Блажен, кто верует в любовь сборник 23

"Блажен, кто верует в любовь "
23 Сборник романов.


УДК 82-31
ББК 84(2Рос=Рус)6-44

К18 Блажен, кто верует в любовь: 23 Сборник романов /
2020. — 252 с.
ISBN 978-5-00143-248-7
 

Аннотация:

    Бывают такие ситуации, когда всё, что остаётся человеку, — это надежда. В такой ситуации оказалась героиня романа книги Нины Каменцевой «Блажен, кто верует в любовь». Юная девушка, парившая на крыльях первой любви и уповавшая на счастье, однажды ночью попала в руки садиста-педофила. Оторванная от родных и близких, разлучённая с тем, о ком рыдала душа, запертая в клетку словно дикий зверь, вместе с другими несчастными она должна была найти путь к спасению...
    Революция... Это слово болью отзывается в душах тысяч потомков людей, сто лет назад потерявших всё — дом, семью и даже собственное имя. Какие испытания приготовила для главного героя судьба? Сумеет ли он преодолеть все препятствия, пройти сквозь ужасы революции, кровавой Второй мировой войны, узнать самые тёмные и низменные стороны бытия и остаться собой? Где найдёт он веру, надежду и любовь? Ищите ответы на эти интригующие вопросы в книге Нины Каменцевой «Одиозная личность».
    Настоящая любовь всегда находит человека, чистого сердцем. Даже когда мы совершаем ошибку, а может быть, просто проявляем нерешительность, ненароком сворачивая со своего истинного пути, таинственные тропы Судьбы всё равно рано или поздно выводят нас обратно, предоставляя второй шанс обрести то, что принадлежит нам по праву. Мини-роман Нины Каменцевой «Среди ясного неба» — о необычном пути главного героя к своей любви.
    Семья — главная ценность в жизни человека. Именно о ней пойдёт речь в мини-романе Нины Каменцевой «Забрезжил рассвет. Воспрянуть вновь!».
    Добрые качества, такие как ответственность за близких, нежелание огорчать их, порядочность, помогают герою мини-романа «Троянский конь» выстроить свою жизнь и наладить быт семьи таким образом, чтобы сохранить мир между всеми участниками любовного многоугольника. Как же ему это удалось? Читайте в романе Нины Каменцевой.
    Также в эту книгу вошла прозаическая миниатюра «Найти правильного мужчину для себя».

                Каждый способен хорошо творить только то,
                к чему его вдохновляет муза.
                Платон

1. Любовь, как малое зерно…

    Блажен, кто верует в любовь. Во всём увидеть торжество — безумства чувств, но ты держись его. Любовь, как малое зерно, рассыпал — взойдёт оно. Разбил на малые куски — останется лишь только вспоминать... и нечего будет взять, когда он любит не тебя — её, а ты, в любви сгорая, плачешь — может, он вернётся вновь? Обретёшь спокойствие своё, но не такой ценой. Какой он был — простишь, а вернёшь — он властен, груб, наверно, и в другую он влюблён. Но как же наговор, что ты прожить всю жизнь должна с ним?! Откуда знать могла, что начертала мне судьбу тогда, когда однажды я увидела его...
    Влюбилась, хотя маленькая была и по пятам его сама ходила, а он соседом был. Однажды всё же по-соседски в кино меня он пригласил. А почему бы не пойти? Ведь я любила, души не чаяла я в нём. И так желанный каждый раз стучит и приглашает на сеанс. «Фильм хороший!» — говорит. Одно кино, второе, третье! Он был взрослей меня на пару лет, силён. К себе меня он приручал, словно маленького щенка! А я ж совсем жить без него не могла, думая о нём. Всё снился он мне по ночам. И сон ночной в любви ласкал. А он хоть бы хны, намёка не даёт. И только с виду для всех был суров. На самом деле пластилин, когда со мной! Он дружен, ласков, и лучше нет его. Когда войдёт к нам домой, со всеми поздоровается, настолько вежлив был, что о нём заговорил почти весь дом. И называли нас мальчишки со двора «Жених и невеста, тили-тили-тесто». И не обижался он на них. Петушиться стал, когда выходим из подъезда, возьмёт под ручку он при всех. Но рядом со мной немел и вымолвить словечко не хотел, ни малейшего намёка на любовь не давал. И я, всё надеясь, жду финал.
   Когда под ручку нежно брал, тепло своё мне передавал. И дрожь по телу взаперти напрямую в грудь вонзалась. Колышется, болит, наверно, женский-девичий тот скрип, когда желания свои — хороший повод, чтобы освободить, она ж в себе хранит. И, как назло, фильм идёт, как будто бы без звука, всё про любовь, где страстный поцелуй. Я же не чувствую, не осознаю, но что-то жмёт душа, выходит пар из тела. И дрожь, стучит сердечко.
    Однажды он нагнулся к уху, спросить что-то, как будто поцелуем коснулся... и этот пар из уст открыл соблазн к сближению. Повернулась к нему услышать, не помню, а может быть, специально. И он, не растерявшись, успел поцеловать. Но, видя, что молчу, опять, опять, опять! Обняв, к себе меня придвинул. И это был мой первый поцелуй! Хорошо, в конце зала, последний ряд! А может, он специально покупал сюда билет? Не знаю точно, но в те минуты не хотелось знать. Размякла, словно сахарный песок, по каплям страстью обтекая.
    Но это же было и не всё. Обычно подходим к дому и прощаемся. Сейчас он по закоулкам всё ведёт, обняв меня. И вот и детская площадка в соседнем дворе, скамейка в тени, где нет фонаря. И поздний час, ни души. Все спят вокруг, лишь изредка сверкает звезда, облачно, и луны нет… В окнах везде потушен свет. И не боимся прохожих. Я понимаю, что сюда привёл специально целовать. И этот поцелуй «серьёз ный». Уже не тот, какой был в кино. Что чувствуют впервые
девушки во время первого поцелуя? Наверно, то, что можно
было этот барьер раньше взять. А может: «Так он сладок,
первый поцелуй, забудешь обо всём!»
   Он знал, как себя подать, силён и властен, посадил на ко-
лени, чтобы обнять, как будто бы заметив дрожь прохлады.
И с каждым поцелуем во мне стал умирать страх, хотя мне
мама говорила: с парнями до свадьбы целоваться скверно.
Мне два года ещё учиться, ему же через год в город посту-
пать! Забудет он меня, найдёт, где закружиться, останусь
я здесь горевать. А он расстёгивает блузу... и тихий шорох
ткани слышу, поднял её. Что будет? Неужто здесь он хочет
обладать мной? Но нет, лишь пробирался к груди... и этот
поцелуй заставит и тебя визжать.
    Он понимает, что я готова и тихо говорит: «Пойдём!»
Куда ведёт, зачем, согласна ли, неужто в первый день ре-
шил всё взять? Но он доводит меня до моих дверей: «Тебе
пора, наверно, спать?» От неожиданности я посмотрела
на него. Мне не хотелось спать, но всё ж открыла я своим
ключом дверь. Я знала, мама на работе и в доме нету нико-
го. И это знал и он. Вхожу, и он за мной. «Алексей, оставь,
постой!» А он уже снимает всё и уложил меня на постель.
Под страхом крика поцелуй и страсть, сдалась я. Потом он
в душевую, затем опять ко мне, и так любовь поймала нас
врасплох, «задушит» в ночь.
    Под утро только он ушёл и на прощание сказал: «Спа-
сибо, Таечка моя! Что ты девица — это знал». И он ушёл,
осталась я. И ни жена, и ни невеста ведь пока. А как же
быть? Наплыв любви надо застирать, пока с работы не вер-
нулась мать. Собрала всё и бросила стирать. Сама же в ван-
ную комнату, невинность обмывать. И всё-таки люблю его,
иначе не случилось бы. Ведь так? А может, буду я жалеть,
с годами лишь поймёшь. Ведь он закончит школу, и конец.
Встречались утром, как обычно. В школу шли, и однаж-
ды он ответил на мой вопрос, который я так и не задала:
— Ну кто с первого раза идёт под венец? Надо привы-
кнуть, моя Таечка?
— А что, не привыкли друг к другу, уж второй год как
пошёл.
— То было не в счёт, сейчас начни считать, и нужен год.
   Мы встречались почти каждый день. Я не знала, никто и
не предупреждал, что можно залететь… А может быть, он
знал, но не хотел ничего использовать? А на лекарство мне?
Не буду же у матери денег брать. Но Бог помог, наверно, не
созрела я ещё.
   И очень быстро промчался год, заканчивает школу он, со-
бирается в Новосибирск, в медицинский поступать. Его ро-
дители — врачи, все карты в руки. Я ожидаю этот день, ког-
да невестой назовёт! За последний год закончен был в кино
поход. И не только туда. Лишь в этот день, когда в ночную
уходила мать, встречались мы втихаря у меня. Он является
ко мне на ночь опять. И что сказать — привыкла я к нему,
желаю чувствовать тепло всю жизнь, когда проснусь. Но он
молчит, забыв и уговор, что через год объявит он невестою
своей. Последний был звонок и аттестат в руках, покупает
билет в Новосибирск, чтобы в институт поступать...
   И на перроне стою я одна среди его друзей, как все про-
щающиеся с ним. Машу рукой, он смотрит из окна и всем
посылает воздушный поцелуй. «Осталась здесь, один мне
год, и я поеду ни в Москву, туда, где он». Так думала, смотря
под стук колёс на отошедший поезд. Все разошлись, и ро-
дители его, друзья. Одна лишь я, и салют из глаз. Он слово
дал вернуться и забрать. Поверить мне? Ведь он не решился
матери о нас сказать.


2. С надеждой живёшь

   И ждёшь, и ждёшь, но нет письма от любимого. Уже бегаю и на его этаж, звоню, причины разные нахожу, хотя бы узнать, доехал ли он, жив ли, здоров? И недовольна его мать была. Она понимает, что я не пара ему, но всё же говорит мне тепло, по-соседски, что нет ответа от него. Может, врёт, но как докажешь, и он хорош, не пишет мне.
    Шли месяцы, а сколько можно ждать его? Не думала ему я изменять. Хотя уже заглядываются на меня одноклассники мои. И я лишь, чтобы не скучать по субботам, хожу в кино, но так далеко кинотеатр. Пешочком, по возвращении домой и страх возникает, и пьяницы под сосной, пугает каждый шорох.
   Однажды, холодно, ближе к ноябрю, бегу домой по тротуарной полосе, а сзади машина фарами всё светит. «Неужто на тротуар она заехала, задавит же», — такая мысль меня, конечно, испугала.   Прижалась я к забору спиной и стою, не шевельнусь с места.
    И правда, машина вплотную движется на меня. Одно мгновенье, остановил впритык, и я у него уже в машине сижу. Руками сильными, цепкими за горло он схватил, но не пугает, а говорит: «Чего ты под колёса лезешь?» Подвезти обещал, соседом он моим назвался. Мужик лет пятидесяти, в несвежей фуфайке, вся в мазуте, пропахла бензином, но что мне его бояться? «Он же старый», — так подумала я. Хотя отца не видала никогда, что-то мельком помню из детства, может, сгинул где? А может быть, меня и нагуляла мать? Не спрашивала и не спрошу, пускай как будет, а может, когда-то и расскажет мне. Так в мыслях у меня крутилось разное. А он с улыбкой всё ко мне:
— Чего ты бегаешь ночами, тебе не страшно?.. Уже который день слежу за тобой, одна и всё одна, бедолага, и нет с тобой подруг и парня.
    Ему же не понять, что я люблю и ожидаю любовь свою, не спится, и лишь кино моё время разбавляет.
— А как звать-то тебя?!
— Таисия, мама кличет Таей!
— И что, и парень есть?!
— Есть, он учится в городе.
    И тут он предлагает мне согреться:
— Выпей чуток, теплее станет.
— Не пью я водки.
— Тогда горячего чаю. — И подаёт мне, с термоса налив.
    Не знала, что в нём моя погибель. Видно, намешан был там клофелин (Clophelin). Заранее готовился, поймать меня врасплох, а может, ещё кого-нибудь.
    Очнулась я, заметила, далеко от нашего посёлка, не то деревня, не то заброшенный хутор. Руки связаны, лежала на постели лицом к подушке, а он надо мною издевался. Кричать стала, он же взял хворостину. Ударил розгами по попе:
— Получила? — приговаривал. — Напрасно кричишь, пустое место здесь, нет ни души, кричи не кричи, никто не услышит.
    Поиздевавшись надо мной, не покормил. Завязал глаза, я чувствовала, что иду по полю. Наверно, полчаса, затем открыл он дверь, столкнул, как я поняла, меня в погреб. Не знаю, сколько ступеней вниз?.. Была каменной лестница, и боль, досада у меня, что ослушалась мать, чтобы не шастала в потёмках одна. Но если бы только было это всё?
    Спустился он сюда, снял повязку с глаз, смотрю, все полки заставлены с правой стороны. И он спускает с них закупоренные банки с вареньем и разными маринадами. Даже подумала:
 «Неужели это всё он делает?» А там, за ними, ещё
дверь, потайная, не скажешь, что она здесь есть. Опять меня
втолкнул туда. Там одним взглядом заметила узкую солдат-
скую кровать, чайник электрический, чашку, тарелку и ма-
ленькую кастрюлю. Я поняла, не я первая, не я последняя
была здесь у него. И что же делал он со своими жертвами
потом? Неужто убивал и здесь же хоронил на поле, а может,
это и его участок огорода? Я машинально посмотрела в угол:
мешок с картошкой, лук и всё. Он бросил меня на кровать:
— Будешь себя вести хорошо, буду баловать иногда: мя-
сом, шоколадом. Но осенью станешь здесь пахать на поле, я
тунеядство не потерплю.
    Он захлопнул дверь, и слышно было, как поднимается
наверх. Звук защёлки, значит, закрыл и дверь. Как мне по-
ступить? Такая доля выпала мне. Я долго осматривала все
углы, а про себя думала: «Значит, что у меня есть? Только
миска и кастрюлька, один мешок картофеля, маленький ки-
пятильник, чтобы заваривать стакан чая. Нужно сдвинуть
мешок...» И я заметила, что угол не очень хорошо зацемен-
тирован, значит, есть возможность бежать?! Но как?.. Я же
не крот, чтобы рыть себе проход наверх и метров шесть, а то
и больше, и куда мне девать потом эту землю? Надо что-то
другое найти, а как?
    В этом году я должна была окончить школу, но какая там
школа! Училась на отлично, хотела поехать за своим возлю-
бленным. Но сейчас думаю, хотя бы живой выйти отсюда.
В таких размышлениях уснула, но, видно, ненадолго, про-
снулась от холода, не было там тёплого одеяла, может, он не
успел ещё бросить сюда?
   Так я остаток ночи не спала, зубы стучали от озноба, я
опустила в чашку маленький кипятильник, заметив в углу
два ведра, одно полное с водой, другое — для параши. Не-
много согрелась горячим кипятком, бросив туда висевшие
веником, засушенные ромашки. Приблизительно, через час
он затрещал наверху ключами и, вижу, бросил мне через ма-
ленькую форточку буханку круглую чёрного чёрствого хле-
ба и сказал:
— Вернусь нескоро, что ещё хочешь?
Я подумала, его нельзя злить и сказала наивно:
— Мне бы ручку и тетрадь толстую, должна же я гото-
виться к экзаменам, и одеяло, холодно было ночью.
— Так что же, тебе нет и восемнадцати?
— Нет, только семнадцать исполнилось.
— И когда это ты успела, не девка же была?
    Он расплевался, выругался и закрыл дверь, но через пол-
часа всё же бросил мне тетрадь, ручку и старое ватное одея-
ло, а затем ушёл надолго. Я прикрылась одеялом, мне стало
немного теплее.
   День был трудный, несмотря на то, что голод я не чувство-
вала, свет давала лишь одна лампочка. Я сварила картофель
в кастрюльке, забросив внутрь её маленький кипятильник.
И всё съела с луком и с хлебом, еле— еле разорвав его на ча-
сти, ковыряя ложкой, ножа здесь не было. Открыла тетрадь,
и перед глазами как будто бы прошло воспоминания: моя
первая любовь, моё детство, очень помнится первый поце-
луй. Я не думала уже об учёбе, я хотела что-то писать, чтобы
мои мысли были заняты чем-то в эти трудные минуты, и
первое, что я написала одной строчкой, — это «Блажен, кто
верует в любовь». Да, я так и назову мою жизнь, судьбу не-
ординарную. Не знаю, когда я отсюда выберусь, но всё же
она мне поможет выжить в тех условиях, в которых я сейчас
нахожусь в подземелье.
   Не знаю, который сейчас час. Дневной свет сюда не дохо-
дил, только труба небольшая в потолке давала дышать кис-
лородом, который был так необходим молодому организму.
И видно было, что он пришёл. Он с шумом сапог своих
спускался вниз. Я даже не заметила вчера важного: передо
мной стоял сильный мужчина, такого сразу не оглоушишь,
если даже и захочешь... тут же отпало желание бежать. Он
мне сказал:
— Подойди ближе.
    Если даже не хочу повиноваться, то знаю, получу розга-
ми, нужно быть более податливой, что ли. Я подошла, он
взял меня за руку и потащил обратно через поле к нему в
дом. Там на столе была закуска: селёдка, водка, свежая бу-
ханка белого хлеба и пачка сигарет. Он спросил:
— Ты куришь?
— Нет.
— Научишься. Ну, возьми пачку, тебе понадобится.
    Потом обвязал меня верёвкой за пояс, а второй конец сам
себе закрутил за руку выше локтя и усадил за стол, наливая
водки в два стакана:
— Ешь, а то будешь голодная завтра.
   Я посмотрела на свежую буханку хлеба белого.
Он, видно, это заметил и отрезал горбушку, затем выщи-
пал серединку, бросил собаке мякоть, положил в горбушку
селёдку, очистив от костей, лук и дал в руку. Я посмотрела
на него.
— Чего ты так всё смотришь?
— Просто мне мама тоже иногда так делала. Вы напом-
нили мне маму.
— А как звать твою маму?
— Евдокия Николаевна.
   Он заметил, что я с удовольствием всё съела, и отрезал
ещё горбушку и сделал то же самое, пока не начал сам есть.
    Потом сделал себе так же, и вскоре большая круглая бухан-
ка хлеба оказалась без горбушек, всё было съедено, и боль-
шая охотничья собака, он называл её Джульбарс, исподло-
бья озиралась на меня, рыча, подбирала мякоть, относя её
каждый раз на маленький вязаный коврик у дверей.
— А сейчас в спальню, брысь!
   Я встала, и он за мной на верёвочке до кровати. Я пони-
мала, что попала, и понимала, что единственное моё спасе-
ние — это терпение.
   Ну что же, я отпила водки. Может, насильно сто грамм,
остальное выдул он, и терпи его. Как ржавая пила, работал
долго, затем поднял и вывел опять на ночь к погребу, стол-
кнул вниз, сам еле-еле спустился за мной и затолкнул меня
обратно в мою конуру.


3. Живёшь, чтобы выжить…

    «Живёшь, чтобы выжить...» — так я думала, пока шли до погреба. Он всё время надевал на мои глаза повязку, чтобы я не запомнила дороги обратной, наверно, но в этот раз повязка сползла, оказалась открыта немного, и я заметила, что погреб находился на лесной полосе, а не на участке. Он постоянно привязывал к цепи мою правую ногу, а также свою, чтобы я не убежала. Она до крови натёрла мне тело около запястья, в этот раз он перевесил цепь на другую, увидев проблему. И поэтому я шла позади него, назад успела оглянуться, ничего не видно. Одинокая луна не смогла осветить ничего жилого. Даже его дом был не виден, оттуда издалека светилось лишь одно окно. И медленно, как бы раздвигая небосвод, выходил пар из трубы русской печи.
    К его издевательствам я стала привыкать и смирилась, лишь бы сохранил жизнь, даже к его насильственным издёвкам привыкла. Я его не понимала, почему он всё время отводил меня обратно? Даже не давая отогреться. И в зиму, и в холод, и в снег, и в метель тащил назад, не ленясь, какой бы он пьяный ни был.
Меня это настораживало, значит, кто-то приходил днём, мог бы меня заметить.
   Сколько я здесь? Не знаю, только делаю отметки на стене, царапая палочки единственной ложкой, но уже полстены занято, значит, больше года, по моим подсчётам.
Я не заметила, что пропала у меня менструация и животик стал расти.  «Неужели здесь буду рожать, в подземелье?» — так думала в страхе за будущего ребёнка. И что будет с моим дитём? Кто родится, мальчик или девочка? Сколько вопросов, но нет пока ответа. Однажды, когда он заметил живот, то грубо сказал:
— Мне только этого не хватало, сейчас нужно искать замену.
    Я даже не думала, что он мог бы так поступить.
    В один зимний день, когда мой живот совсем выпирал, он столкнул сюда же ещё двух подростков. Девчонки совсем, одна была лет десяти, а другая — лет пятнадцати. Я расстроилась. «Наверно, расправится скоро со мной», — так подумала. Но этого не произошло.
   И так как была одна кровать, а нас было уже трое, он говорил: «Как-нибудь обойдётесь».
   Я попросила прочную верёвку, чтобы хотя бы сделать ещё гамак для одной, а со второй мы будем спать валетом. Он бросил верёвку, одеяло и узкий окровавленный матрас, буханку хлеба и два дня не показывался.
   Девчонки истерически плакали. Как и чем я могла бы их успокоить? Когда сама в таком же положении и не первый год, но смирилась с надеждой на побег. А может, я ещё в худшей ситуации? Ожидала, что он меня и похоронит здесь, где-нибудь в лесной полосе. «Ой, мамочка, не найдёшь ты меня», — всегда думала я.
   Девчонки оказались из соседнего посёлка и тоже выходили из клуба, куда завезли новый фильм, шли по дороге домой одни, он же и решил их довезти. Видно, тоже следил за ними.
Мы познакомились, они всё рассказали о себе и обо всех последних новостях и назвали себя; одна — Светлана, меньшая, вторая — Катенька, постарше.
   «От этого педофила что угодно можно ожидать», —
 так думала я, и мы все в страхе мастерили вторую кровать.
Гамак не получился, и мы всё заново развязали, потом со-
образили из одной кровати сделать две. Обвязали стенки
железной койки несколько раз, продевая через неё парал-
лельно, а затем прямо перевивая за каждую верёвку, и у
нас получился как бы второй ярус, правда, очень низкий.
Положили сверху матрас, и Светлана, меньшая и по воз-
расту, и по весу, худенькая, стройная, залезла спать в ночь,
но всё равно под её тяжестью, сделанная верёвчатая сет-
ка изогнулась, и она была почти у наших тел, зато вторую
ночь мы выспались.
    Только на следующий вечер услышали мы звон ключей
и твёрдую походку его ног в кирзовых сапогах, которые он
носил круглогодично. Он даже ничего не принёс поесть, от-
крыл форточку и скомандовал:
— Подсобите, пускай сюда лезет Светлана, она вам при-
несёт еды.
    Я-то понимала, зачем он её зовёт, а Катенька обрадова-
лась и придвинула единственный стул к форточке:
— Полезай туда и принеси пожрать.
   Я же ничего не сказала. И что должна была сказать?
Я понимала, как будет трудно ей отработать это «пожрать».
И пока она не вернулась, я не смогла сомкнуть глаз.
Опять шаги, и форточка открылась, Светлану он сбросил
как вещевой мешок. Хорошо, я подложила одеяло, зная его
натуру жестокого человека. Потом он кинул нам одну бу-
ханку белого хлеба и кусковой сахар, наверно, килограмм и
граммов триста колбасы ливерной. Я посмотрела на закуску
и на Светлану, которая была, видно, хорошо бита.
   Она ничего не сказала, но, кряхтя от боли, полезла на-
верх. Я же подумала: «Бедная девчонка, наверно, поиздевал-
ся здорово».
   Он же сюда зачастил, меня обходил стороной, то и дело
забирал девчонок, пока несколько дней только Светлану, а
потом уже чередовал каждый вечер. В первый день Катень-
ку вообще нельзя было узнать, бил её по лицу, вся в синяках
она пришла с разорванной губой.
    А что же было у меня? Ничего, только эта тетрадь, ручка
и кислород, которого уже не хватало на троих. И ведро пара-
ши, вонь, что выливалась лишь в неделю раз.
    Как-то, вернувшись, Светлана сказала:
— Его звать Егор Павлович.
    Я посадила её на единственный стул, сами же мы сели на
кровать и начали расспрашивать.
    И она рассказала, откуда узнала:
— Когда находилась в спальне и, как обычно, уже лежала
в его кровати, кто-то постучался, он крикнул, что сейчас,
зашёл ко мне и сунул полотенце глубоко в рот, чуть-чуть не
задохнулась, а руку пристегнул с наручниками к кровати,
как делал всегда.
    Я подумала: «При мне наручников не было, видно, раз-
жился?»
— Он вышел, и я слышала, как кто-то с ним разговари-
вал, просил одолжить сани и назвал его Егор Павлович.
— Женский голос был или мужской?
— Мне кажется, женский, хриплый, может, старческий.
— И долго они разговаривали?
— Нет, она спешила, сказала, что к сыну едет в город, на
последнем автобусе, а сани бросит у автобусной остановки,
чтобы он забрал поутру. Она их спрячет в посадке. Он за-
метит на условном месте.
— А что, у него есть сани на бензине?
— Не знаю, она говорила «те, которые ты сделал сам».
— Он, видно, на все руки мастер, и ему море по колено,
держать нас здесь будет всю жизнь. Нас сейчас трое, и мы
должны держаться вместе, чтобы разработать план, как от-
сюда сбежать.
   Но, как бы мы ни строили наш план, ничего у нас не по-
лучалось, единственное, что мы узнали: где-то рядом авто-
бусная остановка, у него где-то в сарае есть сани, а звать его
Егор Павлович, хотя между нами мы его называли мужик-
насильник.
    По моим подсчётам, мне уже приходил срок скоро ро-
жать, а я же несколько месяцев белого света не вижу. Од-
нажды он через форточку сбросил белое бельё и всё для но-
ворождённого и сказал:
— Будешь рожать здесь же.
— Как в таких условиях рожать?
— У вас есть вода, есть чайник электрический, не ма-
ленькие, если можете ноги раздвигать. — И он сбросил ещё
таз и грубо добавил: — Хотя бы подмывайтесь, от вас несёт,
как от доярок.
   Это меня насторожило: может, здесь поблизости колхоз
или же совхоз животноводческий и он там работает?
Однажды в ночь у меня начались схватки. Светланы нет,
одна Катенька, каморка три на три метра, хожу из свободно-
го угла туда-сюда. Боль не прекращается, разбудила Екате-
рину, та спросила:
— Что, началось?
— Да, включи чайник.
— И воды нет достаточно.
— Уже в;ды отошли, сейчас рожать буду.
   Слышим, спускаются оба, значит, есть и помощь, кричу
уже во всё горло: «Помогите! Помогите!» За сколько дней,
наверно, полгода дверь со стеллажами не открывалась, он
доставал их, девочек молоденьких, как котят из норки, а тут
он всё же открыл, может, сжалился надо мной.

4. Новая ли жизнь, что она принесёт?

    Наверно, если бы они не появились, так я здесь
бы умерла. Он быстро уложил меня на пол, за-
ранее сбросив тот окровавленный матрас, ко-
торый лежал на второй полке кровати, и с большой силой
стал давить вверху живота, а через несколько минут выско-
чил ребёнок. Это было не всё, он ещё давил и давил, видно,
знал, что делает. Ковырялся внутри своими вечно грязными
руками. И я услышала, как хлюпнуло ещё что-то. В одно
мгновенье подумала: «Это ребёнок, второй?» Но он собрал
всё это в ведро от параши.
   А ребёночка уже держала в руках Катенька, заворачивая
его в белоснежные простыни, что он для него сбросил рань-
ше. Да, это был мальчик, сын, который уже кричал, может,
от голода. Потом наш мужик-насильник взял ведро с пара-
шей и, закрывая дверь, сказал: «Скоро вернусь», но пропал
на несколько часов.
   Опять звон ключей, ближе к ночи отворилась форточка, и
впервые он подал бидон с молоком.
— Это только тебе, Тая. Чтобы никто не пил — ей же
вскармливать малыша. — В его глазах чувствовалась ра-
дость, но в то же самое время злость не сходила с его тон-
ких уст.
   Он закрыл опять нас и ушёл. Что будет дальше — не
знаю, про себя думаю: «Утро вечера мудренее».
   Но утро для меня было шоком: когда мы открыли ребён-
ка, чтобы перепеленать, сразу стало заметно, что он нездо-
ровый, неполноценный, я как-то слышала о болезни Дауна,
однако подробности не знала. Голова была слишком боль-
шая, плоское лицо с таким же плоским носом, выпуклые го-
лубые глаза, одиночная складка на ладони напоминала мне
нашу обезьянку, которая с нами жила два года, пока мама не
отнесла её в зоопарк.
   Я целый день проплакала, а вечером, когда он открыл
форточку, сказала ему об этом. Он же спокойно отнёсся к
новости, как будто бы знал уже раньше, может, он сразу же
заметил, он всё же взрослый.
— Полезай сегодня, Катенька, а завтра утром приду и сам
посмотрю.
   Девочки, боясь его жестокости, выполняли все его шало-
сти. Он её привёл обратно через час с едой на целый день,
но молока больше никогда не посылал.
   Я уже кормила ребёнка грудью, но грудного молока у
меня было мало и откуда оно возьмётся, когда сплошное
было недоедание, никогда он не предлагал варенья, которо-
го было уйма на стеллажах.
Утром он посмотрел на ребёнка в упор, потом на меня,
лишь спросил мою фамилию.
— Подорожная я, а что?
   Он опять в упор посмотрел мне в глаза, ничего не до-
бавив, а через несколько дней утром подошёл к форточке и
заставил подать ребёнка, сказав:
— Отнесу-ка его, покажу врачу.
   Так я и не увидела моего сына Владимира больше, но
успела всё-таки назвать его. Возвратившись вечером, он
сказал:
— Узнал, что это болезнь Дауна и что ему не место здесь,
без воздуха и без надлежащего ухода, отвёз потом в город
и подбросил младенца в родильный дом, там есть бокс тё-
плый для новорожденных. Найдёшь, если захочешь, когда-
нибудь.
    Он это сделал или же похоронил ребёнка живьём здесь
же, на лесной полосе, не знаю, но больше он меня к себе
не выводил никогда. Я сидела тут, в темнице, в этих метрах
в духоте с недостаточным кислородом, который поступал
через дырку трубы. Девчонки, хоть успевали надышаться,
когда он их выводил на цепях.
   Но всё же единственная надежда на спасение у нас была.
Когда родился ребёнок, он бросил через форточку старое
верблюжье одеяло и рассказал, как нам сделать люльку, что-
бы ребёнка ночью не задавить под матерью. Подвесить над
картошкой в углу с двух сторон стенок. Для этого он бросил
нам два крюка и молоток. Мы подвесили верёвку и продели
одеяло, получилась люлька. О молотке он забыл, и у нас уже
в руках было орудие преступления или же средство, которым
было совершено преступление, о котором мы все знали, но
вслух не говорили, ведь мы не хотели же его убить. Но, когда
я забивала второй крюк в стенку, то почувствовала, что она не
бетонная, а деревянная, как раз там, где стеллажи и форточка
с его стороны.
    У нас появилась возможность выломать стену именно
здесь и вылезти, а там уже окажемся в погребе, и лишь одна
деревянная дверь, как-то справимся, думали мы.
   И так, когда он забирал одну из девочек, мы ломали эту
стену на мелкие куски, размером с картофель, и всё скла-
дывали в мешок, где была картошка, а её вы;сыпали далеко
под кровать, чтобы он не заметил. День за днём наша фор-
точка внизу становилась больше, уже мы чувствовали, что
небольшой удар, и мы у цели.
   Он же, видно, был к Светлане неравнодушен и постоян-
но, почти уже вторую неделю, брал только её. Иногда она
была у него почти всю ночь, и только приводил её незадолго
до рассвета. За это время мы полностью добрались до по-
греба, я уже шмыгнула туда. Прикрыла дырку деревянной
крышкой от большой кадушки из-под капусты, а сама залез-
ла через форточку. Было лето, бежать будет легко, но нужно,
чтобы он не заметил. И поэтому, когда возвратилась Светла-
на с едой, мы рассказали ей о нашем плане, что всё готово,
нужна ночь, и всё, мы на свободе.
Её же попросили, чтобы она постаралась как-нибудь по-
дольше остаться с ним в эту ночь. Чтобы сбежала только
одна из нас, наверно, это будет Катенька, иначе он догадает-
ся и здесь же всех похоронит.
   Так и было, еду мы всю не съели, Светлана даже к ней
не притронулась, видно, хорошо её вскармливал у себя и
поил, вечно приводил пьяную. Вечером, как обычно, он зо-
вёт Светлану через форточку. Она поднялась на стул, и он
одним махом схватил её и захлопнул форточку. Я даже по-
думала: «Хорошо, что не заметил, что она была не закрыта
на задвижку». Стук сапог по лестнице удалялся, и прибли-
зительно через полчаса я сказала:
— Ну, Катенька, тебе пора бежать, твой посёлок близ-
ко, и ты знаешь эти края лучше, чем я, так что беги вдоль
леса, влево, раз она говорила, что там есть автобусная
остановка. Вот тебе узелок с хлебом, не знаю, сколь-
ко тебе бежать и дойдёшь ли? Здесь есть волки или нет,
тоже не знаю. Также оберегайся собак, они тоже голод-
ные, бросаются на людей. Оберегайся ребят, машин. Не
садись, если даже остановят. Ты должна сесть только на
автобус, доехать до вашего посёлка, как ты его называла,
Медвежьего, а если центр будет ближе, иди прямо в по-
лицию и расскажи всё.
    Она помогла мне поднять тяжёлый мешок на постель,
якобы там спит, на всякий случай, если он придёт и спросит,
где она. Сверху мы его накрыли одеялом верблюжьим, так
оно и осталось у нас от моего сыночка.
   Я провела её до дверей погреба, которая была не заперта,
на наше счастье. Он закрывал тогда, когда возвращал «жерт-
ву» назад. Мы с ней попрощались, и она ушла, я же залезла
обратно, так же через его форточку, хорошо замаскировав
нашу новую дыру крышкой, и подставила пару банок, что-
бы случайно не грохнулась.
    Слышу, шум, возвращает Светлану, она уже лезет через
форточку, и в руках свёрток с едой. Он посмотрел, но я даже
не повернулась, сама спала на верхнем ярусе и даже руку
специально свесила и ногу, чтобы он не заподозрил ничего.
   Он удалился, слышу, захлопнул затвор на двери и звон
ключей. Я подробно рассказала, что Катенька ушла и спро-
сила, как мы будем дальше жить здесь. Если он узнает, то
может и с нами разделаться. Катенька найдёт ли дорогу? Не
встретится ли ей на пути ещё хуже маньяк какой-нибудь?
Столько вопросов крутилось у меня в голове. Подождём до
завтрашнего вечера, а там придумаем, что делать дальше.
Хоть бы она дошла, стали мы молиться Богу, но не одной
молитвы не знали до конца. Только стояли на коленях и про-
щения просили за все наши грехи, лишь бы сжалился над
нами Господь и освободил из подземелья, избавил от страш-
ного человека-педофила.
    Ночь, а мне сон такой хороший приснился, что не хоте-
лось и глаза открывать. Будто я на сеновале вместе со своим
любимым, сено пахло ароматом скошенной травы, а любовь
моя, словно сам рассвет сиреневый, свет, который несколько
лет не видала сама. И пахнет воздух утренней росою, про-
хлада, с озера тянется туман, какая тишина, там птичье пе-
нье, укус комара и любви мгновенья.

5. Под гнётом страха...

   Под гнётом страха пробиваем путь к освобождению. После того, как я родила, мой организм и я сама, чувствую, полностью поменялись. Только сейчас стала понимать, в какую беду мы попали. И все дальнейшие действия к освобождению я брала на себя, так как была и старшей.
    Он давно меня к себе не звал, уже как год его обслуживали совсем юные девчонки Катенька и Светлана. Обещание работать в огороде: сажать и собирать картофель, ушло на задний план. Он не давал возможности появиться на участке даже утром, и мы всё без солнечного света находились в подземелье. А то хотя бы воздуха наглотались.
   Я же в этом подземелье безвылазно, и надежда на посланную Катерину сходит на нет. Или она не сообщила, куда следовало, или же потерялась в дороге? А может, и сгинула в пути. Я понимала, что мне нужно собираться в дорогу, но мне было страшно за Светлану. По вечерам он уж который день вытаскивал лишь её, и она отдувается за всех. Но в эту ночь, когда они пили за столом, он спросил:
— А что это Катерина всегда спит, не приболела ли?
   Значит, мне нужно бежать в следующую ночь, и я об этом сказала Светлане. Даже попросила, чтобы она подыграла мне вечером, когда он придёт за ней, разделась, когда будет спускаться и крутилась бы перед нами голышом, спиной к форточке. Может, он возбудится и забудет о Катерине. К тому же мы составили план, что когда он её будет поднимать через форточку, чтобы она так же и шла без одежды, а потом якобы вспомнила бы о платье и сказала: «Ночные комары загрызут», открыла бы форточку, а я подала бы ей одежду, но не закрывала обратно, на тот случай, если выйду из запасного нашего хода. «Он заметит и тебе тогда несдобровать, — сказала она. — А сам может и сбежать». «Таких, как он, нужно сажать и надолго», — ответила я.
   Наш план сработал: он заметил, что Светлана крутится перед «нами», а она, крутясь, постоянно прикрывала то место, где должна была находиться голова Катеньки. Когда он впервые увидел такое зрелище, сразу закричал:
— Что вы, лесбиянки, делаете?! А ну, брысь, Светлана, к форточке!
Она встала на стул, и он мгновенно схватил её, а дальше всё было по плану, она спросила про одежду, я подала платье, а она не закрыла защёлку, лишь ударила по ней рукой. Он же в это время нагнулся, надевая цепь на ногу и звеня, слышно было, как они удалялись.
   И через несколько минут я положила на своё место тоже мешок с остатками мусора и накрыла его одеялом, якобы мы спим. Потом вышла за ними, они уже тарахтели цепью где-то впереди, я же повернула налево и вдоль лесной полосы быстрым шагом зашагала всё дальше и дальше.
   Стояла безоблачная, светлая, звёздная, с полной луной ночь. Я спешила, не знаю, сколько прошла, как вдруг слышу стон и медленные вскрики: «Помогите, помогите!» И голос знакомый! Да это наша Катенька! А где же она? Я тоже начала окликать её, и вдруг она сильно крикнула:
— Остановись!
    Я остановилась и услышала, как она мне говорит:
— Нахожусь в большой яме, осторожно, чтобы и ты туда не попала.
   Я пригнулась, на карачках стала медленно передвигаться вперёд.   Мои коленки то и дело натыкались на суки сухих старых деревьев. Было больно, лилась кровь, но всё же я передвигалась дальше, и наконец моя правая рука едва не провалилась в яму.
    Я заметила: что-то там копошится, окликнула, она отве-
тила. Значит, она не дошла и никто ещё о нас не знает, пер-
вое, что я подумала. Хорошо, что я пошла следом. Надо по-
спешить, потому что Светлану он приведёт обратно ночью,
может, и не заметит, что нас там нет. Я попросила, чтобы
она хорошо напоила его и развеселила в эту ночь. Сделает
ли Светлана это или нет? И у неё должен быть побег в это
же утро, как только он уйдёт со двора, видно, работал. Днём
никогда не показывался. Там, на табуретке, я оставила моло-
ток на всякий случай и объяснила: «Если что, кидай в него.
Не ты, так он тебя убьёт. Может быть, успею возвратиться с
полицией. И тогда всё обойдётся».
Хорошо, что я прихватила канат от люльки на всякий
случай. И это было спасением нашей Катерины, она была
лёгкая, но слабенькая. С трудом всё же сумела я её поднять.
Сунула ей в руки краюху хлеба и воду.
    Не останавливаясь, быстрым темпом по лесной полосе
мы пошли вперёд. Вот и она закончилась, и мы заметили
трассу, а вдалеке автобусную остановку. Только сейчас я
обернулась назад и увидела, что Катенька вся искусанная.
Надела на неё свою куртку, времени не было говорить по
дороге.
   Когда мы добрались до остановки, там сидела только
одна бабка с несколькими корзинами яблок, видно, довезли
сюда и оставили её. Везёт в районный центр на продажу, так
подумала я о ней. Мы спросили:
— Бабушка, а какая эта остановка, что-то мы не там вышли?
— Дубрава, детки.
    Наконец автобус, помогли бабушке занести корзины
и сели подле неё. Автобус не был сильно набитым, но
постепенно на каждой остановке в салон поднимались
люди. Водитель постоянно спрашивал у нас деньги за
проезд:
— Ну, чего привязался к девчатам? Что не видишь, боль-
ны они, сама заплачу, когда буду выходить, — сказала бабка
и сунула нам в руки по яблоку, вытирая их своим не совсем
чистым передником.
    Мы поблагодарили её. Подъехали к районному центру
Скворечному, и все стали выходить из автобуса, мы же
опять помогли бабке вынести корзины, и она оплатила наш
проезд. Спросила нас:
— Куда вы теперь, бездомные?
    Видно, заметила нашу истрёпанную одежду.
— Да мы здешние, бабушка, из посёлка Медвежье.
— Да, слыхала, девчата, ну, с Богом.
Катенька, сказала мне:
— По трассе до посёлка два километра, но напрямик от
силы один.
    И мы решили идти напрямик, тем более она сказала:
— Здесь я всех почти знаю, что ни хата, то родня.
    Мы прошли достаточно много, может быть, так показа-
лось, ведь были уставшие от ночной ходьбы, но вскоре она
вскрикнула:
— Да вон же и мой отец!
Я посмотрела и никого не заметила. А потом она показа-
ла на комбайн и сказала:
— Мой отец — комбайнёр, и только на его комбайне
вымпел передовика.
    Отец тоже, видно, заметил Катеньку и уже ехал прямо
на нас. Встреча была в слезах и в радости. Усадил он нас
в свой комбайн, и по дороге мы всё ему рассказали. Он не-
долго думая развернулся и направился обратно в районное
отделение полиции.
    Там мы всё рассказали, и я сказала, что ещё там одна
наша девочка, Светлана, в опасности и что мы видели яму,
где много трупов и черепов, показали укусы на теле Катень-
ки трупными червями. Тут же был вызван ОМОН (Отряд
милиции особого назначения), и все вместе с нами напра-
вились к посёлку, заброшенному у автобусной станции Ду-
брава.
   Оцеплен был весь двор и дом, мы показали, где погреб, и
все ринулись туда, а мы только сидели в машине. Они выво-
дили из погреба мужика-насильника с окровавленной голо-
вой и вынесли орудие преступления — молоток. Там на нём
потом нашли все наши отпечатки пальцев. Светланы там не
было, то ли она где-то спряталась, то ли не заметила яму и
попала тоже туда. Мы об этом рассказали полицейскому, и
вскоре наша машина «бобик» остановилась уже около ямы,
но Светланы и там не было.
   Нас увезли обратно в полицейский участок районного
центра, брали показания наши и его.
   Потом приехал отец Катеньки и забрал нас к себе домой.
Нас помыли, накормили, спать уложили, а наутро отвезли
меня в мой посёлок Радостный. Оказалось, он не так и близок.
Мама уже и не надеялась, что сможет меня увидеть живой.
     Но нам нужно было обратиться, как говорили, к бесплат-
ному психологу, где я рассказала, что хочу найти своего сы-
ночка. Хотя я об этом писала в своих показаниях.
   Светлана появилась аж на третий день и стала расска-
зывать, что она его убила, молотком по голове тяпнула и
поэтому боялась показываться. И рассказала, как это про-
изошло:
— Мы возвратились, а он говорит: «Что это вы развали-
лись, как в санатории, а ну-ка, Катька, полезай сюда». И он
сунул голову в форточку, чтобы её забрать, я же заметила
молоток на табуретке и дала ему по виску.
— Не переживай, Светлана, жив он, сейчас занимаются
им, посадят, сколько девок он там захоронил.
— Я же два дня пряталась в лесу, чтобы меня не по-
садили, — опять стала она плакать. — Но я не хотела его
убивать. А когда он упал, вылезла из нашей дыры, он так и
остался висеть в форточке мёртвый, и выбежала влево, как
ты меня учила. — Она чуть не расплакалась.

6. Вот и всё. Счастливая встреча

    Мне ещё долго пришлось до суда ездить к следователю. Как я узнала, педофил имел много таких погребальных ям на его территории и вдоль лесной полосы. Удивительно, неужели никто не замечал этого раньше? Пока, видно, не наполнится, не зарывал их. Как он рассказывал во время следствия следователю: «Вначале каждую отдельно хоронил, но затем решил всех гурьбой, чего лишний раз себе создавать работу?»
    Вот и день суда. На суде мы присутствовали все, моей матери там стало плохо, она узнала в нём моего отца, и поэтому опять суд отложили, но ненадолго, открылись новые обстоятельства. ДНК потом доказало, что он мой отец, может, и он это понял, потому после родов не трогал меня больше.
    Насчёт ребёнка, он сказал правду, что оставил его в родильном доме в районной больнице, но я дальше не могла слушать его откровения и, как и мама, потеряла сознание.
    После суда мне сказали, что ребёнка приютила одна семья и он живой и невредимый, если захочу, смогу отстоять свои права.
    Я поехала и посмотрела, как устроился мой уже четырёхлетний сынок, Владимир. Он так и остался с этим именем, видно, всё же он положил в пелёнку записку с именем. Конечно, я не смогла бы ему дать то, что они, только издалека наблюдала и плакала.
Как мы узнали на суде, он тоже под фамилией Подорожный, как и я, и мне разрешено было взять фамилию матери — Славная. Его посадили на двадцать лет, разве он не был достоин расстрела? Сколько нашли юных жертв, девочек, среди них были и маленькие пацаны.
Мама много мне рассказывала, что его терпела в молодости, а когда заподозрила неладное, что он может и ко мне подобраться, то выгнала его из дому. Значит, судьба такая, не подобрался в детстве, подобрался, когда я стала девушкой. Но только я смогла справиться с ним и оказаться на воле, за собой уводя ещё двух малолеток.
   Светлана покинула эти края, говорят, уехала на юг сразу же после суда. С Катенькой мы до сих пор общаемся, но никогда не вспоминаем наши вычеркнутые годы в подземелье.
К сыночку своему Владимиру я зачастила, но не открылась перед новыми родителями. Может, тянет материнская привязанность?
   Моя любовь первая была сильной, оказался он достойным молодым человеком. Алексей не смог смириться с тем, что я пропала, бросил институт и возвратился домой, помогал в моих поисках, пока не забрали его в армию. Он уже дома, и мы налаживаем с ним опять дружбу. Любовь полностью не растаяла. Пока не сблизились, он даёт возможность подумать, обещал не обижать всю жизнь. Я же, помня о розгах насильника, почему-то не решалась дать согласие, вспоминая из детства, как мать была бита им сурово.
    Прошло полгода, получила я письмо из тюрьмы, где сидел отец-насильник, он извинялся и понял, что сделал большую ошибку, изуродовав свою жизнь. Но мне кажется, он был больным на голову, и таких не прощают. А может, он хотел, чтобы мы ему и материально помогали? Я даже не ответила.
    Однажды к нам пришли в гости Алексей с матерью Галиной Николаевной и просили, чтобы я не отказывалась и вышла замуж за Алексея. Я изменилась в лице, вспоминая, как она ко мне плохо отнеслась и не дала его адрес. Может быть, и не случилось бы со мной такое. В переписках я бы думала о нём
и не вышла бы из дому в тот злополучный день.
Но что случилось, то случилось, нужно начинать новую жизнь,
мне уже 22 года, я заканчиваю техникум, и вместе с Алексе-
ем мы уезжаем всё же в город, поступать в институт. Детьми
пока не хотели обзаводиться, но, когда закончили, выбрали
самую дальнюю точку России по распределению после ин-
ститута и уехали, чтобы не видеть, не слышать ничего боль-
ше о тех насильственных днях каторги в подземелье.
    Катенька пока переписывалась со мной, но тоже не смог-
ла там прижиться, всё ей напоминало о прошлом, сейчас она
живёт в Волгограде и говорит, что хорошо пристроилась.
Не знаю, это случайность или нет, после шести лет нахож-
дения отца-насильника в Сибири на лесоповале его убили,
а убийцу не нашли. Мне кажется, сами там его и порешили
за педофилию. С тех пор я уже успокоилась, не вспоминаю.
А то у меня всегда было чувство, что он возвратится, найдёт
нас и расправится с нами.
   У нас пошли дети, один за другим, и я вызвала мать свою
на помощь. И когда детям не хватало там солнечного тепла,
мы решили переселиться на юг. Выбрали Краснодарский
край, купили участок, и Алексей сам поднял большой дом.
За всё время он ни разу не попрекнул меня ни в чём, и мы
жили счастливой семьёй.
    Я всегда думаю о тех девочках, малолетках, которые
только вылетели из гнезда, чувствуют себя самостоятель-
ными, обижают родителей, ведь они же всё-таки правиль-
но оберегают своих детей. Понимаю, что молодёжь сейчас
очень развита, и сама без греха отдала свою девственность
Алексею малолеткой, а сейчас это сплошь и рядом. Скоро
сотрётся из подсознания слово «любовь», мне так казалось.
Любят, а может, это не любовь? Распущенных, самодоволь-
ных, любящих алкоголь, а то и больше. И никому до них
дела нет. Если в городах есть ещё секции спортивные, здесь
же, на селе и в районных центрах, даже в клуб до сих пор
завозят старые фильмы.
   Я решила окончить ещё полицейскую академию и вскоре
стала работать вплотную с детьми. Появлялась как непро-
шеная гостья в школах и проводила мероприятия и собра-
ния, на которых объясняла, как нужно вести себя подростку,
в особенности девочкам. Но мир меняется, с каждым годом
труднее обуздать детей, и я, когда закончила свою книгу,
всё же стала им читать её. Может, это не роман, а рассказ
о сегодняшней действительности молодёжи, главное, когда
читала, всегда у меня набегали слёзы на глаза и я смотрела
на детей, которые слышали нашу историю, понимая, что это
моя жизнь, но никогда они мне об этом не говорили.
   «Блажен, кто верует в любовь. Ведь ждать умеет тот, кто
истинно влюблён», — этими словами я заканчивала свой
рассказ, в котором много говорила о любви, как о светлом
чувстве человечества. Всегда о новых приключениях, ко-
торые уже стали долетать до меня из следственных изо-
ляторов, о которых я должна писать, и достучаться до вас,
моя молодёжь.
    Любите себя, любите, любите, и только любовь сохранит
ваш путь к надежде на выживание!

