет дрова, а дрова «сами в избу идут и в печь лезут»… Сани без лошади едут в лес, а топор, к тому же, вырубает дубинку «такую, чтобы насилу поднять»… И она бьёт народ, который Емеля «помял, подавил»… Как всё это сочетается с помощью добрых высших сил?
   Справившись с «делами», Емеля приезжает домой и опять залезает на печь. И опять знать ничего не хочет… Даже волшебная рыба его не интересует! Что же дальше?

   «Одевайся скорее, я повезу тебя к царю», – говорит ему офицер. Чем же отвечает на это с печи Емеля? Конечно, своей любимой фразой: «А мне неохота…» Офицер за такие слова бьёт его по щеке, но Емеля тут же приказывает дубинке обломать ему бока.    
   Казалось бы, и здесь за Емелю заступается чудесная добрая сила (щука), но кого она защищает? Лентяя, эгоиста и дурачка, живущего по принципу «не тронь меня»… Емеля любит, «когда его ласково попросят», то есть, унизятся перед ним, пойдут на поводу его мелких эгоистических интересов. Странно!
   Лишь за «красный кафтан, шапку и сапоги» он соглашается поехать к царю, да и то, не слезая с печи. Почему он не просит щуку сразу перенести его на царский двор? Это же и быстрее, и проще, и ехать никуда не надо… Нет, Емеле надо насладиться властью над доброй силой, которая ему почему-то помогает, почему-то везёт… «Дуракам везёт!» – говорит наш народ, но при этом знает, что «везёт» лишь до поры, до времени. Но время «везения» в этой сказке не кончается вплоть до самого финала!
   С помощью щуки Емеля влюбляет в себя Марью-царевну, выбирается из бочки на сухой берег, «строит» каменный дворец с золотой крышей и становится «писаным красавцем»… Царь отдаёт ему и дочь, и всё своё царство, испугавшись его угроз: «Захочу – всё твоё царство пожгу и разорю». 
   К власти приходит «писаный красавец», а по сути дела всё тот же лентяй, эгоист и моральный урод. Без щуки он не может сделать ничего. Он вконец обленился…
   Волшебная фраза «По щучьему веленью, по моему хотенью», подобно магическому заклинанию из сказки «Али-баба и сорок разбойников» («Сим-сим, откройся!»), открывает двери ко всем сокровищам, к любым «хотениям» и желаниям…

   «Тут устроили пир на весь мир. Емеля женился на Марье-царевне и стал править царством. Тут и сказке конец, а кто слушал – молодец».

   Сказка вызывает недоумение… Как же так? Ведь в других волшебных сказках под личиной «дурака» скрывается юная, легко ранимая душа человека, свободная от корысти, стремящаяся к развитию, работящая, жаждущая правды и справедливости!
   «Хоть Ивана вы умнее, да Иван-то вас честнее…» – говорит Иванушка-дурачок своим вороватым братьям в сказке «Конёк-горбунок». Он часто попадает в ситуации, из которых «умный» человек легко бы вышел, совершив сделку со своей совестью… Но «дурак» не способен на это! Он прост, честен и беззащитен… В нём живёт душа правдолюбца, блаженного, юродивого, человека «не от мира сего»… Вот почему он носит маску «дурачка». С дурака какой спрос? Ему всё прощается… И любому человеку, даже царю, он может сказать правду в глаза!

   В опере Мусоргского «Борис Годунов» (текст по Пушкину и Карамзину), в четвёртом действии, есть такая сцена:
   Борис (останавливаясь перед Юродивым): – О чём он плачет?
   Юродивый: – Мальчишки отняли копеечку, вели-ка их зарезать, как ты зарезал маленького царевича.
   Шуйский: – Молчи, дурак! Схватите дурака!
(Борис останавливает повелительным жестом Шуйского.)
   Борис: – Не троньте!.. Молись за меня, блаженный!
(Уходит.)
   Юродивый (вскакивая): – Нет, Борис! Нельзя, нельзя, Борис! Нельзя молиться за царя Ирода!.. Богородица не велит.
(Народ в ужасе расходится…)

   Мы видим, как устами «дурака» говорит народная совесть. И в глубине своей души, без сомнения, согласны с этим. Однако, отношение к блаженным, святым «дурачкам» со временем менялось, да и в самом народе было не всегда устойчивым, однозначным…

   А.Н. Афанасьев приводит два совершенно различных по своему внутреннему духовному смыслу варианта сказки о волшебной щуке: «Емеля-дурак» и «По щучьему веленью» (Лениздат, 1983).
   Первый вариант («Емеля-дурак») во многом схож со сценарием фильма-сказки 1938-го года. В нём «дурак» то и дело произносит всё ту же волшебную фразу: «По щучьему веленью, по моему прошенью», но при этом верит словам щуки, сам складывает дрова, соглашается почитать жён своих братьев «как родных матерей»… Он не просит щуку, чтобы его полюбили, напротив, дочь короля сама, по собственной воле, влюбляется в Емелю! И ещё – он никогда не говорит: «А мне неохота…», не угрожает царю разорением его царства.
   Сказка кончается примирением всех героев: «Король их простил, и стали вместе жить-поживать да добра наживать». Емеля не становится «владыкой», «царём», у него нет царских замашек, нет желания кем-то править. Просто ему повезло – вдруг попалась на его пути добрая щука. Это – как неожиданно найденный клад, который можно себе спокойно присвоить… Емеля-дурак становится смышлёным хозяином-обывателем, эдаким богатым купцом, приближённым к правящей верхушке.   
   Сказка записана в Новгородской губернии и вполне соответствует народным взглядам на почтенное купечество, на «честное богатство».