Конец


Одиозная личность Роман.

1. Воспоминания


Туман. Плывёт по глади вод
Шифон молочных облаков,
Юбок ажурных солнце-клёш...
Волчком кружил их ветерок.


     Одиозная осень: то слякоть, то дождь, то небо хмурится.
     Ну что сказать обо мне? Родился ещё в дореволюционной России,
 в семье крупного фабриканта лёгкой промышленности, Ивана Прокофьевича Труженикова. Отца в детстве мало видел, только в праздники, но, как мне говорила матушка Екатерина: «Мал золотник, да дорог». Отец в поместье нашем бывал редко, зато в городской квартире в Одессе бывал часто. Они частенько оставляли меня на горничную. Вернее, на гувернантку, причём англичанку, от которой ещё с детства я не мог оторвать взгляд.
    Одета была она всегда с иголочки. Но у неё была привычка раздеваться передо мною. Может, эта грубоватость совсем не специальная, видно, думала, что я ещё маленький, а может, не хотела оставлять ни на минуту без присмотра. А я и правда был маленьким, от силы три года. А почему я так всё хорошо помню — не знаю.    Однако помню из детства, что любил всё красивое не только посмотреть, но и понюхать, и пощупать. Особенно гардероб матери, вот здесь уж можно было мне покопаться долго. Не увлекало ничего. Любил аромат: «парфюмов», кремов, духов. Целовал её, когда она подходила, только из-за того, что ощущал этот струящийся аромат по всему дому, когда она находилась рядом.
    Время быстро двигалось вперёд, и я рос один, избалованный заботами женского пола, и на моё баловство уже никто не обращал внимания. Тогда же я мог залезть под стол и щипать женские ноги.   Однако не только это, я стал обнюхивать их каждую, как собака-ищейка, если бы закрыли лица, смог бы назвать любую.
   Так прошло ещё несколько лет, но однажды к нам в усадьбу с шумом возвратился отец. Он кричал, ругался и произносил такие фразы:
— Революция, матушка Екатерина, революция, восстали рабочие и крестьяне, бежать надо!
    Помню, как после этих слов мама плакала и несколько дней мы собирались, пока отец не принёс билеты на корабль в Турцию:
— В Стамбул едем, — сказал он мне, погладив меня по головке.
    Я был ещё мал, но с этим словом «революция» у нас поломалась всё, а также моя привольная жизнь. Помню большие чемоданы, помню большой пароход, отплывающий с порта Одессы, и нас на нём. А внизу, на пирсе, много провожающих родственников, махавших нам платочком. Помню материнские слёзы и какой-то небрежный её наряд, который был на ней. Сколько мы плыли по Чёрному морю, не знаю. Только помню, от качки нас всех томило и мы то и дело бегали в туалет.
    Наша каюта была высшего класса, как мне сказали, но я ещё не понимал в этом ничего. Между тем, когда мы поднимались наверх подышать свежим воздухом на палубу, я видел, что там тоже было много людей, пассажиров, не имеющих даже места где спать, они сидя дремали. И хорошо запомнилась там девочка, у неё был небольшой мячик, и, когда он у неё выкатился случайно за борт, слёзы и плач её запомнил я на всю жизнь. Как будто бы с ним она потеряла самое важное. Не понимая в то время, что важное мы уже потеряли! Я же недолго думая вырвался из рук матери и подбежал к ней, подарил моё яблоко величиной с мяч, кото-
рое только мне дала мать Катенька поесть на палубе, на воз-
духе, потому что из-за позывов тошноты я совсем ничего не
ел. Мы с ней подружились, и даже узнал я, что её зовут Со-
фочка — Софья. Какое замечательное было знакомство двух
подростков! Нами восхищались родители, и всё остальное
время мы были больше на палубе, чем в каюте.
  Вот наконец наш корабль и пришвартовался! Был ненаст-
ный день, как будто бы небо плакало вместе с нами. Лил
сильный, проливной дождь. Конечно, вначале выходили
пассажиры высшего и первого классов, и я так потерял мою
юную подружку, запомнив лишь, как её звали.
    Ну что сказать о Турции? О Стамбуле? Другой мир и
другие нравы, незабываемый Стамбульский базар — это не-
обыкновенно торжественно: как будто входишь в глубину
тоннеля, и с каждой стороны — лавки, покупай, что хочешь,
золотые украшения висели на верёвках. Товар удивлял даже
отца, который уже всё видел, не раз побывав во всех странах
Европы и в Китае.
   Первое впечатление маленького ребёнка: на улицах мно-
го людей и все в основном смуглые мужчины. В то время
мне показалось, что здесь совсем нет женщин! Там не было
женщин, тех, которых я привык видеть, белоснежных, аро-
матных. А если и были, они прикрывали все свои прелести
паранджой, платья — длинные, до пола, в основном не ши-
рокие, видно, по восточному покрою.
    Квартира на последнем этаже, неуютная, вместо нашей
усадьбы и без спален, одна лишь комната. Всё надо было
делать здесь самому, и поэтому мои предки засучили рукава
и делали домашнюю работу сами. В квартире не было даже
крана с водой, отец заносил её сам большим кувшином и
переливал в маленький, который стоял на столе на неболь-
шом подносе, всегда с водой и со стаканом.
    Однажды я подслушал разговор родителей, что здесь
они только переждут и поедут обратно, когда подавят ре-
волюцию, но этого пришлось ждать долго. Терпенье закон-
чилось у отца, и он уехал в Англию, оставив нас на про-
извол судьбы, чтобы потом забрать. Денежные средства
заканчивались, здесь за всё нужно было платить, а когда
нет достатка, они уходят гораздо быстрее. Отец не попол-
нял ничем наш бюджет, писал в письмах, что сам нужда-
ется и хотел бы вернуться назад за семьёй, но нет денег.
И поэтому мы оставались в полном разорении, ожидая
хозяина, который так и смотрел на мать своими чёрными
угольками глаз.
    Однажды хозяин Ахмет пришёл и на ломаном англий-
ском потребовал оплату за будущую неделю проживания,
но у матери не было даже на хлеб лаваш, как они здесь его
называли. И тогда Ахмет взял её за руку и повёл на кро-
вать. И всё это было при мне. Он её мучил, а может, мне
так казалось в то время? И так он приходил каждую неде-
лю, прося оплату за квартиру, наслаждался белоснежной
моей матерью, оставлял на столе 20 долларов и уходил.
    Эти деньги в то время были большим состоянием, и она
могла нас содержать целую неделю и даже откладывать на
билеты.
    Питались мы скудно, не так, как у нас, но всё же обилие
фруктов, овощей и рыбы было. Этот же хозяин, турок Ах-
мет, смотрел и на меня. Но почему, я не понимал тогда. Ког-
да замечаешь, чувствуешь сладость чужого взгляда, ты ро-
беешь. И так было со мной: чем больше он смотрел на меня,
тем сильнее я чувствовал, что его взгляд пронзает меня до
глубины души.
   И только здесь, в Турции, ты осознаёшь, что не смог
бы сжечь ни своего, ни чужого прошлого. Чувствуешь себя
обязанным матери, которая стала продавать своё тело за
проживание и еду, за эти несчастные двадцать долларов в
неделю. И тогда-то ты думаешь, как выпутаться из этой
ситуации, в которую попали, а ведь нам нужно было со-
брать ещё деньги на билет и уехать в Англию. По письмам
отца было видно, что он нашёл работу грузчика в порту, но
лишнего у него по-прежнему не остаётся, так как он опла-
чивает своё жильё.
    Наша семья трещала по швам. Выпутаемся ли мы из за-
труднения, в которое попали, как в капкан? «Никогда не
стоит делать выводы о человеке, исходя из чужого мне-
ния», — так я думал ещё ребёнком. Я только сейчас стал
по-настоящему любить мать.
    Однажды, когда я, набрав кувшин воды из крана внизу
во дворе нашего дома, где мы жили, поднимался наверх по
лестнице, меня нагнал наш Ахмет, хозяин-турок. И он мне
прямо объяснил, чего хочет от меня. Я же, глупый ещё, наи-
вно ответил:
— Не женщина ведь я.
— Никто об этом не узнает, а за это я куплю вам билеты
в Англию, о чём мать твоя просила, но она меня так уже не
интересует, как ты.
    Он так ласково меня погладил, и не знаю почему, я сам
зашёл к нему в комнату, которая была как раз под нами, эта-
жом ниже. Может быть, в этом я видел спасение и для своей
матери, которую стал очень ценить, несмотря на мой мало-
летний возраст.
    Так и я тоже попался к нему в сеть. Целые полгода его
терпел, но всё же Ахмет меня не обманул и однажды принёс
нам билеты на пароход, отплывающий из Турции в Англию,
на сегодняшний вечер. Почему так быстро, до сих пор оста-
лось для меня загадкой. Может, кто-то заметил нашу бли-
зость, и это педофилия также возбранялась там, в Турции,
и каралась законом. Мама же, Екатерина Васильевна, не по-
дозревая ни о чём, думала, что это её заслуга. Я же уже по-
нимал, что он исковеркал мне жизнь.
   Единственное хорошее воспоминание о Турции — то, что
мы опять встретились на корабле, отплывающем в Англию,
с Софьей, и по классу с ними сравнялись, даже её родители
постоянно кормили нас. Она же повзрослела, округлилась и
не была уже тем непослушным ребёнком. «Никогда не ру-
гайте себя за прошлое», — так думал я, глядя ей в глаза, мо-
жет, нужно было сделать это, чтобы вырваться из того ада,
куда мы попали в то время.
   «Исходя из чужого мнения, нельзя разрывать, рубить все
концы, — опять путались мысли у меня в голове. — Может
быть, мы ещё были бы нужны новой власти и смогли бы
жить свободно в Одессе. Пускай не в шикарном поместье, но
в квартире», — так думал я, когда наш корабль очень долго
плыл к Англии, в шторм и в ливень бороздя океан. Это было
утомительно, но я возлагал большие надежды на будущее,
ведь английский язык для меня был вторым. Моя мать го-
товила меня к нему везде, как у нас под Одессой, так и в
Турции. Она прививала мне его, как новый плод, а может, не
плод, а ветку, по Мичурину. Турецкий так я и не познал.

«Кто не грешен, пусть бросит камень».
Лучше покайся, на колено встань,

Ты, живущий на этом свете тленном,
«Кто не грешен, пусть бросит камень».

Тебе хочется любви и благополучия.
Кто не плакал, не любил, сочувствуем.

«Кто не грешен, пусть бросит камень».
Лучше покайся, на колено встань.

Тебе хочется любви и благополучия.
Кто не плакал, не любил, сочувствуем.

Забыть об этом, значит, пойти заранее...
Тебе хочется любви и благополучия.

На заведомое унижение — поздно будет —
Рай — Ад обосновались у преддверия.

Тебе хочется любви и благополучия.
Кто не плакал, не любил, сочувствуем.

2. На корабле

    Оказалось, что и места наши купленных турком
билетов были только на палубе сидячие, самого
низшего класса. А Софья с родителями имели
каюту, находившуюся очень глубоко, и ещё вдобавок нужно
было пройти по коридору, такое чувство, будто в самый нос
корабля, ведь она была треугольная. Далеко не первый и не
высший класс, но всё же мне с матерью Екатериной разре-
шили хотя бы спать ночью. Мы слышали ужасный шум и
свист мотора корабля, особенно в штормовые дни. У них в
каюте было четыре гамака, по два на каждой стороне стен-
ки в углу, висевшие на одном крюке. Так как каюта была
треугольная, узкая дверь складывалась в два раза. Их было
всего три пассажира, но они специально купили четыре ме-
ста, чтобы в каюту не подселили постороннего. На одном
свободном предложили спать нам с матерью ночью. Вскоре
я понял, что на гамаке вдвоём очень тесно, и мне постелили
на полу. Поэтому, когда кому-то надо было выйти ночью по
нужде, вечно на меня наступали.
    Во вторую ночь они сами предложили ложиться мне с
Софьей, так как она была ребёнком и они считали, что я
тоже не такой взрослый. Конечно, спать стало удобнее, но
как спокойно лежать в гамаке впритык с молодым телом,
к тому же округлившимся не по годам. И лишь на третий
день я заметил, что ей приятно лежать рядом, она не прочь
обняться, будто бы случайно. Наутро мне было невтерпёж,
мои страсти накалялись, как сама погода в шторм. Я выбе-
жал по длинной лестнице, отталкивая руками спускающих-
ся и поднимающихся на верхнюю палубу пассажиров низ-
шего класса, и не заметил, как Софья помчалась за мной.
Я цепко двумя руками обхватил канат на палубе. Дул силь-
ный ветер, волны больно хлестали по моему лицу, отчего я
немного успокоился. И вдруг заметил, что она стоит рядом
и держит меня за руку, положив свою ладонь поверх моей.
Неужели она думала, что я хочу прыгнуть за борт, так смо-
трела на меня своими чёрными как угольки глазами. Затем
приподнялась на цыпочки и сказала на ухо:
— Андрей, что не так? Ты что, меня стесняешься?
— Кто тебе сказал, что стесняюсь?! Я не стесняюсь, про-
сто вышел подышать свежим воздухом. Когда рядом с тобой
сплю, мне жарко и жар бьёт в голову.
— Поцелуй меня!
— Ты ещё ребёнок!
— Ты ошибаешься, но всё же, научился в Турции цело-
ваться или же мне за тебя это сделать?
    И тут я вспомнил, что никогда не целовался с девушкой,
и повернулся к ней.
— Посмотрим, как ты умеешь.
    Она была на голову ниже, запрыгнула на меня, обнимая
и руками и ногами, ухватившись словно клещами, и стала
нежно целовать.
   В эти секунды я вспоминал, как меня совсем недавно об-
лизывал турок Ахмет, не давая мне даже опомниться в пер-
вый раз, и как он сам потом заставлял меня повторять это.
   Но её поцелуй был приятен: детский, наивный, и я в эти
минуты хотел тоже показать свои умения, но не смел, по-
нимая, что нельзя быть неблагодарным. Ведь её родители
доверяли мне и даже уложили нас вместе в один гамак.
И я уже понял, что это их большая ошибка. Ведь мы уже
из двух молодых сердец могли создать неугасающее пламя
любви, которое спровоцировало бы пожар души. Я думал,
она нацелуется и остановится, она же требовала ответа. Но,
заметив, что его не будет, а ветер и шторм усиливаются,
схватила меня за руку и потащила к лодкам, которые штабе-
лями лежали у борта на верхней палубе, накрытые брезен-
том. Не помню, как я очутился на спине, она же на мне. Она
всячески имитировала секс и настаивала на любви. Её по-
целуи становились далеко не детскими, разжигали меня, как
мужчину, и я это чувствовал. И если бы не боялся, то смог
бы её удовлетворить. Или нет?! Ведь ещё не спал ни с одной
женщиной, а лишь видел, как это вытворял турок Ахмет со
мной и мамой, поэтому воздержался и сказал:
— Успокойся, Софья! Здесь не место терять девствен-
ность. Я тоже испытываю к тебе что-то большее, чем любовь,
и поэтому дай возможность сделать всё как надо: приедем в
Лондон, найдём моего отца, там, глядишь, я и посватаю тебе!
— Такого не будет, что ты женишься на мне, — плакала
она. — Я бы никогда и никому не рассказала об этом. Ты
думаешь, что я девочка? Но нет, была, когда ты меня уви-
дел впервые, когда мы уезжали из России в Турцию, лучше
бы тогда свою девственность тебе бы я отдала, ведь ты по-
нравился мне сразу. Сейчас же я пошлая... продавалась за
доллары в подпольном борделе в Турции. А знаешь почему?
Лишь бы уехать оттуда. Я оказалась самым ценным това-
ром, и когда мы собрали нужную сумму, то поняли: пора
покупать билеты на ближайший рейс теплохода в Англию, а
потом случайно столкнулись здесь с вами.
— Прости меня, не плачь, прости, пожалуйста, Софья.
Делай что хочешь, только потом не говори, что я тебя изна-
силовал.
    Наверно, лишь это и хотела она получить от меня. Бы-
стро стащила свои трусики и поскакала на мне, как на ска-
куне. Я же думал о себе в эти минуты, смогу ли стать муж-
чиной?
   Но, видно, ей понравилось, и наша любовь была здесь
нескончаемой, пока наш корабль не причалил к берегам Ан-
глии.
    Родителям мы не объясняли, куда убегаем. Её родители
были навеселе, они понимали, это всё будет скрыто и я ни-
когда не расскажу матери. Но и они тоже не любили долго
находиться в каюте, как в пещере, поэтому гуляли по палу-
бе, а нам выпадала возможность шмыгнуть обратно в каюту
или же под нашу счастливую лодку, под которой впервые я
стал мужчиной. Она была страстной девчонкой, зрелой не
по годам и тоже уже многое познала в этой жизни. И она по-
нимала, что нас впереди ещё многое ожидает.
    Её родители рассказывали, что у матери в Англии есть
брат Пётр, он женат, и жену звать Анджела, Пётр их и бу-
дет встречать. Мы же хвастались, что нас встретит отец. Но,
когда спустились с корабля по длинной качающейся лестни-
це вниз на землю, моего отца не было среди встречающих.
И они не хотели нас потерять, как хороших знакомых, имея
большие планы на жизнь своей единственной дочери Со-
фьи. Поэтому пригласили нас к брату переночевать, а там
сказали, что помогут найти моего отца.
    Англия, Лондон в то время процветали благодаря имми-
грантам. Мне тогда казалось, они здесь разбавляли культуру
и привносили в их быт что-то новое. Въезжающие из раз-
ных стран люди открывали рестораны, кафе и различные
фирмы...
   Страна же быстрым темпом стала развиваться из-за нов-
шеств, вводимых в королевстве, стояла уже достаточно хо-
рошо, на высоте, с моей точки зрения как молодого челове-
ка, по сравнению с теми двумя государствами, что я видел,
где рос в России или жил в Турции.
   Мы несколько недель проживали у родителей Софьи,
которых тут же пристроил её брат в меблированную
квартиру, так как сам работал грузчиком в порту и тоже
перебивался еле-еле. Сытно ли поест на те крохи, что
оставались за каждый отработанный день? Оплата была
еженедельной.
    Первым на работу из нас устроился в порту грузчиком
её отец Виктор Викторович. Так как мы привыкли жить в
тесноте в каюте, они нас, наверно, терпели, не выгонят же
на улицу, понимая, что у нас нет возможности пока найти
работу. А может, смотрели на нашу разгорающуюся похоть
и любовь.
    Вскоре жена дяди Пети Анджела, работающая прачкой,
забрала на работу и мою мать к себе, увидев, что поиски мо-
его отца не увенчалась успехом. Они уходили из дому, когда
было совсем темно, и возвращались в сумерках, а иногда
задерживались до десяти часов вечера. В нашем распоряже-
нии был весь день, и мы не терялись, проводя время любве-
обильно. С Софьей я чувствовал себя мужчиной.
    Однажды вечером, притворившись, будто сплю, я под-
слушал, как её отец рассказывал, что в порту встретил моего
отца Ивана Прокофьевича, тот уже обзавёлся за год в раз-
рыве с нами второй новой семьёй здесь, и его вторая жена
была беременна, поэтому он не возвратится в нашу семью,
но будет помогать. Отец передал через Виктора Викторо-
вича собранные двадцать долларов, что не успел выслать
в Турцию. Эти двадцать долларов болезненно напомнили
мне турка, хозяина Ахмета, и здесь я понял, что он хорошо,
оказывается, мне оплачивал... эти услуги. Тут небольшой
домик можно было в то время купить за пятьдесят тысяч
английских фунтов стерлингов.
    Я всю ночь не мог уснуть, а утром сказал матери:
— Я тоже хочу работать, не будем же мы вечно жить с
вами. Можно и мне на работу в порт?
— Там малолетних не принимают, тебе бы с Софьей
учиться пойти, а мы как-нибудь осилим, заработаем на хлеб.
А за жильё вы не платите, хватит на всех.
    И как оказалось, это единственное правильное решение,
высказанное родителями, перевернуло нашу страницу, что-
бы мы не остались там такими же батраками, как они. Толь-
ко сейчас я понимал, сколько же работало у нас в России у
отца на его фабрике таких, какими стали мы, сейчас же за
всё он отдувается в порту грузчиком.
    Страх перед будущим заставлял нас учиться пока в обык-
новенной школе. Но, когда родителей не было дома, наша
любовь продолжалась и крепла.

Влюблённость — лёгкость полёта.
И это чувство, с бабочкой сравнив,
Звуками музыки, солнца говоришь.
Влюблённые — основа мироздания,

Когда влюблённых бабочек полёт…
Ты наблюдаешь их души волнения,
Парят вблизи, коснувшись крыльями...
За день любовь обоих возродится,

Их любовь другим и не приснится,
Они свободны в выборе всегда...
Хотя и знают — жизнь их коротка...
Порхнул крылом, ты далеко летишь

Навстречу ветру, но достигаешь цели,
Уже вдвоём, вам хорошо, молчишь.

3. Совмещать учёбу и любовь

Одиночество людское, до боли груз...
Тащит на плечах и в воспоминаниях.
Живёт, как песня, просто слышит,
Одиночество людское, до боли груз,

А когда-то царапала его за живое,
Теперь — эти слова песен не волнуют.
Одиночество людское, до боли груз...
Тащит на плечах и в воспоминаниях.

    Я замечал, что родители очень тяжело ра-
ботали, приходили уставшие и не хотели
даже поговорить, домашнюю всю работу
мы взяли на себя. Софья с каждым днём росла и была уже
без пяти минут хозяйкой в доме. Почти всё взваливалось
на неё, но я тоже не сидел, старался раздобыть поесть что-
нибудь, но чаще шастал по крестьянским рынкам и собирал
выброшенные первые листья от кочанов капусты, и тогда
у нас был пир: она их тушила и делала пирожки, солянку.
И даже ухитрялась сварить борщ, если я находил где-нибудь
картофель или морковь, свёклу, ну что же я буду перечис-
лять, поднимал всё, что валялось на рынке на земле, никогда
не трогал то, за что заплатить бы не смог.
 Наши родители стали сбрасываться и вместе оплачивать
меблированную квартиру, а остальное откладывать на пи-
тание, но этого хватало только на хлеб и молоко, может,
иногда на подсолнечное масло, тогда у нас был праздник
пирожков!
   Однажды я столкнулся в воскресный день на рынке со
своим отцом. Конечно, в нём трудно было узнать упитан-
ного крупного фабриканта лёгкой промышленности Ивана
Прокофьевича Труженикова. Но я всё же узнал и даже подо-
шёл к нему. Он держал в руках плетёную корзинку, полную
продуктов, а главное, там были фрукты, к которым я не при-
касался уже второй год, с тех пор, как мы попали в Англию,
в Турции цены на них были дешевле. Он заметил, что я жад-
но посмотрел на них, и сказал:
— Извини, сынок, возьми что хочешь.
— Мне ничего не надо, но Софья — дочь людей, у ко-
торых мы сейчас живём, два года не ела яблока, я возьму
для неё.
Отец, видно, понял, как мы бедствуем, потому что моя
одежда была вся в заплатах.
— Возьми домой всю эту корзинку, её папа — молодец,
выдержал всё и не оставил семью, но здесь, в эмиграции,
семья часто распадается. Сейчас я уже и вторую семью по-
терял, она как родила, так и исчезла с ребёнком, но мне по-
везло — работаю у богатых людей, в доме живу у них. Там
есть отдельный маленький домик для обслуживающего пер-
сонала, так я и обслуживаю их, а когда мужа хозяйки нет, то
у нас любовь.
— Отец, какая любовь в твои годы?
— А какие мои годы? Мне нет и пятидесяти. Когда тебе
будет столько же, ты поймёшь, что жизнь только начинает-
ся, может, я тебе неправильно сейчас сказал, жизнь не начи-
нается, но хочешь уловить все оставшиеся моменты любви.
Сейчас я спешу, однако, если ты придёшь сюда в следующее
воскресенье, я тебе большему научу. — Он достал из своего
кармана фунты стерлинги и всё, что было, отдал мне, ска-
зав: — Прости, сын, прости, если сможешь, и матери скажи,
чтобы не держала на меня зла.
    Он всунул мне в руки корзинку и убежал, ничего не купив.
Я заметил, как он садился в коляску, запряжённую лошадь-
ми, и даже с кучером, и подумал, что надо бы здесь с ним
встретиться, ведь если он ещё плохо говорит по-английски
и устроился прилично, то мне тем более будет легче в обще-
нии найти что-нибудь. И я побежал домой.
    Идеальная чистота, в квартире пахло только вымытым
полом. Когда я поставил корзинку с продуктами на стол, Со-
фья расплакалась.
— Где ты это взял?! — заикалась она и, плача, гово-
рила: — Где ты взял британские фунты стерлинги, что-
бы купить всё это?! Мы же с тобой договорились: ниче-
го лишнего не делать, через две недели мы заканчиваем
школу и пойдём в колледж, я бы не хотела, чтобы ты здесь
сидел за грабёж.
— Не переживай, случайно встретился со своим отцом, и
он даже стерлинги на одежду дал.
Я достал всё и положил на стол. Она, схватив деньги, на-
чала их пересчитывать.
— Ой, здесь достаточно, чтобы купить одежду и тебе, и
мне, пойдём в колледж в новом.
— Отдам матери, пускай она решает, что с ними делать,
она намного старше и мудрее. Там, на рынке, я видел мага-
зин «Секонд-хенд», может, в нём что-то купим, ведь зимы
здесь холодные и ты совсем раздета, а надо бы пальто ку-
пить тебе.
    Она одобрительно подошла ко мне и потянулась, чтобы
поцеловать. Но не целовала, а шептала мне на ухо, что она
стала настоящей женщиной и впервые у неё сегодня была
менструация.
   Я понимал, что это конец нашей беспечной любви и она
сможет уже забеременеть, но почему говорила тихо, не мог
сообразить, однако заметил: за занавеской лежит на своей
кровати мать. Я испугался и бросился к ней:
— Мама, что случилось?!
    Она же показала мне две руки, обязанные тряпками.
— Не переживай, сынок, до твоей свадьбы заживёт, это
по моей вине, у нас в прачечной на кирпичах стоял всегда
большой бак, котёл, в котором мы вывариваем белые про-
стыни и бельё. Когда я заметила, что вода бурлит, выливает-
ся, я взяла палку и хотела немного задвинуть бельё внутрь,
чтобы кипящая вода не выливалась, а она вдруг выплесну-
лась и прямо на мои руки. Хорошо, что только на них, а то
бы на лицо, и была бы я как прокажённая.
— Я побегу в аптеку за мазью и бинтами.
— За мазью беги, а бинтов не надо, мне выдала хозяйка
прачечной старую простынь, её мы разорвём на бинты.
    Я бросился в аптеку и очень быстро возвратился. Если бы
не фунты стерлинги отца, ничего бы не смог купить, мазь
оказалась очень дорогой, как объяснил фармацевт, сделана
на прополисе, я бы не смог оплатить это лекарство. Значит,
Бог к нам сегодня постучал в дверь.
     Мы содрали с рук матери, испытывающей страшную
боль, тряпки и намазали их мазью жёлтого цвета. Мама ска-
зала, что нужно снова обмотать руки. Я сразу же отклонил
эту затею, потому что фармацевт предупредил: не покры-
вать раны ничем, дать возможность их высушить и мазать,
мазать лекарством.
    С сегодняшнего дня мы лишились заработка матери, но
у меня появилась возможность тоже пристроиться куда-ни-
будь. Мазь очень быстро кончалась, поэтому все фунты, ко-
торые мне дал отец, ушли на материнские руки, и они стали
немного заживать.
    Корзина с продуктами тоже к концу недели опустела, а
у меня появилась возможность отнести её обратно и встре-
титься с отцом. Я не жалел, что всё истратил на лекарство,
но, когда я так же, в заплатках, пришёл к отцу, он был рас-
строен и удивлён.
— Почему ты себе ничего не купил, здесь, как и везде,
встречают по одёжке, а провожают по уму. Ум-то, вижу, у
тебя есть!
— Да, отец! Я заканчиваю на днях школу и пойду в кол-
ледж.
— Эй, сынок, школа бесплатная, но за колледж нужно
платить, тебе надо подыскать работу. Пойдём со мной, я сам
тебе куплю одежду.
— Пойду, если ты Софье тоже купишь, ведь до сих пор
мы живём у них. — И я ему
рассказал, куда ушли все его фунты, и про мечту, пойти в
«Секонд-хенд», которая не осуществилась.
— Не переживай, на это у меня хватит.
    И мы вышли из рынка. Он меня повёл в тот магазин, о
котором мы мечтали с Софьей. Отец полностью одел меня, а
ещё нам завернули куртку и зимнее пальто. Также он купил
одежду и для Софьи, и для матери. И опять сунув мне фун-
ты, что у него остались, сказал:
— Всё, спешу обратно, мне оплачивают за неделю в суб-
боту, в следующее воскресенье приходи.
    Он взял у меня корзинку, быстро скупился на рынке и
опять сел в свою коляску и скрылся из виду. Я же не потра-
тил ни одного фунта, понёс всё домой. Светился от радости.
У меня были светлые голубые глаза, светло-русые волосы
и белизна лица чуть ли не девичья, полные красные губы и
ровные белоснежные зубы. Я был хорош собой, об этом мне
сказал и отец. А эта модная кепка в клеточку придавала мне
мужественный вид.

4. Постоянные встречи с отцом

Метания — болезни наши множат.
Найди в себе правильный ответ.
Не можешь ты жить на два дома.
Метания — болезни наши множат.

На двух берегах тебе не устоять,
Но почему же твоя душа горда?
Метания — болезни наши множат.
Найди в себе правильный ответ.

На двух берегах тебе не устоять,
Но почему же твоя душа горда?
Ранима, не хочет вновь страдать,
Какиx минут в любви не забыть?

На двух берегах тебе не устоять.
День за днём любовь всё ждёшь...
На двух берегах тебе не устоять,
Но почему же твоя душа горда?

    Постоянные встречи с отцом, куда они нас приведут? Каждую неделю, я без стеснения приходил на рынок и брал у него приличную сумму фунтов стерлингов. А один раз он дал мне круглую старинную монету, золотую, на цепочке и повесил мне на шею, сказав:
— Это твой оберег, будет оберегать тебя от бед и нечистой силы.
Я любил отца и кто, как ни я, понимал его в том, что ради своей семьи и любви ты можешь сделать необдуманный поступок. У нас с ним завязалась дружба отца и сына, но мать почему-то нервничала. Хотя благодаря его «подачкам» мы выживали и, если бы отец не давал нам на лекарство, возможно, она и лишилась бы кистей рук. Теперь мы стали есть лучше и одеваться. У мамы залечились руки, хотя остались они корявыми, как после оспы, ведь вода не только была горячей, но и с разными отбеливателями, химикатами и содой.
   Отец ни разу не сказал, что хочет встретиться с ней, видно, всё уже перегорело, забылось, но помню, что он её любил, а может, не хотел потерять ту единственную работу, которую имел и которая нам помогает жить, а не существовать.
   Мы с Софьей поступили в колледж вместе, и однажды она мне сказала:
— Я беременна, что делать? Может, не время и сделаю аборт?!
— Как «что делать»? Будем рожать!
    Я тут же выбежал на рынок, там всегда была лавка ювелира, и из моего медальона заказал ей на палец обручальное кольцо. И в это же воскресное утро, когда все были дома, попросил руки Софьи у её родителей. Я отвечал за свои поступки, как мужчина. Они были очень рады этому, и мы узаконили статус мужа и жены.
   Жили опять вместе, дружно, почти все поменяли место работы, а в это воскресенье я обещал отцу показать и мою Софью. Он обрадовался моей самостоятельности и тому, что скоро станет дедом. Вечером я сказал Софье, что завтра мы идём на встречу с отцом вместе.
    Мы пришли на рынок раньше и вынуждены были немного покрутиться там. Только сейчас я понял, что моя Софья — настоящая красавица! На неё заглядываются посторонние мужчины.
Она была похожа на мать, как мне потом рассказывала, мать её матери, то есть бабушка, была настоящей цыганкой:
смуглая, с большими выразительными чёрными глазами,
 с длинными чёрными волосами, поднятыми
в причёску, высокая и стройная, а животик ещё не был ви-
ден. Она и так мне нравилась, но сейчас как-то по-другому
я на неё посмотрел. И даже не заметил, как к нам подошёл
мой отец:
— Здравствуйте, дети! Софья! Если бы я тебя встретил
здесь одну, не узнал бы. Я помню тебя маленькой девочкой,
с короткой стрижкой, когда ты крепко держалась за мать
рукой. Тогда ты была ростом почти ей до груди, она же в
правой руке держала зонт. Лил сильный дождь, ливень, зонт
крутился от ветра, не помогал. А вы стояли у причала око-
ло корабля, ожидая, пока выйдет ваш отец. Он показался;
был навьючен узлами и трудно сходил с лестниц теплохода.
А сейчас ты просто красавица!
— Прости, отец, из медальона я сделал ей обручальное
кольцо, она скоро станет матерью!
— Наслышан, наслышан, это хорошая новость, родится
новый британец, и все карты ему в руки!
Потом он пригласил нас в коляску. Кучера не было, он
сам был за него сегодня и с ветерком показал нам почти весь
Лондон!
— Гулять так гулять, — сказал и завёл нас в какой-то ка-
бак, где потратился, хотя дома Софья готовила лучше, но я
пиво пробовал впервые, и оно ударило мне в голову.
Видно было, что отец не хотел с нами прощаться, однако
всё же сказал:
— На следующей неделе, сын, ты приглашён на званый
обед, там, где я работаю, они хотят с тобой познакомиться и
предложить работу. Видно, много о тебе слышали от меня.
Будешь пока совмещать работу и учёбу.
Так мы распрощались, впервые довёз он нас до дома, на-
верно, хотел знать, где мы живём. А может, хотел увидеться
с матерью?! Ведь они прожили все свои молодые годы вме-
сте в Одессе.
   Неделя пробежала быстро, и вот уже утро следующего
воскресенья. Меня одевают все, чтобы произвёл хорошее
впечатление на хозяина отца и получил работу. Как расска-
зывал папа, этот человек имел сеть торговых точек и баров
в Лондоне, и я думаю, что куда-нибудь меня устроит, но мне
нужно работать в вечернюю смену, так как я понял, что учё-
ба в колледже у меня получается.
   Меняется всё, раньше мы не могли бы обеспечить себя
даже едой, а сейчас родители, сбрасываясь, оплачивали
нашу учёбу в колледже. Поменялись и вкусы на новом ме-
сте, мы уже не в меблированной квартире, а снимаем одно-
спальное жильё, и наконец отец и мать Софьи заслуженно
получили себе спальню. Мне же с Софьей досталась про-
ходная с занавесочкой, но мы всегда успевали сблизиться
после колледжа, когда родители работали.
   Всё, последний штрих, отец Софьи достаёт и повязывает
мне галстук, говорит, что он счастливый. Софья выглянула в
окно, во дворе стояла коляска отца, правда, с кучером. Я вы-
шел и спросил его:
— А где отец?
— Он отошёл к цветочной лавке.
    Я посмотрел, он и в самом деле быстрым шагом идёт к
нам, несёт большой букет роз:
— Передай это Софье!
   Я-то понял, что это цветы для матери, каждое воскресе-
нье в Одессе он её одаривал розами с точно такими же алы-
ми бутонами, и они стояли до следующих, даже помню их
аромат. Я взял из его рук цветы и пошёл домой, поднялся
наверх быстро, чуть ли не бежал на третий этаж, запыхав-
шись, и отдал розы матери.
— Это тебе, мама! — сказал и выбежал обратно, сел в
коляску, помахав рукой выглядывающей из окна Софье.
    По дороге я заметил, что они жили в противоположной
стороне города, ближе к центру. Пока мы ехали, отец много
мне рассказывал о том, что ему здесь пришлось перенести.
Я же думал о своём, что никогда не открывал никому о себе,
это была запретная тема для разговоров, но я чувствовал
себя вполне неординарным человеком. Мне нравилась Со-
фья, она моя первая любовь, моя жена, и мы ждём малыша,
но я стал здесь засматриваться иногда на мужчин, и это меня
выдавало; я краснел, как женщина, вздрагивал от случайно-
го прикосновения. Говорят, что некоторые мужчины по сво-
ему телу и духу рождены женщинами, но я не верю этому,
если бы меня не насиловал Ахмет в Турции, может быть, я
бы не был таким, каким стал на сегодняшний день. Пожи-
вём — увидим, возможно, всё поменяется, особенно когда у
меня появятся дети. Ведь это счастье — иметь детей!
    Мы подъехали к какой-то усадьбе. Отец вышел, прибли-
зился к воротам и отворил их ключом, затем раздвинул, и
мы въехали, потом по аллее доехали до большой цветочной
клумбы и повернули влево, затем ещё и ещё, пока ни оказа-
лись около большого дома. Я даже подумал: как интересно,
каким образом отец смог здесь устроиться на работу? Мы
спустились на красную дорожку, покрытую пылью от мелко
раздробленных кирпичей. Потом ещё прошли до лестницы,
затем поднялись десять ступенек на веранду, которая опоя-
сывала весь большой дом, и со стороны просторного сада
вошли в дверь, что была не заперта. Прежде чем зайти, очи-
стили обувь от остатков красной пыли с кирпичей об ков-
рик, я следил за отцом и повторял за ним.
   Увидев нас, хозяева поднялись с дивана, это были два му-
жика. На чистом британском говоре они стали беседовать с
нами, шутить, знакомиться и пригласили сразу же к столу.
Я удивился, что женщин в доме нет. Даже обслуживающий
персонал — только мужчины. Я спросил:
— Где мне можно помыть руки с дороги?
Отец меня повёл в ванну, и тогда я задал ему вопрос:
— Где же жена хозяина?
— Мы и так опоздали, все вопросы потом, — ответил он.
    Отец подождал, здесь и правда можно было заблудиться.
И вот мы уже за столом, и я вспоминаю русскую пословицу
«Когда я ем, я глух и нем», а здесь совсем наоборот. Обед
напоминает какое-то торжество, на котором высказываются
обо всём, что было за день, не исключая политики, прочи-
танных газетных статей и новостей из них, а кроме того,
мы обсуждали многое, о чём мне было интересно знать. Но
больше всего меня интересовало самолётостроение и дель-
тапланы, парашюты и лётное училище.

5. За чаепитием

    Мне понравилось в них всё, их поведение и культура за столом, а особенно, когда они рассказывали о первых серьёзных попытках полёта человека на летающих аппаратах. Если честно, я никогда не видел самолёт, не то чтобы летать, а тут познакомился с богатыми людьми, которые оказались у самых истоков их создания, и они рассказывали, что в Европе летающие аппараты появились в конце XVIII века. И сразу же было объяснено, от какого слова произошло название «авиация», — от латинского avis (птица). Я чуть ли не с открытым ртом улавливал каждую фразу. Они рассказывали, что были знакомы с братьями Райт, которым досталась Золотая медаль Конгресса США за открытия. И кроме того, говорили, что оспаривался потом этот приоритет, он остался открытым, так как многие выдавали себя за первооткрывателей, но всё же впервые летательные аппараты были применены в военных действиях. В 1843 году английский изобретатель Уильям Хенсон получил патент на проект самолёта. Однако регулярные пассажирские авиалинии в Европе начали действовать в начале 1919 г. Там они занимали немалое место в создании, а затем и получили право управлять ими. Сами летающие аппараты не имели пока возможность перевозить большое количество людей, и максимум, что могли принять на борт, — двадцать человек и почты около четырёхсот килограммов, но это была уже революция и победа, ведь за кратчайший срок можно было переместиться на значительное расстояние и перевезти столько груза.
    Я сидел, смотрел, как убирают всё после обеда, на большом подносе принесли нарезанные фрукты, но никто не встал из-за стола, затем подали чай в очень тонких стаканах и сахарницу серебряную со специальными щипчиками. Оттого, что я наблюдал это впервые, я не приступал к трапезе первым, давая им возможность показать, как они это делают. У нас в семье подобное я из детства помню, но всё уже расплывчато.
    Около хозяина дома стоял мужчина с белыми нарукавниками и в белых перчатках, и он придвинул сахарницу к нему, когда тот взялся за маленькую серебряную ложку. Щипчиками поймав кусочек сахара и надломив, слуга бросил его в стакан, а хозяин лишь жестом показал, что достаточно. Так сделали абсолютно все и даже мой отец, видно, нахватался здесь, а затем повторил и я. Отец одобрительно мне подмигнул.
   Чаепитие продолжалось, как и разговоры о первых шагах авиации. Мужчины заметили, что мне понравилось, к тому же я не такой уж глупый, необтёсанный эмигрант. И хозяин продолжил:
— Впервые металлические корпуса летающих аппаратов были изготовлены в Германии и назывались «Немецкий дирижабль "Граф Цеппелин"».
   Они много рассказывали о достижениях, но, как я сообразил, были заинтересованы больше в кораблестроении, понимая, что в этой области смогут покорить весь мир, захватывая и перевозя сюда всё самое ценное в большом количестве. Может, здесь и было упущение, так как Германия быстрым темпом стала наращивать свою авиацию. И тут хозяин обратился ко мне:
— Не хотел бы ты учиться у нас в лётной школе? А по вечерам мы бы тебя посылали в бар работать барменом, понимаем, что ты женился и у тебя скоро будет ребёнок!
    Я не знал, что и сказать, такого поворота неожиданного для меня не представилось бы. Пока кивнул головой, но потом понял, что совершаю ошибку и добавил:
— Конечно, я был бы очень рад, спасибо за доверие!
   Он встал, подошёл ко мне и пожал мою руку, я покраснел,
так и не понял почему, уж очень пристально он смотрел на
меня, как будто поглощая целиком. Потом мы пересели на
мягкие диваны, фрукты перенесли на журнальный столик и
подали в маленьких чашечках турецкий кофе, который мне
сразу же напомнил моего турка, насильника Ахмета, хозяи-
на дома, предлагавшего тогда выпить кофе. Но здесь же не
Турция и отец рядом, я не думал о плохом, однако, наверно,
я ошибался. Мы вскоре попрощались, и отец отпросился,
чтобы отвезти меня домой в коляске. А по дороге всё про-
яснилось.
— Хозяин дома, Джордж, он муж, а второй, Уильям, —
его жена.
   Я же не мальчишка, сразу всё понял: значит, его жена Уи-
льям в отсутствии мужа и «даёт» моему отцу. Я молчал, но
отец добавил:
— Здесь, как и везде: «или кнут, или же тебя е...»
— Отец, ты же понимаешь, что у меня жена и скоро будет
ребёнок.
   Я уже не хотел с ним обговаривать те детали, что с этим
был знаком в Турции.
— Не переживай, тебя никто не заставляет, а хочешь, я
тебе расскажу, как у них получилось, что они стали мужем
и женой.
— Только не растягивай, как ты знаешь, на целую книгу.
Можешь мне рассказать в двух словах?
— В двух словах? Хорошо: они оба учились в лётном,
и так и получилось, что женщин там не было и друг друга
выручали, потом привыкли и стали жить вместе, не только
в постели. У них общие счета, общий бизнес, но я думаю,
хозяин ещё тот, его жена рассказывала, что он не выполня-
ет супружеского долга совсем, а тот жалуется, якобы по-
старел, а я ведь сам знаю, бегает на сторону. Но что же мне
сделать, когда его жена пристаёт, она мне тайком подбра-
сывает деньги, и потому я стал вам помогать. Ты думаешь,
сколько можно заработать носильщиком в порту?! Я и не
ел почти, чтобы отложить эти первые 20 долларов и вы-
слать вам.
— Прости, отец, я тебя ни в чём не виню, только мать
жаль, одна осталась, ты хоть посылай ей розы иногда, и это
будет для неё надежда, что ты когда-нибудь возвратишься в
семью, ей же больше никого не надо.
— Хорошо, сынок, вот и поговорили по душам.
    И мы заметили, что кучер завернул к нам в переулок.
Отец дал мне ещё фунтов стерлингов пачку и сказал:
— Учись, сынок. Жизнь сама подскажет, как надо, ты
хозяин своих души и тела, распоряжайся, как тебе лучше
будет.
   Когда мы подъехали к дому, на подоконнике светилась ке-
росиновая лампа и стояла у окна моя любовь Софья! Я чуть
ли не выпрыгнул из коляски и скрылся в подъезде, а отец
мне выкрикнул вдогонку:
— В следующее воскресенье, как обычно, встречаемся
на рынке.
   Я ничего не ответил, он же знал, что я приду, ведь моей
Софье нужны были фрукты и витамины. Когда я вошёл,
никто не спал, все ожидали новостей и гостинцев, думали,
приду, как всегда, с продуктами, но я возвратился совсем
пустой, держал в руках пачку фунтов стерлингов и обратил-
ся к матери:
— Это он тебе передал, сказал, что до сих пор любит
тебя, но не может возвратиться в семью из-за работы, боясь
её потерять, однако обещал каждую неделю помогать.
   На керогазе кипел чайник, разлили всем в глиняные чаш-
ки кипяток и сели пить чай с вишнёвым вареньем. Они ожи-
дали от меня рассказа, как и где, но я, рассказывая, филь-
тровал информацию сквозь сито, не сболтнуть бы лишнего,
главное сказал, что скоро буду учиться в лётной школе и
носить прекрасную форму лётчика. Софья всплакнула, то
ли от страха моей будущей профессии, то ли оттого, что не
стану больше с ней учиться в колледже, а потом сказала:
— Тебе виднее, делай, как хочешь сам.
   Она по характеру была пластилин, и из неё можно было
лепить любую фигуру добра. Родители её первыми встали и
пошли к себе в спальню, мать моя перемыла чашки и тоже
легла, я же хотел сблизиться с Софьей, но не смог из-за от-
сутствия возможности, условия, в которых мы находились,
не позволяли этого, но я понимал, что должен работать и
учиться, чтобы наладить наш быт.
   Утром, как обычно, родители убежали спозаранку, а мы
остались утопать в любви, нам необходима была разрядка
для наших следующих отношений.

Не оставляйте Женщину одну,
Одна, наедине с собою и ждёт,
Стонет, тоскует вьюгою в аду...
Не оставляйте Женщину одну,
Она бороться совсем не может...
Потерян смысл жизни для неё...
Не оставляйте Женщину одну,
Одна, наедине с собою и ждёт,

Всё ждёт, наступит ли рассвет...

6. Не знаю почему

В глазах рассветает лишь обман,
Пеленою покрылась вуаль алмаза,
Дымок режет твой глаз прикрас,
В глазах рассветает лишь обман,

В видимом спектре полный туман,
Мы понимаем, что жизнь дана раз,
В глазах рассветает лишь обман,
Откуда явилась в полуденный час...

    И вот рассвет в подмалёвке гризайль светит,
смазаны тона на белоснежной земле. Лишь
тянутся раскосом глубокие серые поля. Ты
взглядом над туманом словно мчишься! Куда несёт — неве-
домо. То птицей по облакам ступаешь вновь и вновь. И по-
нимаешь: это тишь, спокойствие твоё, которое тебя обворо-
жило, и только ждёшь конец рассвета, понимая: зло солнце
причинило. Где свет лучей пагубен был здесь. Растаял наш
туман, одаряя всё росой! А на глазах, вдали зелёная трава,
изумрудом блеск от солнца мазками развела.
   Не знаю почему, но я ожидал это воскресенье как никог-
да. То ли заманчивое предложение мне сделали они, то ли
меня стало тянуть жить богато. Всё из детства помню, как
мы жили, в каком достатке, но жизнь шла своим чередом, и
неделя прошла без изменений.
   А в воскресенье пошёл на встречу к отцу, которая у нас
была всегда в два часа, утром даже успел смотаться на ры-
нок, купить продукты на целую неделю, чтобы был в доме
достаток. На меня это возлагалось, и я выполнял, как мог.
Старался купить вдоволь, но не переплатить, ведь нам надо
было ещё оплачивать колледж, и поэтому, ещё не наступило
утро, я уже был здесь.
   Купил для моей Софьи впервые одну розу. Я ей никогда
не дарил цветов, на это у нас вечно не хватало денег, но за-
метил, как она с завистью смотрела всю неделю на шикар-
ный букет роз, аромат которых благоухал на всю квартиру.
   Однако мне ни слова, и я за эту кротость и выдержанность
очень ценил её. Но, чтобы она оценила мой поступок, здесь
же купил небольшую керамическую вазу, наполнил её не-
много водой и, конечно, получил за это любвеобильный по-
целуй в награду.
   После завтрака я оделся так же, как был одет в прошлое
воскресенье, и опять выбежал на рынок, где уже издалека
заметил коляску отца. Отец сказал:
— Мы снова поедем на званый ужин к ним, они нашли,
куда тебя пристроить на работу. Ты согласен учиться в лёт-
ном училище? Они сами тебе сделают перевод.
— Да! Отец, я бы очень хотел учиться там, но что будет с
Софьей, ведь мы всегда и везде вместе.
— Ты, случайно, не думаешь, что хочешь, чтобы и её
перевели в лётное училище. А впрочем, на какую специаль-
ность она учится?
— У неё специальность лёгкая, для женщины прекрасно!
Модельер!
— Ну и пускай заканчивает, а я буду ей помогать — опла-
чивать, а когда она будет совсем тяжела, стану даже отвоз-
ить в колледж.
— Спасибо, отец, ты нас очень выручаешь, тогда у меня
просто ответ «да», нет причины для отказа. А то сомневал-
ся, ведь её так люблю.
   Мы ещё много беседовали о жизни, пока наша коляска не
подъехала опять к тем же воротам, и я тут же у него спросил:
— А почему мы едем через задние ворота каждый раз, ты
это делаешь специально?
— Да! Всякий раз лошадь гадит, оставляя грязь, хотя к
хвосту и привязан мешок, а с парадного входа они сами за-
езжают на машинах.
— А что, у них машины есть? В каком году появились
машины в Англии и какие?
— Первые — это паровой автомобиль (паромобиль) —
машина, использующая паровой двигатель. В Англии со-
вершенствовалась паровая машина, кажется, в начале
XVIII века, год не помню, но мои хозяева могут назвать
даты, они имеют несколько автомобилей и даже старинных,
которые ещё двигались на рельсах, у них целый парк этих
разных машин и разных моделей, однако сейчас они ездят
только на современных. Но в парке машин они имеют всё,
даже первый самолёт, который купили.
— Ты можешь мне показать всё, отец?
— Конечно да, но они никогда туда никого не пускают,
если только мы пойдём с ними. Хозяин, если захочет тебе
показать, то ты увидишь всё своими глазами.
— Очень хочу, но пока они сами не заговорят о машинах,
я не спрошу ничего.
   Мне стало как-то интересно жить, каждую неделю охва-
тываю столько информации!
Так беседуя, мы и доехали.
   Отец вышел, открыл ворота, и мы вскоре были опять на
званом ужине.
   Я поздоровался и уже непринуждённо пошёл за ними к
столу, видно, меня ожидали.
   Опять беседы обо всех мелочах жизни, потом мы переш-
ли на политику, но, заметив, что я не участвую в их разгово-
ре, они захотели меня развлечь, и хозяин спросил:
— Ну что, за неделю не передумал учиться в лётном?
Не знаю, почему я это ему сказал, может, не надо было:
— Я ещё лошадь за гриву не держал, на машине ни разу не
катался, не то чтобы водить, а уж чтобы летать, так, наверно,
нужно постепенно как-то привыкнуть к этой сложной технике.
Вдруг все рассмеялись. Тогда хозяин сказал, что это по-
правимо, за гриву держать необязательно. Он улыбнулся
опять.
— Но за рулём моей машины сможешь попробовать по-
сидеть после обеда.
Я посмотрел в глаза отца, так и не понял, он улыбался
или же опечалился.
После ужина — опять чаепитие, затем всё вышли во
двор с центрального входа, и я за ними. Там с правой сторо-
ны был большой амбар, и, когда открыли ворота, я увидел
столько машин, что, наверно, по всему Лондону столько их
не шастало. Даже никогда не видел таких! Но это было не
всё, в конце стоял маленький самолёт, на котором они лета-
ли, а может, учились, и хозяин предложил подняться в него
и сказать, что чувствует юнец в этом возрасте, когда ему
предлагают сесть в самолёт. Моё лицо покрылось красными
пятнами и горело. Я сказал:
— Может, пока в машину сесть, хотя бы руль покрутить!
Хозяин сел за руль одной из машин, выкатил её из амба-
ра и остановился, сам пересел на соседнее сидение и меня
позвал рукой, похлопывая по сидению водителя. Я не рас-
терялся, сел за руль и оглянулся, всё было внутри начищено
и надраено, блестело окно, как зеркало.
Хозяин ухватился за резиновую грушу красного цвета,
висевшую около меня, и раздался звук сирены машины. Он
объяснял мне, трогая мои ляжки и нажимая на колено, по-
казал, как управлять... Машина тронулась с места, но его
движения были слишком эротичными, особенно, когда при
каждом повороте, он хлопал меня по попе. Или же показы-
вал, чересчур прижимаясь ко мне, чуть ли не вплотную к
лицу. Я краснел, не маленький, понимал, что он от меня хо-
чет взамен. Мы отъехали далеко, уже не видна была усадь-
ба, он попросил остановить машину, сказав:
— Ты допускаешь много ошибок.
Он пересел на водительское сидение, я же хотел пере-
сесть на его место, однако он предложил:
— Садись на меня, так ты больше усвоишь!
И машина плавно сорвалась с места. Пока было всё нор-
мально, но вскоре я заметил, что мне неудобно сидеть, он
продолжал учить, одной правой рукой держась за руль, дру-
гой — за моё тело, чуть ли не обнимая, отдаляясь всё даль-
ше и дальше. Потом он остановил машину и спросил:
— Ты усвоил мой урок или повторим?
— Да, усвоил, вы очень легко стартуете, у меня так не
получается.
— Подожди немного, сейчас в кусты схожу по надобно-
сти, ты, случайно, не хочешь?
— Нет, пока не хочу, — ответил я.
    Он вышел из машины, пошёл в кусты, и я слышал поток,
будто из крана бурчала вода. Он возвратился, я заметил, что
его ширинка расстёгнута. Это случайно? Или же специаль-
но? Но я не придал этому никакого значения, ведь сидел за
рулём... Но, когда он подошёл, то сказал:
— Сейчас я тебе покажу, как стартовать. — И сел за руль,
усаживая меня на себя.
   Я ёрзал, потому что у него всё вывалилось наружу и было
видно, это не первый раз, он знает, как соблазнить ребят.
Но я не сдался, и он тоже, наверно, не хотел здесь ничего
делать, он просто поставил цель получить от меня сегодня
ответ: захочу ли я учиться в лётной школе после всего этого.
   Он ещё раз выходил опустошиться в кусты, возвратился в
нормальном состоянии и сказал:
— Сейчас я вижу: ты усвоил урок. Во сколько заканчива-
ешь колледж завтра?
— В три часа дня.
— Я подъеду к рынку в 15:30, повезу тебя в лётное учи-
лище. И устрою в один из моих баров — барменом, толь-
ко не привыкай там допивать со стаканов, лётное училище
принимает лишь трезвенников, таких сильных и выносли-
вых, не болтливых, как ты!
    Мы подъехали к дому, все уже были внутри в гостиной,
ожидая нас выпить кофе, и мы присоединились к малень-
кому столу. Отец посмотрел на меня внимательно и с подо-
зрением. Я был красным, заметил своё отражение в зеркале
у входа, но хозяин Джордж сразу же сказал:
— Для первого раза он молодец! — А что завтра обещал
пристроить в лётное, умолчал.
    Уже стемнело, когда мы вернулись домой на коляске.
   Отец был вместо кучера, всю дорогу молчал. Может, ожи-
дал, что я ему что-нибудь расскажу? Но и я молчал, ведь
хотел жить, как они, — богато и счастливо, однако в чём за-
ключалось счастье, я ещё не знал.

Друг к другу стали безразличны,
Всё же больно, к другим ревнуем,
Не думаем, что новые перемены
Пошли б кому-нибудь на пользу.

7. Сезон дождей и страстный поцелуй

     Сезон дождей, кто вытерпит, кто нет? Лишь в
воздухе серпантина пируэт, который громко
тарабанит по булыжным камням, серебряны-
ми прядями разливаясь в лужи, бежит по канавкам-дренажу
в канализационный сток. Какой дождливый день с утра и
тянется уже полдня, как будто бы октябрь, пора б с востока
солнце поднимать. Зачем сдаваться? Лучше помолись. Об-
лил достаточно, не хочет уходить! Поникли осенние цве-
ты и плачут. Ох, лучше дать им встрепенуться, вздохнуть
сильней, побороться за жизнь. Тепло, которое открылось по
мольбе. Поблагодарить, просохнуть захотелось,
развеять страх, ведь точно знаем, что дождь всего лишь
гость у нас... а мы с тобой живём и будем жить, не один раз
увидим его проливным. Выглянуло солнце, из-под туч гони-
мое ветром, как будто улыбнулось нам. И поймёшь, что есть
ещё у нас осенних тёплых дней запас.
   И дождь тарабанит, а мне нужно бежать ещё на рынок
встретиться с Джорджем, хозяином отца. Мы пришли до-
мой, мокрые как курицы, и не во что переодеться, так я и
выбежал обратно, после того, как помог Софье стащить с
себя всю мокрую одежду, чтобы хотя бы она не заболела. Но
чувствовал, что с меня течёт вода, особенно с моей кепки,
как из крыши.
   Когда я подбежал, Джордж уже стоял с большим зонтом
у одёжной лавки и поманил меня туда пальцем. Он, видно,
знал, что это моя единственная выходная одежда, ведь у них
не было принято одеваться в то же самое каждый день. Я по-
дошёл к нему, и мы зашли в лавку. Она снаружи казалась
маленькой, а внутри была достаточно длинной, и в конце —
комната для переодевания. Джордж сразу повёл меня туда.
    Лавочник всё подносил и подносил мне разную самую
дорогую одежду. Когда я смотрел на бирки, мне станови-
лось не по себе, наш годовалый доход семьи всей. Мне же
пришлось переодеться в присутствии хозяина Джорджа,
который тут же устроился на скамью, сказав, что ноги
болят. Я же теперь без стеснения переодевался, потому
что новые трусы были уже на мне, я их надел сразу после
того, как сбросил на пол мокрую свою одежду. Но когда
надевал, отвернувшись к стене, чувствовал неравномер-
ное дыхание и похлопыванье по спине, он стоял вплотную
ко мне.
   Наконец выбрана была одежда и не один комплект, не-
сколько завёрнутых свёртков, там же моя мокрая, обтянули
с двух сторон верёвками, лавочник помог. Мы вынесли по-
купки из ларька, и только сейчас, обернувшись, я заметил,
что на табличке было написано «Всё для мужчин». Джордж
сам сел за руль и сказал:
— Плохая сегодня погода, не для новичков.
    Я обрадовался и сел рядом. И ничего не ответил, а он до-
бавил:
— А где слова благодарности или хотя бы поцелуй?
— Спасибо! Спасибо, Джордж, я давно такой одежды не
имел. Правда, помню, мы жили богато и шикарно дома, в
Одессе!
    А он подставил щёку, чтобы я чмокнул, и я это сделал,
может быть, мне совсем не хотелось поцеловать его, однако
он столько потратил на меня в магазине. Джордж посмотрел
на меня лукаво и отдал с засосом ответный поцелуй, захва-
тив мои губы.
    Машина тронулась, «дворники» быстро расчищали лобо-
вое стекло, так как шёл проливной дождь, и мы через не-
которое время подъехали к лётному училищу. Только здесь
я заметил, как с ним считаются, а потом узнал, что Джордж
Алдерман (Alderman) — начальник этого частного лётного
училища и оно платное. Он остался в кабинете, меня же по-
вели в большую кладовую и там опять стали выбирать мне
одежду, на сей раз — лётную форму курсанта. Она была та-
кая красивая, к ней прилагались сапоги и беретка, а когда
ещё дали одну на смену, я не знал, как благодарить. И, вер-
нувшись, расцеловал Джорджа, ректора училища, который
сам не ожидал таких бурных, страстных эмоций. Он тоже не
растерялся, прижал меня к себе, как дитя, которому дали от-
кусить сладкую конфетку. Он, видно, этой реакции и желал,
но быстро остепенился и сказал:
— Учиться будешь здесь каждый день, выходной один,
только в воскресенье, неделю будешь спать в нашей казар-
ме, а домой — лишь в выходные и праздничные дни. Вече-
ром мы разрешаем нашим студентам подрабатывать, чтобы
хватало на питание и на мелкие расходы, но возвращаться
спать только сюда, чтобы утром не опаздывать на занятия.
Ты понял?
— Так точно, всё понял, мистер Джордж, хочется скорей
летать!
— Не надейся, что это будет скоро, но если ты меня бу-
дешь слушаться, я буду тайком с тобой заниматься, ты меня
понял?
— Так точно, мистер Джордж, я вас понял.
— Тогда поедем дальше, я тебе покажу, где ты будешь
работать по вечерам. Называй меня при всех «мистер
Джордж», но, когда будем наедине, я для тебя Джордж.
    Мы пошли со свёртками к машине. Он повёз меня в ка-
зарму, там тоже все с почестями встретили его, он предста-
вил меня племянником и предупредил, чтобы не обижали.
Там же я развесил свою запасную форму, около своей койки
двухъярусной, но мне досталась нижняя кровать, застелена
была белоснежной новой простынёй, ни то, что у нас цвет-
ные, чтобы часто не стирать. Как будто бы всё, мы вышли и
сели обратно в его чёрную машину. Дождик успокоился, и
выглянуло солнышко. Я с утра ничего не ел, желудок бурчал,
и он тоже, видно, был голоден. Наконец мы остановились
около ночного бара, куда он меня обещал пристроить. Я по-
смотрел на вывеску и сразу же догадался — это «Гей-клуб»,
но мне было всё равно, где работать, лишь бы я смог обеспе-
чивать свою семью, мою любимую жену Софью, которая с
каждым днём всё больше и больше округлялась. Нам нужно
ещё приобрести всё для долгожданного ребёнка.
   И здесь его принимали с большими почестями. Он про-
шёл в отдельную резервную комнату, где был только один
стол с четырьмя стульями, и нам очень быстро подали обед.
Джордж предупредил, что я буду здесь исполнять обязан-
ности бармена и что я его племянник, чтобы не обижали
и научили работать. «Он может приступить завтра же», —
сказал обо мне. Кто способен ему перечить, в то голодное
время фунт стерлинг решал все проблемы, тем более у него
по всему городу таких заведений уйма. Неужели у него дру-
гих нет, подумал я, но он меня отвлёк разговором. Потом,
когда мы пообедали, сказал:
— Предупреди родных, что занят целую неделю, лишь
в воскресенье будешь отдыхать дома. Лётное училище —
это физический труд, не только умственный, и ты скоро
это сам поймёшь. Ни с кем не вступай ни в какие отноше-
ния. Не драться, не пить! Обидят, мне докладывай. Так как
ехать далеко, куплю тебе велосипед, станешь добираться
на нём, будешь умным, сам заработаешь на машину, а если
будешь язык держать за зубами, я её тебе подарю. — Он
встал. — Ну, где же поцелуй за заботу в благодарность? —
Сам подошёл ко мне, поцеловал в губы, требуя такую же
отдачу, но на первый раз это получилось как-то неуклюже,
и он улыбнулся: — Ничего, научишься, покажи, как ты це-
луешься с Софьей. Мне просто интересно, никогда с жен-
щиной не целовался.
   Я подумал, если не покажу, всю мою карьеру он перечер-
кнёт, сам прильнул к его губам.
— Это мне больше понравилось, — сказал он, — поеха-
ли дальше.
   Мы вышли, сели в машину, но Джордж поехал совсем не
в ту сторону, где я живу, завернул. Я же молчал, а что же мог
сказать, когда уже подписался на эту жизнь, куда он хотел
меня столкнуть. Мы проехали немного по шоссе, потом он
завернул опять с трассы и сказал:
— Садись за руль.
— Спасибо, Джордж, что доверяете машину!
   Сегодня у меня получалось лучше, но он всё же остано-
вил автомобиль и пересел рядом, показывая всё в машине,
объясняя, не позволяя лишнего, но, когда переходил на своё
место, опять потребовал поцелуй. Итак, сегодня только
одни страстные поцелуи, однако я понимал, что и они до
греха доведут. Лишь когда стемнело, он меня отвёз домой, я
издали заметил силуэт Софьи в окне, бедненькая беремен-
ная целый день простояла у окна, меня ожидая. Я подумал:
«Погасших отношений тонка нить».
  Джордж остановил машину, последний поцелуй на про-
щанье мне понравился, и я убежал.

Осенняя пора, пора любить,
Чтоб ночи долгие зимою

Не коротать у окна одной,
И он готов к ногам упасть...

Но отражаешься с луной,
Которая тебя зовёт в ночь

Осенним вихрем в полёт,
Где спрятан месяц молодой...

Где заводные звёзды пляшут...
Движением показывают запястье,

Облаком закрывшись в тень,
Несущие спокойствие по силе...

8. Откровенно о сокровенном

   Оказалась никто не спал, не только Софья, все
сидели за столом и ожидали мой рассказ.
   Я слово в слово повторил, что мне сказал хо-
зяин отца Джордж, и то, что я уже курсант лётного училища
и завтра в шесть должен быть уже там, но это так далеко, не
знаю, на чём доберусь. Правда, Джордж обещал велосипед,
но не знаю, как буду добираться зимой в холодную погоду
каждый понедельник. Мне в качестве выходного дали одно
воскресенье. Все сразу повесили носы, понимая, что Софье
скоро рожать, но я смог тем одним их успокоить, что отец
обещал присмотреть за ней, отвозить и привозить из коллед-
жа. А также я сказал, что нашёл работу в баре барменом, и
они хорошо зарабатывают на чаевых. Так что буду всё при-
носить в дом, так как питание в училище входит в стоимость
платы за него, а я же не буду платить, оказалось, хозяин отца
Джордж он же и ректор, и начальник этого училища. А вече-
ром немного будут давать поужинать в баре. И мы заживём,
а если Софья станет собирать и экономить, что я буду прино-
сить в дом, то скоро и машину купим. Такое услышав, вдруг
Софья аж подпрыгнула от радости и спросила:
— А ты же не можешь водить машину?
— Машину-то я уже вожу и скоро буду летать, и первое,
что я сделаю, — буду летать над твоими окнами, любовь
моя Софья!
   У всех поднялось настроение, никто не хотел ложиться, а
мне нужно было выспаться, завтра — первый день учёбы в
лётном училище, и как меня примут другие курсанты — не
знаю. Наконец все побрели к своим койкам. Когда я стал
раздеваться за занавеской и лёг спать, Софья тут же приль-
нула ко мне. Может, она что-то и хотела, но мы никогда не
позволяли себе этого в присутствии родителей, я её поцело-
вал в лобик и сказал:
— Спи! Софья, наш ребёнок тоже устал, а завтра разбуди
меня в пять часов утра.
   Но в два часа ночи у неё начались схватки, и хорошо ока-
залось, за мной был послан отец. Он привёз велосипед, и на
его коляске мы отвезли Софью к знахарке-повитухе на дом,
с которой договорились за небольшую плату, как-то мне дал
этот адрес фармацевт из аптеки, когда я с ним заговорил о
своей беременной жене.
   И долго не пришлось ждать, она родила как кошка и даже
двойню: мальчика и девочку. Имена пока не давали, сказали,
подумаем до крещения.
    Отец меня отвёз в лётное училище и первым вошёл при-
нимать удар от хозяина Джорджа, который, когда отец уе-
хал, мне высказал всё:
— Нет ни для чего оправданий, здесь ты на военном по-
ложении, ты понял меня, Андрей? И так как день сегодня
почти потерян и уже два занятия прошло, поедем ко мне, я
живу тут близко, отобедаем, а потом отвезу тебя домой, но
смотри, на завтра не опаздывай, можешь пропустить также
сегодня работу в баре, ведь у тебя уважительная причина,
рождение детей-британцев — это многое значит! Ну же, где
твоя благодарность?
     Я подошёл к нему близко, почти вплотную, и поцеловал
его. Мы вышли к машине, он сел за руль, но мне так захоте-
лось немного покрутить баранку, и он это заметил:
— Хочешь сесть за руль?
— Хочу, Джордж, но вы же голодны.
— Ты прав, я обедаю по часам, заедем в ресторан, там и
поедим.
   И тут же через квартал он остановил машину около ре-
сторана. Интерьер и обслуживание — превосходные, он
пил красное вино, а мне только доливали минеральную
воду. Я понимал, что должен быть всегда трезвый, ведь мне
надо учиться водить машину. Джордж поглощал вино, уже
откупорили вторую бутылку. Но он больше не выпил, был в
хорошем настроении, ему понравилось французское вино,
и две бутылки он ещё взял с собой. Мы вышли, и он ско-
мандовал:
— Садись за руль, ты же видишь, что мне нельзя.
    Он сел рядом. Я вставил ключ в зажигание и медленно
завёл мотор, отпуская тормоза, тихо надавил на педаль ско-
рости, машина покатилась плавно.
— Так ты же уже ас! Люблю таких талантливых детей! —
сказал он мне и предложил повернуть направо.
    Мы выехали на шоссе. И я заметил опять ту же дорогу,
где он меня учил вчера. Я же думал, довезу его до дома и
попрощаюсь, но нет, он опять мне всё показал, и мы даже
повернули на заправочную, где он меня учил, как заливать
бензин и где открывается бак. Потом сказал:
— Ну что ж, ты хорошо всё освоил, сейчас меня отвези
до дома, и потом ты свободен до завтрашнего утра.
    Я развернул машину, а он снова:
— А где благодарность?!
   Я опять прильнул к нему и понял: он меня к себе при-
ручает как маленького щенка, не хочет насильно взять, ведь
это бы мог сделать давно. А может, я ему просто понравился
и он влюбился? Я уже много стал читать здесь, в Англии,
на эту тему и понимал, что такие люди, особенно мужчины,
бывают очень преданными и у них такая же любовь. Он рас-
стегнул немножко мою сорочку и произнёс:
— Какая прелесть, ты что, бреешься, ни одной волосин-
ки! — И прикоснулся нежно к моей груди.
   Мне стало уже не по себе, не знаю, чего я хотел, уехать
скорей, освободиться от его поцелуев мужчины почти на
тридцать лет старше меня или отдать ему большее, но ему
большее не надо, он лишь лакомился моим телом, потом со-
единил полы сорочки и сказал:
— Поехали, Андрей, скорее, забыл, что должны были
мне доставить срочное письмо на дом, очень важное. Если
всё будет хорошо, обещаю подарить тебе машину, это важ-
но для меня.
   Я уже повернул на улицу к лётному училищу, и он меня
направлял по переулкам. Я ожидал, что будет там высокий
дом с квартирами, как у нас, но ошибся, мы подъехали к не-
большому домику с маленьким участком.
— Выйди, открой ворота и заезжай во двор, — сказал
Джордж.
    Я так и сделал. Мы зашли в дом. Когда он открыл, я уви-
дел, что всё было настолько миниатюрное, что наша квар-
тира, которую мы сейчас снимаем, показалась мне танцпло-
щадкой. Он сказал, заметив, как я всё рассматриваю:
— Занеси вино, Андрей, а я посмотрю в почтовом ящике,
есть ли там что-нибудь.
   Когда я выходил, то оглянулся, он и правда достал из по-
чтового ящика большой конверт с письмом.
    Я занёс вино, поставил на стол, все три бутылки и даже
ту, что была откупорена, официант, оказалось, и её положил
в хлопчатобумажный мешок. Джордж же читал письмо и
немного мне подсказывал, что делать. Пока он прочёл не-
сколько листов, я накрыл на стол, доставая всё, что было
из закусок. И поставил два бокала, как он велел, потому
что, когда я достал один, он помахал мне головой, а пальца-
ми показал, что два. Мне было очень интересно, что это за
срочное письмо, но я даже не имел права спросить у него.
Потом он встал, пригласил и меня за стол, разливал вино
сам, поддерживая белоснежной салфеткой, чтобы не про-
лить на очень красивую шёлковую ажурную скатерть. Сразу
видно, китайская робота, у нас дома, в Одессе, тоже было
что-то наподобие, кажется, покрывало. Джордж встал, по-
казывая, что и мне пора сесть:
— Андрей! Давай выпьем за тебя, ты стал сегодня отцом,
и это такая радость для тебя.
   Он приблизился ко мне и встал, протянул свой бокал, и
я повторил за ним, мы чокнулись бокалами, прозвенел хру-
стальный звон. Он повернулся и закрепил первый, уже на-
ливая второй бокал полнее, а затем поцеловал меня. Я пони-
мал, что эти три бутылки только для нас, и, чтобы он совсем
не опьянел, сам стал разливать, однако себе больше. Но, так
как я не пил никогда вина, меня развезло, и я побежал в туа-
лет, уже рыгать, а там дальше не помню, утром проснулся в
спальне вместе с ним, он оправдывался:
— Ты ничего не подумай, между нами ничего не было,
ты слегка перепил, и я оставил тебя у себя отрезвиться. Как
бы ты поехал на ночь глядя? Но вижу, в таком состоянии ты
не можешь явиться и сегодня в лётное училище, и поэтому
отпускаю тебя домой!
— Спасибо, Джордж, вы меня обрадовали!
— Не вы, а ты! А где же благодарность?
    И тут же он меня как котёнка придвинул к себе.

9. Трудность житья доводит до...

     Поцелуи его страстные уже прошлись по всему телу, и оттолкнуть не могу, ведь если что, сразу теряем мы оба работу, я и мой отец, и в доме ни одного фунта стерлинга, всё было отдано повитухе утром. Нет денег за квартиру на следующий месяц, за колледж на следующий месяц, а нам нужно ещё купить двум младенцам кровать, хотя бы одну пока на двоих и разного белья, даже нет ещё пелёнок, единственная белая простыня, разорванная на шесть частей.
    В таких раздумьях я позволял ему целовать абсолютно всё, даже турок Ахмет не позволял себе подобного. Нацеловавшись, он успокоился, а может, перегорел, он старался себя этим, вероятно, разжечь, но у него ничего не получалось. Потом он сказал:
— Ну, довольно спать, тебе надо бежать домой. Наверно, заждались тебя, пойдём в ванную комнату, уважь старика, надрай мне спинку и можешь уйти на все четыре стороны.
   Он встал, и только теперь я заметил, что всё его тело было покрыто чёрными волосами. А на голове — седоватые, они не казались такими жгучими, может быть, потому я ему понравился, что был гладеньким, как будто сегодня меня мать родила. Моё тело накачанное, всё же я парень. Я посмотрел на себя в зеркало и увидел его засосы вокруг тёмного соска моей груди. Он же уже стоял в душевой. Я открыл дверь и вошёл. Может, меня кто и осудит? Но что я должен был делать, когда уже не думал о себе, а лишь о семье: Софье моей и о двух новорожденных. Они-то при чём, что у нас нет достаточных средств на проживание. Я понимал, что нужно пойти домой с определённой суммой, и только он мне мог бы дать её.
    Джордж обрадовался, что я зашёл, кабина душевая уже была достаточно тёплая из-за пара, но он опять меня поймал и стал целовать, крутить, заставлял садиться на него, как в машине, когда меня учил водить. Здесь же была каменная небольшая лавка, однако у него было «дубль пусто»! Может, он перегорел, так бывает, когда сильно хочешь, а я был этому рад, в таком случае я доступен, а он же не может справиться.
    Через полчаса, после того как мочалкой я прошёлся по всему его телу, потом он по моему и он ещё раз попробовал, но ничего не вышло, Джордж сказал:
— Перепили мы вчера, Андрей, ничего, поедешь домой и вечером заедешь ко мне сюда, я буду ждать к восьми.
— Вы же сказали, что в лётное училище и в казарме буду спать.
— В лётном училище будешь учиться, в казарме будет у тебя койка, но спать будешь у меня, ты что, не знаешь молодёжь лётную? Они тебя все хором в первую же ночь оприходуют, а впрочем, и в баре тоже. Если хочешь, будешь у меня водителем на машине подрабатывать, я буду оплачивать больше, чем ты бы получал чаевых. Конечно, за малые радости, которые ты будешь мне оказывать, ты же уже не ребёнок и понимаешь, о чём я, да?
— Спасибо, Джордж, я никогда и не думал, что смогу сейчас же устроиться водителем, и у меня же ещё прав на вождение автомобиля нет.
— Всё поправимо, если ты согласен, то с сегодняшнего дня и приступай. Ну что же ты, а где благодарность?
    Я подошёл к нему и опять сел ему на колени и стал целовать, это то, что ему сейчас было нужно. Потом мы вышли, он сделал сам мне яичницу и поставил передо мной чашку с кофе. Не помню, когда я ел яичницу из пяти штук, наверно, никогда или же в детстве, но одну. В Турции, точно не ел, а здесь, в Англии, иногда покупал яйца, чтобы Софья моя ела, и то она варила их всмятку и съедала ложечкой так
медленно, как будто бы лакомилась мороженым, у меня же
слюнки только текли изо рта. Когда я встал, то поблагода-
рил и поцеловал его, он мне дал опять целую пачку фунтов
стерлингов и сказал:
— Передай это Софье на разные пелёнки-распашонки и
купи домой молока, яиц, эти продукты необходимы моло-
дой матери.
   Он, наверно, заметил, как я с удовольствием ем яичницу,
жаренную на сливочном масле. Я положил приличную сум-
му в левый карман моей лётной гимнастёрки, и он сказал:
— Довезёшь меня до лётного училища, потом поезжай
на базар за продуктами, отвезёшь домой, а к пяти заедешь
за мной.
   Он изменил сам себе, говорил, в восемь, а сейчас ска-
зал, в пять, но я понял, что он сократил время на то, что у
меня машина и я справлюсь быстро. Я так и сделал, довёз
Джорджа до училища, потом поехал на рынок и на машине
возвратился домой. Когда меня увидели с двумя кульками
продуктов, все удивились, особенно моя мать:
— Сынок, откуда у тебя такие деньги на деликатесы? Ты
же знаешь, мы полностью обанкрочены из-за расходов на
роды.
— Мама! Теперь всё будет по-другому, хозяин отца дал
мне эту машину и сказал, что я буду обслуживать только его.
— Значит, ты не будешь ходить в этот бар, который он
тебе вчера показал.
— Да, не буду, и он сказал, что станет прилично опла-
чивать, и нам нужно подыскать уже две спальни, для нас с
Софьей и малышами.
— Андрей, иди же посмотри, какие они красивые у вас,
сын похож на тебя, такой же светленький, беленький, с го-
лубыми глазами, а дочь — тёмненькая, как твоя Софья, бу-
дет красивая, когда вырастет. Её родители отдали вам свою
спальню, так что не надо пока лишних расходов.
— Мама, пока Софья с детьми, возьми эти фунты стер-
линги и спрячь на чёрный день, мало ли что может произой-
ти, но у тебя всегда будет запас. И пока никому не говори об
этом, даже отцу, а когда будет необходимо — снимай оттуда
понемножку, мы должны хотя бы здесь наших детей под-
нять на ноги, чтобы они не лизали сапоги хозяина.
— Ой, сынок, мне страшно за тебя.
— Пока нечего бояться, когда я за рулём автомашины, но
когда буду летать… — Я замолчал, у меня у самого мороз
по спине прошёл. — Ну, что же мы стоим? Показывай моих
детей и Софью!
— Подожди, Андрей! Может, они спят, сейчас я загляну,
но, чтобы ты знал, что ты с ней не должен спать сорок дней,
ты же меня понимаешь, о чём я говорю?
— Конечно, понимаю, мама, о чём ты, но я имею койку в
казарме лётного училища и буду приходить и наведываться
днём эти сорок дней, а там посмотрим!
    И мы с ней тихо вошли в спальню. Все спали сладко, не
хотелось будить их, и у меня было время. Мы сели с мамой и
по-прежнему уже разговаривали о будущем, я понимал, что
надо расширяться, моя мать ещё молода, она не сможет вы-
терпеть ночные развлечения родителей Софьи. И я ей обещал:
— Зайду и завтра тоже, постараюсь что-нибудь приду-
мать, чтобы создать условия для вас всех!
    Я понимал точно, на что подписываюсь. Но вскоре раз-
дался плач детей из спальни, и мы вбежали туда. Я поцело-
вал Софью, она же, как орлица, быстро меня выпроводила,
сказав:
— Андрей, извини, ты с улицы, на тебе пыль.
    Я отошёл в сторону, встал возле дверей, но всё-таки
спросил:
— Как же ты хочешь назвать детей?
— Я оставила это право тебе, ты же у нас добытчик, ты
полностью нас обеспечиваешь, и как ни назовёшь, я буду
согласна.
   Опять я почувствовал мягкость души любящей жены и
послал ей воздушный поцелуй.
— Давай их обоих назовём одним именем: он Александр,
а она Александра, а будем её звать Шурочка!
— Я согласна, немного окрепну, пойдём в Русскую цер-
ковь, там и окрестим детей. Тогда и мы тоже заодно обвен-
чаемся, я так мечтала об этом, но никогда тебе не говорила,
понимая, что у нас нет на это средств.
— Ну всё, моя Софья, договорились, уезжаю, мама тебе
расскажет всё, по возможности будем видеться, берегите
детей.
   Я выбежал, только сейчас заметил розы на столе, видно,
отец продолжает мою мать одаривать цветами, хочет нала-
дить отношения, и это похвально — сколько она будет жить
одна, ведь ещё молода и красива, и он, видно, понял, что
лучше сохранить своё, чем найти чужое, не зная, какое оно.

10. Двойное дно...

             Я не опоздал. Без десяти пять уже находился
около подъезда лётного училища, припар-
ковавшись. И ровно в пять показался в две-
рях Джордж Алдерман, в хорошем настроении, улыбаясь мне,
а когда сел, сказал:
— Хорошо, что вовремя, не люблю, когда опаздывают, а
сейчас поедем в кафе «Салют».
— Я не знаю такого кафе. Если же вы подскажете дорогу,
то подвезу.
— Не подвезу, а вместе пообедаем, знаю, что ты ничего
не ел, видно сразу по твоим глазам.
   Я же хотел оправдаться и придумать что-нибудь, но не
посмел, потому что он на меня смотрел влюблённо, поэто-
му мне не хотелось его отталкивать. Пока что я ехал под
его диктовку, не проронив ни слова. Я понимал, что об-
ратной дороги нет и надо плыть по течению, куда-нибудь и
доплыву, лишь бы семья моя не жила впроголодь, с этим-
то я знаком. И мне сразу же стало ясно, зачем он меня при-
вёл сюда.
     Когда мы вошли в кафе-бар «Салют», там была в основ-
ном одна молодёжь Лондона. Начиная с двенадцати лет, а
может, ещё и меньше. Вели они себя достаточно вульгар-
но в присутствии посторонних — открыто, ничего не стес-
няясь: кто целовался, кто обнимался, и когда мы вошли, то
Джордж хотел мне всё это показать, он знал, что у меня на
такие заведения никогда не было денег.
   Он не захотел брать отдельный кабинет, как делал обыч-
но, а попросил, чтобы накрыли стол в зале. Я пока вопро-
сительно посмотрел на него, он понял и ответил на мой
взгляд:
— Ты видишь, сколько их, и любого поманю, за несколь-
ко фунтов стерлингов обслужит по полной программе, но я
к тебе неравнодушен, пойми ты наконец.
    Мы здесь пообедали, и я отвёз его в маленький домик,
заехал во двор и припарковал машину. Он сегодня не зака-
зывал себе вино, был вполне в здравом виде и хорошо вы-
глядел. Мы поднялись в дом, и Джордж, включив чайник,
сказал:
— Люблю вечером Цейлонский чай.
    Я молчал, потом он добавил:
— Ты даже не спросил, что за срочное и важное письмо
заказное я получил вчера?
— Если вы сочтёте нужным, мне сами расскажете — это
будет ваше право, я никогда не спрошу о том, что меня не
касается.
— Ну, это-то письмо напрямую касается тебя, Андрей!
— Как это меня, ведь мы знакомы всего несколько дней?
— С тобой, может быть, и несколько дней, а с твоим от-
цом — уже достаточное время. Так слушай, я тебе почитаю
это письмо, вернее, главное из него. Ты же знаешь, что я
«женат», и моя «жена» — партнёр по бизнесу и по всем
моим вкладам, мы долго жили вместе, и мне кажется, я лю-
бил, но он серьёзно болен, у него рак и его дни сочтены.
— А что, и сам Уильям знает об этом?
— Он знает, однако не предполагает, насколько быстро
прогрессирует всё это, а письмо я получил из Германии, от-
каз в операции, хотя обещал любую сумму, чтобы они озву-
чили, их же ответ: шанс после операции ничтожный.
— А мой отец знает об этом?
    Он удивлённо посмотрел на меня, но всё же ответил:
— Мы не докладываем каждому работающему у нас, од-
нако в доме для твоего отца всегда найдётся работа, но по-
сле смерти Уильяма ты займёшь его место, и я бы не хотел,
чтобы у нас работал твой отец, ты же меня понимаешь. Он
получит хорошее пособие и крупную сумму, хватит ему на
приобретение жилья в Лондоне — это немало.
— Спасибо, мистер Джордж, я вас понял и буду молчать
об этом.
— Дома ты можешь называть меня просто Джордж. Ты
будешь молчать об этом и о многом другом, если хочешь
вырастить своих детей в достатке, чтобы они окончили выс-
шее учебное заведение и не работали за бесценок.
— Я вас понял, Джордж!
— Так иди скорей в ванную комнату, переодевайся в ха-
лат, чувствуй себя как дома и посиди со мной, расслабься на
диване за чашкой чая.
   Но потом пошли его поцелуи страстные, объятия, он
что-то и пытался, однако снова был облом, мы ни к чему
не пришли. Затем он хотел оправдаться, но не смог, просто
сказал:
— Новость об Уильяме вывела меня с равновесия.
Я устал, свернулся в клубок и заснул до утра, а утром он
меня сам разбудил:
— Вставай, а то мы опоздаем.
    Опять плотный завтрак, и мы поехали в лётное училище.
    Он меня сам завёл в класс первого курса. Все студенты вста-
ли, увидев его, он же произнёс:
— Это мой племянник, не дай бог кто-то его обидит.
    Все покосились на меня, многие уже прошли через жер-
нова Джорджа, он здесь был ещё тот петух, но мне он никак
не смог показать свою мужественность, только слабость в
глазах и ревность к молодым петушкам — курсантам лёт-
ного училища.
  Занятия окончились в три часа, я подошёл к его кабинету,
там было совещание, он позвал меня и в присутствии всех
сказал:
— Поезжай, проведай мать, привет передавай родным и к
пяти часам возвращайся.
   Я сразу понял, что он в присутствии остальных совсем
другой, и ответил:
— Хорошо, мистер Джордж!
    Затем выбежал быстро, ведь мне оставалось слишком
мало времени на встречу с семьёй.
   Я не помню, как гнал машину, но вскоре уже был у моей
Софьи с моими крохотными детьми. Они как будто бы рос-
ли на дрожжах, а может, внешний вид: распашонки, пелёнки
сделали их такими красивыми. Я долго не мог налюбовать-
ся, это счастье — обнюхивать новорожденных детей, они
пахли моей любимой женой и её грудным молоком. У меня
это из детства — слишком чувствительное обаяние.
   Что такое час времени? Мы и не успели наговориться, но
зато я понял, что дома всё в порядке, есть молоко, и яйца, и
обед. Я попрощался и выбежал обратно, я не должен опаз-
дывать никогда.
   Он, конечно, мне давал время на семью, понимая, что пока
я не подойду к жене, но со временем сокращал мне срок на
встречу, чувствуя, что Софья меня заинтересует, как женщи-
на, как жена, и я захочу ей отдавать супружеский долг. Одна-
ко она сама этого пока не хотела, она всячески стала избегать
меня при каждом моём появлении, даже поцелуев. Мне ска-
зала мама, что это послеродовая травма у неё, а может быть,
это ревность, а может, любовь, забота к детям. Я её тоже не
понимал, но замечал, что она полностью меня игнорировала,
только была рада тогда, наверно, когда я приносил большие
суммы домой, ведь Джордж вовсю старался меня удержать
возле себя, в то же время понимая, что это нужно для семьи.
   Я же не понимал её совсем, иногда подумывал найти ко-
го-нибудь на стороне, однако Джордж меня предупредил,
чтобы никаких борделей, он любил чистоту в отношениях.
Поэтому вот так не солоно хлебавши я голодный в интим-
ном плане возвращаюсь опять к нему, забираю его из учили-
ща, потом мы обедаем где-то в дорогих ресторанах и спим
в одной кровати. Уже бог знает что думают о нас курсанты.
Но как я понял, может, он израсходовался не по годам. А мо-
жет, и правда стресс из-за письма?
    С отцом я никогда не пересекался, и что там со здоровьем
Уильяма, не знал.
    Учёба в лётном училище у меня шла на отлично по те-
оретическим дисциплинам. Уже многие мои однокурсники
поднимались в воздух и летали, но меня пока не допускали
к полётам. Я замечал, что Джордж всё же ректор этого учи-
лища и он мною дорожит, он стал настолько любить меня,
что уже подносил мне кофе чуть ли не в постель.

   Прошло достаточно времени, но однажды, купаясь и пле-
скаясь в душевой вместе, я был сильно возбуждён и, залетев
в него, как в дупло, оттарабанил. Может быть, от нехватки
больше сил терпеть? Я думал, это всё, он меня выгонит. Но
он ничего мне не сказал, а даже был рад такому исходу. Он
понимал, во всяком случае, я не буду искать себе партнёршу.
И так каждый раз я уже без стеснения освобождался в нём.
Это ему нравилось, и через месяц, наверно, может, и боль-
ше, он стал опять петухом, но у нас было уже равноправие.
Открылось второе дыхание, как двойное дно. Мы оба кле-
вали друг друга, как могли, и это ему намного больше нра-
вилось, быть и курицей, и петухом. После этих сближений
мне уже не нужна была женщина.

   Как там моя жена Софья? Как мои детки? Я знал, что воз-
ложил на отца большую ответственность за них, очень по-
могла также моя мать и родители Софьи, они до сих пор
жили вместе, как одна семья. А я иногда передавал при-
личные суммы через мать, которая не работала, взвалив на
себя обязанность доставлять продукты с рынка. Она гово-
рила мне, что уже собрана большая сумма, и я верил, ведь
Джордж после того, как стал петушиться, оплачивал по
тройному тарифу. Я же себе ничего не оставлял.

    К самолётам Джордж меня не подпускал, но я мечтал о
небе и хотел летать, тем более обострялся конфликт между
Великобританией и Германией, предвестие Второй мировой
войны. Джордж всегда говорил:
— Ещё налетаешься, я бы хотел, чтобы ты здесь, в лёт-
ном училище, преподавал теорию, ты с этим справишься.
И вот однажды он сам сел в самолёт со мной впервые,
и мы поднялись вместе в воздух. Он хотел, чтобы я почув-
ствовал страх, но нет, это было прекрасно! И в следующий
раз я сам уже летал, и первое, что сделал, — пролетел возле
окон и дома моих родных и любимых Софьи и маленьких
двух детей. Только здесь, над облаками, я почувствовал, как
люблю свою семью, что ради них могу и камнем вниз, лишь
бы они не падали, так низко, как я.