   Второй вариант сказки (А.Н. Афанасьев, «По щучьему веленью») отличается от всех предыдущих своей яркой духовно-нравственной направленностью. Здесь нет никакого Емели! Главный герой не имеет даже имени, он просто «бедный мужичок», «убогий»…

   «Жил-был бедный мужичок; сколько он ни трудился, сколько ни работал – всё нет ничего! «Эх, – думает сам с собой, – доля моя горькая! Все дни хозяйством убиваюсь, а того и смотри – придётся с голоду помирать…»

Из своего нищенского, безвыходного положения он делает такой вывод:

   «Видно, я Богу не угодил; стану я с утра до вечера молиться…»
 
   «Наступил светлый праздник, ударили к заутрене. Бедный думает: «Пойду хоть воды принесу – ужо вместо щей похлебаю». Взял ведёрко, пошёл к колодцу…»

   Там, в колодце, в почитаемом чистом месте, попадается ему в ведёрко большая щука. Не случайно все чудеса начинаются с «колодца»! Чистая вода – символ чистоты души и духа.

   «Обрадовался мужик: «Вот и я с праздником! Наварю ухи…» Говорит ему щука человечьим голосом: «Отпусти меня, добрый человек, на волю; я тебя счастливым сделаю… Только скажи: по щучьему веленью, по божьему благословенью явись то-то и
то-то – сейчас явится!»

   Всё становится на свои места. Чудесные силы приходят к человеку на помощь по его трудам и молитвам, а не падают с неба ни с того, ни с сего. 
   Когда на столе у мужика появляются «всякие кушанья и напитки; хоть царя угощай», он не набрасывается на еду, а вначале идёт в церковь. И лишь после того, как «отстоял заутреню и обедню, воротился… закусил-выпил, вышел за ворота и сел на лавочку».

   Царевна не подаёт ему милостыню, но убогий не обижается, а говорит про себя: «По щучьему веленью, по божьему благословенью пусть царевна… родит себе сына!»
   Так и происходит. Мальчик растёт «не по дням, а по часам», через неделю уж говорить стал… В сказках это всегда намёк на участие высших сил в судьбе человека. Не случайно убогий мужичок на вопрос царя: «Твой это ребёнок?» отвечает: «Нет, божий!»
 
   «Царь разгневался, обвенчал убогого на царевне, а после венца приказал посадить их вместе с ребёнком в большую бочку… и пустить в открытое море».

   Что стоит за этими событиями? Гнев царя Ирода? Рождение Сына Божия? Бегство Святого Семейства в Египет? Ведь в бочке находятся три человека, которых понесли «буйные ветры и прибили к далёкому берегу»… Так или иначе, евангельские события повлияли на сказочный сюжет и придали ему свои характерные черты. Об этом говорят и следующие за этим события.
   Возле дворца, где живёт царевна со своим мужем и сыном, в пруду плавают по воде «двенадцать уток и селезень… на головке у селезня чуб бриллиантовый». Что это, как не намёк на 12 апостолов и Христа? Вот оно Царство Небесное в народном представлении… А царь, познав на себе самом, что значит быть невинно оклеветанным, «без вины виноватым», понимает свою ошибку… Сказка заканчивается словами:

   «Стали они все вместе жить-поживать, добра наживать, а лиха избывать».
 
   Никакого «пира на весь мир» нет, есть куда более важное событие – исправление царя, стремление к «избыванию», то есть, к изгнанию из бытия лиха и горя.

   Почему же этот вариант сказки мало кому известен и почему он не лёг в основу фильма? Ответ довольно прост – по идеологическим соображениям. В атеистическом государстве нет места религии, «божьему благословенью», тем более на широком экране.
   Как пишет Аникин, «В.И. Ленин читал «Смоленский этнографический сборник» В.Н. Добровольского и «Северные сказки» Н.Е. Ончукова. Утром следующего дня после чтения В.И. Ленин сказал В.Д. Бонч-Бруевичу: «Какой интересный материал… Я бегло просмотрел вот эти книжки и вижу, что не хватает, очевидно, рук или желания всё это обобщить, всё это просмотреть под социально-политическим углом зрения. Вот на что нужно было бы обратить внимание наших историков литературы».
   Ещё более конкретно высказалась на эту тему Н.К. Крупская: «Старую книжку надо «осоветить», переделать…»
   Что же сделали в ответ на это указание «историки литературы», советские писатели, режиссёры и кинематографисты? Говоря военным языком, «взяли под козырёк». Отмашка сверху была дана. И началось…
   Одним из активистов этого важнейшего партийного задания стал А.Н. Толстой. Трудно себе представить, каким варварским «обработкам» подверглись беззащитные, добрые, светлые сказки! Всё божественное вырезалось и уничтожалось. Царь мог быть только злым, жадным, придурковатым «повелителем блох» над которым возвышается Емеля – сознательный крестьянин, строитель новой жизни под руководством щуки…
   Всё народное творчество стало рассматриваться «под социально-политическим углом зрения». Все сюжеты, в сущности, должны были доносить до сознания «широких масс» одно – торжество идей коммунизма. Такова была воля вождя.
   Но шитая белыми нитками «советская сказка» закончилась. Началась другая… Какой она будет на этот раз?

   Примечание

   Скрытый смысл образов-символов (трактовка):

Емеля – лентяй, потребитель.   
Бедный мужичок – христианин, труженик.
Колодец – «окно» в иной, сверхчувственный, духовный мир.
Щука – Высшая добрая сила (чудо-помощник).