11. Ощущение бесценности жизни

     Ощущение бесценности жизни своей с каждым
днём увеличивается. Исковерканной жизни, не-
справедливости собственной судьбы, которая
вначале, казалось, должна была быть счастливой. Джордж
всячески старался удержать меня при себе, и поэтому, куда
бы он не отправлялся, я всегда был рядом; во-первых, как
водитель, а во— вторых, как он считал, — преемник всех
его дел. Но то, что нас ещё объединяла и постель, об этом,
может быть, догадывались многие, однако никто не знал это-
го точно и никогда не озвучивал при нас. Джордж стал для
меня и отцом, и матерью, заботился, словно о собственном
ребёнке, всегда и везде, хотя я уже был достаточно взрос-
лым и мог отвечать за свои ошибки сам. Он меня нежил, как
дитя, кормил, поил и укладывал рядом с собой спать.
   Домой, проведать семью отпускал редко, ведь когда я ви-
дел детей, то чувствовал, как они пахнут ароматом любимой
Софьи, и я хотел её, как мужчина, это, видно, понимал и он.
Однако у меня никогда на это не было времени и возмож-
ности остаться с ней наедине, так как всегда дети и мать
находились дома.
   Но вот однажды я пришёл домой всего на час, мать, по-
нимая, что мы стали отдаляться, специально увела деток в
садик, давая нам сблизиться. И лишь тогда с Софьей я мог
бы провести время в любви. Но заметил, что она меня те-
перь уже так не волнует, как женщина, и я не испытываю
к ней такого интереса, который ощущаю по отношению к
Джорджу. Хотя по мере возможности я всё же старался ис-
полнять свой супружеский долг. Он отдавал себя полностью
на растерзание, ублажал меня необыкновенно ласковыми
поцелуями, которых нельзя было вымолить у Софьи. И по-
этому наши интимные встречи постепенно сходили на нет.
Она понимала то, что у меня кто-то есть на стороне, но ни-
когда не говорила мне об этом. И никогда бы не поверила,
что этот кто-то был мужчиной. Софья была достаточно ла-
скова, нежна, наверно, и любила, мне казалось, она останет-
ся такой до конца моих дней.
   Я не говорю, что не люблю её, она для меня оставалась
самой любимой женщиной и женой где-то глубоко в моём
сердце, куда я никогда никого не допускал, особенно Джор-
джа, он знал, что разговор о ней может спровоцировать ссо-
ру между нами. И поэтому всегда употреблял только фразу
«твоя семья».
   Предвоенная обстановка в Великобритании накалялась и
привела к необходимости резкого увеличения производства
самолётов, а также их усовершенствования. Я же в то время
оканчивал лётное училище на отлично.
    Великобритания была первой страной, выделившей свои
военно-воздушные силы в отдельный род войск — эскадри-
лью. И так как я после окончания курса проходил практику
в лётном училище, меня тем более, как курсанта, окончив-
шего на отлично, сразу перевели в эскадрилью Британских
войск (Королевские военно-воздушные силы), где я вышел
из-под контроля Джорджа.
   Джордж рвал и метал, по-детски плакал. Он боялся со-
всем потерять меня. И наконец, обойдя, наверно, все пороги
Королевства, так как был достаточно влиятельным предпри-
нимателем, миллионером в те годы, получил приказ о пере-
распределении меня обратно в лётную школу, преподавате-
лем первокурсников — молодых курсантов. Это, вероятно,
было и к лучшему, так как я увидел вдали от Джорджа свою
«слабость» к молодым лётчикам. Здесь же я всё же был под
крылышком у него.
   Военные действия по всему миру заставляли нас рабо-
тать круглосуточно. Практические занятия на лётных поли-
гонах мы проводили днём, а теоретические преподавали по
вечерам. Меня уже перевели преподавать и старшие классы,
заметив мою активность, но опять не без участия Джорджа.
Наш лётный класс был загружен на все 500 %. Поступление
и движение контингента учащихся возросли. Так как стал
пополняться наш парк учебных самолётов с увеличенной до
400 кг грузоподъёмностью, это значит, бомбардировщиками
для обучения полётам курсантов.
   С ноября 1937 года было организовано серийное произ-
водство. «Оксфорд» создавался на заводах Airspeed в Пор-
тсмуте и Крайстчерче, «Де Хевилленд» — в Хэтфилде,
«Персивэл эйркрафт» — в Лютоне, «Стэндард моторз» — в
Ковентри. По разным данным, было построено от 8568 до
8586 самолетов данного типа. Особенно после того, как был
обстрелян из самолёта противника наш корабль. Помню,
сам начинал учиться на Британском учебном самолёте Авро
«Тьютор» (Avro «Tutor») мощностью 116 кВт (155 л. с.).
   Великобритания в то время являлась сильной державой
в строительстве и количестве пароходства, и было хорошо
развито построение дирижаблей, которые очень активно
применялись для противолодочного патрулирования и со-
провождения конвоев, которые могли охранять по вечерам
с воздуха, но они были доступны днём и их теряли немало.
Однако если Великобританию тех лет (1935–1937) сравнить
с Германией, становилось ясно, что нам надо укрепить наше
воздушное пространство, чтобы достойно противостоять
нападению, и поэтому для увеличения арсенала самолётов
требовались и свои хорошо обученные лётчики, и я был
всегда при деле в это напряжённое, трудное время.
    Однажды, когда мы шли по коридору лётного учили-
ща, издали увидели моего отца, бежавшего нам навстречу.
Мы же собирались уехать пообедать, было почти начало
седьмого:
— Отец, что ты делаешь здесь так поздно? Неужели у
нас дома, что-то случилось? — испугался и быстро сказал
я, увидев его.
— Нет, это Уильям при смерти, Джордж давно не про-
ведывал его, но сейчас перед смертью, может быть, найдёт
время. Возможно, он хочет сказать ему что-нибудь или же
попрощаться.
Я посмотрел на Джорджа. Он был опечаленный и сказал:
— Сейчас я поеду в мой замок, проведаю Уильяма, а ты,
Андрей, поезжай с отцом, навести свою семью и к девяти
часам подъезжай к нашему дому.
   Мой отец посмотрел на меня вопросительно. А Джордж
взял у меня ключи от машины и быстро скрылся из виду.
Я сел в коляску отца, кучер нас вёз медленно, и мы могли
немного поговорить.
— Ты совсем уже дома не бываешь? Ведь я помню: ты
любил свою жену Софью. И знаю, любишь и детей.
— Я и теперь её люблю, папа, и детей тоже. Ты не пони-
маешь, какое сейчас положение опасное, предвоенное. Когда
не видишь чего-то, не замечаешь и проходящую мимо жизнь.
— Андрей, ты что, думаешь, будет война?
— Она уже идёт, только не объявлена, ты же знаешь, нас
везде атакуют, наши корабли тонут из-за горящих бомб,
сбрасываемых немецкой авиацией с воздуха, и мы собира-
емся вырастить лётчиков, потому конструкторы усиленно
работают над новыми истребителями, которые уже имеем в
достаточном количестве.
— Ой, сынок Андрей, а сейчас куда бежать? Мне ещё ни-
чего, детей жаль. Я тебе скажу по секрету, что Уильям оста-
вил мне всё своё состояние. Он недавно вызывал адвоката,
нотариуса, и это будет большой удар для Джорджа.
— Неужели он оставил тебе своё миллионное состояние?!
— Да! Всё движимое и недвижимое имущество, вексе-
ля, наличность в банках и в сейфах — всё до единого фунта
стерлинга перечислено в завещании, в килограммах золо-
тых монет и бриллиантов. Не говоря уже о домашнем сере-
бре. И после смерти на шестой день я имею возможность
заявить о своих правах.
— Отец, ты же ничего не понимаешь в лётной школе,
и сейчас она не даёт такого большого дохода, как раньше.
Больше она сидит на королевской дотации Британии, так
как им нужна новая эскадрилья знающих и храбрых лётчи-
ков в большом количестве.
— Ну, хорошо, ради тебя я не трону лётную школу, а
остальное, прости, всё заберу до самого последнего фунта.
Что ты думаешь, я напрасно терпел Уильяма, особенно, ког-
да он заболел — он стал несносным, капризным стариком.
— Отец, я бы хотел, чтобы ты увёз моих детей из Англии,
сейчас здесь небезопасно. Пока ещё пароходы курсируют к
Америке, поезжайте туда и приживитесь. И тогда постепен-
но подниметесь на новом месте. А после, когда здесь всё
успокоится, я тоже к вам приеду насовсем, обещаю.
— Поклянись матерью, сынок, что ты приедешь, ведь без
тебя плохо на этом свете, я же понимаю, как ей трудно: всё
знает, но ни о чём ни говорит.
— А что, она знает?
— Я думаю, она догадывается, что у тебя более тесные
контакты с Джорджем, чем...
    Я не дал ему закончить.
— Отец, жизнь тяжёлая, ты тоже во многом виноват,
оставил нас, меня ребёнком в Турции, без копейки денег на
растерзание турок.
   Я умолк, не дав больше порыву своего сердца высказать
горечь о том, что это началось именно там впервые, где был
изнасилован за бесценок и не один раз, а виноват в том отец,
и только он. Ведь он не должен был оставлять свою семью,
лучше бы мы тогда возвратились обратно в Одессу, в новую
Россию, ведь многие же наши знакомые вернулись и до сих
пор там живут. Хотя как живут — это второй вопрос.
— Ты прав, сынок. Скажи, как мне тебе помочь. Я сделаю
всё, чтобы ты выпутался из того положения, в которое по-
пал, прости, сынок, это моя вина.
— Отец, кем я стал? Эта зависимость сравнима с нарко-
тической или же алкогольной. Я не могу уже без него, ино-
гда мне кажется, что я Джорджа люблю больше, чем мою
жену Софью, которую обожаю.
— Прости меня, сынок, я подлец, и это то, что я должен
тебе сказать. Я увезу нашу семью, и мы будем ожидать тво-
его возвращения. Взаимная любовь бывает,
Господь однополые браки не прощает. Ты думаешь, я не
чувствую, я тоже читаю газеты, понимаю, что война всё же
будет. А как у вас, достаточно в арсенале самолётов-истре-
бителей?
— Отец, это военная тайна, но надо бы увеличить, и уже
стали разрабатывать новые модели, однако ты приблизи-
тельно на какой-нибудь ближайший рейс купи билеты, а
свои права на наследство заявишь уже из Америки.
— Хорошо, однако, вот мы и подъезжаем, после смерти
Уильяма я возвращаюсь в семью.
— Спасибо, отец, позаботься о моих двух любимых
женщинах — матери и моей жене Софье и о детях, ко-
нечно. Уезжайте поскорей, и забери с собой родителей
Софьи. У них даже на билет не будет, всё покупай, что
понадобится и необходимо. Я тоже по возможности буду
подбрасывать, мне хорошо оплачивают. У матери пока
возьми достаточную сумму на все билеты, мы копили на
дом. И срочно приобрети их, пока они есть в продаже,
вспомни, что было, когда мы уезжали из Одессы в Тур-
цию после революции.
   Кучер остановил коляску, и мы быстрым шагом подня-
лись наверх к семье.
   Радость и слёзы, клятва о возвращении в целости и со-
хранности. Клятва жены Софьи, что станет она ждать, пока
будет жива, всю жизнь. Её верность и кротость всегда меня
поражали. Я объяснил, в чём дело, и сказал:
— Вы все переезжаете в Америку, после смерти Уильяма,
сразу на второй день.
   Были и слёзы, и радость, потому что надежда на встречу
оставалась. Отец добавил:
— Я тоже полностью возвращаюсь домой, в семью.
Я заметил радостные глаза матери, ведь сколько пройде-
но у них лет в любви, когда мы жили в Одессе.

12. «В тебе одной» я замечаю
       смысл жизни

«В тебе одной» я замечаю смысл жизни,
Белое пятно средь чёрного полотна.
Мазками нежно-вязкой светлой гущи
Стекает о былом в любви моя слеза.

Буграми дни прожитые, как в неволе.
Оттенком серости сплошные месяцы,
В тёмном небе туч голубизны больше,
В жизнь дождь и снег, холод навсегда.

Бессмысленная жизнь, а помнится, была,
Когда мы всё вместе в паре проходили,
Любовь снегом белым метель замела...
А может, всё вернуть, просить прощения,

В семью жену без приворота, магии,
Но чувства, знаю, я нарушил, сознавая...

    Откровенный разговор с Софьей всё же состоялся. Когда мы поужинали вместе всей семьёй, она меня позвала в спальню выяснять отношения и спросила:
— Андрей, ты меня разлюбил? Ты давно не появляешься дома, дети скучают, я уже не говорю обо мне, ведь мне же тоже не хватает твоей ласки.
   Она больше ничего не добавила, но я сам понял, на что намекала. Я подошёл ближе, поцеловал её в лобик, ведь она была намного меньше меня ростом, ниже среднего без каблучков.
— Ты меня целуешь, будто я покойник. — И она по-детски, как когда-то, прыгнула в мои объятья. Точно, как в первый день на корабле, когда мы плыли на теплоходе в Англию из Турции. И именно там у нас раскрылись те нежные чувства.
    Воспоминание нахлынуло в любви, потом в постели, где мы остались вместе на целую ночь. Она чувствовала, что я не тот застенчивый мальчик, каким был когда-то. А за дверью ликовала вся наша семья.
    Утром я проснулся рано, поцеловал её и сказал:
— Дороже тебя и детей у меня никого нет, не осуждай меня и всё, что бы я ни делал, — это ради нашей любви и детей. Пойди с матерью в Русскую церковь и узнай, когда будем крестить малышей. А помолвку сделаем в Америке, когда я приеду, там, в большой Русской церкви. Я люблю тебя, Софья, пиши из Америки, буду хранить твои письма до конца моих дней. Занятость сейчас такая здесь, в лётном училище, что вряд ли я найду время ещё выскочить, но, может, приду поздно ночью, и тогда ты пустишь меня в свою постель. Ты была сегодня великолепна.
— Я всегда буду ждать тебя, а завтра с твоей матерью мы поедем в церковь, я понимаю, что отец тоже будет занят с похоронами Уильяма.
— Он будет занят и Джордж тоже, и у меня появится возможность встречаться с тобой чаще.
    Она ласково улыбнулась и опять по-женски притянула меня к себе, и только через полчаса я вышел в общую комнату и сказал отцу:
— Подвези меня обратно к лётному училищу, надеюсь, что Джордж не вернулся домой сегодня в эту ночь.
   Он сразу же поднялся из-за стола, не допив чай. Не знаю, как они все разместились в этой комнате ночью, но у всех была улыбка на устах. Они были довольны, что у меня с Софьей налаживается семейный контакт. Я поцеловал своих детей, которые хорошо
уже разговаривали и даже спросили,когда я приду ещё домой.
    Путь к училищу показался мне длинным, я всю доро-
гу вспоминал нашу ночь — какая любовь и удовлетворён-
ность! Софья сводила меня с ума, я опять хотел к ней воз-
вратиться ночью, она уже не тот ребёнок, которого я знал!
Она созрела, её страсть была не принудительная, а раско-
ванная, она отдавала себя всю. Может, с ней кто и перегово-
рил из наших, не знаю, однако теперь я хотел её снова, ещё
не отъехав далеко. Я нащупал левый карман гимнастёрки,
где лежало её фото с детьми, подаренное мне на память.
   И так получилось, что мне повезло: Джордж не приезжал
несколько дней, пока Уильям был при смерти, я же наслаж-
дался нежным телом своей жены и её страстью. Отец был
и там, и здесь, а на руках уже имел билеты на всю семью в
Америку. Всё же мы успели и детей окрестить здесь, в Лон-
доне, и эта красивая церемония долго сохранялась в моих
воспоминаниях в самые трудные дни войны. Когда я был в
небе и меня атаковали, оно давало надежду выжить.
День смерти Уильма и дата отъезда моей семьи совпали,
но уже отца там не было во время похорон, тем более Уи-
льям перед смертью впал в забытье, словно живая мумия.
   Семья же моя уезжала на большом теплоходе в Америку,
я провожал их до самого конца, пока пароход не скрылся в
тумане. И даже заметил наши самолёты, летевшие в сопро-
вождении корабля. Я был очень сильным, но прослезился,
попрощавшись, понимая, что, может, больше не свидимся,
учитывая, насколько обострённое сейчас положение в Ве-
ликобритании.
    Возвратившись в пустую квартиру, я позвал хозяина,
расплатился с ним за два месяца вперёд и за уборку. После
этого перешёл жить к Джорджу в его маленький домик. Те-
перь, когда снова я познал любовь Софьи, понимал, что не
смогу больше подойти к Джорджу, и подал рапорт, чтобы
меня приняли в вооружённые силы Королевства Великобри-
тании. Пока Джордж хоронил Уильяма, я получил письмен-
ный приказ: отозвать меня из лётного училища и призвать
в действующие войска эскадрильи Британских вооружён-
ных сил. Я собираю свой чемодан и переезжаю из квартиры
Джорджа.
   Он не ожидал таких перемен, ему и так была трудна потеря
Уильяма, и с моей стороны это выглядело как предательство,
но Джордж не обиделся и всё же наведывался ко мне, где бы
я ни находился. Меня отпускали с ним на неделю, как с род-
ственником, и опять мы сблизились, не потому, что я хотел
его, просто по привычке. Он же всячески умолял не остав-
лять его. В одно из своих посещений Джордж спросил меня:
— А где твоя семья и бываешь ли ты там? После смерти
Уильяма я давно не видел твоего отца.
— Я их всех отправил в Америку, вы же видите, какое
положение здесь.
   Он ничего не сказал о наследстве, наверно, ещё ничего не
знал, а я же не хотел его расстраивать. А может, он не желал
испортить мне настроение?
   Я посмотрел на него, он сдал, выглядит плохо, вероятно,
не хватает ему той моей молодой энергии, которой он за-
правлялся, чем он питался, как пиявка. А меня отпускали
в увольнение лишь на ночь и то с помощью его прошений,
ведь из моих товарищей в нашей эскадрилье так часто нико-
го не отпускали. Но всё же в конце недели он сказал, когда
уезжал:
— Ты знал, что Уильям всё своё состояние завещал тво-
ему отцу, Ивану Прокофьевичу Труженикову, так было ска-
зано в завещании, — мне показал адвокат. Это же фамилия
твоего отца?
— Нет, не знал, что он ему всё завещал, но информация
о фамилии точная.
— Вот интересно, за что он ему завещал всё? Он же был
у нас обычным рабочим, конюхом и садоводом? — Джордж
лукаво посмотрел на меня и улыбнулся.
— Чего не знаю, того не знаю.
    Я посмотрел на него, он опять улыбнулся, на этот раз уже
ехидно.
   Я-то понял, за какие такие заслуги, но ничего не добавил,
я думал о своём, о последнем письме Софьи, которая писа-
ла, что они хорошо устроились и она скоро станет матерью,
мы ожидаем третьего ребёнка!
— Ты о чём-то думаешь? — спросил он меня.
— Да вот, думаю, что скоро меня опять будут посылать
сопровождать наши корабли.
— Не послушал меня, сынок, да?
   Впервые у него вырвалось ласкательное слово «сынок»,
он всегда так говорил при чужих, но теперь сказал с такой
интонацией сожаления, намекая, что ничем уже не сможет
помочь. И он добавил:
— Знаешь, Андрей! Где бы ты ни был, что бы с тобой ни
случилось, ты всегда знай, что я есть у тебя, позови, и я не
побоюсь пересечь горизонт трудностей, лишь бы тебя вы-
вести из затруднительного положения.
    Он попрощался, я же возвратился в часть. Он не знал, что я
уже несколько раз вылетал сопровождать наши корабли по мо-
рям и океанам, война началась сразу, задолго до её объявления.
    Переписка с Софьей продолжалась, она тревожилась обо
мне, как отце её детей. Я же, стараясь не показывать мою
слабость, отписывал ей приблизительно, какое сейчас поло-
жение в Великобритании, в общем, только из газет, ничего
лишнего от себя.
    Великобритания, несмотря на то, что стремилась сохра-
нять паритет сил на континенте, участвовала во Второй ми-
ровой войне с самого её начала, с 1 сентября 1939 года, и
я был у истоков этой войны. Потому что Германия вышла
из-под контроля «великих держав» и становилась домини-
рующей силой в Центральной и Восточной Европе.
   Это крах британской внешней политики в Европе. В то
время Великобритания не обладала мощными сухопутны-
ми войсками. Поэтому она стремительно наращивала ави-
ацию. Задачей было оборонять страну с воздуха. В строю
находились авианосцы: «Аргус», «Корейджес», «Глориес»,
«Фьюриес», «Игл», «Гермес», «Арк Ройал». На стапеле
было шесть авианосцев типа «Илластриос». И я первым
участвовал в инструктаже и испытании нового образца са-
молёта для дальнейшего его использования. Оказавшись
перед фактом нападения Германии на Польшу, Великобри-
тания совместно с Францией пошла на объявление войны
Германии. Однако единого англо-французского союзного
командования перед войной создано не было.
   От Софьи я получал ласковые письма, признания в люб-
ви, фотокарточки наших детей. Она меня звала к ним насо-
всем. Она писала: «Может, вырвешься к нам на пару дней?!»,
я же всё отвечал, что в сложившейся сложной ситуации это
невозможно. Но они там, в Америке, уже всё это знали из
газет, они боялись за меня, однако я продолжал честно вы-
полнять мой гражданский долг и пока мне везло.
   Я много друзей потерял, было обидно, ведь менялся со-
став эскадрилий. Однако не только гибли друзья-лётчики, но
и сами самолёты падали, как птицы, на тот же корабль, ко-
торый сопровождали, охраняя, и, если на борту судна везли
горючее и бомбы, то теряли и корабли, и товар, продоволь-
ствие, которое направлялось в Европу как гуманитарная по-
мощь. А сколько техники и людей! Страх с каждым днём
нарастал. Воздушные налёты на Лондон во время Второй
мировой войны, обычно называемые англичанами «Блиц»,
начались 7 сентября 1940 года, шли 57 дней. В этой бом-
бёжке пострадал и замок Джорджа, в том числе было раз-
рушено огромное количество домов, и вместе с этим ушла
в прошлое моя с ним связь. Правда, в замке он не жил, так
что предъявленное завещание гласило: продать и выплатить
половину от продажной собственности отцу. Дом был опе-
чатан. И здесь Джордж остался ни с чем, всё ушло в землю
вместе с Уильямом.
     Я думал, что больше никогда Джорджа не увижу, но оши-
бался. Около 180 тыс. человек из Лондона спасались от бом-
бёжек в метро, и мне тоже один раз «повезло», когда я попал
туда из-за бомбёжки в свой свободный день. Там я встретился
с Джорджем, теперь немощным стариком. Когда же он меня
увидел, то попросил впервые провести его к нашему малень-
кому дому, который пока не пострадал, и он опять повторил
слова: «Пиши мне! Где бы ты ни был, я приду на помощь».
Я посмотрел на него, старика, и подумал: «Чем он может мне
помочь?», кивнул головой и побежал в свою часть эскадри-
льи, которой, как оказалось, уже не было. Она была полно-
стью уничтожена, не знаю даже, как мне повезло, что не на-
ходился там я в то время. Но меня тут же перевели в другую
часть эскадрилий, она была далеко за городом.
   И тут я думал, что всё, Джордж больше меня не найдёт,
не увидимся, но где бы я ни был, он всегда меня находил.
Я не скажу, что у нас был с ним какой-нибудь контакт, нет,
это просто тёплые дружеские отношения, больше как меж-
ду отцом и сыном.

13. Письма Софьи заставляют выжить!

      Письма — это успокоительное для военных.
Я получал их регулярно от моей любимой
Софьи, где бы ни находился. Много раз был
под ударом противника в небе, лоб в лоб с фашистским
истребителем, но как-то везло, выкручивался, и пока цел.
В свои свободные минуты, я всё же отвечал ей. Чтобы и она
имела надежду на скорую победу над фашистской Германи-
ей и то, что после войны я вернусь к своей семье. Однажды
она написала мне о том, что читала в газетах там, в Америке:
    «12 июля 1941 года в Москве было подписано советско-
британское соглашение о совместных действиях против
Германии. 16 августа Великобритания предоставила СССР
военный кредит. 31 августа в Архангельск прибыл первый
британский конвой, а уже в сентябре первые британские са-
молёты приняли участие в боевых действиях на советско-
германском фронте».
    «Неужели ты там, в России, — спрашивала Софья и
вместе с ними защищаешь нашу Родину? Я горжусь тобой,
только сейчас я тебя стала понимать, почему ты остался
там, а не уехал с нами, я горжусь тобой, наверно, ты знал,
что должен дослужиться до полной победы над фашизмом,
который захватил в свои жернова пятьдесят стран. Мы в
курсе всего, что происходит в мире, много читаем и слуша-
ем все передачи по радио. За нас не переживай, твой отец
уже получил почти всё наследство, и сейчас мы здесь живём
в шикарном доме и нас обслуживают так же, как когда-то
отец обслуживал их. Только для полной радости тебя здесь
не хватает, как я соскучилась по тебе, Андрей! Твои роди-
тели не отделились от моих, так и живём вместе, дружной
семьёй. Детки растут с каждым днём, у нашего младшень-
кого давно прорезались все зубки, он уже ходит и говорит.
Если Александр и Шурочка тебя всё же помнят, то он, наш
Денис, не видел тебя никогда. Как бы я желала тебя вновь
увидеть и насладиться маленькими радостями, которые ты
мне подарил перед моим отъездом. — Я улыбнулся. — Не
могу забыть те наши тёплые встречи. Мы переехали, сейчас
живём у Атлантического океана вблизи Майами, в курорт-
ном городке Бока-Ратон (англ. Boca Raton). Это небольшой
город на юго-восточном побережье штата Флориды, уто-
пающий в цветах, пальмах и зелени, наш дом имеет свой
пляж. Я люблю тебя и постоянно по воскресеньям хожу в
церковь, где бы ни жила. Любимый, возвращайся домой, мы
все тебя ждём с победой!»
    Ей легко писать, но мне иногда страшно обещать, ведь
каждый полёт — это смерть, которая ходит за тобой по пятам.
И в одном из таких сражений я всё-таки заметил, что в меня
попали, горит уже мой бензобак, мне нужно было катапуль-
тироваться. Парашют долго не раскрывался, но всё же Бог
услышал мои мольбы сохранить мне жизнь, и вскоре я упал в
глубь леса Польши, в то время оккупированной Германскими
военными частями. И не успел даже закрутить парашют, как
к виску был приставлен немецкий автомат. В те минуты я по-
чувствовал, что это всё: «Прощай, Родина, прощай любовь и
дети, мои родные!» А главное, передо мной как будто прошла
тень матери. Они меня скрутили и повели к мотоциклу, уса-
дили, и приблизительно через час я сидел у какого-то боль-
шого начальника Германских сухопутных войск. Удивитель-
но, меня не били и он не кричал, а только спросил:
— Кто такой и откуда?
   Я владел прекрасным английским и не дал понять, что
говорю по-русски.
— Я гражданин Королевства Британии, лётчик, раньше
преподавал в лётном училище, знаком с лётным делом с са-
мых низов возрождения.
— Я и так вижу, что ты британский лётчик, меня интере-
сует другое: кто ты и где твои родители в настоящее время?
— Отец — крупный бизнесмен, проживает в США, а
дядя так и живёт в Англии.
— Ты можешь дать их координаты? Мы просто хотим
проверить, вернее, уточнить верность твоих слов.
   Я немного смутился и не вымолвил больше ни слова. Тог-
да он сказал:
— Посиди, подумай до завтра, если хочешь жить.
Меня вывели два конвоира-полицая, и на деревенском
ломаном русском друг другу они говорили:
— Видно, лакомый кусочек попал к нему в руки, поди-
ка, как к нему относится, наверно, хочет дорого продать, за
хороший куш.
  Я лишь с их слов понял, почему немец спрашивал о моих
родителях. Он хотел получить за меня выкуп, это было и
будет всегда.
   Ночью я не спал, пахло трупной гнилью, видно, был
здесь труп до меня.
   На следующее утро меня опять позвали к немцу, и я всё же
сказал адреса моих родных, я сообразил, что их не будут пре-
следовать, им нужно золото, так как они понимают, что рано
или поздно наступит конец войне и будет у них с чем бежать.
— Я согласен, только напишу письмо сам, на конверте
укажу адрес, а вы отправите, — сказал я.
   Так и сделали. Не знаю, сколько дней прошло, меня нику-
да не переводили, я был там же, кормили, как собаку, разной
похлёбкой и в день давали стакан воды. Я лежал на соломе,
и только нежные воспоминания давали мне силу духа, мыс-
ли о семье заставили меня выжить. Я отправил два письма:
своему отцу — в США и Джорджу — в Лондон на старый
адрес маленького дома. Не знаю, почему я решил обратить-
ся к нему за помощью. Но и не очень ожидал, что он помо-
жет: во-первых, он был уже стар, а во-вторых, отец у него
забрал половину состояния, как это он провернул, не знаю,
может быть, сам и подкупил всех, лишь бы подняться из той
грязи, куда засасывало нас, как в болото.
    И через какое-то время, вероятно, прошло около месяца,
меня снова позвали к начальнику воинской части Германии.
На столе я заметил открытое письмо от отца, и мне дали его
прочесть:
    «Дорогой Андре! — письмо было написано по-английски,
под диктовку отца, это не был его почерк, даже имя моё тот,
кто писал, изменил. — Ты меня должен понять, не смогу
ничем помочь, не потому, что не хочу, всё своё состояние я
вложил в военный бизнес, и на счетах у меня ничего нет».
Я понял отца и вспомнил его натуру, он всегда был ри-
скованным, вкладывая в бизнес всё до копейки, порой за-
бывая о главном — что мы существуем. Потому мы, убежав
в Турцию после революции, в скором времени оказались без
денег на проживание. Я читал дальше, и слёзы падали на бу-
магу письма. Он писал о моих детях и жене, сказал, что, так
как я открыл адрес, пришлось их спрятать в горах другого
штата, чтобы с ними ничего не произошло. Когда я дочитал
до конца, то спросил:
— А как второе письмо, дошло?
   Немец посмотрел на меня и сказал, что второе письмо
дошло, и адресат просит о встрече в нейтральной стране,
обещая возместить все расходы, лишь бы меня не обижали.
Узнаю натуру Джорджа, но не думаю, что он выложит вы-
куп за меня золотом.
— Ну что же вы? Ничего же не теряете, мой дядя — мил-
лионер, и он хорошо заплатит за меня.
— Странно слышать: отец заявил, что, мол, выкручивай-
ся сам, а дядя решил помочь.
— Ничего странного нет, он не имеет детей, и я его един-
ственный преемник и наследник.
    Немец больше ничего не добавил, меня отвели в каме-
ру, где была хотя бы деревянная койка, и кормили сноснее.
Я устал считать дни, проведённые там, но это лучше, чем
отправиться в газовую камеру в концлагере или быть за-
стреленным.
   Однажды мне принесли штатский костюм и бросили его
на койку. Когда я при них оделся, вывели к начальнику.
— Твой дядя не так и глуп, он обещал за тебя баснос-
ловную сумму в золоте, но только на обмен в нейтральной
стране, и ты у меня сейчас самый дорогой подарок, какой я
имел за последний год. Поедем вместе.
И мы по вражеским территориям проехали до ближайшей
станции вокзала. Там сели в поезд, у нас было целое купе, и
я понимал, что все это его люди и не только в нашем купе.
Я сидел спокойно, не хотел получить пулю в лоб. Потом мы
пересели на корабль и долго плыли, они не докладывали куда,
и те же лица, а может, их было и больше, сопровождали меня.
    Во время Второй мировой в сражениях участвовало
свыше 50 государств. Пожар войны затронул полмира, но
были и страны, которые не участвовали, однако почему они
выбрали Монако, не знаю, может быть, это было желание
Джорджа.
    И наконец мы встретились лицом к лицу, он хорошо вы-
глядел, был немного загорелый:
— Я рад тебя видеть, сынок Андрей, в целости и невре-
димости.
— Да, он цел и невредим, сейчас всё дело за вами, — ска-
зал начальник.
— Не переживайте, у меня здесь всё схвачено, я не думаю,
что вы позволите что-то с нами сделать тут, посмотрите на
крыши, они усеяны снайперами, как поля кукурузой осенью.
— Я знал, с кем имею дело! И понимал, что вы не тот сла-
бый орешек, который без ядра, поэтому привёз Андрея, как
вы просили. И знаю, что вы тоже сдержите слово, я почему-
то верил вам.
— Я сдержу слово, ведь для меня дороже Андрея никого
никогда не было, пройдёмте в мой номер, всё там, в чемо-
данах.
    Он замялся.
— Не бойтесь, я ничего не хочу вам сделать дурного, я
же понимаю — в бою могу его потерять, и зачем, если вы
его мне привезли сами, ведь вы сохранили жизнь моему Ан-
дрею, а остальное для меня не имеет значения.
Он пошёл за нами. А потом еле вывез на коляске из на-
шего номера два больших, тяжёлых чемодана с золотом.
    Не знаю, досталось ли ему это всё, ведь по дороге
сами сопровождающие могли бы напасть на него, но он
был хитёр.
   А мы с Джорджем остались здесь на несколько дней, а
затем переехали в Португалию, которая также не участво-
вала в войне. Мне не хотелось возвращаться никуда, я был
благодарен Джорджу, нас объединяло чувство родства и
больше ничего. И только когда он умер, а это было в по-
следние дни окончания войны, по завещанию передал мне
всё своё состояние. Но, проверив его счета, я заметил, что
крупный транш сбережений Джорджа ушёл на моё осво-
бождение. Я перевёз его прах в Лондон и похоронил на
кладбище рядом с Уильямом — это была его просьба перед
смертью.
   Самое главное, амбар, находящийся невдалеке от этого
замка Джорджа, уцелел со всеми видами машин и одним из
первых летающих аппаратов — самолёт, на котором учи-
лись летать Джордж и Уильям. На оставшиеся сбережения
я отстроил опять дом Джорджа за бесценок, так как было
много нуждающихся в то время в Лондоне после Второй
мировой войны, и решил поехать в США за своей семьёй,
не зная, приедет ли отец обратно или нет, однако я должен
был вернуть своих детей и мою любовь Софью во что бы
то ни стало.

14. Послевоенное время потерь

    Мы продолжали переписываться с Софьей, письма были такими же тёплыми, как и всегда. И из писем я узнал, что она вместе со своими родителями и детьми перешла жить на квартиру, там же, в Бока-Ратон во Флориде. Я давно бы поехал за ними, если бы не эти обстоятельства: возвратившись в Лондон, я узнал, что меня считают дезертиром, так как я исчез вместе с самолётом из своей части — эскадрильи королевских войск во время боя в Польше. И до полного выяснения обстоятельств я не смог вырваться из Великобритании, вернее, не имел на это права. Если бы я жил в Советском Союзе, со мной даже не церемонились бы и выслали бы в Сибирь на десять лет. Я же проживал спокойно до выяснения в маленьком доме, доставшемся мне от Джорджа, и нанял себе достойного адвоката. Мне всего лишь нужно было найти несколько свидетелей: друзей или лётчиков, с кем был в бою, и не один раз, в любой точке Земли, куда бы меня ни отправляли воевать. Возможно, это заслуга моего адвоката, однако я нашёл многих выживших в той проклятой войне, и даже моего лучшего друга лётчика Николя, который видел и подтвердил, как во время боя подбили мой самолёт в Польше и я на парашюте катапультировался в сторону леса.
   Так что плохие последствия меня здесь тоже миновали. После множества вопросов я себя считал в то время везунчиком. Однажды даже пришло письмо, в котором мне предложили преподавать теорию в лётной школе Джорджа, уцелевшей от налётов фашистов, бомбардировок Лондона и сейчас принадлежавшей мне. Школа по наследству перешла в мои руки, а преподавать — это было бы неплохо, подумал я и согласился сразу же. Ведь я понимал, что не бизнесмен и не смогу развернуться, а здесь, если не получаешь никакого дохода, всё очень быстро можешь потерять. За всё нужно платить, большой выстроенный дом стоит на земле — значит большие налоги на землю. А у меня, кроме дома, ещё есть это лётное училище, маленький домик, а главное, амбар с машинами, занимающий большую территорию на земле. Я недолго подумал, но всё же согласился и теперь, имея свои «чистые» документы, свободно смог выехать за своей семьёй.

    Встреча с Сонечкой и детьми в Америке была тёплой, детки выросли, дочь Шурочка — такая красавица, так же и прыгнула на меня, как когда-то моя Софья. Здесь я и выяснил причину, по которой они разъехались с моим отцом, и это всё было из-за меня. Софья обиделась на отца, который бездействовал и ничем не хотел помочь мне, когда я находился в плену, не хотел хотя бы поехать и выяснить, как это сделал Джордж. Я же не был на него обижен, но, когда забирал свою семью, моя мать переживала, что расстаётся с внуками, плакала, она хотела тоже поехать с нами. Я не имел права решать их семейную проблему, и в ночь перед отправлением отец позвонил мне и сказал: «Мать при смерти, я отправил её в госпиталь на “скорой помощи”». И он назвал больницу, где можно найти её.
    Я с Софьей выехал из гостиницы и направился в большую городскую больницу, ближайшую к их дому в Бока-Ратон. Но мы не успели даже попрощаться, и поэтому я принял такое решение, чтобы перевезти хотя бы мёртвое тело своей матери в Лондон, так желала она, ведь там мы с ней прожили б;льшую часть своей жизни. Родители Софьи тоже захотели уехать с нами, а отец мой остался, якобы завершать свои бизнес-дела, но совсем не был против захоронить его жену, мою мать Екатерину Васильевну в Лондоне.      Итак, я со своей семьёй выехал из порта Майами в Лондон на боль-
шом корабле, мы в слезах везли гроб матери в специальном
холодильнике. Дорога длинная, мы находились в самых до-
рогих каютах, я не выходил из своей, глядя в круглое окно
на просторы океана, вспоминая всю свою жизнь, которую
она мне подарила и дала, как отличная мать, всегда пребы-
вая рядом со мной до самого конца. Я посмотрел на ясное
небо и подумал: это всё, нет сопровождающих самолётов, и
можно спокойно заняться воспитанием детей, а то, видно,
дедушки и бабушки, любя, слишком их баловали. А когда
они все трое заявили, что хотят быть лётчиками, я подумал:
«Только не это!», понимая, как сильно я их люблю, не желая
подвергать их опасности.
   Приехали мы в большущий дом, можно сказать, и за-
мок, который я сам построил и правду говорят, что мужчине
нужно за жизнь построить хотя бы один дом. Здесь мы все
жили дружно и детки росли не по годам. Они имели всё,
чтобы стать правильными людьми. Мать свою я предал зем-
ле, похоронил вблизи могилы Джорджа на одном кладбище,
потому что до сих пор вспоминаю о нём с теплотой, он не
побоялся встретиться с фашистами лицом к лицу во время
моего освобождения.
   Всегда свежие цветы в любую погоду доставляли им всем
на могилки, я не забывал и об Уильяме.
Мои отношения с детьми налаживались. С Софьей как
будто бы не было разлуки, она до сих пор оставалась любя-
щей и понимающей женщиной и даже не воспринимала в
штыки мои нежелательные вылазки... невозвращения домой
по ночам, когда я ссылался на мою занятость. Я же имел
двойную жизнь, двойное дно, и не знаю, она догадывалась
или нет, но никогда об этом не спрашивала.
    Однажды она случайно пришла в мой маленький домик
около лётного училища и ахнула от моего женского гарде-
роба, где было столько женской одежды моего размера. Но
опять она мне ничего не сказала и даже попросила блузу в
подарок, ей очень понравилась.
    Мои дети ничего не заподозрили, всю жизнь прожив со
мной рядом, они мечтали все о небе, летать, но я всячески
старался оградить их от этого, и моя дочь Шурочка-Алек-
сандра, как мать, получила профессию модельера и открыла
свою линию одежды и женских сумок. Сын Александр за-
кончил инженерно-строительный факультет по специально-
сти «самолётостроение», хотел быть поближе ко мне, как к
лётчику. Младший Денис закончил экономический факуль-
тет, и, как мне говорила Софья, он будет большой бизнес-
мен, может быть, в моего отца.
    Смерть отца, Ивана Прокофьевича Труженикова, была
неожиданной, мне сообщил об этом его адвокат. Я поехал
за телом и перевёз его на то же кладбище (мемориальный
парк), похоронив рядом с матерью. Завещание не удивило:
он оставил крупные удвоенные суммы миллионного состо-
яния, так как я знал, что он был хорошим бизнесменом. В те
годы я понимал: каждый себя в жизни растрачивает, как
может, а возможно, и как хочет. Отец же был бизнесменом
и растратил свой потенциал на рост капитала, понимал я.
Иногда он лишний раз жалел себе оплатить обед в рестора-
не, лишь бы «доллар на доллар прибавлялся». Так и прожил
один до самой смерти, больше не женился, а ведь ещё мог
бы иметь вторую семью, но надо было бы на них тратиться,
а он не хотел, может быть, это жадность? Он так и жил и
умер в доме на берегу Атлантического океана. Этот дом я
решил не продавать, оставить нам на всю семью. А в год не-
сколько раз вылетать туда и отдыхать, греться на солнышке.
    Постепенно я замечал ухудшения климатических усло-
вий в Лондоне, прохладный и сырой климат, особенно для
пожилых людей, который отразился на моём здоровье, по-
этому мы б;льшую часть года находились в тёплых краях,
вылетали даже в Мексику, на Аруба, не желая быть в Лондо-
не, где подымались ввысь как по лестнице.
   Но наши детки совсем не хотели никуда переезжать. Они
получили высшее образование, и уже все связали себя уза-
ми брака, уж и внуки пошли, жизнь продолжается.
   Мы долгую жизнь прожили с Софьей, если всё расска-
зать, не хватит и страниц, но, к сожалению, а может, и к сча-
стью, прожитые годы послевоенные как бы быстро прошли
без каких-то либо перемен. Я её любил до конца её дней
за её наивное и тёплое отношение ко мне. Увы, она умер-
ла раньше меня, почти ей было восемьдесят семь лет, а я
же был старше её, но ещё колупался, щеголял с тросточкой,
живу и уже давно открылся перед детьми, кто я такой на
самом деле и как прожил всю жизнь. Тем более во многих
штатах разрешали вступать в однополые браки. Но я и не
думал уже об этом в мои-то годы. Дети меня не осуждали,
может, по причине зависимости от моих средств, ведь до
сих пор всё оплачивал я с моего расчётного счёта. Странно,
что и никогда меня не спросила об этом Софья или же её
родные, которые не вынесли бы моего признания. Хорошо,
что они лежат давно в могилках все на одном кладбище и,
если есть загробная жизнь, ходят по соседству в гости друг
к другу.
   Мне стало трудно без Софьи, и вообще я считаю, что по-
жилому мужчине нужна пара, и это должна быть женщина,
которая всегда пригреет, хотя помню, всё же ей было трудно
делить меня с кем-то. Не знаю, если бы не встретился на
пути моего отца Джордж, может, и никогда бы не повстре-
чались и мы, но он серьёзно вошёл в мою жизнь и, если
бы не он, кем бы я был здесь? Никем, вероятно, пошёл бы
по рукам в «Гей-баре», ведь это не врождённо, я уже точно
знаю — это не наследственное, а исковерканная жизнь, и её
начало было в Турции. Я понимал, что уже не тот, когда при-
ехал, я не мог мужчине смотреть в глаза. Особенно замечал,
что меня как-то по-особенному привлекали они. Единствен-
ное, когда я воздерживался, — это во время войны, хотя и
там всё было сплошь и рядом.
    Уже седьмой год пошёл, как нет моей Софьи, и я решил
всё высказать на бумаге. И вот небольшой совет, если я смо-
гу достучаться хотя бы до одного молодого мальчишки: не
попадайтесь в лапы зрелых мужчин, иначе до конца своих
дней будете вести двойную жизнь и никогда не сможете из-
бавиться от этого!
     Долгая жизнь... когда ты один в одиночестве. Долгая
жизнь...

Конец.




Среди ясного неба
Роман

Глава 1

Нет, невозможно жить и не любить,
Себя не надо напрасно успокаивать.
Любовь! Она внутри огнём жжёт,
Пламя, боясь погаснуть, вспыхнет.

      Гром среди ясного неба — и как он начинался? Целый год я ожидал отпуск, как говорили, я незаменим, но наконец мне его дали. И я искал, куда бы поехать отдохнуть, лишь бы спокойно провести время! Запастись солнечной энергией до следующего отпуска, ведь живу я в Москве, даже в Подмосковье, и погода солнечная нас редко балует, особенно зимой. Была весна, не лето, но куда я выбрал полететь отдохнуть, так это Бангкок, вечно тёплый, зелёный, и солнце круглый год. Я сбросил СМС своим друзьям — школьным и из института, зная, что сотрудникам не дали отпуска никому. Никто не согласился со мной разделить мой отпуск по ряду причин: у одних он закончился, у других предсвадебное положение дел, по семейным обстоятельствам, а многие считали, что хотят отдохнуть у нас в Крыму или же в Сочи, на берегу Чёрного моря, может, немного дороже... Тем более там красиво, всё по-новому обустроено.
    Итак, я приобретаю билет на рейс «Москва — Бангкок» на один из лучших в наше время самолётов Boeing 777. И жду начала моего отпуска как нечто самое главное в своей жизни. Мне уже двадцать пять исполнилось, ни жены, ни невесты, и в это время хорошо бы познакомиться с кем-нибудь, чтобы связать свою жизнь, создать наконец семью. Этот день вылета настал, и, собрав свой небольшой чемодан, чтобы не сдавать багаж, потому что мой компьютер вечно при мне, на такси подъезжаю к аэропорту.
Уже началась регистрация на наш рейс «Москва — Бангкок». Длинная очередь, нужно было обслужить триста человек пассажиров, выезжающих туда на отдых. Как вдруг среди пассажиров заметил свою одноклассницу Марью! Красивую, недоступную, всегда весёлую, с красивой белозубой улыбкой! Не изменилась за столько времени, такая же живая, огненная, тоненькая, с пышными волнистыми волосами средне-русого цвета. Наверно, покоряла всех знакомых ребят своими голубыми бездонными глазами. Но я молчал, понимая, что получу когда-нибудь ответ на свои чувства. И хранил в себе, в душе, убивая своё желание, хотя часто в школе сидели за одной партой и шли после школы вместе домой, она была моей соседкой из дома напротив, я даже никогда не дунул в её сторону плохо, чтобы не разорвать наши отношения. Немного её позабыл после школы, так как судьба больше нас не сводила. Прошло время, и не раз была у меня возможность влюбиться, но одна лишь она теребила моё сердце, оставалась внутри как что-то важное. А почему я её сейчас заметил? Она смеялась так же, не обращая внимания на то, что вокруг неё посторонние люди. Конечно, она немного изменилась, повзрослела, что ли, но такая изысканная редкая красота опять стала притягивать меня к ней как магнитом... И вот заметил, с кем она так любезничала и смеялась. Рассудком чувства не понять. Ты любишь и к ней с душою. Она любит совсем другого. И не может тебя понять. С ней был парень ниже среднего роста, с симпатичной внешностью; так как я стоял позади — высокий, почти на голову выше, — то заметил издалека, как светилась его лысоватая макушка. У меня даже ёкнуло внутри: «Неужели это её муж?..» Я не подошёл; и кто бы меня пропустил вперёд? Но всё же до того, как сесть в этот самолёт, я встретился с ней и даже переговорил. Она сидела, ожидая посадки, первая меня позвала:
— Привет, Иван, неужели ты меня не узнал?
— Как можно не узнать тебя и твой заразительный смех?
— Познакомься, это мой жених Владимир!
Он подал мне руку, и мы поприветствовали друг друга;
она же продолжала:
— Это мой товарищ, одноклассник, почти несколько лет
сидели за одной партой.
— Да! Она права, но после школы разошлись по разным
дорогам, я окончил Политехнический, учился на програм-
миста.
— А я Экономический, но тоже переквалифицировалась
и сейчас работаю программистом с Владимиром в одной
компании уже третий год. Он недавно сделал мне предложе-
ние руки и сердца.
   Я ничего не сказал, подумал: немного опоздал, была бы
она свободна — сейчас, в этом путешествии я бы уже точно
сказал, что люблю всю жизнь, сколько себя помню, даже две
косы и красные банты, ведь много времени прошло и я уже
не такой застенчивый, каким был раньше...
   Через полчаса объявили посадку, и они прошли в самолёт
почти первыми, а когда я проходил, заметил: они сидели на
местах в бизнес-классе. Почему бы нет, дорогие билеты два
программиста могут себе позволить. Тем более летят чуть ли
не в свадебное путешествие. И я бы так сделал! Я прошёл с
завистью, ведь я должен был сидеть здесь, на его месте.
     Я, расстроенный, побрёл в конец самолёта, потому что,
когда я покупал билеты, уже почти все они были проданы и
места заняты. Покупал то, что осталось. Так как был один
маленький чемодан, и размером, и весом позволяющий про-
возить его при себе, когда я подошёл к своему месту, открыл
багажное место ручной клади над собой и посмотрел — там
было всё заставлено. Пришлось пройти дальше и, уложив
свой чемодан, вернуться на своё место.
    Так как в основном я работаю в Москве и по вечерам
вечно недосыпаю, меня сморило, а может, повлиял нервный
стресс из-за опасения потерять её навсегда. Только сейчас
я понял, как её любил, и потому все женщины и девушки, с
которыми встречался до сих пор, оставались в тени.
    Я сел, моё место было у окна, потом пришли ещё два пас-
сажира. Объявлен взлёт, высветилась надпись над дверями:
«Застегнуть ремни безопасности». Так я и уснул с пристёг-
нутым ремнём. Вдруг почувствовал через некоторое вре-
мя — не знаю, сколько я спал, — что всё дребезжит из-за
скачков лайнера на воздушных «ухабах». Я подумал: «Всё
это во сне — этот страх?» Но скоро понял, что это явь. Меня
тут же переполнил страх, не знаю, за себя или за неё, мою
несбывшуюся любовь Марью. Страх, паника, беспорядоч-
ность мыслей, среди которых ярко выделялась только одна:
«Падаем!»
   Я открыл глаза и вижу... Нет, с самолётом было всё в по-
рядке. Судя по всему, на борту лайнера почти все пассажи-
ры побиты и лежат пластом кто где. Как будто бы в одно
мгновенье, как коробок спичек, рассыпали людей. Но само-
лёт летел, невзирая ни на что. Его болтало, трясло, и сразу
видно тех, кто был пристёгнут ремнём, — они остались на
своих местах. Так как я сидел у окна, посмотрел наружу: как
будто бы летим, — но ощутил неприятное чувство от вида
«машущих» крыльев лайнера, а также скрипа фюзеляжа, та-
кое чувство, что самолёт вот-вот расколется на части.
      Вдруг я вспомнил опять одноклассницу Марью. Инте-
ресно, как она там?.. Но постоянно объявляли: «Пристегни-
тесь ремнями безопасности и постарайтесь не ходить и не
двигаться, не создавать пробки». Я-то понимал, почему так
произошло: многие ведь долго не могут сидеть, тем более
полёт длился несколько часов. Если бы я не уснул, то уже
несколько раз прошёлся бы в туалет — вперёд, хотя рядом, в
конце, есть ещё один, — лишь бы опять посмотреть на неё.
Вот почему они, стоявшие и ходившие, больше всего по-
страдали. Уже нервничая, наблюдал, как мучаются болью,
страдают окружающие меня пассажиры. Занавесь в бизнес-
класс была прикрыта, и мне невозможно было взглядом до-
тянуться до моей любимой Марьи.
   Такое чувство, что самолёт падает в пропасть, его качает,
а я же опять плохо думаю: «Вот и судьба, жизнь в любви не
свела, а вместе умираем в один день».
    В то же время заметил, продолжая смотреть в окно само-
лёта: ясное небо, и самолёт не падает — летит! Значит, ещё
есть надежда выжить.

Шёлк, капрон, цветов букет.
Смог художник передать...
Величие красот неземных,
Где блеск очей коснулся луны в ночь!

Глава 2

Влюблённость — лёгкость полёта.
И, это чувство с бабочкой сравнив,
Звуками музыки, солнца говоришь,
Порхнул крылом, ты далеко летишь
Навстречу ветру, но, достигая цель,
Уже вдвоём вам хорошо, молчишь...

                Я уже понимаю: что-то произошло серьёз-
                ное с самолётом. Как будто бы меня за-
                ковали между стенкой самолёта и рядом
сидящим мужчиной, который тоже, как и я, был пристёг-
нут ремнём безопасности. Я вспомнил: он вечно подзывал
к себе стюарда, который ему принёс дополнительный пояс
на его тучный живот, и как он его пристегнул, так и сидел,
не вставая ни разу. Мне же всё хотелось узнать: а как там
моя Марья? Правда, она совсем не моя, с ней сидел рядом её
будущий муж, а сейчас пока жених, но всё же мне хотелось
узнать подробности! Потому что наш третий пассажир —
вообще непонятно: где он был? Потом, немного привстав,
заметил его: на метр впереди улёгшийся пластом на полу
лайнера, с разбитым носом, из которого сочилась кровь.
И, как мне сказал этот гражданин, сидевший рядом, он со-
всем не спал. Он рассказал, что летел в Москву с пересадкой
из Челябинска, уже выспался в полёте! А главное — мой
тёзка, представился Иваном сразу же, не успели мы взле-
теть. Сибиряк разговорчив оказался, может, он мне ещё что
говорил, но я отрубился и уснул. А он меня расталкивает:
— Иван, вы спите? Смотрите, что творится в самолёте,
неужели мы падаем? — он же рассказал, что третьего пас-
сажира подбросило вверх об потолок, удар был сильным, и
он упал на пол, так и лежит; объявляли, что если кто упал
и лежит, не надо двигаться: может быть повреждён позво-
ночник.
— О Господи, ничего не слышал, видно, крепко спал,
только от качки и проснулся, что-то стало мутить-тошнить.
А как вы думаете, травмы есть?
— Их полно, и даже передавали, кто может передвигать-
ся, пускай оказывает помощь по мере возможности, так как
несколько стюардесс вышли из строя и не могут оказать по-
мощь пассажирам.
— Так, выпустите меня, Иван, вы меня заблокировали
как клещами.
— Нет, я не смогу встать и ремень снять, подымайтесь на
свой стул ногами и перешагните меня, не стесняйтесь, я раз-
решаю! — он сказал так умоляюще, что я так и сделал. Под-
нялся на свою скамейку, потом перешагнул его на третье
сиденье, но на пол не смог спуститься — столько лежало
там пассажиров, что нужно было каждому помочь: поднять,
усадить на место и пристегнуть ремнём.
   Хорошо, вспомнил о своём багаже и, взяв сумку из места
для ручной клади, сбросил её на своё сиденье, после того
как достал из неё аптечку, которая везде со мной, мне её
подарил мой друг Павел. Конечно, в эти минуты я думал о
Марье, но её не было видно, занавесь мешала разглядеть,
что делается в бизнес-классе. Не знаю, сколько времени
нас качало, я же продвигался всё вперёд и вперёд, некото-
рым помогая встать и пристегнуться. Хотя бы тем, которые
были без особых ушибов. Итак, из конца самолёта я уже в
середине, смотрю, несколько ребят, пассажиров, тоже ока-
зывают помощь уже впереди. Было трудно работать, нужно
было иметь достаточную силу — при качке обслужить ещё
и пассажира, усадить на своё место, пристегнуть ремнём
безопасности. Но я вынослив, армия не прошла бесследно!
   Вскоре я заметил Марью на полу прямо у входа недалеко
от её места. Она плакала от боли, из колен сочилась кровь.
Мужчина, находившийся рядом, — как я понял, стюард, —
сказал мне:
— Я был недалеко от неё в тот момент, она встала, чтобы
пройти в туалет, а в это время началась сильная качка — тря-
ска лайнера, и с верхней полки посыпались сумки, и одна из
сумок острым углом попала ей в колено.
— Извините, если вы стюард, то и говорите, в чём дело,
что за слово — качка?
— Не знаю, падаем или нет, но что-то с самолётом проис-
ходит, это ясно, — потом на ухо сказал: — Я думаю, это мы
попали в турбулентность ясного неба.
— Можете поподробней мне рассказать?
— Свалился самолёт, понятно?
— Нет...
— Жуткая воздушная яма.
— Не понимаю, сможем выехать из неё?
— Я думаю, сможем, у нас опытные пилоты, и самолёт на-
дёжный, но всё же в шаге от смерти. Самое главное, я знаю,
что бороться с подобным явлением бесполезно, и сколько
хочешь могу тебе привести примеров, это всё, наверно, за-
газованность воздуха, и чем дальше, тем будет хуже и хуже,
вскоре люди вообще станут бояться летать.
— Что ты пугаешь, пропусти к моей однокласснице, ви-
дишь, ей нужна помощь.
— Там возле неё крутится один прыщ и никого не под-
пускает, говорит, что она его невеста. А сам то и дело в
её сумке что-то ищет. Я уже подумал, что и правда посто-
ронний, но видел, как он к ней по имени... Марья, кажись,
называл.
— И всё же пропусти, у меня есть обезболивающие, и
если надо, даже сделаю ей укол, я смогу, участвовал не раз
в оказании помощи пострадавшим во время пожаров с това-
рищем Павлом, он в МЧС пожарный.
— Так вот почему у тебя такая сумка специальная класс-
ная для оказания помощи, ну проходи, коли так, — он раз-
двинул занавесь в бизнес-класс, и я направился к ней, с
большим трудом пробираясь через лежащих и стонавших
людей. Видно, эта, носовая, часть больше остальных под-
верглась тряске.
   Измученная болью Марья меня заметила, и хлынули слё-
зы обиды за себя. Странно, её жених спокойно сидел и смо-
трел в окно, там не прекращались взмахи крыльев, словно
у птиц. Я удивился равнодушию со стороны жениха Вла-
димира и ничего не сказал. Я не медик, но благодаря про-
хождению на первом курсе гражданской обороны отлично
понимал, что ей нужно наложить шину. Подойдя ближе,
сначала успокоил, потом сказал твёрдо:
— Марья! Ты должна помочь мне. Ты же знаешь, что я
оказывал помощь с Павлом во время пожаров, так что по-
ложись на меня, тебе нужна шина и обезболивающий укол.
Она стонала от боли и на все мои слова лишь моргала
мне своими глазами с длинными ресницами в слезах, похо-
жих на мелкий бисер.
— А где твой чемодан?
    Она показала наверх над сиденьем. Я быстро достал че-
модан, поставил и стал выбрасывать из него всё, что было,
на сиденье. Внутри чемодана-сумки нащупал твёрдую кар-
тонку и отодрал её. Сложил по длине пополам и подложил
ей под ногу, конечно, заранее сделав укол обезболивающе-
го. Затем все вещи, что были, рвал на жгуты и оборачивал
ей ногу. Пошли в ход и колготки тоже. Владимир сидел без
участия и не открыл свою сумку, а мне так нужны были на
повязки как раз его сорочки! Если бы была моя сумка здесь
в эту минуту... но поздно об этом думать.
   Она стонала, но почему-то была уверена во мне и полно-
стью доверилась. Я спустил вниз её сиденье и поднял сиде-
нье под ногами — образовалась постель; поднял её, уложил,
пристёгивая ремнями. Прикрыл одеялом, которое было у
неё, так как она попросила его у стюарда, сославшись на
холод. И только сейчас заметил, посмотрев в окно, что кры-
льями самолёт больше не машет, движение ровное, значит,
всё миновало. Может быть, это испытание трудностью за-
ставит нас обдумать нашу дальнейшую жизнь? Ведь она для
меня — это любовь! Марья не спала, она смотрела на меня
одобрительно, зато её жених как-то подозрительно, с ехид-
ной улыбкой сказал:
— Ну, спасибо тебе, друг, что бы мы делали без тебя?
    Ко мне подошёл стюард и сказал:
— Ты не смог бы оказать ещё помощь на левой стороне?
   Там тоже такое же, но с рукой.
   Я отошёл, хотя не хотел отходить больше от Марьи. Я по-
нял, что за свою любовь нужно бороться до конца, и когда я
отходил, она сама меня окликнула:
— Иван, с тобой мне спокойнее, возвращайся сюда.
Так я уже несколько человек обслужил, но мой взгляд
постоянно ловил её взгляд. Она не уснула, а наблюдала за
мной, пока я к ней опять не вернулся.
— Ну как ты себя чувствуешь, дорогая Марья?.. — я уже
не обращал внимания на то, что подумает о нас Владимир,
я понимал — не столько разумом, сколько интуитивно, жиз-
ненно: ласка, нежность и внимание могут отвести боль, ко-
торую она испытывает. А она сказала:
— Нагнись, Иван, я скажу тебе на ухо, — я наклонился к
её губам, она шептала мне, но мне казалось — она целовала
меня: — Ты всё, что есть у меня, я тебя неистово любила, а
ты не открылся... Пусть ты был сыном прапорщика, а я дочь
генерала, ну и что же, я знаешь сколько тебя ждала!..
    Я не знал, что и сказать, но всё же сказал, понимая, что
мне нужно ответить:
— Я понимаю, что болит, сейчас сделаю тебе ещё один
укол обезболивающий.
— Только не укол, у тебя есть таблетки?
— Ты права! Совсем забыл, тебе же нужны антибиотики,
как раз у меня есть, но всё же укол я тебе сделаю, не больно.
Успокоит, ненадолго заснёшь, и скоро будет посадка.
— Если я засну, не оставляй меня, я боюсь снова тебя по-
терять, посиди здесь на полу возле меня.
— Хорошо, если стюард разрешит здесь сидеть.
   Я сел, она же опустила руку вниз, держала меня за руку,
и так мы были рядом до конца, пока не объявили посадку.


Глава 3


Какое счастье нам любить!
Средь белых облаков летать.
Парить и обо всём забыть...
Какое счастье нам любить!

                Так думал я, когда она держалась за мою
                руку. О Господи, и надо же случиться тому,
                что мы в одном самолёте и она первая
призналась мне в любви, растеребила мою боль, от которой
мне становилось всё радостней и в то же время грустно, что
именно сейчас, а не много лет тому назад. Неопределённость
волновала — всё же рядом сидит её жених Владимир, и я с
закрытыми глазами прислушивался, о чём они говорили.
— Владимир, я умирала от боли, ты же копался в моей
сумке, что ты там искал?!
— Честно сказать, пока открывал, думал, там есть что-
нибудь из обезболивающих, я же знаю вас, женщин, в су-
мочке всё есть... Но не нашёл.
— Я выросла в военной семье и никогда не пользовалась
антибиотиками, у меня всё нормально со здоровьем, если
бы не этот случай. Но всё же я заметила — ты что-то взял.
— Да! Ты права, я взял свой обратный авиабилет в Москву,
я его заметил у тебя в сумочке и, наверно, сегодня уже вы-
лечу, доплачу, если понадобится, лишь бы улететь поскорее.
— А что ты так спешишь? Ты же, кажется, приехал здесь
отдохнуть?
— Ты не понимаешь, Марья?! Я приехал с тобой отдо-
хнуть, даже привёз кольцо, хотел уже основательно закре-
пить наш союз и сделать предложение. Но жизнь нам устро-
ила испытание на выносливость, выдержанность!.. И я не
смогу терять здесь свой отпуск, как долго я его ожидал, сама
знаешь. Ведь тебя госпитализируют, а мне какой здесь от-
пуск без тебя?
    Я же, сидя внизу на полу возле неё, слышал, что Марья
плакала, то ли от боли, то ли от предательства жениха Вла-
димира. Она уже ничего не ответила, слёзы с ланит стекали
на меня. Видимо, отвернулась от него, они текли по мое-
му лицу, сжигая кожу гневом. Я ничего не мог сказать, как
будто забыв, что и я сижу рядом и слышу весь их разговор.
Единственное, что сделал, — стал гладить её руку, и тут она
как бы очнулась.
— Иван, ты здесь?!
    В это время объявили посадку самолёта.
— Я никуда не собирался уходить, буду всегда рядом
до полного твоего выздоровления, единственное — пока
самолёт будет двигаться по аэродрому, пройду за своим
багажом, — я встал и как можно быстрее пошёл за своей
сумкой. Мой тучный Иван лежал на полу самолёта, и я о
нём подумал плохо: «Есть такие люди, готовые урвать всё,
даже копейку, лишь бы не работать», — он, наверно, пони-
мал, что пострадавшим выплатят хорошо. Я схватил сум-
ку и стал передвигаться медленно, но верно к своей Марье,
посмотрев в окно: самолёт повернул в другую сторону от
аэропорта Бангкока, в более свободную, где не было дру-
гих самолётов, а стояли уже несколько машин неотложной
помощи, пожарные машины и много полицейских. Самолёт
остановился. Надпись на табло: «Всем оставаться на своих
местах». Потом вышел стюард, отдёрнул занавесь бизнес-
класса и сказал:
— Оставайтесь все на своих местах, всех выведут посте-
пенно.
   Подали трап, по нему сразу же поднялись здоровые мед-
братья с носилками и, так как наша Марья была одной из
первых в бизнес-классе, забрали её, а вместе с ней про-
шмыгнули и мы тоже. Но через несколько минут Владимир
исчез из поля зрения, я заметил фигуру, удаляющуюся к зда-
нию аэропорта, и понял: «Он просто её бросил здесь одну.
Хорошо, что я был на этом самолёте!»
    Нас повезли в госпиталь Бангкок (Паттайя), Таиланд
(Bangkok Hospital Pattaya). Как выяснилось, почему именно
туда: госпиталь предоставляет бесплатные услуги русских
переводчиков. Кроме этого, там была ортопедия, пластиче-
ская хирургия и косметология, так что они знали, куда нас
везли. Но оказалось, не только нас, а всех, кто получил орто-
педические увечья. Я сопровождал Марью везде. И первое,
что сделали, — это сначала рентген, затем MRI (Magnetic
resonance imaging), и только потом русский переводчик ска-
зал мне:
— Она родилась в рубашке, не задета костная ткань, но
всё же ей предстоит операция по устранению дефекта, мо-
жет быть, и повторная косметическая.
   Марья всё слышала и несколько раз сказала спасибо, ведь
была такая боль, что она думала, будто коленная чашечка
правой ноги разбита. Но сейчас она успокоилась и попро-
сила свою сумочку, достала из неё косметичку и стала вы-
тирать тампоном чёрные полосы на лице, оставленные сте-
кавшей с накрашенных ресниц краской. Я смотрел на неё и
удивлялся: как это женщины быстро меняются, а главное,
всегда хотят хорошо выглядеть! Я подошёл к ней с намо-
ченной салфеткой и помыл ей щёки, нанося аккуратно ей
на лицо влагу. Она же покраснела, я понял: ей приятны мои
прикосновения, я не сдержался и поцеловал в разрумянен-
ные щёчки как ребёнка. Она же прильнула ко мне.
— Иван, как же я долго тебя искала! Ты как в воду канул,
где ты был столько времени? Рассказывай! — но я так и не
успел рассказать — её увозили в операционный блок, и в
течение двух часов я сидел в ожидании в предоперационной
комнате, вспоминал то, что мог бы давно с ней объясниться,
она ведь этого ждала, я же был чем-то напуган... Меня по-
звали здесь же к телефону, и русскоговорящий переводчик
сказал:
— Операция прошла успешно, вашу Марью отвезли в от-
дельную палату номер 755, значит, 7-й этаж, 55-я палата.
Она, когда очнулась после наркоза, спрашивала вас, Иван!
— Спасибо! Я сейчас же поднимусь.
    Взял свой чемодан и её сумочку, потому что её чемодан
полностью был разобран на куски, а остальное я запихал в
свой.
    Она не спала, она меня ждала.
— Ну как ты, Марья?!
— Мне так хорошо, я счастлива, что ты рядом, — она
сверкала своей улыбкой и блеском глаз, говорила быстро,
как будто кто-то хотел перебить её, о своей любви ко мне.
Я подошёл и поцеловал её впервые в губы, слегка. Я этого
мгновенья ожидал чуть ли не с детства. Но она притянула
меня, и глубокий вздох последовал в любовном поцелуе.
   Палата и правда была отдельная и имела кресло-кровать
для посетителей, и так как она сказала им, что я её муж,
меня здесь и оставили вместе с ней как ухаживающего за
больной. Правда, когда она это говорила, я всё слышал, был
на десятом небе от такого счастья! Не знаю, изменит она
своё мнение обо мне или же передумает, когда мы приедем
в Москву, но мне с ней сейчас хорошо! Интересно мне ста-
ло сразу же, вопрос непростой: когда же она вылечится?..
Но послеоперационный период был трудным, она не смогла
подняться на правую ногу, и пока я катал её на коляске. Под-
нимал как маленького ребёнка, водил в туалет, она поначалу
стеснялась, потом привыкла. Она лишь слегка опиралась на
костыли. Несмотря на то что здесь, в больнице, был доста-
точно знающий персонал медсестёр, они всё делали спеша,
и поэтому купать себя она разрешала только мне. Я её от-
носил в душевую, где со всех сторон были ручки, длинные,
как перекладины, за которые она могла бы ухватиться и дер-
жаться. Там снимал с неё больничный халат, и она предо
мной стояла в чём мать родила. Мечта бесконечно подгоня-
ла меня к действиям, но я не мог обидеть её, я намыливал
куском твёрдого мыла всё её тело, сгорая в страсти. Потом
полоскал, мыл её длинные русые волосы и даже высушивал
феном, усадив на стул. И это почти каждый день, только на
пятнадцатый день ей было разрешено самостоятельно хо-
дить на костылях, опираясь на больную ногу.
   Мы прогуливались каждый день, особенно по утрам, ког-
да было не жарко. Однажды мы вышли из своей палаты и
в коридоре больницы прямо на нашем этаже встретились
с русской женщиной с нашего самолёта. Я её узнал сразу
же, потому что именно ей я оказывал там помощь: наложил
шину на её повреждённую руку. Она так обрадовалась, уви-
дев меня, бросилась целоваться, как будто бы я стал самым
близким родственником. Она сказала:
— Пожалуйста, зайдите в мою палату 749, я должна вас
отблагодарить!
— Ничего мне не надо. Меня зовут Иван, моя жена Марья!
— Я же Анастасия Николаевна, не откажите, зайдите ко мне.
   Мы прошли в её палату: мало ли что, может, ей нужна
ещё какая-нибудь помощь? Когда мы вошли, она открыла
сумочку, достала кредитную карточку и протянула мне.
— Я видела, что вы полностью разорвали бельё Марьи,
это ей на наряд и платье. Не стесняйтесь, я хороший пред-
приниматель и буду рада знакомству с человеком, который
по возможности оказывал помощь почти всему лайнеру.
— Не только я, многие это делали.
— Пассажиры всего самолёта только о вас и говорили,
мы думали, что вы улетели обратно.
— Нет, как видите, я здесь и буду столько, сколько пона-
добится до полного выздоровления Марьи.
— Странно, мне вначале показалось, что муж этой кра-
сивой женщины — рядом сидящий, и я даже подумала, как
плохо выбрана пара... Но сейчас смотрю — вы созданы друг
для друга.
— Спасибо, Анастасия Николаевна, не могу отказаться
от вашего подарка, и вы правы, Марья осталась здесь со-
всем без одежды, одна обувь. Тем более когда от чистого
сердца... Мы спускаемся в садик позади госпиталя, не хоте-
ли бы вы к нам присоединиться?
— С удовольствием разделю с вами компанию! — и она
дала ещё свою бизнес-карточку.


Глава 4

                Хотя на людях мы давно муж и жена, но у
                меня никак не хватало сил, чтобы ей об этом
                сказать, а ведь нужно всего-то сказать: «Ма-
рья, я тебя люблю, выходи за меня замуж». Да, конечно, мы
уже целовались, я её хотел как мужчина и поэтому после
второй косметической операции, которую ей делали на ногу,
всё же решил потренироваться на листке бумаги и написать,
пока она спала. Подумал, может, так мне будет легче выска-
заться... Она внезапно открыла глаза и спросила меня:
— Что ты там пишешь, Иван? — и мне ничего не оста-
валось, как дать ей прочесть, чтобы не навлечь на нашу лю-
бовь что-нибудь дурное, у женщин это может быть и рев-
ность. Тем более она после операции.

«Марья! Марья! Дорогая Марья! Я люблю тебя! Выходи
за меня замуж!
Я хочу с тобой встречать рассвет, я хочу с тобой встре-
чать закат,
Я хочу вплетать в косу только радость и любовь звёздно-
го неба,
Я хочу любить всем сердцем, дарить минуты нежности
в любви,
Я хочу тебя одну любить, потому что мне другой совсем
не надо.
Я хочу тебе дарить покой и нежность жизни в нашем
очаге,
Я хочу дарить тебе детей и силы, чтобы воспитать их до-
стойными людьми,
Я хочу, чтобы любила, любила, как я люблю тебя, бого-
творила,
    Я хочу всю жизнь с тобою прожить, любить и наслаж-
даться жизнью».

— Иван, я думала, что ты никогда не признаешься мне в
любви, я всю жизнь чувствовала твой влюблённый взгляд.
Подойди ближе, и я тебе отвечу на ухо, помнишь, как я впер-
вые тебе призналась, как же я тебя люблю!
   Я подошёл, у кровати встал на коленки и приблизил ухо
к её припухлым губам — наверное, после наркоза. Посыпа-
лись поцелуи, и она даёт согласие.
— Мне нравится твой хрустальный смех, в нём чувству-
ется звон ударов счастья, дарованного тебе с рождения,
моя ты дорогая. Как будто бы звон колоколов оповещает о
чём-то хорошем. И эхо, идущее от него, звенит, как будто
соприкоснулись два стакана... с хорошим вином. Твой за-
разительный смех иногда меня пугает... Люблю наблюдать
и сам втягиваюсь... Заражаюсь, уже смеюсь... Не могу оста-
новиться, наверно, очень я тебя люблю... Любовь, которая
дана мне Богом, и звон твоего смеха, приравненный к звону
колоколов... Любил всегда тебя, любовь моя Марья!
   Наша знакомая Анастасия Николаевна уже уехала в Рос-
сию, и здесь никого не осталось из нашего самолёта, мы
продолжали спускаться в сад и любоваться красотой оран-
жереи. Я только позвонил на работу, сказал, что задержива-
юсь здесь, в Бангкоке, в госпитале, и положил трубку, якобы
связь оборвалась. Они знали, что произошло с самолётом,
и знали, что я был именно на этом рейсе. Думали, что я тя-
жело болен, но мне не хотелось их огорчать тем, что это не
со мной, я не хотел отчитываться, пускай что будет, то и
будет, лишь бы Марья оставалась такой же весёлой, как и
была. Но её заразительный смех пропал. Я же хочу поднять
ей настроение, ведь она любила носить короткие юбочки,
шортики, они так шли к её тонюсенькой фигурке и длинным
ногам. А сейчас — нога, и ещё травма, но я же уверен — всё
будет нормально!
    Не знаю почему, я стал её щекотать, и по всей палате за-
звучал её заразительный смех. Значит, она хотела моего при-
знания, она ожидала этого, и смех не умолкал, пока нас не
выписали. Наши билеты мы перезарегистрировали и в на-
значенный день выписались и поехали в аэропорт. Она была
с лёгкой тросточкой, но интересно было наблюдать, как она
ходит. Ходила красиво, лёгкой походкой, а тросточку несла
с собой в руках как зонт.
     Долетели до Москвы благополучно, нас встречали почти
все: её родные, мои родные, друзья её и мои. Навстречу вы-
ступил отец Марьи.
— Ну, здравствуй, зять Иван, наслышались о тебе, ты ры-
царь воздушного лайнера, спасибо тебе!
   Все подходили, знакомились и так подошли к стоянке ав-
томашин. Отец Марьи пригласил нас всех к нему на дачу,
где уже шипели шашлыки. Марья посмотрела на меня и ска-
зала:
— Пойдём, я тебе покажу нашу комнату.
   Я сразу же понял, к чему она клонит, ведь за столько вре-
мени мы ни разу с ней не сблизились. Я схватил её на руки,
как пушинку, и сказал:
— Говори, куда идти.
   Она обняла меня руками, направляла, целовала и громко
смеялась, не стесняясь ни своих, ни моих родителей, уводи-
ла в любовь, полную страсти.
    На работе меня освободили от занимаемой должности,
сейчас я работаю в бизнесе у Анастасии Николаевны и го-
раздо больше получаю. Свадьбу сыграли здесь же, на даче,
и вообще скажу, что, когда мы сюда приезжаем, первые чув-
ства в нас играют положительно. Ножка у Марьи зажила!
Даже следа не осталось! Мы счастливы, и я думаю: счастье
рядом, только умей к нему прикоснуться вовремя.
    И этот сон, который меня одолевал всегда, частично ис-
полнился, а остальное, надеюсь, сбудется тоже. Лишь на
третий год она меня одарит детьми, и посыплются они один
за другим.

Конец


Забрезжил рассвет.Воспрянуть вновь!
Роман

1. Как хорошо поёт семейная струна!

    Ну что сказать, как будто бы и жизнь пробежала, но мой любимый супруг всё настаивает на третьем ребёнке. У нас уже два прекрасных мальчугана, но он хотел дочь-помощницу, и он победил — когда в очередной раз я забеременела, он просто в ноги бросился, умоляя родить, я же ему в ответ:
— А если будет пацан?
— Пацан тоже не помешает, я хочу иметь троих, как моя мать! Вот я третий был у нас в семье, что, значит, лишний?
    И так он уговорил меня, Андрюшка!
— Так и быть, рожу третьего, но обещай помогать, а то ты с первым и вторым вечно был занят на работе, перекладывая отцовские обязанности на меня по разным причинам.
— То было начало нашей совместной жизни, я молодой, неопытный, после института, надо же было показать свои способности на работе! Сейчас же как будто всё устаканилось. Я на хорошем счету, и больше свободного времени. Обещаю, моя дорогая Дарья, успокойся, всё у нас будет, вот и дом отгрохали какой большой! И любовь, и согласие царят в доме, и мы ещё ого-го, сможем воспитать и третьего.
— Ну, всё, держись, слово дал — будешь помогать, а то сама выкручивалась: то школа, то спорт, то кружки самодеятельности. И сама же работала на ответственной должности главного инженера большой рентабельной строительной компании все годы. А ну-ка побегай по стройкам в кирзовых сапогах в эти суровые зимы, и не только!
— Ой, Дарья, Дарья, как я тебя понимаю... Но сейчас точно обещаю помогать.
— Вы, мужики, любите свободу: то с друзьями в баре посидеть, то на рыбалку, то в лес на охоту, а мне здесь отдувайся потом.
— Ну, расскажи, Дарья, и сколько раз это было без тебя? Мизер какой-то! Я тебя так люблю, что твоё присутствие мне только в радость!
    Ну, всё, я сдалась после его таких заразительных поцелуев. И вообще, я подумала: нам и правда ещё немного лет, справимся. Ему тридцать пять, а мне тридцать два, многие в это время только обзаводятся семьями, детьми, а у нас уже два подростка, Владимиру в этом месяце исполнилось десять лет, а Денису восемь было прошлой осенью, в ноябре. Небольшая разница будет у детей, помогут вырастить ещё одного. Так и решили. И побежала сразу по врачам-гинекологам. А почему бы и не родить от любимого, когда семья и думаешь, что нет другой такой на сегодняшний день: ни слова брани в доме, всё в любви и в тёплой атмосфере, — и сравниваешь с тем, что по соседству: пьянь, ревность, поножовщина, разгром в быту до побоев, а крик на всю станицу. Как странно: семьи в тишине не живут, погибло само слово «любовь», понятие о пределах допустимого, утратил силу тот неписаный закон любви, когда ты всё готова за неё отдать!
   Андрюшку, мужа моего, и правда не узнать: детей сам стал отводить на спорт, больше находился дома. И у нас в семье по-прежнему идиллия влюблённой пары, как много лет тому назад. А когда прошла ультразвуковое исследование (эхосканирование), узнав, что у нас будет дочь и с ребёнком всё в порядке, так обрадовался, что наконец купил мне кольцо с бриллиантом. Пусть это был небольшой камень с россыпью, но мне его так хотелось! И ведь ни разу не обмолвилась об этом. У всех моих подруг уже есть кольца — носят, а налево от мужика своего бегают. Я бы и сама купила, всё же зарплата большая, но не хочется: желала,чтобы любимый подарил.
     А он всё старается для дома: сначала строил, потом об-
новлял интерьер, крутился, как мог. Потом новую мебель за-
возил... И, главное, всё на своё усмотрение, я доверяла ему.
Своего бизнеса у нас нет, имеем только то, что заработаем,
причём зарплата у обоих хорошая! Так что ни во что не вле-
заем, а дом построили недалеко от Краснодара. Там жили
его родные, и после того как получили наследство, реши-
ли отстроить его, тем более что участок был огромный. А в
Краснодар на работу стали выезжать на машинах. Андрюш-
ка, выросший в деревне, был хорошим хозяином, у него
руки золотые; всё было в порядке — как в доме, так и на
нашем участке. Также к труду привыкали и наши сыновья,
я же всё на кухне, дом большой, и надо было всё делать по
хозяйству. А осенняя закрутка консервов — это ещё целая
история, о которой лучше не вспоминать; зато когда зима и
всё своё — вот прелесть!
   Наш дом украшал цветник из замечательных цветов и
кустарников, которые Андрей сам сажал и за которыми уха-
живал. Старое в саду всё вырубил, посадил абсолютно но-
вый сад и обо всём мне докладывал, что посадил, до самых
малых сказочных подробностей. Весной сад радует цвете-
нием, а осенью — разнообразными фруктами, которых уже
несколько лет как в излишке. И он по дороге на работу при-
ловчился сдавать их оптом женщине из Краснодара, которая
только и делала, что торговала на рынке, — этим и жила.
Он называл её Маруся — я так и не поняла, действительно
это её имя или же он просто называл так людей, не очень
приспособленных к жизни. Но я так и не встречалась с ней
никогда. На производстве мне выделили машину с води-
телем, который меня ранним утром отвозил по всем стро-
ительным участкам. Так что встречаемся по вечерам все
вместе за ужином, за круглым столом, который стоит около
окна в большой кухне, стараемся поддерживать порядок в
семейных отношениях и узнавать за ужином о прошедшем
дне. В ожидании желанного ребёнка — я бы даже сказала,
слишком желанного. Эта беременность для меня была нео-
быкновенная, протекала в любви и при полном сострадании
отца, он делал всё для меня, был настолько ласков, что мне
хотелось в этот период сознаться, что хочу каждый год ему
дарить детей. Пролетело девять месяцев — и наконец на-
значенный день родов, но схваток не было, а так как второго
я родила быстро, не доехав даже до родильного отделения, в
машине скорой помощи, решила заранее собраться и отпра-
вилась рожать. Подъехали в акушерское отделение слишком
поздно вечером, но меня всё же приняли и сказали:
— Даже удивительно, неужели вы не чувствуете боли?!
У вас скоро роды, значит, всё вовремя.
    Но до утра я не родила, а только в шестом часу под утро,
чуть забрезжил рассвет — и всё.

Как хорошо поёт семейная струна!..
Неспокойная ночь, ветер рвёт провода...
Всё крушит ураган, а в сердце штиль,
Как хорошо поёт семейная струна!..

В любви догорает восковой фитиль.
Подбросить согреться дров в печь?
Как хорошо поёт семейная струна!..
Неспокойная ночь, ветер рвёт провода...

2. И эту жалость...

   «И эту жалость, эту муку сама себе преподнесла, зачем послушалась тебя? Не приняла сама решения, сейчас ругаю я себя, и нет мне никакого прощения, а можно было всё переиграть, послушавшись тогда...» — так я думала, когда ребёнок не закричал. Остальное я уже не помню. Я мать, рожавшая двух детей, и первое, что обычно слышала, — это крик ребёнка. Но сейчас этого не было, я подумала, что родила мёртвую, и сразу стала реветь. Врачи меня успокаивали, говорили, что с ребёнком всё в порядке: здоровенькая девочка, красивая и большая, сорок один сантиметр, будет высокая, и три с половиной килограмма, и даже показали мне её. Я немного успокоилась, так как сказали: ребёнка увезут в послеродовой блок для новорождённых детей. Также сказали, что не принесут нашу Настеньку (имя мы заранее с Андрюшкой дали), так как у неё было трёхкратное обвитие пуповины.
   Меня же отвезли в послеродовую палату. Палата была из трёх коек, но там никого, кроме меня, ещё не было, и я в ожидании врачей что только ни передумала. Уже и супруг подсуетился, пошли его передачи и цветы, которые в палату не доставили, только показали. Через час ко мне вошли два врача — один палатный, а второй — психолог — и сказали:
— Ваш ребёнок родился здоровеньким, но немым, — потом спросили: — Может быть, у вас в роду кто-то был таким?
Я сразу не могла ответить, спазмы сдавили горло, мне подали немного отхлебнуть воды. Поток слёз не сразу дал возможность им ответить.
— Нет, нет, это невозможно даже подумать, у нас никого никогда не было немых, и у мужа тоже.
— Если бы только это! Но нам кажется, что она будет глухонемая. Если вы захотите оставить ребёнка здесь, то мы пошлём к вам юриста больницы.
— Вы что, с ума посходили, что ли? Как я смогу потом жить, ведь она наша кровинушка.
— Многие оставляют таких детей, слава богу, у нас в стране есть специальный интернат для глухонемых (общество глухих), там всё оборудовано для них, и многие из них уже получили даже высшее образование, — добавил психолог.
— Отец знает об этом? Вы говорили с моим мужем? — уже немного успокоившись, спросила я.
— Мы переговорили с ним, он расстроен, но тоже не захотел даже слушать и говорить на такую тему. Он просто сказал: «Видно, Бог за что-то наказал нас».
    Я же — опять в слёзы.
— Как мы хотели дочь! И вот себе и наговорили беду. Ну, что будет, то и будет, своя ноша не тяжела, так что отказа не будет, мне уже не терпится увидеть её и покормить молозивом.
— Она у вас будет только через три дня, так что сдаивайте молоко и отправляйте в блок новорождённых, вам принесут специальную тару, а через окно в отделении новорождённых вы сможете посмотреть на неё сегодня же, как только вам будет немного легче ходить.
    Они вышли, оставили меня в полной растерянности. Через час я получаю небольшую записку от Андрюшки, он, видно, не пошёл на работу, тоже волнуется.

    «Милая, моя дорогая Дарья, ты нам подарила дочь, я очень рад! Не беспокойся, поднимем вместе. У каждого в семье за годы жизни бывают неприятности, и многие проходят через определённое непредсказуемое горе, смерть детей — это то, что невозможно перенести, а у нас ребёнок, и, надеюсь, она нам принесёт долгое здоровье, так как всю жизнь мы должны заботиться о ней.
Я люблю тебя, и я думаю, мы вместе справимся с такой
проблемой. Мне врач сказал, что во время родов сила,
которая давит на ребёнка, составляет около
пятидесяти килограммов, что в пятнадцать раз превышает
его собственный вес, и, мне кажется, потому так случилось
с ней. Потом они сказали, что у неё может быть частичный
слух, а если ребёнок не глухой, навряд ли он может быть не-
мым. Так что у нас есть ещё какая-то надежда. Целую тебя,
мы сильные, и мы всё вытерпим».

    Всплакнула, а сама подумала: я же мать, и есть опыт с
предыдущими детьми. Вспоминаю: разными видами крика
новорождённый ребёнок говорит о том, что ему надо, пла-
чет, когда ему сыро, когда холодно, орёт, когда голодный,
когда подрастает, кричит, когда страшно, кричит, когда упа-
дёт и больно, а как мне с этим справиться? Ведь не понять,
что захочет, — и я опять в рёв.
   Примерно через два часа в нашу палату подселили жен-
щину, настоящую русскую бабу, которая восьмого родила.
Она была высокая, здоровая и с басовитым деревенским го-
вором.
— Ну, здравствуй! Я Маруся! А тебя как величать?
— А я Дарья!
— Я проездом, сняли сразу с поезда, как схватки нача-
лись, мы-то сами с Урала, не думала, что так быстро рожать,
по моим срокам ещё две недели носить.
— Человек предполагает, а бог располагает, — а сама
опять в плач.
— Чего ты, милая, опечалилась? Расскажи бабе деревен-
ской, может, что и решим.
— Ой, Маруся, моему горю не поможет, наверно, никто!
Родила я утром дитя — девочку красивую, сильную и здоро-
вую, да сказал врач: она глухонемая.
— Так послушай меня. Может, я деревенская и два класса
окончила, всю жизнь работала как батрак, у родных в поле,
но что бог дал, то твоё, и не знаешь, какой она доли. А тебе
лишь терпенье, не наломай дров заранее, а пожалей сразу
дитя и сделай, как подобает, по совести.
— Что ты, Маруся? Ты подумала, что захочу оставить
здесь своего ребёночка? Даже ни на минуту не сомневалась,
только знаю, что помощи неоткуда ждать, за таким ребён-
ком нужен особенный уход, присмотр, значит, придётся мне
рассчитаться с работы, а я ведь работаю на ответственной
должности.
— Ну чего же сразу рассчитаться... Пока используй то,
что дают, — послеродовой отпуск, а там подумай, где лучше
не работать, а жить с такою детиною.
— У нас большой дом под Краснодаром.
— Ой, девка, не мне тебя учить, тебе не дом сейчас ну-
жен, а столица, где ты смогла бы дитя поднимать, как сердце
велит, чтобы и профессия была у неё, ведь мы-то, родите-
ли, не на всю жизнь, — и мы обе всплакнули. Я же дума-
ла, стиснув зубы: «Терпение — это правда нам нужно. Я
сильная, всё выдержу, понимая: появились страдания, факт
их наличия всю жизнь будет преследовать нас. Необыкно-
венная жалость к себе, к дочке вечно будет основной нашей
отрицательной эмоцией, желаньем самой испытывать муки,
понимая, что этим не поможешь мучающемуся и страдаю-
щему ребёнку, и чем старше она будет, наша Настенька, тем
сильней будет ощутима эта проблема. Одно лишь твёрдо
знаю: нужно иметь это терпенье».

3. Рождённая от любви

    На третий день наконец-то мне принесли мою дочь, можно сказать, сокровище! Всё при ней, с первого взгляда скажешь, что будет неописуемая красавица: волос тёмненький, в отца, брови, даже реснички видны, тёмные, глаза мои, голубые с бирюзовым отливом, хотя, может быть, они ещё поменяют цвет, но у меня и сейчас такие. Детей из нашей палаты принесли одновременно; двое орали как резаные, моя же водила губками то туда, то сюда. Я расстегнула халат, достала грудь, и она ухватилась так сильно, мне казалось, чуть ли не кусая, поглощала материнское молоко. Оторвётся на секунду, а из соска струя грудного молока ей на лицо, не успею обтереть — она уже опять с надкусом держится за сосок. Настенька вытворяла такое, что заставила бы грустного человека рассмеяться. Наконец она наелась и заснула, я положила её рядом, пока не заберут. Смотрю на своё дитя, а в голове мысли то и дело бегают: «Господи, за что ты так наказал её? Я уже о нас молчу, видно, было за что».
    Медсестра из отделения новорождённых забрала у всех детей и на большой коляске-распределителе увезла их в своё отделение. Мои соседки по палате не обронили ни слова. Наверно, не знали, как себя вести. Сказать, что она красива, не к месту было бы, так они и молчали, и я тоже. Но всё же Маруся не выдержала и сказала ко второму приходу детей, когда привезли на грудное вскармливание:
— Ты не печалься, Дарья, она у тебя красавица. Может быть, Богу так надо было, чтобы ценили жизнь. Ведь многие сейчас не ценят, что имеют.
— Это к нам не относится, у нас хорошая любящая семья.
— Я уже поняла, и муж у тебя хороший! Пропадает здесь каждый вечер, по три часа под окнами стоит, наверно, есть кому помочь дома с детьми, ведь у тебя двое мальчуганов. Ох и неспокойное время для подростков.
— Ой, да, Маруся, правильно-то вы всё замечаете. У нас правда двое, но такие послушные пацаны, а с ними его тётка, сестра отца Екатерина, помогает по хозяйству, ведь у моего-то мужа нет ни отца, ни матери.
— А может быть, твои помогут?
— Я вообще детдомовская, мои родители разбились в автобусе, когда было крушение и автобус упал с обрыва. Они тогда ехали в отпуск из Грозного по Кавказскому перевалу, должны были на Чёрном море отдохнуть, я же была мала ещё, кажется, двенадцать лет, и уже стала забывать основные черты родителей после детдома, так и помнится одна грязь во дворе, наверно, после слякоти осенней.
— Ох же ты, бедная деваха, за что так тебя Господь...
— Ничего, я сильная, всё вытерплю, лишь бы правильный совет получить.
— Советов много будет, но ты должна выбрать правильный путь.
— Ну, всё, наших детей везут, — я встала, потому что мою Настеньку первую занесли в палату.
    Она опять водила губами туда-сюда, шейкой поворачивала головку, искала грудь. Я достала и поднесла близко к ротику, она опять как схватит, до боли... И в этот раз не отрывалась до конца, пока не закончила, не уснула. Я даже хотела её ещё накормить, прежде чем унесут, но она уже не просыпалась, как бы я ни старалась. Одно только успела: Андрюшке своему показать через окно, а он большим пальцем вверх: «Отлично!» Когда её увезли, спустилась к нему, а он опять навьюченный сумками.
— Ты что, меня раскормить здесь собираешься? Скоро, на седьмой день, нас выписывают! Я приготовила на верхней полке шифоньера сумку, там всё для новорождённой и для меня. И не забудь цветы и конфеты нянечке и медсестре,
которые нас будут выводить.
— Ну что это ты всё напоминаешь, не впервой.
— Ничего, всё будет хорошо! — не знаю, это я себя успо-
каивала или же его.
— Конечно, будет отлично даже, главная ты в семье, что-
бы ты не переживала, а я один справлюсь с делами и буду
работать.
— Время покажет, у меня пока послеродовой отпуск.
— А сколько сейчас разрешается сидеть с ребёнком?
— Мне юрист занёс вчера бумаги, хочешь, прочтём
вместе?
— Да, давай я прочту вслух. «Такая справка выдаётся ги-
некологом, семейным доктором или фельдшером. Оформ-
ление документа в отношении женщины происходит, когда
наступает срок беременности в 30 недель. Продолжитель-
ность нетрудоспособности составляет 140 дней. Половина
этого периода приходится на срок до родов». Это такая ма-
лость для такого ребёнка, как наша дочь Настенька...
— Я узнавала, что мне ещё что-то положено, но это там,
на месте, уточним.
— Не было печали, так черти накачали.
— Не говори так, наш ребёнок рождён в любви, и мы,
родители, должны всё сделать, чтобы жилось ей спокойно в
этом и так неспокойном мире.
— Что ты, моя милая Дарья! Я спокоен, лишь бы ты не
принимала близко к сердцу, я же знаю: поди, до сих пор пла-
чешь в подушку, вот и веки набухшие, и глаза красные, что,
ты думаешь, не вижу? Успокойся, у тебя трое детей, и нуж-
но всех поднимать.
— Ну же, езжай домой, что стоишь под окнами часами,
за мальчишками нужен глаз да глаз, ты же знаешь нашу ста-
ницу.
— Ты права, поеду сейчас же пораньше, посмотрю, чем
заняты, давно не смотрел их дневники.
— До завтра, ещё пару дней — и я буду дома, пригляди
за ними...
— Хорошо, не переживай, утро вечера мудренее. И зав-
тра ещё будет хорошая погода, совсем отлично!
   Он уходил, я же смотрела ему в затылок, в спину, как буд-
то бы глазами подгоняла домой. Потом, когда уже не было
видно отходящего силуэта, поднялась в свою палату. У меня
была книга, но как принесли, так я до сих пор не смогла
и страницу прочесть, всё только и думаю, как поступить.
Неужели эта Маруся, окончившая всего два класса школы,
права? Что может дать деревня глухонемой? И как я должна
сказать своему супругу продать дом и переехать в Москву?
Ведь это его дом, участок, сколько труда он вложил в него, а
сейчас всё продать за копейки — и что ты купишь в Москве
за эту сумму? Может, однокомнатную, и то за чертой города.
А может быть, в городе одну комнату с общими условиями.
А как же наши дети, мальчики? Им же тоже нужна комната.
Мы-то разберёмся, но как они? Урвать у них детство? А мо-
жет быть, и к лучшему, ведь сын Владимир ходил на хоккей,
а Денис — на волейбол, может, наоборот будут рады играть
за какой-нибудь клуб... Такие мысли, вопросы и ответы на-
бегали ко мне, пока лежала с закрытыми глазами, не спав-
шая всю ночь, ворочаясь. Ведь с появлением моей дочери
всю свою жизнь, прошлую и будущую, мы должны вычер-
кнуть и посвятить себя лишь ей. А почему же нет, ведь мы
родители и должны это сделать. Хватит ли терпения и такта
у Андрюшки? Не знаю. Но я должна с ним поговорить в
первый же день, как приеду домой. Он со мной или же нет?
Я думаю, что со мной! Одно желание помочь ребёнку — это
мало, нужны большие средства и надежда. А желание про-
дать дом уже укоренилось у меня глубоко в сердце, но никак
не могла об этом сказать, пока была в больнице. А сегодня
нас выписывают, и думаю, что всё скажу ему сразу же, хотя
он нахваливал осенний урожай и говорил, сколько получили
дохода с него. Апатия из-за опасности серьёзных осложне-
ний нас угнетала.
    Но я думала о другом, о более важном: «Наша жизнь
всегда в движении. Как маятник в часах. Если попробовать
остановить маятник, остановится жизнь. Разве можно оста-
новить солнце? Конечно, нет, остановить же жизнь человека
может только смерть».


4. Ашураж

                «Утро с серо-свинцовым спокойным небом,
                мне показалось ненадолго: что-то никак не
                прорвёт его первый луч солнца. Понимаю,
что осень, но так хочется продлить осеннее спокойствие в
разноцветной листве», — так я думала, пока к нам не при-
везли на первое кормление детей. Моя очень отличалась от
других со своими красными щеками, чёрными волосами и
маленькими губками бантиком, она всё время искала грудь,
немного приоткрыв их.
   Слава тебе, Господи, сегодня нас выписывают! Как я со-
скучилась по своим сыновьям! Правда, раз он их приводил,
и то вначале. Вчера, я заметила, Андрей был в плохом на-
строении и поспешил быстро домой. Может быть, что-то
там случилось? Материнское сердце не обмануть.
   К одиннадцати часам утра началась катавасия, мне пере-
дали сумку. Сразу поняла: мой Андрюшка приехал за нами.
Там была записка: «Я внизу, жду вас с нетерпением, сделал
всё, как ты просила. Пусть говорят, что ты некрасива. Но
для меня ты настоящая Богиня. Насмотреться не могу, Лю-
бимая. И в этом слове всё моё признание! Других я слов
не нахожу, в одном лишь слове “любовь” весь мой смысл.
А ты поймёшь, как будто говорил слова любви, написанные
поэтом. Ты для меня ангел чистой любви. С тобою жизнь
хочу связать навек. Люблю! Не шучу, меня, прошу, пойми.
Буду любить одну, беречь, лелеять!» Я улыбнулась. Его тёт-
ка Екатерина, может, не со зла, всегда обо мне говорила:
«Хоть она некрасива, но у неё душа хорошая». Не буду оби-
жаться, что он и её слова вставил, сейчас на этом нельзя
сосредотачиваться, у нас есть более важное, о чём нужно
подумать.
     Я переоделась, немного подкрасилась, преобразилась.
Детскую одежду передала в отделение новорождённых.
И когда мне на руки выдали медицинскую выписку, пришли
за мной, держа в руках мою красавицу. Она была и правда
как игрушка: вся в кружевах и в шёлковой розовой шапочке.
Мы спустились вниз. Медицинский персонал вывел нас за
дверь акушерского блока больницы. Цветы, поздравления,
пожелания... и всё. Мы остались со своими мыслями, о чём
он думал, тоже не знаю. Он взял на руки Настеньку, а я шла
следом на паркинг к нашей машине, её я узнала по оран-
жевому цвету. Всю дорогу они молчали, как-то странно, её,
наверное, укачивало, но на него не похоже, может, что-то
случилось дома и я об этом не знаю?
    Подъехали к воротам, он вышел, раскрыл их, потом сел
и завёл машину во двор. Открыл дверцу с моей стороны и
взял ребёнка на руки. И, почему-то тяжело ступая, подни-
мался наверх. Когда положил ребёнка, тут же, в гостиной,
на широкий диван, сказал:
— Дарья, ты не переживай, но, как говорится, пришла
беда — отворяй ворота.
— Я что-то тебя не пойму, что случилось?
— Ничего особенного, но я не хотел тебе говорить в боль-
нице, чтобы ты не расстроилась и не убежало у тебя грудное
молоко. Наш Денис...
— Что с ним? Не тяни, скорей! Иначе мне станет плохо
сейчас же.
— Они играли вместе с ребятами около пригорка за реч-
кой, там, возле леса, и Владимир захотел в туалет, прошёл
немного вглубь леса, а там был тайник с боеприпасами, на-
верно, ещё со времён войны остался. Как раз там проходили
бои за освобождение Краснодара. А они вытащили несколь-
ко штук снарядов на пригорок и стали камнями в них бро-
саться. Один снаряд покатился и взорвался. Многие наши
станичные дети пострадали, только Владимира не задело,
он всё бегал в кусты, видно, живот крутило, что ли... Так
получилось, что отзвук войны до сих пор живёт рядом. При-
ехали сапёры, всё вывезли и сказали, что будут прочёсывать
весь лес. А наш Денис сейчас в больнице с множественны-
ми осколочными ранениями. Хорошо, что живой остался, а
вот у нашего соседа Петра сын Толян — считай, руку при-
шивали. Так что вот такие дела, без тебя нам было трудно.
— Ну что же ты мне раньше не сказал, поедем в больни-
цу, навестим.
— А Настенька?
— Сейчас поменяю ей пелёнки, и ничего, надо будет при-
выкать везде быть с ней.
— Вот, я коляску купил!
— Это хорошо, положи её в машину, пока я с Денисом
буду, ты на воздухе её покатаешь. Ты что, не работал эти
дни?
— Какая тут работа? Взял десять дней в счёт отпуска...
Ну, всё, поехали, — он опять взял ребёнка на руки. Андрей
и без этого был очень внимательным, а сейчас стал совсем
нежным.
    Машина опять нас везла к городу. Я немного вздремнула,
почему-то не спала несколько дней, видно, сознавая: что-то
случилось дома, ведь Андрей был белее мела, бледный, ког-
да разговаривал, а в последние дни избегал моего взгляда. У
меня, чувствую, назревает запоздалый разговор с ним насчёт
дома, но понятно, что сейчас не до него. Андрей остался с
новорождённой, которую положили в коляску, зная, что ещё
час до кормления, я сама поднялась к Дениске. Бедненький
мой сынок, весь перевязанный... Хорошо, что голова и лицо
целы и невредимы. Увидел меня — очень обрадовался.
— Мама, посиди возле меня, мне так хотелось тебя уви-
деть.
— Да, сынок, сейчас я буду у тебя часто.
— А как наша сестрёнка, ты уже привезла её домой?
— Она внизу с отцом, как только тебе разрешат вставать,
ты её увидишь.
— Мама, я сам уже добираюсь до туалетной, можно на
неё посмотреть через окно хотя бы?
— Ну, если так, то подойдёшь к окну, а мы покажем сни-
зу, сюда нельзя, может какой-нибудь вирус подхватить.
— Мама, прости нас, мы не виноваты, мы и не знали, что
они ещё активные и будут взрываться!
— Ничего, что было, то было, хотя бы сейчас ты нау-
чишься ничего не трогать, что может навредить.
— Болит рука, задело мышцу. Меня просто интересо-
вало, смогу ли я продолжить занятия спортом, и мой врач
сказал, что смогу. Будет всё нормально, а рубцы до свадьбы
заживут.
    Я улыбнулась.
— Конечно, заживут, а ты как думал, ты же совсем ребё-
нок ещё. Ну, всё, мне пора. Что тебе приготовить на завтра?
— Вареники с картошкой и с грибным соусом!
— Ох же ты и гурман, Дениска, сама люблю, завтра при-
везу к обеду, — я поцеловала его и выбежала в коридор, что-
бы не разреветься. Ну, надо же, не успела отойти от домаш-
них проблем, как на тебе ещё! Хорошо, что жив. Я немного
побегала по палатам, ведь человек десять детворы из нашей
станицы было здесь, со всеми поздоровалась и всем обеща-
ла завтра завезти вареников с картошкой.
    Когда спустилась, наша Настенька проснулась и губками
уже показывала, что хочет есть. Я обратила на это внимание
Андрея и сказала:
— Если меня нет рядом и она двигает в стороны губки,
дашь ей из сосочки немного кипячёной или же бутылочной
воды.
— Хорошо, что ты мне показала, а то она ухватилась губ-
ками за одеяльце и начала сосать, как будто бы сосок.
— Да, Андрюшка, хорошо, что ты у меня есть и такой
заботливый, внимательный. Покажи Дениске Настеньку,
он уже стоит у окна, и поедем домой, чтобы завтра воз-
вратиться.

5. Первые трудности.
Запоздалый звонок

    Я разрывалась между моей новорождённой Настенькой и Денисом, который находился в больнице в районном центре. Пока Андрюшка был несколько дней в отпуске, было намного легче. Но потом, когда он стал работать, успевал только довозить меня до больницы, а возвращалась домой сама, и поверьте — это было трудно. Доходила с грудным ребёнком в коляске до автобусной станции, а ведь автобус едет по расписанию, опоздаешь — значит, сидишь здесь же в холоде в эти суровые осенние дождливые дни. А она, бедненькая, не закричит даже, все думают — спит, а я-то знаю, что мой ребёнок глухонемой и ей, наверно, также как и мне, некомфортно. Пока я ездила, столько раз себе задавала вопросы... Но ответы всегда были положительными. Мы родители, и, значит, нам дано вынести любые испытания. Целый месяц Дениска пролежал в больнице, и когда его выписывали, я испекла большой торт, который он любил. С его возвращением стало намного легче.
   Мою дочь Настеньку после сбора множества необходимых бумаг признали инвалидом первой группы с рождения, и поэтому, после того как стали получать на неё дополнительные денежные выплаты, стало легче жить. Но всё же без моей зарплаты трудно, и поэтому Андрюшка подрабатывал на своей машине: так как дорога была длинная, подъезжал к автобусной остановке и брал за небольшую плату попутчиков до нашего районного центра Вязкое. Но через несколько месяцев — уже и Новый год справили — он приехал с пробитой головой и рассказал:
— На автобусной остановке в Краснодаре свои постоянные водилы возят пассажиров и меня избили, сказали, я им таксу сбиваю.
— Ну, всё, это была последняя капля, Андрюшка! Может, нам продать дом и в Краснодар податься? Ближе к твоей работе, и детей будет легче там воспитывать, всё же город.
— Мне и так плохо сейчас, поговорим об этом в мой выходной. Здесь всё же дом и своя пасека, свои продукты, и сало, и молоко, а там всё это нужно будет покупать.
   Я ему ничего больше не сказала, но про себя подумала: разве это сейчас важно? У нас дочь глухонемая, инвалид первой группы, и нам нужно подумать о специализированной школе глухонемых в Москве.
— Ну, хорошо, поешь и отдохни.
— Я ничего не хочу, перекусил в дороге, пойду-ка я спать, — и он поднялся наверх в спальню.
    Мне не хотелось спать, я взяла телефонную трубку и стала обзванивать все школы для глухих в Москве, которые мне нужны, стала прослушивать только месседжи, потому что уже поздняя ночь, и вот один из месседжей — нашедшейся через «Яндекс» Ломоносовской школы-пансиона: «Школа для глухих — специализированное общеобразовательное учреждение для детей с ограниченными возможностями по слуху. Здесь работают сурдологи, психологи, профильные педагоги, а программа построена с учётом возможностей и способностей учащихся. Лучшая школа для глухих и слабослышащих детей в городе отмечена в отзывах посетителей и гостей нашего сайта. В свою копилку полезной информации вы можете внести несколько адресов (с картой местоположения), телефонов, сайтов заинтересовавших вас школ, а визуально выделить их из общей массы учебных заведений вам помогут фотографии, сделанные тюльперами».

    А утром, когда дети ушли в школу, а Андрей — на работу,
я стала искать и обзванивать все школы и поняла, что туда
нам ещё рано, Андрюшка прав — нужно хотя бы до пяти
лет её поднять. А мне нужно что-нибудь пытаться делать
дома, чтобы зарабатывать на жизнь. Андрюшка не испугал-
ся того, что с ним произошло, и продолжал таксовать уже в
Краснодаре и привозить домой дополнительный заработок,
но я его почти не видела: всё время в работе, возвращается
уставшим. Многое по дому я взяла на себя, но тоже не успе-
вала: оказывается, он много делал дома, я и не представляла
сколько, пока не столкнулась с этим сама. Так мы ещё здесь
задержались, уже четвёртый год пошёл, пока я не получила
запоздалый звонок от моей подруги Светланы из Москвы.
— Что ты, Дарья, мне не звонишь? Сколько лет прошло,
и я хороша тоже, не искала тебя, была в командировке в Па-
риже, только вернулась, чтобы сдать опять свою квартиру,
потом уезжаю. Меня не узнаешь, совсем парижанкой стала!
    И я ей всё выпалила за десять минут, и она мне сразу же:
— Знаешь, подружка, нечего нюни распускать, бывает и
хуже, ребёнок-то здоровый?!
— Здоровенькая, красивая, пластичная, гибкая, она такое
вытворяет, наша любимица!..
— Я другому бы не сказала, а вам... Ты для меня многое
сделала, когда мы учились. Разве смогу я забыть твою за-
боту? Нет, никогда. Приезжайте сюда, я дам вам свою квар-
тиру, пропишу вас всех, и будете оплачивать только ком-
мунальные услуги, пока начнёте работать, а дальше сами
будете класть в банк на мой счёт сколько сможете, не буду я
вас теребить. Я хорошо зарабатываю, ещё не замужем, есть
у меня один француз, Николя, он меня обеспечивает, так что
приезжайте.
— Спасибо, Светлана! Ты просто не представляешь,
сколько раз я звонила тебе, но не дозвонилась ни разу, толь-
ко слышала: «Абонент недоступен». Я хоть сейчас!.. С Ан-
дрюшкой переговорить надо.
— Во-первых, я трижды меняла свой телефон. А за него
я совсем не переживаю, с его-то знанием программирования
сразу найдёт хорошую работу. А потом, у вас есть машина,
будет подтаксовывать.
   Не хотела я ей рассказывать, к чему привели его подтак-
совки, но во многом с ней согласилась.
— Светлана, как хорошо, что ты позвонила, это выход из
положения!
— И для меня тоже, ведь я сдавала жильё знакомым вме-
сте с моей мебелью и вещами, а они уже купили здесь себе
квартиру. А на вас я, честно, не рассчитывала, лучшей квар-
тирантки у меня не будет! Поживёте, освоитесь... Приезжай
на этой неделе, я в Москве.
— Приедем все вместе, как раз сейчас лето, летние ка-
никулы у детей. Захвачу все документы на детей и наши,
может, прописку сразу и сделаешь.
— Отлично! Я жду вас!
— Приедем в пятницу, как раз последний день рабочей
недели у Андрюшки.
— Не забудь, милая, что и здесь последний день, приез-
жай хотя бы в четверг.
   Так мы и договорились, и всей семьёй были у неё в чет-
верг утром. Я не знаю почему, но Андрей обрадовался та-
кому предложению. Во всяком случае, не на пустое место в
столицу.
    И вот в нашем распоряжении прекрасная двухкомнатная
квартира, правда, не в центре Москвы, но так мы хорошо
устроились, что и уезжать не хотелось, и поэтому Андрей
уехал сам доработать до отпуска. Ему оставалось ещё две
недели, и за это время он решил продать дом — теперь уже
за сколько купят, у нас ограниченное время на обдумывание.
Он продаёт всё: и всю живность, мебель, — сделал много
оборотов туда и сюда за субботу и воскресенье, завёз нашу
одежду, ведь зимой будет холодно, и нужно абсолютно всё.
    Он хватал всё подряд, мне же нужно было быстро рас-
сортировать вещи и, не говоря ему, чтобы не обиделся, часть
выбросить, ведь здесь не наденешь то, что в деревне... в на-
шей станице.
   Светлана была удивлена красотой Настеньки и в один ве-
чер, любуясь ею, сказала:
— Это не дело, что ты ничего не предпринимаешь. Пу-
скай не речь, но какой-нибудь звук она должна слышать.
    Она всплакнула со мной.
— Слух имеет большое значение в жизни человека, ты же
меня должна понять. С помощью аудиального восприятия
Настенька получит большой поток информации об окружа-
ющем мире. Но я знаю: если при нарушении слуха полное
излечение невозможно, то при ослабленном слухе в боль-
шинстве случаев помогут слуховые аппараты. Это дорого,
сначала обратишься здесь, а когда продадите дом, поезжай
в Германию, там помогут. Но заранее скажу, что это дорого.
— Откуда ты знаешь?
— Ой, тебе повезло, ведь я в этой сфере работаю, только
во Франции, но в Германии это уже хорошо поставлено на
поток, и если понадобится, могут и операцию сделать.
— Спасибо, Светлана, где же ты раньше была, а то я си-
дела дома и ничего не думала об этом, только занималась с
ней, — и я показала платочком Настеньке, чтобы та прояви-
ла свою гибкость.
— Я думаю, она будет у тебя спортсменка по лёгкой ат-
летике или по художественной гимнастике. Ты её дрессиру-
ешь как собачонку, так нельзя.
— Но она же не слышит!
— Этот аппарат поможет ей улавливать звуки. Но всё же,
пока я здесь, повезём её к моей подруге Людмиле, у неё здесь
своя платная средняя школа с хореографическим уклоном.
— Какая школа? Ты что, с ума сошла?
— Нет, не сошла, она красива и стройна, легка, словно
пушинка, и будет она прекрасной балериной. Там не нужно
петь и говорить, она у тебя будущая прима-балерина.
— Светлана, поедем сейчас же, ты меня убедила. А как
же со звуком? О Господи, какой запоздалый звонок от тебя,
ты дала надежду на будущее моей дочери. Спасибо, под-
руга!


6. Воспрянуть вновь!

    Для меня это решение — отдать свою дочь в хореографическую школу, даже платную, — было всё равно что воспрянуть вновь, лишь бы её приняли! Я всю ночь не могла уснуть, несмотря на то что прописка в Москве прошла у нас с успехом. Устроили вчера в школу сыновей, а также в спортивные секции и даже в отличные команды! Единственное, что меня беспокоило, — их деревенский краснодарский говор, но разве что-нибудь исправишь сейчас, если он впитывался с детства в той атмосфере, где они росли? А сейчас главная задача — нужно определить дочь. Куда бы мы ни обращались, везде школы-интернаты, и нужно было отдавать её на всю неделю. А мне хотелось отводить и приводить каждый день, как всех нормальных детей, и заниматься с ней дома. Быть всегда рядом, ведь это так важно — жить инвалиду первой группы, глухонемой, в окружении любящих родных.
Мне казалось, что я и не сомкнула глаз за ночь, но почувствовала, что кто-то меня будит. Это была Светлана.
— Что это ты, мать, так долго спишь? Пора детей кормить завтраком, и поедем к моей подруге Людмиле!
    Она мне помогла, я нарядила красиво мою Настеньку, и, оставив сыновей в этот раз одних дома, мы выехали на такси к подруге, педагогу хореографического училища Людмиле. Ещё было рано, и мы её застали до начала занятий.
— Дарья, познакомься, это моя лучшая подруга в Москве Людмила!
    Она протянула мне руку.
— Людмила Николаевна Носова.
— А я просто Дарья!
    Светлана добавила:
— Она не просто Дарья, а наша отличница, окончила с красным дипломом здесь же, в Москве, инженерно-строительный факультет, работала много лет, пока не родила эту прелесть, главным инженером в большой краснодарской строительной компании.
Людмила посмотрела на Настеньку и ничего не смогла выдавить.   Потом, видно, поняла, что что-то надо бы сказать.
— Она у вас красавица!
    Я поняла: она знает, что Настенька — инвалид первой группы и глухонемая.
— Я хочу посмотреть, что она может.
— Людмила Николаевна, я не знала, как с ней заниматься, поверьте, когда обнаружила её способности, однажды взяла свой платочек и начала его крутить — и она стала повторять за мной мои движения.
Но Светлана не одобрила мою находчивость.
— Сейчас это не имеет никакого значения, так как вы её привели ко мне. Пускай она танцует, как вы учили, а потом я подумаю, как исправить.
    Я достала свою крепдешиновую косыночку, Настенька обрадовалась и повторяла трюки, словно в цирке, заученные упражнения. Мы все не могли на неё наглядеться. Её движения напоминали танец вьющейся змеи. Постепенно класс наполнялся детворой. Собралось много её ровесников. Людмила Николаевна поздоровалась, а дети построились в шеренгу у хореографического станка. И вдруг наша красавица Настенька побежала и тоже встала рядом с ними. «Ничего себе, — подумала я. — Была она дома скомканная, стеснительная, здесь же, среди детей, она как будто бы расцвела».
    Тогда Людмила Николаевна стала отдавать какие-то команды, наверно, по-французски, я даже не слышала такого, и дети исполняли, Настенька пока сбивалась, но к концу
занятия она уже повторяла за ними всё! И не подумаешь,
что она не слышит. Правда, не было музыкального сопро-
вождения, но на первый раз это было отлично, так сказала
Людмила Николаевна:
— Открытый просмотр детей в мою балетную школу уже
закончен, я набрала группу, но поверьте: я сделаю из неё
приму, она очень талантливый ребёнок. Чтобы за один час
занятия повторить то, что мои детки выучили за месяц, —
это круто!
— Сколько составляет оплата за месяц?
— Наши курсы оплачиваются за год, но я сделала боль-
шую скидку Светлане, тем более что она оплатила этот год,
за следующие будете платить сами. Я понимаю, это наклад-
но, но вы отдаёте ребёнка в группу на три часа после школы,
так что сможете здесь найти себе дополнительный зарабо-
ток. Это Москва, всегда нужны хорошие специалисты, осо-
бенно строители!
— Договорились, спасибо вам и Светлане, что бы я без
вас делала. Долго бы она у меня танцевала под платочек... —
и я в слёзы.
— А вы не иронизируйте, и нечего нюни распускать при
ней, платочек дал первый толчок. Так что сейчас постарай-
тесь ей сделать аппарат, может, она и музыку уловит, а я уве-
рена и сейчас, что она что-то слышит! Как давно вы были у
врача?
— Постоянно, каждый год, иначе не выплачивали бы по-
собие по инвалидности.
— Каждый год? Так нужно, наверное, чаще? — она взяла
телефон и перезвонила в клинику своей знакомой Татьяне. И
она уже через час нас принимала в своём кабинете — врач-
отоларинголог, а проще — врач «ухо-горло-нос». И так с по-
мощью Татьяны обследовали здесь полностью Настеньку,
все пожимали плечами в знак сожаления. Потом мы поехали
вместе со Светланой и договорились в одном интернате для
глухонемых, чтобы она только посещала занятия, и то лишь
со следующего года, так как ещё мала. И мы оставили всё,
что они просили, — копии документов. Значит, у меня один-
единственный этот год, и я должна была сделать так, чтобы
всё же увезти её на операцию в Германию.
    К сожалению, Светлана уехала, и мы остались одни со
своими проблемами. Андрей быстро здесь нашёл работу по
специальности, даже с зарплатой, вдвое большей, чем он
получал в Краснодаре. Деньги, которые он привёз, спрятали
надёжно в банк, чтобы не пропали, и нам даже выдали кре-
дитную карточку, если понадобится на расходы.
   Светлана позванивала часто и наконец сообщила, что до-
говорилась с немецкой клиникой и чтобы я брала билет в
Берлин. Я доверяла ей, она для меня больше чем подруга,
и поэтому последовала её совету. Пока лето и дети дома,
нужно и Настеньке помочь. Я вылетаю в воскресенье, Ан-
дрей провожает меня. Никогда не думала, что меня встретят
у трапа медработники и на своей медицинской машине до-
везут прямо до больницу.
    Оформление прошло быстро. Взяли только паспорт и
номер кредитной карточки и после обследования озвучили,
сколько будет стоить небольшая операция и слуховой аппа-
рат. Одноместная палата со всеми удобствами и небольшой
диван-кровать для меня, так как я должна оставаться здесь.
Трёхразовое питание для ребёнка. Внизу, на втором этаже,
был буфет для персонала и посетителей. Но давали столько,
что я делилась со своей дочуркой, а когда не хватало, бегала
в буфет. Через несколько дней операция, потом опять на не-
делю аппарат для усиления слуха. Я чувствовала, что она
стала улавливать какие-то звуки, но потом врач нам сказал:
— Через год, на следующее лето, нужна ещё одна опера-
ция — и, может быть, восстановим полностью слух.
   Но когда я заметила, сколько ушло с нашей карточки на
оплату этой операции, поняла, что второй такой возможно-
сти у нас не будет, ведь на операцию ушёл почти весь наш
дом под Краснодаром. Однако всё же не падаю духом на лю-
дях, возвращаюсь домой — и для всех радость: когда вклю-
чили телевизор, она услышала музыку и стала танцевать без
платочка, без косыночки — она слышала звук!

7. Августовский транзит

                У нас у всех появилась улыбка на устах. Только
             сейчас я поняла, как мои сыновья Владимир
             и Денис тоже были взволнованы тем, что се-
стра не слышит и не говорит, тем более что у нас во всём
роду такого не было. Я уже грешила, думая: а может, была
какая-то травма во время родов? Потом припомнила: как
будто бы всё было нормально!..
     У нас впереди почти целый август до школы, не сидеть же
моим детям взаперти дома в такую духоту! Там же, под Крас-
нодаром, в деревне, они были всегда на воздухе, у воды. Посы-
лать их одних на август к тётке Андрея Екатерине я не хотела,
вспоминая, как мы чуть не потеряли Дениса. Листая газеты,
заметила объявление: «Детский лагерь в Подмосковье — пу-
тёвки всего по 30 900 рублей. Бассейн, английский, лазертаг. 12
ночей. Двухместные номера. Звоните!» — и я позвонила. Ока-
залось, что путёвки у них горящие, скоро начинается поток,
и за одну стоимость нам дали две путёвки. Я же всё подгото-
вила, и в указанный день с Андрюшкой повезли их отдыхать!
Значит, у меня две свободных недели и три часа в день, чтобы
найти себе работу, пока Настенька будет заниматься в балет-
ной школе. Она, к моему счастью, была круглогодичной, и по
желанию учащихся их могли брать на пару недель на отдых.
Я же подумала найти работу за это время, хотя бы что-нибудь.
   Покупая каждый день свежие газеты и перезванивая,
очень скоро поняла, что работу по специальности здесь
не найду, уже за любую бы взяться, но везде, даже чтобы
устроиться домработницей, нужны характеристики с пре-
дыдущих работ. А у меня их нет.
    Однажды во время разговора со Светланой она и натол-
кнула меня на мысль позвонить нашему сокурснику Вита-
лию Краснову, который уже имел хороший бизнес и дом за
городом, только не говорить, кто такая, а сказать, что я от
Светланы.
     Так и получилось — всё дело было сделано по телефо-
ну. Я приходила к ним домой на три часа, и жена, Марина
Юрьевна, оплачивала каждый отработанный час. Главное,
она говорила:
— Мне безразлично, когда вы будете убирать, но дом у
меня должен блестеть чистотой.
   Так я к ней и захаживала всегда, когда было время, а по-
сле того как мои загорелые посвежевшие сыновья возвра-
тились домой из лагеря, стала ещё больше там работать.
Потом она предложила и готовить, и я, будучи уже почти
своей у них, работала всё лето, но никогда не пересекалась
с однокурсником Виталием.
    Один раз у них был пикник во дворе, собралось много
друзей, и он сам, конечно, тоже присутствовал. Заметив
меня, когда я вошла в их дом, он обрадовался и сказал:
— Хорошо, что ты нашлась, Дарья, я тебя тоже хотел при-
гласить на наш семейный пикник, но не знал, где ты есть.
Правда, я слышал от Светланы, какие у тебя неприятности.
— Уже намного лучше, Виталий. Сейчас мне пора на
кухню, я у вас работаю домработницей, разве тебе Светлана
не сказала, что это я? Она звонила и рекомендовала меня.
— Что ты, конечно, не сказала, пойдём в дом, расскажи
всё подробно.
    И я ему всё рассказала.
— Знаешь, подруга, так нечестно. Не надевай передник
сегодня, поможешь просто как подруга, а завтра придёшь ко
мне в офис, я тебе найду такую работу, чтобы тебя устраи-
вала, я же помню твою хватку с института.
— Договорились, Виталий!
    Он мне даёт его визитку.
— Я слышал, что ты живёшь у Светки на квартире, заеду
на той неделе, увижу твоих детей... А нас Бог так и не мило-
вал. Нет у нас детей, и даже кошку не завели, есть, правда,
любимица — собачка Джоська! Но я очень люблю свою
жену, такая у нас любовь уже много лет.
   Он отошёл, я же переключилась на кухню, потом накры-
вали столы, и я помогала убирать посуду, перемыла всё и
разложила по местам.
    Многих не узнала из наших одноклассников: измени-
лись, ну, столько времени прошло! А когда все разошлись,
мне заплатили за этот день, Виталий сам вынес конверт и
сунул мне в сумку. И это была большая сумма, которой хва-
тило, чтобы одеть моих детей во всё новое к школе. Конеч-
но, здесь имелись и платные гимназии, но это нам было не
по карману.
   Я рассказала всё Андрею, когда возвратилась поздно но-
чью в воскресенье, и он сказал:
— Значит, надежда есть, и мы хорошо перешагнули авгу-
стовский транзит.
    У нас в семье по-прежнему любовь и уважение. Я не
стала перезванивать Виталию и не пошла больше в их дом
работать: мне трудно, даже комок в горле встаёт, когда нас
жалеют и платят больше, чем я заработала. А во вторник
поздно вечером он сам позвонил нам. Он знал Андрея, ведь
мы, ещё будучи студентами, поженились. Захватил с собой
две сумки деликатесов и коньяк. Я после его визита поняла,
что от него так просто не отделаешься. А утром в среду он
сам заехал за мной, довёз детей в школу и мою Настеньку —
в балетную школу, а меня повёз к себе на работу. Большое
многоэтажное здание, и надпись над козырьком входной
двери: «Строительная компания “Заря”». Мы вошли и под-
нялись на пятый этаж, я заметила, как с ним почтительно
здоровались, вспоминая, что таким же он был и в институте.
Открыл дверь в свой кабинет, отодвинул мне стул, чтобы я
села. Я заметила про себя: «Да, галантности у него не от-
нимешь». Потом сел за свой большой стол и сразу же по-
звонил.
— Ольга Николаевна, зайдите ко мне.
    Как я потом поняла, она была начальник отдела кадров.
Через несколько минут вошла женщина средних лет холё-
ной внешности и вся одета с иголочки, на танкетках с высо-
кими каблуками.
    Я посмотрела на свои руки и спрятала их — без маникю-
ра, неухоженные, не думала, что он так быстро подсуетится
и заедет за мной.
— Познакомьтесь, это новый главный инженер нашей
компании Дарья Николаевна Строгая, завтра она завезёт
свои документы, а сейчас покажите ей её кабинет, обеспечь-
те собрание инженеров, техников, которые ещё не на объ-
ектах, и пригласите весь технический отдел. Я тоже позже
подойду, через пятнадцать минут.
    Когда она ушла, я сказала:
— Ты что, однокурсник Виталий Сергеевич Краснов, так
сразу на такую должность — главного инженера?
— Я никогда не ошибаюсь в людях, тем более в тебе, Дарья.
Мы бок о бок прошли всю теорию в институте, а ты окончила
только на «отлично» и ещё работала, кажется, в должности
главного инженера в Краснодаре, я знаю вашу компанию, они
без тебя уже пыхтят. Как ты будешь справляться: дома или же
на работе, в выходные или же в праздничные дни, — меня
не интересует, но когда уходишь, повесь табличку, что ты на
объекте, и всегда держи свободный телефон.
— А у меня его даже нет и никогда не было.
— Это поправимо, я сейчас же тебе его куплю, у нас в
здании есть ларёк на первом этаже, и зарегистрирую на тебя
номер.
— Неужели это не сон?
— Не сон, пойдём, я сам тебя провожу до твоего каби-
нета.
   Кабинет был почти рядом. Захожу, а там секретарша, ко-
торая сразу же встала.
— Наташа, это твой непосредственный начальник, зна-
комьтесь — Дарья Николаевна Строгая.
   Она подала мне свою нежную ручку. Мы вошли в про-
сторное помещение, больше похожее на зал заседаний с
длинным столом-приставкой, где уже сидело несколько че-
ловек и перед каждым лежали на столе бумага и карандаш.
Виталий довёл меня до кресла и сказал:
— Занимайте ваш стол, — я села, а он добавил: — Вы-
бегу на несколько минут, чтобы не опоздать на собрание.
Пунктуальность — важный момент в работе.
   Поздоровалась и удобно устроилась в кресле, потом вста-
ла, немного покрутила заднюю ручку — видно, человек,
сидевший на нём раньше, был высокого роста. Я смотрела
на окружающий сидящий персонал, понимая, что они удив-
лены моей внешностью: кротостью, немного деревенской
походкой, скромной одеждой... Но ведь здесь нет ничего
удивительного. «По одёжке встречают, по уму провожают!»
Когда почти все места были заняты, вошёл Виталий, я под-
нялась с места, и все встали, как будто бы повторяя за мной,
он же подошёл ко мне и сказал:
— Дарья Николаевна! Вот ваш служебный телефон, — и
дважды повторил номер вслух, чтобы все записали.

8. Жизнь наша длиннее, чем надежда

    Жизнь наша длиннее, чем надежда на полное выздоровление, но я старалась вместе со своей семьёй сделать всё, что зависело от нас, родителей. Я даже не могла себе представить, что смогу совмещать работу и дом и вдобавок всем уделять время с ребёнком первой группы инвалидности, глухонемой. Она уже стала такой славной помощницей в доме, о которой можно мечтать. На кухне полностью накрывала стол к завтраку и обеду.
    Её занятия в балетной школе были уже привычными. И я тоже, как говорится, стала московской светской леди, всегда при параде: с причёской и маникюром на руках, даже начала на работе носить обувь на каблучках, правда, в сумке всегда были кеды — на тот случай, если потребуется съездить на какое-нибудь строительство. А главное, что меня удивило, — недавнее знакомство в нашем дворе!
  Как-то я вывела мою Настеньку во двор покататься на качелях, как обычно, днём. А во дворе играла девочка в песочнице, делая из песка разные фигуры. Моя Настенька подошла к ней, оставив качели, и начала смотреть. Я же не сдвинулась с места, дала ей самой возможность завести себе подругу, как сидела, так и сижу возле подъезда на лавочке.
   И слышу, что девочка подзывает к себе играть Настеньку. Она же присела на корточки, взяла пустое ведро и стала наполнять его песком, потом трамбовать, как делала девочка, и, перевернув, получила башню в размер ведёрца. От неожиданности она так обрадовалась, что захлопала в ладошки, видно, так выражая счастливый всплеск эмоций. Но девочка просто с ней разговаривала, так и бубнила, пока к ней не подошла её мать, которая здесь же, на другой скамейке, читала книгу. Я тоже встала и подошла.
— Она тебе не сможет ничего ответить — она немая.
   Женщина небезразлично, трогательно посмотрела на меня и на неё, сказала:
— Мы живём в соседнем доме, напротив детской площадки. У меня бабушка была немой, но в доме все говорили с ней, мы также выучились языку жестов. А вы знаете, что есть даже праздник — Международный день глухонемых? Он отмечается 30 сентября. А как вы с ней вообще общаетесь? — она задавала и задавала вопросы, так что я и не успевала на все отвечать, единственное — сказала:
— Она, моя Настенька, уже ходит в балетную школу и занимается в день три часа. Этим летом ей делали операцию, она немного слышит. Пойдёмте к нам, она покажет, как может красиво танцевать.
   Женщина сразу же согласилась — может, из жалости, ведь кто-то и у неё в роду немой и её дочь могла бы тоже быть такой, ведь всё передаётся по наследству.
   Мы поднялись к нам в квартиру. Мои сыновья были в школе, а я ожидала Андрея с работы, чтобы пересесть в его машину и поехать по работе по объектам, которые меня интересовали, но меня заинтриговал рассказ соседки Анны и очень понравилась её дочь Анюта с васильковыми глазами.
   Пока мы были у нас дома, за чаепитием рассказывая о своей жизни, всплакнули обе, потому что и у неё было не всё гладко: не сложилась жизнь с отцом Анютки. Потом она позвала нас к себе. Её мама разговаривала, но всё же они показали, как могут общаться на языке жестов. Анна рассказала:
— Это у меня ещё как дополнительный заработок: когда в больницу попадают глухонемые больные и им нужен переводчик, звонят мне. Назначаем час визита на перевод,когда им нужно и у меня есть время, я же работаю в школе учителем математики. Еду в назначенный час и перевожу, а за месяц набегает кое-что, так что, я думаю, мне тоже хватит,чтобы пристроить свою Анютку в балетную школу, пускай
там чему-то научится. А теперь у неё есть такая подруж-
ка, как Настенька, во всяком случае, Анюта всегда сможет
перевести, о чём она хочет сказать. А в следующем сентябре
она пойдёт в школу в первый класс.
— Я столько прожила и никогда наяву не видела язык же-
стов, иногда только по телевизору.
   Они так ловко говорили между собой, что я не заметила,
как малышка Анютка присоединилась к ним, потом Анна
сказала:
— Она попросила бабушку, чтобы та её научила разгова-
ривать жестами, и у них будет возможность общаться. А за
это Настенька пускай станцует нам! — и стала хлопать в ла-
дошки.
   Настенька посмотрела на меня, я кивнула. Она только это-
го и ждала — хотела понравиться, смешала балет с танцем,
когда ей поставили пластинку с песнями Аллы Пугачёвой.
   Все сразу захлопали, но её было уже не остановить, она
танцевала под каждую песню заново и заново, с новой си-
лой, со своими выкрутасами, так что уже и бабушка Анюты
Тамара Николаевна прослезилась и сквозь слёзы сказала:
— Приводите её каждый раз после балетной школы и
идите спокойно работать, ваша дочь до следующего года
точно будет знать язык жестов.
Анна поддержала её:
— Поверьте, Дарья, она всю жизнь в интернате прорабо-
тала учительницей, доверьтесь ей.
   О Господи, сколько перемен, сколько помощи здесь мне
оказывают почти посторонние люди... Я уже не выдержа-
ла — и в рёв.
— Что вы делаете? При детях нельзя так себя вести, они
должны видеть всегда положительные эмоции. Хорошо, что
они сейчас в комнате Анютки.
   Оттуда выбежала Настенька, схватила меня, удивлённая,
за руку и повела в детскую комнату.
   Там я увидела множество рисунков. Некоторые были вы-
полнены масляными красками, а большинство — акрилом.
И Настенька показала свой рисунок. Я не скажу, что она
дома не рисовала, ещё только в альбомах, больше книги за-
крашивала, а здесь она так вдохновилась, и у неё получился
прекрасный детский рисунок, где были солнце, и радуга, и
зелёная трава, и небольшое озеро, она передала на бумаге её
сегодняшнее душевное состояние счастья.
   Потом мы договорились на завтра, что отвезём девочек в
балетную школу, а после школы — домой перекусить и уже
к педагогу, чтобы хотя бы немного выучить язык жестов у
Тамары Николаевны. Но когда мы приехали, она меня не от-
пустила, захотела, чтобы и я осталась понаблюдать хотя бы
первый урок. Ведь в доме, где живёт глухонемой, оказыва-
ется, все должны уметь с ним разговаривать на этом языке.
   В то время я даже представить себе не могла, что это бу-
дет самый хороший вариант в нашей жизни, я всецело оку-
нулась в работу, и сдвиг пошёл в лучшую сторону. Виталий,
мой начальник, был очень доволен, что я у него работаю.
Но, как бы мы с Андреем ни старались, получая оба боль-
шую зарплату, собрать на операцию у нас не получалось.
В Москве свои непредвиденные расходы, вдобавок мы уже
стали перечислять Светлане на её банковский счёт за квар-
тиру, не жить же постоянно бесплатно. Хотя она нас об этом
не просила.
   И как-то, встретившись в продуктовом магазине с Ан-
ной, я всё ей высказала за чашкой кофе здесь же, в баре, где
предложила перекусить. Она, недолго думая, позвонила ещё
куда-то, через несколько минут мы вышли, оплатив покупку,
и на своей машине доехали до её друзей. Как выяснилось,
они оба журналисты, и, выслушав мой рассказ, сказали:
— Вы одни ничего не сделаете, вот вам номер телефо-
на Первого канала телевещания. Мы тоже добавим масла
в огонь, напишем про способности девочки, и позвоните,
узнайте, кто занимается оплатой проекта под названием
«Добро», попросите время на встречу и расскажите исто-
рию Настеньки в балетной школе. Они сами не оплачива-
ют, а передадут в эфир, что твоей дочери Настеньке нужны
средства на операцию. Первый канал и Русфонд: СМС со
словом «ДОБРО». Они спасают здоровье и жизнь сотням
детей, помогут и вам.
   Возвратившись домой, я всё рассказала Андрею, он был
очень рад: во-первых, за нашей дочерью присматрива-
ют днём, главное — у неё педагог, который ей необходим.
И ещё помощь! Он не знал, как мне ответить, чувства пере-
полняли его. Он мне напел немного из песни «Давайте вос-
клицать...» Булата Окуджавы:

«Давайте жить, во всём друг другу потакая,
Тем более что жизнь короткая такая...»

9. С каждым днём жизнь интереснее

                С каждым днём жизнь моей Настеньки стано-
                вилась более интересной. У неё появилась
                подружка, которая с ней общается и всяче-
ски помогает, особенно когда она приходила к её бабушке
заниматься: Анюта сидела и, не отходя, как бы вспоминала
то, что у неё самой упущено в умении разговаривать же-
стами.
   К нам приходили домой с Первого канала и снимали та-
нец нашей Настеньки, а также была и комиссия из Русфон-
да. И после того как показали её на Первом канале по теле-
визору в одной из ближайших передач, на следующий день
нам позвонили и сказали:
— Сумма на операцию собрана, даже больше, чем вы оз-
вучили. Перезвоните в Германию и узнайте их банковские
счета и точную сумму, которую нужно будет перечислить.
Мы подружились с семьёй соседки Анны. И один раз,
когда мы были у моего начальника Виталия Сергеевича
Краснова на пикнике, я спросила:
— Можно я в следующий раз приведу свою знакомую,
соседку Анну? — и рассказала ему, как она помогла и по-
могает нам.
— Честно сказать, моя жена Марина Юрьевна не любит
новых знакомых, тем более разведённых, а она, кажется,
живёт одна, как-то ты мне об этом раньше рассказывала.
— Если так, тогда не надо, ведь для меня самое глав-
ное — спокойствие в доме.
— А для спокойствия нужно доверять и проверять.
Я спрошу у Марины, расскажу ей твою историю, может, и
она не будет против, я же лично не возражаю... Ну ты всё же,
подруга, присмотри за своим мужиком, ты же полностью
себя растворила в семейных заботах и в работе, а мужики
любят флирт и ласку.
— Ой, Витюшка, ты не меняешься, какой был, таким же
остался прямолинейным, нет бы извернуться, чтобы не коль-
нуть в самое сердце. Посмотрю, завтра пойду домой пораньше.
— Иди, Дарья!
    Обычно я задерживаюсь допоздна, зная, что Андрюш-
ка дома. Мои мальчишки самостоятельные. Очень быстро
здесь нашли друзей, хорошо учатся и занимаются спортом.
Дома же я всегда успеваю делать всё по утрам, пока все у
нас спят: на газовой плите у меня на четырёх конфорках уже
на целый день наготовлено; на одной — первое, чаще борщ,
они все его любят; на сковородке — мясо с картошкой, ка-
стрюля компота и небольшая кастрюля с кашей, чаще греч-
невой. Семья большая, и когда я приезжаю вечером, там мне
на дне остаётся, чтобы перехватить.
   Всегда после работы что-то с собой несу, но сегодня пу-
лей полетела домой. И дома никого! Я понимала, что ребята
на занятиях в спортивных клубах, а где же моя Настенька и
Андрей? Набрала его номер.
— Андрей, где вы?! Я нашла свободные минуты, а дома
никого!
— Сейчас мы едем в метро, скоро будем. Ты знаешь, мы
были в зоопарке вместе с Анной и Анютой, наша Настенька
впервые была здесь, столько радостей она получила за день!
А потом мы немного посидели в кафе-мороженом, и здесь
они с удовольствием поели мороженое в стаканчиках.
— Хорошо, я вас жду, — я больше ничего не сказала. Мо-
жет, это такое сегодня совпадение... И зачем нагонять пургу
на наши семейные отношения? И так у нас свои проблемы
в семье.
   Через двадцать минут они уже открывали входную дверь.
Я же за это время напекла пирожков с капустой, поставила
чайник и ожидала их. Не успели они войти — звонок. Я от-
крыла, а там Анна с Анюткой и поднос с печеньями к чаю.
И с ходу:
— Бабушка напекла!
— Входите, будем пить чай, только переоденусь, ведь
с мукой возилась... — может быть, я бы не переодевалась,
но Анна так хорошо, свежо выглядела, что я зашла в свою
спальню и несколько минут думала: что же мне надеть? Но
всё же выбрала не очень праздничное.
    Выхожу, а они уже за столом, всё накрыто полностью,
и получается, что я гость, видно, без меня здесь чаёвнича-
ют. А я-то думаю: неужели мои дети могут съесть всё, что
я готовлю? И я тут же сообразила, что и обедают они тоже
вместе.
   Я уже давно знаю Андрюшку, у нас любящая дружная се-
мья, но всё же на душе у меня стало неспокойно, и во время
чаепития я сказала:
— Пора брать ипотеку, нам стало тесновато здесь, у сы-
новей нет своих комнат, спят в проходной комнате, так как
Настеньке мы отдали маленькую спальню.
    Андрей посмотрел на меня вопросительно, потому что
мы с ним никогда это отдельно не обговаривали. Он встал
и принёс мне почту и раскрытый конверт из медицинского
центра в Германии с переводом на русский, там было на-
писано: «Пора привезти дочь на повторную операцию, но
заранее, за два месяца, посетить нас для прохождения диа-
гностики». И оставалось всего несколько дней. Я аж вос-
кликнула:
— О Господи, только не это! Я ожидаю инвестора на
крупный заказ строительства в Москве, я не могу сорвать
сделку!
— Я сам её повезу, всего-то надо два дня, я возьму в счёт
отпуска, — сказал Андрей. И тут Анна добавила:

— Не переживай, Дарья, я тоже могу подключиться и
поехать с ней и Андреем.
   Это уже было слишком, я внутри себя кипела. Здесь од-
них их оставлять?.. Или там?.. Одно и то же. Может быть,
я себя накручиваю после слов Виталия?.. Успокоившись, я
сказала:
— Спасибо! Анна, я сама решу эту проблему, мне не
впервой. Если что, я сама тебе скажу.
   Мы отвлеклись на посторонние темы, потом они ушли,
детям пора спать, и в это же время пришли наши сыновья.
Какими они стали высокими! Денис уже нагнал Владимира.
Я их накормила, как обычно вечером, а днём сами справля-
ются.
    Настенька пошла в свою комнату, включила ночник, зна-
чит, она готовится спать. Мы же с Андреем пошли в спаль-
ню. И он нежно спросил:
— Ты что-то растревожена, мать? — так он меня ласка-
тельно иногда называет.
— Наверно, нервы не выдерживают, устала я, Андрей.
— Ложись, я сам пойду на кухню, всё приберу и помою
посуду.
   Я-то отнекивалась, но он даже слушать не хотел, побрёл
на кухню и, перемыв всё, возвратился в спальню. Я не спа-
ла, лежала, читала книгу. Он взял её из рук, и от его ласки я
забыла обо всём, что себе напридумывала за день.

  В Германию поехала сама, всё же хотела знать, как прой-
дёт операция, и, как я поняла, вторая операция просто не-
обходима, дополнение к первой, существенного улучшения
слуха может и не быть, а только на десять процентов, но и
они для нас играли огромную роль. Это я опять вычитала
вчера в интернете. Я должна сделать всё, пока жива, что-
бы она немного слышала. «Слух имеет большое значение в
жизни человека. С помощью аудиального восприятия чело-
век получает большой поток информации об окружающем
мире. Потеря слуха — это и коммуникативное затруднение,
и прекращение потока информации, воспринимающейся на
слух. В большинстве случаев если нарушения слуха невоз-
можно полностью вылечить, то при ослабленном слухе по-
могут слуховые аппараты». И поэтому мне нужно поехать
ещё раз в клинику в Германии.
   Так как весна, через месяц всё же поехала в Германию
делать операцию. Конечно, надо сказать огромное спаси-
бо людям, которые посылали СМС на оплату операции для
моей дочери, и всем, кто мне помог, начиная с Анны и её
друзей, мы бы здесь одни не справились. Это блажь — моё
сомнение, нелепая причуда по отношению к Анне и Ан-
дрею. Я отогнала эти мысли. Мы долго оставались друзья-
ми. Она была по-прежнему внимательна, трудно в этом тя-
жёлом мире найти настоящих друзей.
   Мы все уже понимали, что у Настеньки так и останется
слух не больше 40 %, это, конечно, мало, но для танцев ей
достаточно, поможет! Лето заканчивалось, и Анюту устро-
или в платную гимназию, а Настеньку — в школу для глу-
хонемых, до трёх часов дня, потом мы её забирали в класс
балетной школы, куда завозили и Анютку, перезваниваясь
с Андреем, когда я не успевала её довезти. А иногда за ней
заходила в школу и сама Анна. Затем везли обеих к ба-
бушке Анюты, Тамаре Николаевне, на дополнительные за-
нятия, где она и рисовала с Анютой. И один раз она мне
сказала:
— Я слышала, что вы хотите съехать с этой квартиры.
А вы не думаете, что она потеряет связь с единственной под-
ругой? А так они вместе: в балетной школе, потом у меня и
ещё рисуют вместе. Ваша дочь имеет полную нагрузку на
целый день, а если она её не будет иметь, тогда могут по-
явиться дурные мысли, как у любого подростка, осознаю-
щего свою неполноценность.
— Вы правы, Тамара Николаевна, потому мы ничего и не
ищем, я считаю, что у нас сейчас всё отрегулировано, и не
хочу сбивать то, что ей нравится.
— А вы хотя бы знаете, замечаете, что ваша дочь вместе
с моей внучкой пишут буквы? Пройдите, посмотрите, она
их пишет в рисунках, хотя мы с ней это не учили. Видно,
Анюта...
Я вошла в детскую к Анюте и рассмотрела рисунки На-
стеньки, где она рисовала маму, папу и себя — и буквами
надписала. Я поняла: когда она начнёт писать, будет легче с
ней общаться, ведь она будет и читать! Слёзы опять нахлы-
нули. Только не это, надо себя всегда держать в руках.

10. Когда ты полюбишь...

                После второй операции мы уже понимаем, что
            лучше, чем сейчас, не будет и наша Настень-
            ка-красавица останется на всю жизнь глухо-
немой, несмотря на расходы, наши надежды сразу рухнули,
когда нам сказали:
— Это всё, что мы могли сделать для вас.
   Но она сама не падала духом, стремилась выполнять всё
на «отлично», и вскоре мы заметили, что она стала читать и
писать на компьютере. Она глотала художественные книги
одну за другой. В нашем доме все уже знали язык жестов, и
братья с ней разговаривали именно так, но не только с ней.
В её присутствии мы забывали, что можем произносить
слова.
   Время бежало быстро. Один раз приехала Светлана из
Франции и сказала:
— Я хочу купить квартиру в элитном доме, у меня есть
такая возможность, а эту продаю.
   Недолго думая, мы берём небольшой долг (ипотеку) в
банке и покупаем её квартиру. Во-первых, мы здесь уже
привыкли жить, у Настеньки есть здесь же подруга Анют-
ка! Во-вторых, понимаем, что наш сын Владимир оканчи-
вает школу и пойдёт в институт. Он захочет отделиться с
однокурсниками или пойдёт в общежитие, как все студен-
ты. Правда, тем, кто живёт в Москве, не дают общежитие,
но так как он идёт и по спортивной линии, ему, как спор-
тсмену, выделяют площадь на одну койку в общежитии в
комнате для трёх спортсменов, чтобы всегда быть рядом,
находиться вблизи от тренировок совсем рано до начала
занятий, а также в вечерние часы; и в этот сентябрь он уже
не живёт с нами. Выбрал специальность — исторический
факультет, не знаю только зачем, но я не вмешиваюсь в его
выбор.
   Денис выбрал кадетский корпус, я ещё не знала, что и он
одновременно уходит от нас. Почему они приняли совмест-
ное решение покинуть нас, тоже не знаю, но, думаю, чтобы
не мешать воспитанию нашей глухонемой Настеньки, на ко-
торую уходило всё наше свободное время.
    У неё обнаружились большие способности в балете, и
она была стройна, красива, как берёзка, а её подружка Аню-
та хоть была и красива, но отставала в росте и стройности,
видно, дома перекармливали ребёнка. Хотя сыновья днём
мне раньше помогали, иногда забирали Настеньку из шко-
лы и везли на балет, но я понимала и их: они хотели уже
общаться с девушками, а здесь, дома, в тесноте некуда было
бы их привести.
   Прошли годы, сыновья разъехались по разным городам,
а девушки наши стали просто красавицы — стройные ба-
лерины, и на последнем отборе нашу Настеньку пригласи-
ли танцевать в Большой театр в Москве. Пока не на очень
серьёзные роли. Анна, моя соседка, всё сделала, чтобы и её
дочь попала туда, ведь у неё были большие связи в Москве.
И они вместе стали выезжать на занятия. Только упорный
труд заставлял обратить на себя внимание. Глухонемым, об-
учающимся в специальных учебных заведениях для глухих
и слабослышащих, на время обучения дают 2-ю группу, а по
окончании обучения — 3-ю. Но мы уже давно не заполняем
бланки на переосвидетельствование инвалидности, ведь она
уже стала сама себе зарабатывать на жизнь.
    Со временем ей начали давать главные роли: «Лебединое
озеро», «Пиковая дама», «Кармен», «Жизель». Анюта воз-
мущалась, но в то же самое время восхищалась её танцами.
    Однажды после длительных репетиций, после премье-
ры «Жизель» Настенька принесла домой большую корзи-
ну белых полевых цветов, и там была записка от молодого
человека: «Здравствуй, Настенька, меня зовут Константин.
Я давно наблюдаю за тобой, ты покорила моё сердце, я по-
стоянно сижу на четвёртом месте первого ряда, обрати,
пожалуйста, на меня внимание. И если я тебе покажусь
немного симпатичным и достойным твоего внимания, то
мы можем в следующее воскресенье пройтись в парке на
ВДНХ, посмотрим выставки достижений народного хозяй-
ства и многое другое...» — она прочла с вдохновением и
передала мне.
   Я поняла подростка: первая влюблённость, пора любви.
Потом она быстро-быстро жестами стала мне рассказывать,
что у Анюты уже есть парень и они целовались. Я слушала
и думала: «О нет, Господи, только не это!» — ведь парень
не знает, что она глухонемая, и это будет первая настоящая
подростковая травма, когда она себя почувствует недолю-
бленной и отвергнутой. Что мне делать и как ей объяснить?..
И я только сказала, тоже жестами: в нашей семье девушка с
парнем не целуется до обручения, и пока тебя не сосватают,
прости меня, я должна сказать об этом отцу. Она обиделась,
надула губы и ушла в свою комнату.
   Когда Андрей пришёл домой с работы, я ему рассказала
всё. А он вошёл к ней в спальню и нежно стал объяснять на
языке жестов:
— Знаешь, Настенька, ты уже не ребёнок, и мы тебе дове-
ряем, но мы уже не можем постоянно контролировать тебя
везде. Мир жесток, и в нём много лжи. Ты просто скажи
ему в записке, что с первого раза не соглашаешься выйти
с ним куда-нибудь, дай возможность, чтобы он заинтересо-
вался тобой, каждый раз приходил в твой театр именно на
твои выступления. И если ты заметишь, что он всё же жела-
ет встретиться с тобой, возьми с собой Анютку, пускай она
тебя переводит. Лучше сразу ему узнать, чем потом, когда
ты сама полюбишь его. И ещё совет: общайтесь в интерне-
те, ты же прекрасно пишешь. Ты литератор!
— Ты прав, отец, я так и сделаю!
   В следующий раз она опять получила цветы, и в букете
была записка с адресом сайта, где она смогла бы с ним об-
щаться. Они переписывались один год, поначалу на «Одно-
классниках», потом на Facebook. Он изливался любовью к
ней, она же — скромностью и нежностью. Эта переписка
всё же привела к их встрече. И когда они договорились о
встрече, она написала, что будет не одна — с подругой. Он
же написал: «Тогда и я приведу своего лучшего друга Се-
рёжку. У него очень непростая судьба, но у меня нет лучше
друга, чем он. Он спортсмен, участник зимних Олимпий-
ских игр прошлого года, выиграл с медалью, правда, не пом-
ню, какое место он взял, санный спорт!» — и она ему от-
ветила, что приведёт Анюту, она танцует в Большом театре,
но, в какой роли, не уточнила. Я очень нервничала в эти дни.
Купила ей дорогое платье, правда, ей ничего и не надо было,
она сама украшение всего.
    Впервые я нервничала, сама повезла девушек на свида-
ние к двум молодым людям. А может быть... Я постоянно
отгоняла от себя другие мысли, единственное — сказала
Анютке, чтобы она не теряла из виду Настеньку, когда бу-
дут танцевать. Потому что я уже знала, что после парка они
хотели попасть и в бар. Я поехала домой, позвонила Анне,
чтобы она зашла ко мне. А та была спокойна.
— Не беспокойся, нужно же когда-нибудь им выйти в
свет, что ты её держишь взаперти?
— Ты же знаешь, как нелепая встреча сможет травмиро-
вать Настеньку, она... ты же знаешь... — я в слёзы.
— Ой, Дарья, может, ты посчитаешь меня сейчас грубой,
но я тебе скажу прямо: на каждый горшок найдётся своя
крышка, — и мы обе рассмеялись.
— Ты права, просто сейчас я бы не хотела её травмиро-
вать.
— Ну, вот я вышла замуж за сына профессора — и что?
Много ли он уделял мне и моей дочке внимания? Скудные
алименты, и всё.
— Прости, ты никогда не делилась со мной историей сво-
ей жизни...
— А чего же, лучше сейчас пускай обожгутся, чем в по-
доле принесут. Сколько мне пришлось вытерпеть за всю
жизнь...
    Звонок — это Анютка.
— Мама, у нас всё хорошо, не беспокойтесь, нас проводят.

11. Случайная переписка на Facebook

    И вот рассвет, подмалёвок, гризайль светит, смазаны тона на белоснежной земле. Лишь тянутся раскосом глубокие серые поля. Ты взглядом над туманом словно мчишься! Куда, неведомо, несёт... То птицей по облакам ступаешь вновь и вновь. И понимаешь — это тишь, спокойствие твоё! Которое тебя заворожило, и только ждёшь конец рассвета, понимая: зло солнце причинило. Ведь свет лучей пагубен был здесь. Растаял наш туман, одаряя всё росой! А на глазах вдали зелёная трава изумрудом блеск от солнца мазками развела...
    Пока наши девушки не возвратились, что только я ни передумала. Но когда такси остановилось ночью около нашего подъезда и из него вышли наши дети, сердце стало биться медленнее. И через несколько минут они были дома.
    Анна сразу же попрощалась и увела Анюту к себе, а я смотрела в глаза своей дочери и не могла понять, довольна она своим первым свиданием или нет. Но она молчала, прошла в свою комнату — и сразу же к компьютеру. Как-то я случайно, когда убирала у неё в комнате, прочла — видно, забыла, не выключила компьютер, — она писала:
   «Не обещай любви мне чудной, если не сможешь её создать, мне хорошо с тобою будет и в шалаше, чтобы тебя обнять. Не надо мне домов, курортов, когда души мы не поймём.
    Зачем живёшь на белом свете? Ведь даже нет щепотки в нём любви. Так лучше слов побереги, пускай река течёт как знает, не повернёшь её вспять при скорости воды, слова ты растеряешь, что так хотел, наверно, и сказать?!»
    Но ответа не было долго. Я понимала: может быть, так получится, что его ответ и не дойдёт никогда, я, наверно, больше переживала, чем она.
    Но потом я заметила: через день она стала переписываться с его другом, и это первое, что она написала:
«Снова оттепель. Всегда стремясь свернуть свой путь в судьбе. Как душа твоя, тихий свет, который разыграл рассвет.
    Да и друг, видно, так себе? Может, глупо, но очень уверенно скажу об этом. С тобой повсюду он, везде. По-английски, сдержан умеренно. Я не люблю ходить в узде. И тихо отдаляюсь от него. А этот странный мир идей... Жалеть не стоит, лучше поднять занавес: за боль сомнительных потерь».
   И только через несколько дней у неё появляется новая любовь, а может, первая и не была любовь, а просто увлечение перепиской. Возможно, было предательство с его стороны, когда он увидел Анюту, которая не менее красива и со здоровьем всё в порядке, он стал переписываться с ней, подъезжал на такси, забирал её, а она, наша Настенька, бедненькая, думала вначале, переживала, но вовремя опомнилась, что любят просто так, когда находят общие черты в характере. И вот ещё из совсем новой её переписки:
«Не могу прошептать я словами. Услышать сердцебиение могу. Тикает, словно в такт, часами. Но высказать слов любви не найду. Не обижайся, всё за горами. Убежал закат, оставляя след: блеском по небу оранжевыми полосами радости любви свет».
   Но, к сожалению, и этот парень, Михаил, вскоре исчез, и моя Настенька стала пока утихать. Но вскоре она, наверное, подумала, что надо на себя обратить внимание, стала через интернет заказывать одежду из самых дорогих магазинов, она уже могла себе это позволить — она была красива и нежна. Кожа — кровь с молоком, нежная! С блестящими
янтарными глазами, в изяществе тончайшей грации. Одета
вечно от кутюр, все шубки меховые. Всегда при ней сум-
ки, туфли из змеиной кожи. И из крокодильей кожи сапо-
ги должны с сумкой быть схожи. Но главное — все хотели
быть при ней. На все балы, торжества была она званой го-
стьей. Её встречали хозяева у парадного входа, не стесняясь
одаривать комплиментами. Являлась позже всех, чтобы уди-
вить обновками своих знакомых: бальным платьем и норко-
вой накидкой. Как на ёлочке, увешанной брильянтами, из-
умрудное колье и серьги под цвет платья. Могла красиво в
свете себя преподнести. Один недостаток в ней — она была
не замужем, и все, завидуя ей, наговаривали на неё друзьям,
знакомым, и так пословица ясна: «Не родись красивой, а ро-
дись счастливой!» И как помочь ей? Мы не раз обговарива-
ли это с Андреем.

    С Анюткой они рассорились после того вечера, но боль
отходит, и вскоре опять не разлей вода, тем более что у неё
тоже с ним ничего не срослось. Я была рада, что они опять
вместе: жизнь длинная, и мы не вечные. Сыновья наши жи-
вут вдалеке от нас, Денис — на Дальнем Востоке, Влади-
мир — в Крыму... Мы встречаемся, но это так мало, может
быть, они понимают, что наша трудная доля — всю жизнь
находиться с нашей дочерью. А может быть, и ругают, что
мы им недодали то, что им нужно было, занимаясь с инвали-
дом. Хотелось бы поменять нашу квартиру, но так как Анна
с Анютой до сих пор здесь живут, у нас никогда не вставал
такой вопрос. Да мы и привыкли здесь жить, близко метро и
все продуктовые магазины.

   Как-то Настенька познакомилась на Facebook с одним пар-
нем, его звали Александр, и у неё завязался с ним бурный ро-
ман. Мы думали, это всё, она нашла себе мужчину! Но, ока-
залось, и он тоже непостоянный, она забеременела, и мы все
решили, что ей пора рожать. Даже если он не захочет этого ре-
бёнка. Она теряла надежду опять танцевать ведущие партии,
но лучше, чем ребёнок, для неё не придумаешь. Через девять
месяцев она родила нормальную дочь, к ней возвращается
Александр, и они от нас отделяются. Пока я буду жить, буду
бегать к ней, оказывать всяческую помощь. Не знаю, какая
вырастет дочь Аллочка, но знаю, что у таких родителей —
инвалидов, и тем более глухонемых, — дети очень щепетиль-
ны и внимательны, и я не ошибалась. Александр оказался
хорошим человеком, и жили они счастливо. После родов моя
Настенька быстро пришла в форму, но, как говорится, «по-
езд ушёл». Однако она всё равно была счастлива танцевать в
труппе балета Большого театра вместе с Анюткой.
   Мы же с Андреем не пропускаем ни один спектакль, что-
бы хотя бы изредка видеть дочь и не быть назойливыми, не
бегать часто к ним домой. Мы до конца дней считали себя
виноватыми, но не знали почему. Может быть, в среднем
возрасте нам уже не надо было рожать? Но когда мы смо-
трели на неё, наши серые мысли расплывались, словно по
чистому небу. Мы понимали, что её дочь — это луч, рассе-
кающий серость будней. В конце жизни я взяла в руки кисти
и стала писать:
   «В моей душе палитра красок, хочу на холст направить
кисть, сначала грунтом обнесу, оставлю и на него смотреть
не перестаю. “О чём мечтаешь, что там видишь, мама?” —
такой вопрос не раз я получаю от детей. Задумалась, но
взгляд мой не обманешь, на холст желанное в уме должно
попасть. Беря любую краску, должна начать! Тогда ложатся
душевные капли в гладь. Не то пролила, о чём мечтала на-
писать, всё за час, и счастлива, что можешь ты писать...»

От автора

    Настолько сильный человек! Забудутся невзгоды, страх,
горе, всё перемелется, лишь не скошены останутся воспо-
минания: забота о своих детях, родных, любимых.
    Страх за них ты не сравнишь ни с чем: беда пришла —
открывайте шире ворота, она тянет всех, ведь не прихо-
дит одна, словно зима, метель задувает холодом и в от-
ношениях.
    Давайте по возможности им побольше солнца, быстрее
протяните утопающему руку, не жалея, подайте мило-
стыню, просящему нужнее, примите в жертву, если пода-
ют с душой.

Конец


Троянский конь

1. Вы думаете, что я шучу?!

    Вы думаете, что я шучу?! Но нет, меня и правда называли в молодости «Троянский конь»! Я же никогда не отвечал на колкости моих сотрудников, понимая, что где-то они и правы, ведь рос по служебной лестнице, поднимался быстрее, чем должен был. И дома же, в своей семье, старался поддерживать, как подобает хорошему семьянину, отцу двоих детей — сыновей, всегда нужен за ними был особенный пригляд, глаз да глаз, с самого рождения. И я сам иногда удивлялся, ведь считался хорошим родителем! Всё делал и делаю до сих пор: как собрание, я уже там, проверить дневник — я здесь, и спорт, и многое другое, разные дополнительные секции — теннис и плавание.
    Но с ней, моей первой Надеждой, — это совсем отдельная история, — был всегда ласков, как же иначе: она была для меня той, с кем было мне всегда хорошо во всех смыслах этого слова. Иногда даже мог поплакать ей в жилеточку. А в целом нас объединяла бурная страсть, о которой если рассказать, то не каждый поймёт. Может быть, потому у меня с моей женой Еленой просто дружеские чувства?   Та страсть, что была поначалу, до рождения детей, ушла, и куда — сам не знаю. Она была и остаётся матерью моих детей, прекрасной мамой, но этого же недостаточно... Хоть бы раз накричать на неё, но не за что. И так я остался на долгие годы с тремя — и правда конь, как на шахматной доске, скакал то к одной, то к другой, то к королю — это мой начальник, который тоже сходил от меня с ума. Он часто звонил, когда я был дома, якобы мы с ним уезжаем в командировку, а сам звал меня к себе в койку, накрывал заранее стол с дорогими французскими коньяками. Никто не догадался бы никогда,
я же любил всех одинаково, и если бы мне сказали кого-то
оставить, мне было бы трудно выбрать: кого же?
    А главное, везде были мои тапочки и зубная щётка.
И сколько лет я ставил «вилку» королю, а сколько ей, На-
дежде!.. Не сосчитать, лишь только кротость жены своей
берёг как самую дорогую мою фигуру в своей шахматной-
жизненной игре.

    И всё же, как это начиналось? До армии молодой горячий
кавказский парень поехал в Казань поступать в Политехни-
ческий институт, зачем туда — не помню! Может быть, по-
тому что мои друзья захотели туда — и я рванул с ними из
солнечного нашего города Сочи на Чёрном море в Казань,
но завалил бы сразу же. Особенных способностей по мате-
матике не наблюдалось, ведь ясное дело. Да ещё закружи-
лось «волчком» там же, в общежитии для поступающих: у
нас была своя комната, нас четверо кавказских парней, но
разве можно нам, солнечным парням, устоять перед такой
красотой женских ножек, коротеньких юбчонок, девочек-
картиночек... Нет, это вынести невозможно, они шастали по
лестничной клетке, нагоняли «аппетит», а нам каждому по
двадцать лет, огонь загорался сразу же факелом!
   И мы понимали: чтобы продержаться в общежитии один
месяц, нужно хотя бы на тройки сдавать все экзамены, а
там — пусть недоберём, зато останется в памяти.
   И была у меня одна знакомая девчонка — Венера, кровь
с молоком, что надо в постели и, как я понимал, круглая от-
личница. Я попросился с ней сесть сдавать экзамен. Но нас
разделили, она попала совсем в другую аудиторию. А около
меня девчонка сидела, её звали Надежда, она помогла, но не
всё, несколько задач решила, а потом послала записку вместо
решённого ответа: «Если я тебе всё решу, ты будешь мой кон-
курент в поступлении, но точно знаю, что на трояк сдашь».
— А мне другого не надо, я и не очень хотел сюда по-
ступать, — а сам подумал: «Кто был в Сочи и там жил,
захочет ли поменять место жительства? Нет...» Это просто
было, наверно, необдуманное решение. И что вы думаете,
Надежда была права — получаю трояк! Не знаю, кто ре-
шал за моих друзей, но все мы счастливы, что трояк есть,
и мы до следующего экзамена в ночных, в дневных при-
ключениях стали перебирать девчат, как петухи, попавшие
в курятник.
     А дальше после письменного экзамена по математике
следующий устный. Так я и не встретил Надежду до вто-
рого экзамена. На втором она была как будто бы мой ангел-
хранитель. Опять сидим рядом. И хотя был устный экзамен,
нам всем раздали примеры или же задачи, я уже не помню.
  И она запросто справилась со своим и моим заданием. Она
вышла первой, я смотрел на доску, как проворно она всё вы-
числяла. «Вот голова работает!» — так думал я о ней. Пока
она была у доски, я внимательно осматривал её. Нет, как де-
вушка, как женщина она меня не интересует. Но в ней что-то
есть: ножки высокие, стройные, талия узкая, бюст хороший,
волосы чёрные, заплетённые в две косы, даже подумал: хотя
бы в хвостик, что ли, затянула или же распустила, а брови...
кто носит такие широкие? Ведь девчонка же.
   Но она вдруг улыбнулась мне, и я обратил внимание на
красные, пухловатые чуток, прекрасные губы и ряд перла-
мутровых зубов. Я улыбнулся тоже, ей сразу же поставили
«отлично»! Может, она улыбалась не мне, а преподавате-
лю и поставленной пятёрке?! Она вышла из аудитории, и
тут меня позвали к доске. Я положил своё решённое за-
дание на стол. Педагог посмотрел на меня и на задачи и
сказал:
— Вам трояк достаточно или поборетесь у доски?
— Достаточно, спасибо большое!
   Он поставил «удовлетворительно», я выскочил как пуля,
хотел нагнать мою незнакомку и поблагодарить, но её нигде
не было.
    Мои друзья сдавали, видимо, в других аудиториях, по-
этому я решил спуститься в буфет перекусить и заметил её.
    Она сидела там же.
— Спасибо, Надежда, если бы не ты, я бы уже давно был
дома в Сочи.
— А что, ты правда живёшь в Сочи?!
— Да, живу, и как провалюсь, то сразу же уеду домой, я
так скучаю по Чёрному морю!
— Я никогда не видела Чёрное море, только в фильмах.
— Если я сдам все экзамены, обещаю показать тебе Чёр-
ное море.
   Мы с ней недолго посидели, потом вышли, прогулялись
по городу, она мне показала достопримечательности Каза-
ни. К моему удивлению, Надежда долго откровенно расска-
зывала о себе:
— Сама я русская, из неблагополучной семьи, мои роди-
тели пили по-чёрному и были лишены родительских прав,
жила в детском доме, но после смерти родителей от угара во
время очередной пьянки удочерена одной семьёй из казан-
ских татар. Очень хорошие родители, всё делали для меня,
и даже больше, чем сделали бы настоящие родители. Благо-
даря им я получила музыкальное образование. Владею до-
полнительно двумя языками как родными — татарским и
английским.
   Я ходил рядом, боялся дунуть в её сторону и не думал
взять её за руку, она для меня была недоступной, как луна
на небосводе. Темнело, мы подошли к высотному дому. На-
дежда сказала:
— Георгий! Постой, подожди... Не знаю, повезёт тебе
или нет завтра оказаться со мной рядом за одной кафедрой,
но я сейчас тебе вынесу шпаргалки по физике и по русско-
му языку, мне они не нужны, я всё знаю наизусть. А писала
лишь для того, чтобы запомнить, у меня хорошая зритель-
ная память.
   Она зашла в подъезд, я же здесь сел на лавочку и стал
думать о своей загадочной незнакомке. На русскую она не
похожа, может, мать её сгульнула с отцом, где она сейчас
живёт? Но потом эту мысль отбросил, ведь помню: сколько
раз рассказывали, что дети становятся похожими на своих
приёмных родителей... Но не до такой же степени?!
Она вынесла тетради и шпаргалки, потом спросила:
— А что ты делаешь завтра? Я смогла бы с тобой по-
заниматься, по шпаргалкам объяснить, как ими пользовать-
ся, — и мы договорились с ней встретиться в институте в
вестибюле утром в девять часов. Я поблагодарил, она же
протянула свою тоненькую нежную ручку.
— Пока-пока, до завтра! — сказал я ей, понимая, что
меня ищут в общежитии все: и девушки, и друзья.

    Жизнь — пух, соберёшь — подушка. Легка и мягка, и
удобно спать. И всё сумеешь ей рассказать. В минуты гру-
сти, спать ложась, уткнёшься, никого не хочешь знать... Но
стоит ей немного распороться — летит белый пух, снегом
кружась. И холодно, не можешь остановиться. А он садится
не туда, куда ты хочешь. И обидно за прожитую жизнь.

2. Ах, сон!..

    «Прекрасное лето снится сказкой. Одуванчик в ореоле развивает мысль. Куда не может дотянуться взор очей. Откуда ждёшь блаженства и покоя. Был мимолётным гостем ночью сон.
     Ах, сон!.. Продлился бы на время он. Куда уходишь ты?!.. Мгновенно вслед. Лишь только появился за окном рассвет...
    А голосом строптивым сон твердит. Как быть, лишь только ночью жить?! Встречу ждёшь, под утро быстро прочь. И нечто большее, чем любовь, ждёшь от этой встречи, но опять рассвет. Ничего не помнишь, успеешь и остыть. Не возвратится он, вчера был смешон. А кажется, сегодня в ночь единственный раз я был взволнован...» — и приснится же! Я вскочил после бурной ночи, на часах было 8:30 утра. Подумал:     «Такие девушки, как Надежда, ни минуты не будут ждать», — и выскочил из общежития, как ошпаренный побежал по дороге на встречу к ней, чуть ли не сбивая людей, даже не заметил, что майку надел шиворот-навыворот, но не только это — ещё забыл умыться и причесать свой чуб.
    Увидел её, как и договаривались, в вестибюле, Надежда там же стояла напротив входа. Она мне улыбнулась, но я не понял пока, в чём дело. Я поздоровался и тут же попросил отлучиться на пару минут, не успев утром спустить в унитаз все вчерашние напитки, а когда себя увидел в зеркало, поразился своему виду. Что она могла бы подумать? Наверно, что я всю ночь зубрил по шпаргалкам?! Я быстро себя привёл в порядок и подошёл к ней.
— Ну, сейчас я вас узнаю, а то были с такой внешностью, как торговец с рынка.
— А что же привозят к вам торговцы на рынок?
— Всё, а под Новый год — мандарины, я их очень люблю!
— Если я поступлю, они у вас будут часто!
— Хватит разговоров на отвлечённые темы, куда пойдём заниматься? — вдруг оборвала она.
— Пока в буфет, со вчерашнего дня ничего не ел.
    Мы зашли здесь же в столовую на первом этаже, она не хотела есть, ссылаясь на то, что дома позавтракала, я же опустошил всё, что ради приличия покупалось и для неё. Аппетит был зверским, особенно на воздушные булочки. Потом мы решили здесь же в библиотеке заниматься, но невозможно было что-то сказать вслух или же спросить, тишина, комар пролетит — услышишь, и мы с ней вышли и поехали в Центральный парк культуры и отдыха имени Горького, тем более погода хорошая. Сели под деревом в тени, и она придвинулась ближе, чтобы мне объяснять. Надежда совсем не была объектом моих желаний. Я не обращал на неё внимания как на девушку, хотя её необыкновенный аромат действовал и на меня. И я один раз не выдержал и сказал:
— Ты душиста как персик.
    Она не обратила внимания, продолжала мне объяснять, но когда второй раз сказал: «Ты права, мой персик», — может быть, поняла, что это останется надолго, сказала:
— У меня есть имя, и оно мне нравится, Надежда — это же так много значит, вот, например, надеяться на что-то!
— Хорошо, Надежда, если тебе не нравится, не буду я больше так говорить.
— Вообще-то как хочешь называй, я чувствую, всё равно ты завалишь третий экзамен, русский письменный, и уедешь в твой любимый город Сочи после экзамена.
— Чушь собачья, именно русский готов хоть сейчас тебе сдать, ведь моя мать — педагог по русскому языку и литературе в школе в старших классах.
— Ты извини, а я-то иногда думала о тебе: «У кавказца
откуда такой хороший русский говор?»
— А то, что думала обо мне, — это уже хорошо, а что, в
Сочи живут одни лишь люди кавказской национальности?
Нет, это многонациональный город, вот, например, отец
мой — русский, а мать — армянка, а когда смотрят на меня,
говорят — грузин, — я улыбнулся.
— Так и есть, мы всегда думаем: раз с Кавказа и с Чёрно-
го моря, значит, грузин. Давай не отвлекаться больше, я ду-
маю, физику ты сдашь на трояк, если русский не завалишь,
а темы я тебе дала, и если у тебя мать — педагог, ошибок не
допустишь, это главное, этому уделяют особенное внима-
ние, напишешь коротко, но грамотно.
    Хлынул дождь, и она предложила поехать в океанариум.
И я, не зная город, согласен был с ней поехать хоть на край
света, лишь бы не завалить экзамены, но не на большее.
    А почему она выбрала океанариум, сразу мне стало понят-
но, как вошли: он был под крышей, много скамеек, и можно
было там же где-то в кафе посидеть за столом за чашкой
кофе, но при этом читать и разговаривать. Она была вся мо-
края, с нас текла дождевая вода, я как джентльмен выскочил
в ларёк, который сам и увидел, и купил нам самые простые
шорты и майки чуть ли не одного размера. И каждый пере-
оделся в туалетной, а в целлофановый пакет засунули нашу
мокрую одежду. И когда встретились, были как брат и се-
стра в розовых майках, хорошо, что они были без разных
надписей. Мои глаза постоянно останавливались на её вы-
пирающих сосках, видно, она вдобавок и замёрзла.
   Мы нашли свободное место на скамейке возле кафе, и я
принёс два мороженых. Может быть, покупать мороженое
было необдуманно, но мне нравилось на неё смотреть. Мы
сели рядом, чтобы она объясняла, но Надежда не хотела мне
всё читать со шпаргалки, а начала пересказывать, и у меня
такая память, что всё, что она говорила, запомнил. Мы с ней
провели несколько дней подряд, и я к ней привык, стал раз-
говаривать на любые, уже посторонние, темы.
    Русский письменный не завалил, даже впервые получил
четвёрку, тема была знакомая, то, что Надежда мне расска-
зывала, именно это и попалось, и запомнил на всю жизнь,
точь-в-точь написал. Остался один предмет — физика уст-
но. Это последний экзамен, но почему-то Надежды не вид-
но, может, приболела, я её после русского не видел, а дого-
ворились вместе к физике подготовиться.
    Может быть, хотела проверить мою самостоятельность,
и я по её примеру пошёл в библиотеку, чтобы заниматься в
тишине, ведь мои ребята — друзья из Сочи — постепенно
все разъехались, и я один живу в комнате общежития, нико-
го ко мне больше не подселили, но постоянный стук девиц в
дверь уже раздражал и меня.
    Захожу в библиотеку, смотрю: Надежда обложилась кни-
гами, тоже делает пометки и зубрит. Значит, с физикой не в
ладах, так подумал про неё.
— Здравствуй, Надежда, — сказал ей, подойдя ближе.
— Привет, Георгий. Извини, занята, не хочу завалить фи-
зику, мне нужна хорошая отметка.
— А что ты получила по письму?
    Она немного помолчала, потом сказала:
— Четыре, а по математике всё на отлично.
    Я недолго думал, сказал:
— Пойдём ко мне в общежитие, там тихо, ребята завали-
ли экзамены и разъехались, значит, есть у меня долг сейчас
тебя выручать.
— А что, ты знаешь физику?
— Мне стыдно не знать, у меня отец — физик.
— А ты мне об этом не говорил.
— Не всё же докладывать в первые дни знакомства.
— Я согласна, просто с тобой мне как-то надёжно, — и
она поднялась, сложила свои книги в сумку, дала её мне
и направилась к выходу, я — за ней. По дороге ещё съели
по два беляша, потом, добравшись, сидели за квадратным
столом и занимались. Сейчас я козырял своими знаниями
по физике, и она схватывала на лету. Стемнело, но она всё
продолжала настойчиво слушать меня. Я же ради приличия
предложил проводить её до дому, она отказалась.
— Останусь у тебя, не пойми пошло, просто я должна
сдать на пять!
— Оставайся, Надежда, все кровати свободны, правда,
без постельного белья, ребята всё сдали коменданту, но я
что-нибудь придумаю.
— Ничего не надо придумывать, я думаю, на сон у нас не
будет времени.
— Ты права! — сказал я, стараясь её подбодрить. Но к
двум часам ночи мы оба устали и направились к кровати,
так и заснули сидя, поджав ноги под себя.
   Проснулись рано и побежали в институт на консультацию.
   До экзаменов оставалось три дня, и эти три дня мы были вме-
сте и днём, и ночью, только перед экзаменом Надежда пошла
переодеться домой, а когда я её провожал, она сказала:
— Только не до подъезда, я сказала матери, что остаюсь
у подруги.
   Мы попрощались, и я долго смотрел вслед уходящему
силуэту, растворяющемуся в ночи.
   Утро следующего дня, экзамен, я же её не встретил, мо-
жет, она в другой аудитории сдавала, но, когда подошёл по-
сле всех экзаменов к часу — обещали вывесить списки, —
издалека заметил красивую девушку, которая смотрела на
меня и чуть ли не бросилась целовать.
— Надежда, это ты! Я тебя не узнал, как ты сегодня хо-
рошо выглядишь!
   Она изменилась до неузнаваемости: волосы распущен-
ные, бровки выщипанные, и её зелёные глаза светились от
счастья.
— Георгий, я получила пять и, значит, проходной балл
19 набрала!.. Я автоматически зачислена на очное отделе-
ние.
— Поздравляю! Надежда! Я же получил четыре, была
трудная задача, не справился, но лектор сказал: «Не пере-
живайте, молодой человек, можете на вечернем учиться и
работать, а можно и на заочном».
    Я заметил, как ей стало неприятно, что я буду уезжать.
— Давай, Георгий, на вечернее, и на работу здесь устро-
ишься.
— Здесь без прописки не устроишься...
— Не переживай, я тебе прописку сделаю!
— Как же? Это практически невозможно.
— Невозможное ты сделал за три дня — подготовил меня
по физике, а остальное я беру на себя. У тебя есть паспорт?
У меня есть знакомые, они всё сделают за неделю.

3. Невозможное возможно!

    Мне в то время показалось — Надежда сделала невозможное возможным! Она взяла мой паспорт, и я её проводил домой. Понимая, что я должен освободить общежитие через день, она приехала на такси рано утром, я ещё находился в постели, меня разбудил нежный стук в дверь.
— Привет, Георгий, я за тобой, сдай свою постель, подпиши обходной у коменданта, я повезу тебя туда, где ты будешь жить.
— Может быть, ты отпустишь такси? Ведь мне так быстро не управиться.
— Не переживай, это мой одноклассник, подрабатывает на такси, я его специально привела к тебе, чтобы ты познакомился, и после прописки он устроит тебя работать на такси.
— Ну, ты и даёшь, так быстро, не зная города, буду таксистом? А ты спросила: у меня есть права?
— Сейчас спрошу. У тебя есть права?
— Да, есть, и это совершенно случайно. Получил водительские права, но ещё ни разу не крутил баранку.
— Не крутил — так здесь закрутишь, если ты хочешь учиться и работать, не пойдёшь же в буфет посудомойкой или в ресторан официантом.
— Нет, не пойду. Ты уже узнала меня как себя?
— Нет, не совсем так, как ты думаешь, но мне почему-то кажется, что ты белоручка.
— А почему тебе так кажется?
— Потому что, когда ты меня держал за руку, я заметила: она у тебя гладенькая, ты, наверно, гвоздя в жизни не забил?
— Ты, оказывается, не только умная, но и прозорливая, а может, ещё что я не умею?
— Я тебе скажу об этом, когда приедем в мой дом.
— Ты меня заинтриговала. Неужели ты меня хочешь прописать у себя дома?
— Это не совсем так, как ты думаешь, но всё же в точку. У меня есть дом моих настоящих родителей, и он принадлежит сейчас мне, правда, там нужен хороший ремонт, так и поможешь мне, а я тебе — с оформлением документов для института.
— Тогда совсем другое дело!
    Я быстро свернул матрас вместе с одеялом и простынёй, положил на одно плечо и, к моему счастью, сдал сразу же коменданту в кладовой без проблем, получил обходной лист. Наверное, все абитуриенты уже разъехались, и потому мне не пришлось долго ожидать. Пока я бродил по общежитию, Надежда всю мою одежду достала из шкафа и сложила на стул, я же собрал в свой чемодан. Вот и всё. Внизу у такси познакомился с водилой.
— Я Георгий, друг Надежды.
— А я Андрей, школьный товарищ, не разлей вода! Сидели десять лет за одной партой.
    Надежда была довольна нашей тёплой встречей.
— Раз познакомились, все по коням! — и мы шмыгнули в машину. Я как джентльмен открыл для неё переднюю дверь.
— Нет, садись ты вперёд, оттуда хорошо виден наш красивый город, а Андрюшка будет твоим гидом.
   Через пять минут я оглянулся и заметил, что Надежда сидела с закрытыми глазами, опустив веер ресниц, похожая на куклу. Однако был удивлён, как не заметил раньше её длинных чёрных ресниц, а может быть, из-за того, что их прикрывали широкие брови? Я же сам стеснялся смотреть ей в упор в лицо и поэтому посмотрел ещё раз, пока она дремала. На ней были шортики, она сидела, скрестив ножки, и я заметил белоснежное тело чуть ли не до упругих ягодиц.
Она спала. Я обратился к Андрею:
— Что же ты молчишь, рассказывай, по какой улице едем
сейчас?
    Андрей улыбнулся и сказал:
— Если ты физику отлично знаешь, для тебя город вы-
учить — ерунда! — и подал мне карту города. — Я лучше
тебе расскажу и покажу по дороге монастыри Казани. Вот
сейчас мы будем проезжать Успенский женский монастырь.
Надежда, наверно, тебе покажет и расскажет больше, она
у нас в классе была ходячая энциклопедия. А там, дальше,
видишь купола? Это панорама Казанского кремля.
— Ты прав, мы здесь столько времени, но не видели та-
кой красоты.
— Не буду я тебе рассказывать, куплю брошюру «Путе-
водитель по Казани и окрестностям». И ты всё увидишь с
Надеждой.
— Тише, Андрей, она, кажется, задремала.
— День и ночь она выгребала старьё из дома, лишь бы
тебе угодить. Смотри, её не обижай, она как друг замеча-
тельная, но на большее не надейся, — он сказал это с оби-
дой и досадой в голосе, так что мне тоже стало как-то не по
себе. Ведь я даже не пытался её соблазнить, хотя в послед-
нее время испытывал какое-то непонятное чувство скован-
ности при ней, которого не было с другими. Тут же вспом-
нил о своих руках: даже не верится, что она чувствовала их,
притрагиваясь к ним...
    Андрей долго меня ещё крутил по Казани, показывая
крупные и старинные замки, но потом свернул и помчался
по широкой дороге после развилки. И вскоре мы въехали в
какое-то село под названием Кошки, он остановился возле
одного дома и сказал:
— Вот дом, где будешь жить, ты не смотри, что он да-
леко от центра, здесь недалеко есть электричка, как раз до
твоего общежития и института. И я рядом живу, здесь же,
через двор, может, устроишься к нам в таксопарк и будем
использовать одно такси на двоих. Устал от нечестного на-
шего люда, как в ремонт — так оплачиваю сам.
— Отлично, договорились.
    Надежда открывает глаза.
— Вот и приехали!
— Спасибо, Андрюшка, дальше мы сами, а то план за
сегодня не сдашь.
— Тогда забирайте в дом вещи, я отработаю и забегу ве-
черком.
Я взял из багажника свой чемодан и рюкзак, а Надеж-
да — сумку, как я понял, ещё из магазина продукты везла.
    Открывая калитку, она сказала:
— Добро пожаловать в мой дом!
    Я прошёл за ней. Двор и участок были необустроенные,
не было цветов и травки, везде валялся всякий хлам. Но ког-
да я перешагнул порог, пахло свежестью вымытого деревян-
ного некрашеного пола, и всё очищено. Я ахнул.
— Неужели это ты всё сделала ради меня? Подождала
бы, я б помог тебе.
— Я не хотела, чтобы ты видел, какой здесь был бардак.
Ты веришь, что сама впервые пришла сюда вчера? Хорошо
Андрюшка натаскал воду из колодца.
— Видно, хороший парень, но мне кажется, он к тебе не-
ровно дышит!
— Ты о чём это? Мы школьные друзья с детства, за одной
партой просидели десять лет как брат и сестра, — она вы-
палила так быстро, что я не успевал и слова вставить, толь-
ко взялся за её руки, чтобы успокоить. Она вздрогнула, и
я тут же выпустил их, про себя думая: «Что она чувствует,
держась за них, может, она влюбилась?» — сам же маши-
нально открыл чемодан и стал вывешивать свои сорочки в
гардероб.
   Надежда накрывала на стол, исходя из тех продуктов,
какие были. Потом мы сели друг против друга, она зажгла
свечу. Я удивился: «У нас свечу зажигала мать только в вос-
кресенье утром». Она же поняла моё удивление и сказала:
— Дом давно не проветривался, я купила ароматизиро-
ванную свечу, чтобы нам было приятно есть и находиться
здесь.
— Надежда, какая есть речка в Казани? Очень уж хочется
освежиться, нырнуть!
— Непосредственно в Казани протекает река Казанка!
Она здесь же, рядом, можно пройти пешочком, поплавать,
ты же из Сочи, наверно, хорошо плаваешь?
— Если честно, я боюсь бурных рек.
   Она улыбнулась.
— Есть здесь и бурная речка Нокса, но не рядом.
— Ты хочешь освежиться, Надежда?
— Не мешало бы, я так устала здесь за эти два дня, всё
выбрасывала из дома во двор, а двор убрать рук не хватило.
— Ты садись на лавочку и приказывай, я помогу убраться
здесь, во дворе, а потом пройдём к речке, освежимся.
    Она улыбнулась.
— Хорошо, только потом не говори, что я тебя эксплуа-
тирую за физику!
— С чего начинать?
   Она мне говорила, я всё исполнял, оказалось, это нелег-
ко, мы же живём на всём готовом и не понимаем иногда,
как наши родители устают, а всё требуем без отдачи. Всё не
успели сделать за несколько часов, но двор немного преоб-
разился. Она вынесла два больших полотенца, и мы по тро-
пинке побежали через поле и небольшой лесок к речке, без
обуви, прожжённые крапивой, оказались у реки. На дереве
висела покрышка на жёстком канате, надо было за неё ухва-
титься, раскачаться и прыгнуть в воду с небольшого обрыва.
Конечно, я испугался, но, посмотрев, как проворно она это
сделала, последовал за ней.

4. Окунуться в жизнь!

     Окунуться в жизнь, доселе неизведанную, оказавшись в быстрой реке, которая меня подхватила и уносила всё дальше и дальше... Мою спутницу Надежду я сразу не заметил, оказалось, она уже стояла на другом берегу и махала мне рукой, я хотел двинуться к ней, но река всё дальше и дальше несла меня по течению, ни на метр не смог приблизиться к берегу, хотя хорошо плаваю, может быть, с непривычки, так подумал. Она же бежала по берегу за мной и смеялась. Правду сказать, мне было не до смеха, опозорился перед девчонкой, ещё «мальчишка с Чёрного моря»...
    И всё же, может быть, это был какой-то страх, потом я сам успокоился и переплыл к ней без труда. Мы оказались достаточно далеко от нашей одежды и места, где хотели отдохнуть. Я вышел и посмотрел на неё: о Господи, как я раньше не замечал её точёный стан и грудь, которая манила меня... Но я не смел даже подойти поближе. Ведь понимал, что она выросла в семье казанских татар, у них свои нравы, правила. Я их знал почти все — у меня был друг в Сочи из крымских татар. По их понятиям, девушка должна отдать себя только в первую брачную ночь. Я же в себе перебирал разные мысли, пока она сама не подошла ко мне.
— Я думала, вечность прошла, пока ты ко мне плыл.
    Я посмотрел на неё: волос чёрный как смола, мокрый, доходил до поясницы, сама румяная, а губки так и просили: «Возьми меня».
— Надежда, для меня было неожиданностью, что течение захватило меня и двигало вниз, не мог даже сопротивляться.
— Не верю, а может, ты хотел отдалиться от пляжного места? — и она уже вплотную стояла около меня. Я не двинулся к ней навстречу, а, наоборот, отошёл в сторону, я хотел её отвлечь чем-то и спросил первое, что пришло на ум:
— А там что? — указывая на старинный заброшенный храм.
— Хочешь — пойдём, посмотришь, там сохранились ещё старинные фрески богов. Как будто бы в этом году хотели отстроить, но у администрации района не было на это средств.
   Она схватила меня за руку, и мы уже бежали по нескошенному полю зелёной травы с разноцветными полевыми цветами.
   Пока бежали, небо нахмурилось и хлынул тёплый летний дождь, вскоре мы очутились в небольшой церквушке. Правда, и там тарабанил дождь, но всё же было где укрыться от него. Мы стояли рядом, она дрожала — то ли от холода, то ли впервые оказавшись вдалеке от посторонних глаз с молодым человеком. Я не знал, как поступить.
— Ты вся дрожишь, тебе холодно, Надежда?
— Озябла, — сказала она дрожащими синими губами.
— Можно тебя обнять? Немного согреешься.
    Она посмотрела в упор в мои глаза и не ответила, понял, что она согласна. Я взял её за руки и повёл вглубь церквушки, где было сухо, сел и предложил сесть тоже, а сам обнял и притянул к себе.  Чувствовал её дрожь, переходящую ко мне, манившую поцеловать и согреть посиневшие губы, но я не смел. Обнимая её, почувствовал страсть к этой девушке, которая сейчас хотела всё отдать, лишь бы прикоснулся к ней губами. Я же про себя всё думаю: «Только не здесь, нельзя осквернить то чистое место, куда мы попали». Думаю одно, руки же непослушные обшарили всё её тело, гладили произвольно, двигаясь к цели, дотрагивались до груди. А губы слизывали оставшуюся дрожь и капли дождя. Я и не успел опомниться, как сам впился в её губы. Но заметил, что и она
не сопротивлялась, целовала меня по-детски, наивно. Моя
левая рука ухватилась за резинку её купальника, и только
тогда она опомнилась, вздрогнула и убрала руку. Немного
отойдя, сказала:
— Ты же знаешь, что это мне непозволительно.
Я понял, что она не настолько созрела, чтобы отдаться с
первого раза.
— Ты меня не поняла, я хотел сесть здесь же на большой
камень и притянул тебя.
Она опять подошла вплотную.
— Не обижай меня, я тебя полюбила с первого взгляда,
но я без разрешения и получения благословения на это от
моих новых родителей не смогу раскрыться и отдаться пол-
ностью.
    Я понимал это, и мы только целовались, поверьте, это
было трудно вынести... Тем более сочинский пацан! Мы тё-
плые ребята, с двенадцати лет выдавали себя за восемнадца-
тилетних и имели женщин. Я чувствовал, что ей тоже стало
приятно, и она начала вплотную двигаться к взлетевшему
ястребу, раздвигаясь, чтобы поймать его в клетку, прикры-
тую паранджой...
   Всё, оба почувствовали облегчение, опять в благодарность
поцеловал. Мои страстные поцелуи опять и опять доводи-
ли до крайности, я усадил её на себя, немного приоткрывая
вход в недоступную дверь, усаживая на кол. Она закричала
от боли, но всё же дала возможность опустошиться. Но если
бы это было всё! Сейчас она меня целовала и требовала ещё
и ещё. И с первого раза я почувствовал страстную девушку,
которая отдалась, несмотря ни на что, за любовь.
     Всего лишь пара строчек, вовремя сказанные слова всю
жизнь могут изменить, и ты даже не заметишь, как посте-
пенно с головой втягиваешься с силой в любовь, забыв всё
на свете, что окружало тебя раньше... лишь бы рядом быть
с ней. Провести все дни напролёт, лаская то, что никогда не
знал, не видел, не представлял? Так бывает!
    Уже темнело, дождь перестал, нам же надо было дойти
до узкого мостика и перейти через него на другой берег за
своими вещами. Добрались до дома поздно вечером голод-
ными, но очень удовлетворёнными. Даже не помню, что мы
перекусили и перекусили ли вообще, нас опять тянуло друг
к другу, и в одно из таких сближений, — может, по случай-
ности, а может, специально, — она теряет девственность —
простыня словно брызгами от гранат…
    Ничего не обещая взамен, я только поцеловал её. Я знал,
что меня дома в Сочи ждёт моя первая любовь, моя Леночка
(Елена Николаевна Донская), с которой я дружу с детского
сада и в десятом классе поклялся жениться на ней. Никогда
даже не держал за ручку, не говоря уж о поцелуях. Она для
меня была запретной темой, моим одноклассникам никогда
не рассказывал о ней, хотя всё думали, что она давно спит со
мной. Я посмотрел на Надежду и подумал: как хорошо, что
она не живёт в нашем городе Сочи, а то узнала бы об этом
и моя Леночка.
    Стук в дверь — явился её одноклассник Андрей и сказал,
что он за нами, нужна подпись для прописки. Мы быстро
переоделись и сели в такси, и он отвёз нас в домоуправле-
ние. Там всё было чётко спланировано, мы расписались с
Надеждой в каких-то бланках. В руки отдали два паспорта,
она их положила к себе в сумочку, сказав:
— Дома отдам, чтобы ты не потерял.
Потом Андрей отвёз нас в центр Казани и оставил там.
— Нужно отметить это дело! Куда пойдём?
— Я не знаю, на что ты рассчитываешь, ты же бедный
студент.
— Студент, точно, но не бедный, мои родители помогают
достаточно.
— Тогда пойдём в ресторан европейской кухни «Бурбон»,
расположен в самом центре Казани, отметим нашу ночь! —
она, видно, постеснялась сказать открыто по-другому. Ан-
дрея с нами не было, но я чувствовал, что она ещё стесня-
ется меня.
— А ты была там когда-нибудь?
— Нет, но слышала, что очень красивый.
    Мы подошли, швейцар открыл дверь, и нас проводили за
столик, накрытый на четырёх человек, убрали два прибора
и положили меню на стол. Я взял меню, заглянул туда, и не-
произвольно вырвалось:
— Ах, и цены здесь!..

5. Где правда, а где ложь?!

                Заказывали в ресторане чисто символически,
                чтобы отметить наш первый день знакомства
                и ближе, и прописку. Сейчас мне оставалось
отнести паспорт в институт и в течение недели устроиться
на работу. С пропиской было бы легче, и я оставил в ресто-
ране все свои оставшиеся деньги, и даже что было отложено
на обратный билет в Сочи.
   Возвратились домой уже после прогулки по вечернему го-
роду, добрались на электричке, и нас опять ожидала бурная
ночь. Я понимал, что Надежда здесь находится последнюю
ночь, ведь дома её ожидают. Она уже всё понапридумывала,
чтобы остаться со мной хотя бы эти два дня. Утром она под-
нялась рано, положила мой паспорт на стол и сказала:
— Я домой, а ты положи паспорт в карман, здесь ходить
без прописки нельзя, плохое время, ты же понимаешь, ты
молодой и могут придраться.
— Хорошо! — и я машинально открываю свой паспорт
и смотрю: на одной странице — прописка, а на другой —
«Жена Надежда Владимировна Ясная, брак зарегистриро-
ван Ленинским отделением ЗАГСа» — и вчерашняя дата.
    Я выпучил глаза и взволнованно сказал:
— Что это, Надежда?
— Это твой паспорт, там есть прописка.
— Я-то вижу, что есть прописка, но есть и жена, мы с
тобой так не договаривались!
— А что, ты не понимаешь, что без этого тебя бы никто
не прописал здесь?
— Может, то, что я скажу, будет грубо, но должен сказать:
ты меня обманула.
   Я заметил, что она сейчас заплачет, и сквозь слёзы она
проговорила:
— Чужую боль никогда не почувствуешь. Я ни на что
не претендую, это всё для тебя, и только. Что было сегодня
ночью и в эти два дня, забудь, как будто бы ничего не слу-
чилось. Паспорт ты легко получишь новый у вас в Сочи,
ссылаясь на то, что старый потерян, родители докажут, что
ты их сын, тем более что там окончил школу. Но пока живи
здесь и учись, а там дальше посмотрим, куда ветер подует.
— Надежда, ты не представляешь, что ты наделала, у
меня же в Сочи моя невеста, и я обещал на ней жениться.
    Она удивлённо посмотрела на меня.
— В любви один любит больше, другому надо найти себя
в его любви. Ну и женись, мне-то что... А вообще по нашим
законам я могу быть и второй женой, вернее, не могу, а со-
гласна, я тебя люблю, Георгий, и любить не стыдно, так что
сейчас я ухожу, ты подумай и реши. Ведь дальнобойщики в
каждом городе имеют жён, а у тебя будет две в разных горо-
дах, и мы никогда с ней не пересечёмся.
    Я её пожалел, подошёл к ней, поцеловал в слезинки, спу-
скающиеся по её розовым щекам.
— Лучший советчик — прожитая жизнь. Будь что будет,
будь моей второй женой, так как я Елене обещал жениться
на ней, я должен это сделать, тем более что она уже знакома
с моими родителями.
Она успокоилась и сказала:
— Мысль уловить сложно — мыслить запретить нельзя!
Пошла я, а то не успею на электричку. Я возвращусь, привезу
поесть, — она опять подошла вплотную и закрепила сделку
поцелуем. Я проводил её до электрички, возвратившись до-
мой, сел обдумывать и всё же решил: я фраернулся. Повязала
она меня по локоть верёвками: без денег, без билета, и в па-
спорте штамп — женат. Ух же лох, так думал про себя.
   Но когда она приехала, всё плохое сразу выскочило из го-
ловы, она была нарядно одета и с большими сумками про-
дуктов, я-то встретил её, но как она добралась сама до стан-
ции?! Все вопросы потом, я опять её хотел как женщину, и
мы безвылазно занимались любовью несколько дней, пока
Андрей не постучал в дверь утром, сказав:
— Освободилось место, так что будь моим напарником и
работай в такси.
    Как будто бы складывалось всё, уже и справки есть для
института, и зачислили меня на вечерний факультет. Я не
поверил своим глазам, увидев рядом со мной в аудитории
Надежду, и она сказала:
— Я перевелась на вечерний факультет и буду с тобой
учиться, а днём работать, нам же нужно на что-то жить, —
она так сказала, что я понял: она хочет жить у себя в доме,
но со мной.
— А как твои новые родители?
— Я им всё объяснила, показав паспорт, что я вышла за-
муж, они сначала расстроились, но тут же сказали: раз при-
няла такое решение сама, значит, сможешь работать и со-
держать себя.
— Ты же себе жизнь загубишь! Любовь быстро воспла-
меняется — гаснет от семейных неприятностей.
— Любовь и красота отходят, оставляя воспоминания.
Мне без тебя трудно, я постоянно думаю о тебе, не сердись,
как-нибудь осилим. У моей подруги отец — адвокат, име-
ет свою контору, обещал взять к себе на работу, хотя и не
имею образования паралегала, но она знала, как я успевала
в школе.
— Ты меня уже ничем не удивишь, я сделаю всё, чтобы
тебе жилось хорошо со мной, нас объединяет нечто боль-
шее, чем любовь. Пока я не могу понять, что это, но я хочу,
чтобы ты всегда была рядом. Без тебя я как рыба без воды.
— Мне приятно это слышать, а я думала, ты рассердишься!
— Только идущий осилит дорогу.
   И мы с ней стали жить как муж и жена, но я понимал, что
у меня в Сочи невеста и обещал жениться. Я получал письма
от Леночки почти каждую неделю, но она, моя Надежда, не
ревновала и не пыталась украдкой их читать, она давала мне
полную свободу. Мы учились вместе, работали, и был один ко-
шелёк на двоих, я постепенно влюблялся в неё, и у меня был
выбор остаться только с ней. И так шло время в любви и обо-
юдном понимании друг друга. Ночная страсть росла с каждым
днём, я понимал, что она создана для меня... если бы не вру-
чили повестку в призывной пункт, в армию. Ведь я учился на
вечернем, без брони, я не представлял, как оставлю Надежду
одну в этом доме, где столько воспоминаний из её детства: раз-
гульная жизнь родителей, пьянство и бардак в доме. Сейчас же
чистота и порядок во всём и везде, даже на участке посадили
картофель и лук на зиму, а меня осенью призывают.
   И я выезжаю в Сочи попрощаться с родителями, а они сооб-
щили об этом Леночке и её родителям и ожидали меня как же-
ниха. Чуть ли не на свадьбу. Но у них был облом сразу же, когда
я сослался на то, что паспорт потерян. И ничего не оставалось
делать, как провести обряд обручения молодых. Я и не опом-
нился, как нас уложили уже спать рядом. Того, что я хранил в
ней все школьные годы, не нашёл, и она под утро рассказала,
что была изнасилована, когда вечером возвращалась домой.
— Какая жизнь была, такая и была, её заново не перекроишь.
— Любовь — блаженство, а не боли крест.
   Как не поверить? Когда ты её любил и берёг как алень-
кий цветочек всегда. А сейчас я сравниваю её с Надеждой,
и меня уже тянет к ней обратно, ведь она всё сберегла для
меня. Я был дома всего несколько дней и уехал обратно в
Казань, откуда меня призывали. На перроне провожающей
меня была Надежда, любовь со слезами на глазах.
Была команда «по вагонам!», куда везут, не знаем. По-
следний поцелуй, последнее «прости»...

6. Потерянные ли годы в любви

                Потерянные ли годы в любви — я считал лишь
                годы, проведённые в армии. Это годы расцве-
                та юноши, но меня усадили в клетку; мне про-
сто была необходима женщина — и как же её здесь иметь? Я,
конечно, переписывался сразу с двумя и боялся в письмах пе-
репутать имена, но вскоре получаю письмо от Елены, которая
сообщила, что она беременна и у нас будет ребёнок. Что мне
сделать, уже не знал, понимая, что любил больше Надежду,
но отказаться от ребёнка не смел. И написал тёплое письмо
Елене, хотя строчки не ложились с любовью, я замечал, что
они лились водопадом любви лишь к моей Надежде.
   Сибирь, тайга, холод, но мысль о женщине никогда не по-
кидала меня, наверно, как каждого солдата, боявшегося со-
знаться в этом, хотя у нас были большие нагрузки. Прошло
три месяца — и меня вызвали и сказали, что ко мне приеха-
ла жена. В мыслях я перебрал, кто же мог приехать сюда в
такую пургу. Конечно, не Елена, она была уже тяжела, и я
не ошибся: там, в комнате ожидания, стояла Надежда. Нам
дали целых пять дней, так как я служил на отлично. Неза-
бываемые дни ещё больше меня сблизили с ней, и я точно
решил остаться с ней жить навсегда. Уезжая, она сказала:
— Извини, Георгий! Приеду только летом, дорога была
трудная.
— Не переживай за меня, здесь кормят хорошо. Зачем
везла сумки?
— Хотелось тебя увидеть и накормить вкусненьким.
— Я тоже соскучился по тебе. Я тебе не говорил никогда,
но здесь я понял, что очень люблю тебя. У меня скоро будет
ребёнок от Елены, она моя гражданская жена, ты моя первая
и единственная любовь, и я возвращусь к тебе.
— Как я ждала твоего признания! Я тоже тебя очень лю-
блю с первого взгляда и хочу, чтобы у нас всё наладилось, я
перевелась на заочное и принесла форму, чтобы ты заполнил
и перевёлся тоже, я помогу тебе с курсовыми проектами, а
дальше приедешь, сдашь только экзамены, я тебе привезла
все учебники.
— Хорошо, что привезла, буду зубрить, ведь спать не
могу, а когда вижу тебя во сне, то самопроизвольно удовлет-
воряюсь.
— Ты прости, что чаще не приезжаю, жизнь с каждым
днём дорожает, билеты дорогие, всё в стране меняется. Ин-
фляция, обесценивание рубля, много грабежей, и люди гото-
вы пойти на всё ради того, чтобы обеспечить семью.
— Неужели так плохо?
— Да, и поэтому не жди скоро.
   Она уехала, письма были тревожные, и вскоре мы узнали
самую плохую новость — развал Союза. Это было замет-
но по настроению солдат, здесь же служили ребята со всех
бывших республик. Росло недопонимание среди молодёжи,
солдаты рвались домой в свои уже сформировавшиеся са-
мостоятельные государства. И однажды меня вызвал к себе
наш капитан по политической части Виктор Семёнович
Плешивый и сказал:
— Садись, Георгий, поговорим по душам.
— Мне на дежурство.
— Ничего, я тебя подменил. Ты слышал что-нибудь в ча-
сти? — он достал бутылку водки, поставил на стол, потом
откупорил две консервных банки кильки в томатном соусе и
буханку хлеба разломал на части, без ножа. Был вечер, я веч-
но голодный в это время. Я посмотрел на хлеб, и он сказал:
— Не стесняйся, бери, это для нас, — и разлил немного
водки в два гранёных стакана. — Мы с тобой должны дер-
жаться вместе, и ты скоро поймёшь зачем.
   Я его не понимал, он же подливал и подливал мне в ста-
кан, сам же пил меньше. Вскоре я почувствовал, что опья-
нел. Я не употреблял алкоголь, наверно, он и это заметил.
И вдруг он меня спросил:
— Ну как у тебя с женой? Что-то она не приезжает боль-
ше, — и включил видеомагнитофон. А там запись всех на-
ших дней, проведённых в любви с Надеждой. Я встал.
— Вы не имеете права записывать интимную жизнь сол-
дата с женой.
    Он грубо ответил:
— Я на всё имею право, здесь я вам и мама, и папа, и
жена. А может, она наркотики тебе передаёт? Ты что, дума-
ешь, я не знаю, где вы прячете? А ну снимай штаны и стано-
вись раком, я посмотрю... повернись... нагнись...
   Он надевал резиновые перчатки. Разве поспоришь
с ним? Лучше не надо, тем более что у меня скоро, вот-
вот, появится ребёнок и остался год службы. Я расстегнул
пояс, снял трусы и нагнулся, чтобы он посмотрел. Он же
обшарил всё везде, до невозможности возбуждая меня. По-
том он сказал:
— Ты будешь проверять так каждого солдата после визи-
та посетителей и родных.
— Я не смогу, я же не медик, я обыкновенный инженер.
    Он приказным тоном сказал:
— Надеть перчатки, попробуешь на мне, — и, сняв тру-
сы, повернулся, согнувшись, и кричал: — Надень перчатки
и давай начинай!
   Не поверите, он имитировал секс и явно показывал, чего
он хочет от меня. В первый день я сдержался, но он спе-
циально вызывал каждый вечер и требовал, притрагиваясь
пальцами, проверяя якобы на наркотики. Он стонал как жен-
щина. Однажды терпенье лопнуло, и мой ястреб залетел.
Так он остался у меня петушком, не знаю, женат ли он был,
но с этой минуты он забыл, что я должен проверять всех
подряд, он меня ревновал ко всем, даже к женщинам.
Я постоянно получал письма от Надежды и Леночки и
знаю: у нас родился сын, и назвали его Сергей. Оставалось
немного до окончания службы, и я заметил, как наш капитан
занервничал. Он мне предлагал остаться на сверхсрочную,
но я же понимал, что сыну нужен отец. И несмотря на то что
у меня с Еленой были отношения не доверительные, я всё
же возвратился в Сочи. Мы стали жить с ней гражданским
браком. Она никогда не требовала официально пожениться,
сын же носил мою фамилию и отчество. Сынок уже начинал
разговаривать.
   Я выезжал на сессию к Надежде и понимал: чем дальше,
тем больше я её люблю. На преддипломную практику и ди-
пломную работу я поселился у неё дома. Она была непред-
сказуема, сексуальна, и мне с ней было более комфортно,
чем с Еленой. За эти шесть месяцев она забеременела и, ког-
да уехал в Сочи, написала, что родила сына. Назвали мы его
вместе, посоветовавшись в переписке, — Виталий. И вскоре
Надежда с сыном переезжает в Сочи, ссылаясь на то, что
ребёнку нужен морской воздух. С пропиской у неё не было
проблем, всё же мы с ней зарегистрированы как муж и жена.
Мне пришлось подыскивать ей жильё, и когда я остановил-
ся на недорогой квартире в небольшом доме, хозяином этого
дома оказался мой капитан Виктор Семёнович Плешивый.
Когда он приехал сюда, не знаю, но, как он мне объяснил,
армия тоже разваливалась. Неожиданный поворот дела.
    И он, узнав меня, совсем даром уступает нам квартиру,
для того чтобы я жил где-то рядом. Я понимал, что я и здесь
попал, но не мог отказаться, Надежда была очень активная,
она знала, что за такие деньги комнату в Сочи не найдёшь,
и она сама соглашается и платит за два месяца вперёд, как
он и просил. Чего мне это стоило, вы уже поняли, я был как
скакун-наездник, раздирался на три части. А потом он меня
устроил в свою контору инженером, и отлучки стали объ-
ясняться командировками якобы по работе. Он делал всё,
лишь бы разлучить меня с жёнами, но знал только о Надеж-
де, которую я обожал. Леночка была преданная, милая, по-
слушная, но её ничего не интересовало, кроме денег, и ког-
да она стала работать, мы даже разделили с ней кошельки.
Её интересы были в основном одеться по последней моде,
купить украшения, парфюм, а чтобы сварить что-нибудь
или даже просто пожарить картофель, сесть вместе пообе-
дать — этого не было. А у Надежды было всё. Она обладала
не только женскими качествами сексапильной красавицы,
но и тонкой душой понимающей жены и хорошей матери,
и мои весы склонялись в её сторону всё больше каждый раз
после очередной ссоры с Еленой.

7. Бермудский треугольник

    Фрегат Любви на волнах нас качает, то приближает к берегу, то отдаляет. А мне так хочется уюта... Желанье спокойно заснуть в ночь. Настроение моря — то же и в жизни имеем. Штиль, как будто спокойствие, и в доме тишина, и у нас в семье — ликуем! Расшумится море в шторм — и мы шумим. Неужто такой характер у всех жителей моря?
    Жизнь моя вскоре стала словно Бермудский треугольник, который топит жизни как корабли. Сначала моя Елена заболела, ей было всего двадцать восемь лет. Может быть, она полностью передо мной не раскрылась раньше, кое-что скрывала, я же никогда не допытывался, сам был грешен. Она была такой нежной и внимательной ко мне, что невозможно было в чём-то её упрекнуть. Даже то, что после аборта она кровила, не сказав об этом мне, оказывается, уже шесть месяцев, говорило о её полной скрытности. Сделать ничего не смогли, потому что, как нам сказал врач-гинеколог, метастазы пошли уже по всему телу. Прошло ещё три месяца, и однажды утром она сказала:
— Я знаю, что умираю, и хочу посмотреть на женщину, с которой ты жил всё это время, приведи её и, если у тебя есть ребёнок, приведи его тоже, познакомь с нашим сыном. Я знаю, что я перед тобой виновата: когда ты служил в армии, у меня был парень, и то, что я говорила, что меня изнасиловали, — это всё неправда. Может, сейчас я расплачиваюсь за свой грех.
— Что было, то было, мы все грешные на этом свете, успокойся, Елена, всё будет хорошо, зачем нагоняешь на себя беду?
— Я не шучу и не нагоняю беду, я чувствую, что у меня осталось несколько дней, приведи завтра же, не знаю, когда... — и она больше не сказала ничего, слёзы потекли из глаз.
— Хорошо, не плачь, я приведу свою первую жену Надежду, у нас тоже есть ребёнок, очень похож Виталий на Серёжку, как будто одна мать родила, несмотря на то что она у неё чёрные волосы.
— Я чувствовала, что у тебя кто-то есть, а иногда думала, что это мужчина. Она, случайно, не курит? От тебя всегда табаком несло.
— Она не курит, но все вокруг курящие, не бери в голову, поспи, завтра после работы я приду с ней, она тоже работает в нашей компании. Она снимала комнату у Виктора Семёновича Плешивого, моего начальника, и он же её устроил к нам работать в свой бизнес.
Она облегчённо закрыла глаза и вскоре уснула после обезболивающего укола, которые делала участковая медицинская сестра.
   Несколько дней я не бываю дома у Надежды, лишь на работе видимся. Все знали, что Елена — моя родственница и она при смерти, а о том, что она моя гражданская жена, знала только Надежда, я никогда ничего от неё не скрывал, разве что она не знала о Викторе, эта тема для всех была закрыта.
   Когда я предложил поехать к нам домой, она стала отговариваться, якобы надо Витюшку из детского садика забрать. Я же предложил сделать это вместе — поехать забрать из детского садика и обязательно нужно поехать к нам домой познакомиться, раз Елена об этом просит, чтобы не приходила после смерти по ночам.
Так и поехали, забрали Витюшку из садика и как бы в гости приехали к новому другу Сергею. Виталий, конечно, об радовался, сам был очень любознательный и уже завоевал
дружбу в Сочи почти всей группы детского сада, хорошо
пел, рассказывал стихи, и басни, и даже сказки, был рослым
не по годам, и когда я открыл дверь своим ключом, он вы-
пучил глаза и сказал:
— Чужие двери открывать нельзя, папа.
    Я тут же понял, что подумает об этом Сергей, если он мне
скажет «папа». И когда мы вошли, сразу же повёл Витюшку
в комнату Серёжки и сказал:
— Ты же хотел братика, вот тебе и братик, люби его как
меня, — я оставил их там, а Надежду завёл в спальню, где
без движения лежала умирающая Елена. Она открыла глаза.
— Надежда Владимировна Ясная, сотрудница моя.
— Очень приятно, я же Елена Николаевна Донская, а где
же ваш сын?
    Я вышел позвать его, но он пришёл вместе с Серёжкой.
— Как два близнеца, даже рост одинаковый, — вымол-
вила она.
   Видно, Виталий будет рослым парнем, а так оба похожи
на отца. Даже удивительно, обычно тёмные краски преоб-
ладают над светлыми, но он, Виталий, такой светленький,
как отец.
— Хороший пацан, дружи с ним, вы братья, — сказала
Елена и закрыла глаза навсегда.
   Так Надежда вошла и осталась здесь жить со мной. Я сам
поехал домой к Виктору Семёновичу Плешивому за веща-
ми, нагрузил грузовую машину и перевёз всё к нам. У нас
была шикарная квартира в хорошем районе Сочи, мне до-
сталась от родителей. И сыновья разделили одну спальню
на двоих.
   Виктор Семёнович хотел опять наладить контакт со мной,
но у меня как будто бы вместе с Еленой и её откровением
всё умерло к нему. Я уже не боялся остаться без работы,
и Надежда тоже, мы были востребованными инженерами.
«Теперь пусть он боится нас потерять», — так думал я. Но
разлука, видно, подействовала на него тоже, и он получает
один раз инсульт, потом повторный и через несколько не-
дель умирает.
    Неожиданность в завещании поразила всех наших со-
трудников, знавших, что у него никого нет на всём белом
свете: всё движимое и недвижимое имущество, а также весь
его большой и рентабельный бизнес он оставляет Надежде
Владимировне Ясной. На работе слышал сплетню, что она
была якобы его любовницей, потому он и оставил всё ей, а
куда муж смотрел? Но я-то точно знал, что женщины его не
интересовали.
   Где любовь, там всегда слёзы. Может быть, Елена зазы-
вала всех к себе. Как будто бы в семье большой достаток, и
отдельный дом, доставшийся нам в наследство от Виктора
Семёновича, который уже давал огромный доход за летний
сезон в Сочи, недалеко от Чёрного моря (я разбил его на
маленькие квартиры), но у меня всё равно на душе было
неспокойно. А через три месяца после смерти нашего на-
чальника звонок, и я узнаю, что моя любовь Надежда попа-
ла в крупное ДТП. Она ехала на маршрутке с работы домой.
Обычно мы едем вместе на нашей машине. Я же задержался
здесь с поставщиками, и, как мне потом сказали, большой
гружёный ЗИЛ врезался на повороте в маршрутку, в кото-
рой она находилась рядом с водителем, сидела на переднем
сиденье.
   Неужели Бог наказывал меня? Мне сообщили из госпита-
ля эту новость, и я бросил все свои дела, направился к ней
туда. Стоял после операции у неё в реанимации, — как буд-
то бы перед глазами прошла вся моя жизнь, — плача, прося,
чтобы она не оставляла меня одного с детьми: «Им нужна
мать такая, как ты, сильная», — но она не вынесла, трав-
ма головы была тяжёлая, и я за этот один год теряю троих,
остаюсь одиноким.
   Я понимал, что найду себе женщину, но найти мать, ка-
кими были они, невозможно. Похоронил Надежду, как она
просила, повёз в Казань, рядом с её родителями. Не пони-
мал, когда она успела всё отписать мне, даже домик под
Казанью. Неужели она предвидела такой поворот её судь-
бы? Меня преследовали всю жизнь её слова: «После моей
смерти всё движимое и недвижимое имущество переходит к
моему любимому мужу Георгию Александровичу Упрямо-
му и двум моим сыновьям Сергею Георгиевичу Упрямому
и Виталию Георгиевичу Упрямому». Только сейчас я пони-
мал, насколько она была дальнозоркой, всё предусмотрела,
а дата была поставлена гораздо раньше, чем скончался Вик-
тор Семёнович. Значит, она думала об этом, когда сконча-
лась Елена.
     Жизнь продолжается, в дом я больше никого не при-
вёл, сам воспитывал двух сыновей и знал, что из них будет
толк.

Конец

Найти правильного мужчину для себя
Прозаическая миниатюра -
Роман вошёл в СБОРНИК РОМНОВ 23
"Блажен, кто верует в любов" сборник 23
Роман

УДК 82-31
ББК 84(2Рос=Рус)6-44

К18 Блажен, кто верует в любовь: 23 Сборник романов /
Н. Ф. Каменцева. — Новокузнецк: Союз писателей, 2020. — 252 с.
ISBN 978-5-00143-248-7

Из прошлой жизни...
Ветку яблони в цвету
Подарил тебе на день рождения
И никогда не забуду
Тот аромат весенний.

    Мои года — моё богатство. Не смотрю в зеркало, искажена, стою удивлённая?.. Ведь душу оно не показывает, а мне там восемнадцать лет!
   Смотрю опять, а там красавица!.. Наверно, зеркальце — чудесница, но нет, сердце раскрыло, как ты есть и сколько тебе.
   Найти правильного мужчину для себя. А как обычно, многие теряют с первого раза знакомства. Он ещё студент, неустроенный, а может, не студент, просто слесарь или же водитель, а ты, гордыня, сразу не для тебя — подумала и тут же отвернулась. С годами понимаешь, что осталась одна. Как жаль года упущенные становится, но вот подруга задержала его и сделалась счастливою на всю жизнь. И деточки, и он как будто ничего...

    Из прошлой жизни, десять лет назад. Что можно вспомнить тогда хорошего? И плохого?.. Тебя я вычеркнула навсегда. Мне было необходимо суметь забыть тебя, твои обманчивые ласки. Мог быть как лев: в одночасье хорошим, плохим и скверным. Так много ласки отдавал ночами, а утром тебя будто подменили... Ты переменчив, как день и ночь. Днём солнце ясное. Ночью одна луна и горизонт как черта. Нам за прошлые и будущие годы разлука. Ветром, дождём... Ранней весной непрерывно. Как лай собак, чующих чужого, так далеки мы стали в отношениях любви, что дверь, давно закрывшись перед нами, хлопая на сквозняке, бьёт в моё сердце от пустых твоих упрёков. Понимая, что конец, придираешься к каждой мелочи... Ты был не тот, кого я выбирала, другая пластинка. Чужая музыка в моей душе распята, остаток жизни. И та святая лампада, горевшая всю ночь в храме, что зажигали мы с тобою на удачу, счастье и любовь... Каким коротким оказался наш срок! Ты вышел раньше, не на той остановке, не ту открыл ты дверь, меня одну оставив в тёмном туннеле лабиринта. Лишь маленький лучик показал мне свет, куда идти. Я пробиралась с таким трудом, тоскуя и скучая. Была раздавлена, но сейчас скажу тебе: я счастлива! Ведь если бы ты не ушёл, то никогда бы не познала я любовь...

Она была светла, как в ночь луна,
Прекрасная собой, как Дева Мария.
Одной своею белизной осветила
Мир людской, когда солнце спало...

— Не говори прощальных слов. Моей любви ты сердце дробишь. Осколками разлетается жизнь хрупкая от неудачных снов, которые тебе всё снятся ночью. А ты ревнуешь, словно наяву. А я же тебе хочу лишь одному служить и наслаждаться жизнью. Ни в чём не виновата я, послушай. Ведь сон — тот бред, во сне ты ворожил, поверив наговорам бабки старой. Что тебе она могла сказать? Всё ложь, давно ты обнаружил. Ты вспомнил и прошлое ворошишь. Несколько лет после этого прошло — и никогда ты даже не упрекнул. Сейчас уходишь насовсем, оставив только воспоминания радости прожитых вместе дней. Как в сказочном ушедшем счастье!

— Ты меня никогда не понимала. И трудно на развод
решиться. Покинуть дом, семью, детей заставила любовь
к другой. Её боготворить, тебя винить не вправе я: ты как
жена, как мать прекрасна, но сердцу не прикажешь. Прошу,
не очень вини и меня. Навсегда я не прощаюсь, уходя. Об-
ратно, может, возвращусь! Кипит во мне сегодня страсть. А
завтра будет перемена — жизнь. Но ты меня прости, жена.
Ведь помогать тебе я должен. Ты для меня как символ жён,
которых в мире не найдёшь. Уходя, я говорю: «Люблю тебя,
любить не перестану...» Пойму я, что такое жизнь? Знаю, не
будет мне прощенья... Легче всего открыть настежь дверь!
Сказать: «Уходи, раз не любима!» Что же сделать с жизнью
своей? Когда там не один ребёнок, а трое? Кто будет помо-
гать растить? Они же скажут, что ошибка. Любил ведь отец
нас... Тебе же надо было всё терпеть из-за нас.
    И много думала тогда. И именно в тот день решила не
лишать своих детей отца. Конечно, легче осуждать чужой
семьи уклад. Но сейчас, когда смотрю: достойный в поведе-
нии! А ко мне? А что ко мне? Всё, как было, так и есть: даже
в старости порывы. Порой нам «там» не счесть...

     Всё пройдёт. Останутся воспоминания дней минувших.
Лучше не думать. Праздником был, а сейчас пустырём душу
наполнил. Сердце разбито на две половинки. Словно года —
на теперь и тогда. Боль не проходит. Странное эхо раздаётся
внутри: «Ты приходи!..»

— Сказать тебе хочу я много, но как давно ищу момент!
Поздно ты домой приходишь. И видеться мы стали редко.
Я понимаю, что ты с дежурства. Я ж тяжело работаю тоже:
на мне дом, шопинг, кухня, дети. И никого помощника нет
мне. Прости, не время, что завела я разговор, но ты для меня
муж. Мы давно не делим ложе. Может, ты завёл другую?
— Прости, спешу, приду — поговорим.
Захлопнул за собою дверь. Ночь не спала и утро всё ждала.
— Ах, мы порою несправедливы к своим мужьям. Всю
жизнь прожили — всё терпят наш характер, и полных, и
холодных, в тишине недомоганий... Не встретишь, лишь
хочется спокойствие увидеть наяву. На старость, словно
маленькая, просишь внимания. И не поймёшь: а что же ты
даёшь взамен? Только в конце всё понимаешь: когда его нет
рядом, скучаешь, всё глядишь в окно и ждёшь. Дождёшь-
ся — ночью ложишься спокойно спать. А утром начинаешь
снова его пилить, бранить... Не хочешь видеть его опять и
забываешь на мгновенья, что на белом свете для тебя милее
нет, ведь вы прожили вместе сколько лет!

    Я погрущу с тобою немножко. Ты рассказала мне всё о
себе. Плача в платок, не утаив ничего, сидели, откровенни-
чали вместе.
— Как ты живёшь? — начала она.
— Не принимай близко к сердцу всё! — добавила я тогда
и налила ей сок. Дождливый день, полон водой сток...

   Я всё болтала, и не хотелось дальше продолжать. Меняла
тему, находя сразу ответ. Не выдержав, дала как мать совет:
— У нас в роду живут сто лет... Пока сам Бог не призо-
вёт! Так что иди домой и помирись. Сына не оставляй си-
ротой...

   — Как жалко, что порой мечта неосуществимая! Мы
раскисаем, только лишь во сне счастливы. Наслаждаемся,
любя, а утром открываем глаза. То был ночной мираж, что
не исполнится никогда. Мы погружаемся в себя, и мучает
вопрос тогда: была ошибка в чём? Разбиты планы на жизнь.
Бредишь продлить вчерашний сон — и не возвратишь. Как
не вернёшь потерянную любовь, которую ты так ждёшь!

  — Могла ли я смириться в любви с жизнью, такой мне
опостылой?! Неужели не было капли гордости — жизнь
провести, борясь за честь? Вначале жизнь казалась раем, но
быстрый смерч прошёл в семейных отношениях. Поставил
сразу на свои места всё: где ты — рабыня до конца и нет
тебе спасения. Ты во власти короля. И будь такой, как все.
Вытирай ноги, заходя.

   — Когда живёшь в тумане лжи и ходишь по краю обрыва,
тебе страшно и тоскливо. Опасаясь не увидеть рассвет, как
на Севере соловей лето ждёт всё, не дождётся тепла, чтоб
прилететь обратно в дупло. Старался, делал для себя. Жизнь
прошла, осталось собирать плоды любви и ласки, но, как
всегда, они надели маски, как на карнавал. Шутом оказался,
жизнь свою обокрал.

    — Любви не страшны ураганы, в сравнении с морем,
волнами. Пока светит солнце спокойно. Ветрено, штормит
беспокойно. В любви начало красиво. Любовь и нежность
обоюдны, ночами поцелуи, поцелуи... Ночи не хватает для
любви. С годами в жизнь вошли упрёки из-за случайной
ссоры, из-за мелочей. Причина — домой запоздать. В семье
раздоры прибавлялись. А вскоре пошли и драки из-за рев-
ности, пьянки и гулянки. И им же некуда податься... Квар-
тиру невозможно разменять. И он уже махнул рукой. Она
не смотрит на него. И так прошла совсем любовь. А как на-
чиналось хорошо!

  — Хрустальная луна уходит на покой. Звёзды уступи-
ли солнечным лучам. Мне неспокойно на душе — любовь!
Всю ночь ждала, а он и не пришёл. А может, и мосты уж
развели? А белые ночи так хороши! Всю ночь я простояла у
окна. От каждого шороха замирала душа. Где ты был вчера?
А может, ты другую полюбил? Ревновать не стану я, если
так. Только одежду свою ты бы забрал. Какая дума меня пе-
чалит изнутри? Нет что-нибудь хорошее пришло бы... Сей-
час он откроет дверь: «Прости! Не вовремя развели вчера
мосты...» И я поверю... Не хочу даже вникать. Ведь я люблю
его за то, что может лгать. Чем быть одной всю жизнь, я с
ним, любя, могу прожить.

    — Жизни данность — один раз прожить хорошо. Экстра-
вагантность, а как без неё? Мысли, чувства тебя побеждают.
Короли и капуста; те, у кого больше денег... Сила воли долж-
на быть впереди. Всё же доля каждого с рожденья словно
запечатлена на лбу... Обман, ложь тебе не к лицу. Любовь
не тронь — оберегай всю жизнь! Если надо будет, накажу,
поверь. Есть сухари, если посадят, будешь, запивая водой из
железной кружки. Нужно молчать, защищая любовь. Ина-
че ты получишь приговор, будто рукой наотмашь в самую
глубь сердца кинжал чести вонзится, словно гвоздь, — и
ты не выдержишь. Ещё навалится позор: будут смотреть со
страхом в упор и вслед тебе, что молодым ушёл в запой.
Много лет напрасно проведёшь в отсидке за стеной до са-
мой гробовой доски. Как ни крути, всему конец приходит.
А счастья нет... из-за неё. Я подлец. Это ли ответ? Другого
любовь?!

— Не пей! Хотя бы пожалей себя. Уже язык твой стал
заплетаться. Качаешься и на ногах не можешь стоять... За-
был, что у нас ещё впереди ночь, совсем ослаб. Как мне
дальше жить? Ведь молоды мы ещё, могли бы иметь детей и
внуков. Ты всю жизнь мне перевернул. Заставлял любить и
ждать напрасно. Не говорил ты мне любя, что сильней всего
на свете для тебя любовь к напиткам горьким. Ты любишь
пить? Пьяным поваляться, о жизни забыл, что так нельзя.
Она с горы всё катится у тебя, а вместе с тобой и у меня.

    — Как можно не полюбить, когда при встрече видишь
ты только его прекрасно выбритое лицо? Всегда подтянут
превосходно он. С картинки фото... Он модель! Но то, что
меня пленило в нём, не красота была его, а только малень-
кие глазки свели с ума. Они сверкали угольками, как будто
показывая путь, куда идти, откуда взять отсчёт вперёд, на-
зад. И так, когда дорогу разъяснил, поверила ему я. А он
за ручку меня взял, повёл домой. Не знала, что он там сде-
лает, нахал: раздеться он меня заставил и своими грубыми
руками стащил бельё. Я сопротивлялась как могла, но он не
понимал. Меня на руки он берёт, бросает на кровать. И по-
сле нескольких минут сраженья уже не в силах я — сдалась.
Как мне устоять перед таким натиском?..

   — И что мне вам сказать? Вот так встречались долго мы,
как два голубка. И вы думаете, счастлива ли я? Он почему-
то замуж не зовёт меня. Мою он девственность забрал, оста-
лась без неё. Люблю ли? Не знаю, точно не могу сказать.
Зачем была согласна к нему приходить? Ведь до того, как
«это» было, жениться он хотел. Сейчас смотрит бессовест-
но в глаза и ничего не говорит. И это лишь один пример, так,
знаешь, девушка, не верь.

   — Сижу я одна в переполненном зале у столика малень-
кого, что у окна. Всё время посматриваю на проезжую часть
и в ней ищу глазами тебя. Уже и смеркается, свечи зажгли
на столе — зажглись и гирлянды у сквера. Так и устанешь
ждать. Пришлось официанту шампанское снова заказать.
Налил шампанское он в хрустальный бокал, бросив спелую
оливку туда. А при открытии бутылки брызги шампанско-
го выстрелили как салют, напомнив мне встречу в прошлом
году, на праздник большой красоты, где вместе гуляли по
скверикам мы, где долго сидели, ничего не сказав...
Все имена и места действия вымышленные, любое совпадение
случайно и не имеет места в действительности.

Не отождествляйте автора с персонажами его произведений.

Каждый способен хорошо творить только то,
к чему его вдохновляет муза.
Платон

Нина Каменцева — автор 21 книги и 2-х электронных:
1. «Жизнь моя — как осенний листочек», том 1, 332 с.
2014.
2. «Жизнь моя — как осенний листочек», том 2, 352 с.
2014.
3. «Мои любимые» (стихи), том 1, 352 с. 2014.
4. «Мишель», 256 с. 2014.
5. «Кукушка мать», 344 с. 2015.
6. «Квазимодо и Любовь», 348 с. 2015.
7. «Тоска, боль, грусть», 176 с. 2015.
8. «Святослава: Челночница — Наложница — Гарем —
Любовь», 316 с. 2015.
9. «Портрет мазками» (поэзия, басни), сб. 2, 360 с. 2015.
10. «Вот и сказке конец, а кто слушал — молодец!» (сбор-
ник сказок), 104 с. 2015.
11. «Женские истории любви», сб. 8, 372 с. 2015.
12. «КазАки вы мои, КазАки...», сб. 3, 312 с. 2015.
13. «Любовь в мышеловке», 364 с. 2016.
14. «С любовью к живописи и пейзажу», 396 с. 2016.
15. «Разные судьбы», 328 с. 2016.
16. «Мои любимые» (стихи), том 2, 340 с. 2016.
17. «Застенчивая Мимоза», сб. 12, 372 с. 2016.
18. «Женские откровения», сб. 15, 388 с. 2016.
19. «Жизнь прошла мимо», сб. 16, 316 с. 2017.
20. «Жизнь диктует своё», сб.17, 384 с. 2017.
21. «Тайны трона. Мария Стюарт», сб. 21.
Содержание
БЛАЖЕН, КТО ВЕРУЕТ В ЛЮБОВЬ . . . . . . . . . . . . . . . 3
1. Любовь, как малое зерно… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 4
2. С надеждой живёшь . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 8
3. Живёшь, чтобы выжить… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 14
4. Новая ли жизнь, что она принесёт? . . . . . . . . . . . . . . . . 19
5. Под гнётом страха... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 24
6. Вот и всё. Счастливая встреча . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 30
ОДИОЗНАЯ ЛИЧНОСТЬ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 35
1. Воспоминания . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 36
2. На корабле . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 43
3. Совмещать учёбу и любовь . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 49
4. Постоянные встречи с отцом . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 54
5. За чаепитием . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 60
6. Не знаю почему . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 65
7. Сезон дождей и страстный поцелуй . . . . . . . . . . . . . . . 71
8. Откровенно о сокровенном . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 77
9. Трудность житья доводит до... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 82
10. Двойное дно... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 87
11. Ощущение бесценности жизни . . . . . . . . . . . . . . . . . . 93
12. «В тебе одной» я замечаю смысл жизни . . . . . . . . . . 100
13. Письма Софьи заставляют выжить! . . . . . . . . . . . . . . 107
14. Послевоенное время потерь . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 114
СРЕДИ ЯСНОГО НЕБА . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 121
Глава 1 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 122
Глава 2 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 127
Глава 3 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 133
Глава 4 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 139
ЗАБРЕЗЖИЛ РАССВЕТ. ВОСПРЯНУТЬ ВНОВЬ! . . 143
1. Как хорошо поёт семейная струна! . . . . . . . . . . . . . . . . 144
2. И эту жалость... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 148
3. Рождённая от любви . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 152
4. Ашураж . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 157
5. Первые трудности. Запоздалый звонок . . . . . . . . . . . . 162
6. Воспрянуть вновь! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 168
7. Августовский транзит . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 173
8. Жизнь наша длиннее, чем надежда . . . . . . . . . . . . . . . . 178
9. С каждым днём жизнь интереснее . . . . . . . . . . . . . . . . 183
10. Когда ты полюбишь... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 189
11. Случайная переписка на Facebook . . . . . . . . . . . . . . . 194
ТРОЯНСКИЙ КОНЬ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 199
        . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 200
1. Вы думаете, что я шучу?! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 201
2. Ах, сон!.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 206
3. Невозможное возможно! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 212
4. Окунуться в жизнь! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 218
5. Где правда, а где ложь?! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 223
6. Потерянные ли годы в любви . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 227
7. Бермудский треугольник . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 232
НАЙТИ ПРАВИЛЬНОГО МУЖЧИНУ ДЛЯ СЕБЯ . 237
Из прошлой жизни... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 238

Каменцева Нина Филипповна

БЛАЖЕН, КТО ВЕРУЕТ В ЛЮБОВЬ
Сборник романов
Ответственный за выпуск Юлия Радыгина
Технический редактор Сергей Чалый
Корректор Анна Ушакова
Верстальщик Марина Дьяченко
Дизайнер Алиса Дьяченко

Подписано в печать 25.12.2020. Формат А5.
Бумага офсетная. Тираж 30 экз. Заказ № 13615.
Гарнитура «Times New Roman».



Любое использование материала данной книги,
полностью или частично,
без разрешения правообладателей запрещается.

http://www.proza.ru/2019/12/20/282
© Copyright: Каменцева Нина Филипповна, 2019
Свидетельство о публикации №219122000282