В тиши ночного кабинета...

В тиши ночного кабинета в гостях я в поздний час дремал. На полках книжных у поэта, вдруг, странный шёпот услыхал... Я замер в странном ощущении: нет, наваждение это, вздор! На полке книг у изголовья шёл оживлённый разговор.  Да, это были голоса из прошлых лет  поэтов страстных, ведущих современный спор, последних новостей ужасных  звучал язвительный обзор:
- Слыхали?- (протрубил Бальмонт) - Ну и Зеленский... вот шельмец! У них он, вроде, как Виконт. В Форте-дей-Марми есть дворец! Как брешет, шелудивый  пёс! «Квартала» главный скоморох пролез на президентский пост, развёл  хохлов, но сам не лох! Тупиц и подлецов набрал, а чтоб «к ноге их привязать» дал депутатство, власть раздал, и ну законы принимать.  Лохам  попроще обещал: тарифы снизить, дать работу, всех олигархов посадить,  Донбасс вернуть, вернуть все льготы, языковой закон убрать, за  референдум заикнулся, к рукам обратно Крым прибрать, а выполнять ... тут он и сдулся!
- Его бы, братцы, на Кавказ (тут Лермонтов заголосил), да на дуэль! Как белку в глаз со ста  шагов бы подстрелил!
Блок загрустил:
- Да, правды нету! Я срочно напишу в газету, что вновь бесчинствуют без меры МАЙДАУН-РЭВОЛЮЦИОНЭРЫ!!! И это будет не «Двенадцать», а рэп-поэма  «Двадцать-Двадцать»!
- ... землю продать... на святое позарился - (Бунин в сердцах простонал чуть навзрыд) - Укр тырить газ у России не парился, стырят трубу и  закроют транзит!
- Да не робей за отчизну любезную... Вынес достаточно «хитрый народ»,  вынес куда-то дорогу железную... вынесет всё, что Господь ни пошлет!
Тут возмутилась уж Анна Горенко (Анной Ахматовой больше знакома):
- Пусть я отъявленная декадентка, укры - над усе! Это, блин, аксиома! «Хитрый народ» против нас не канает! Зараз обдрыщется, фат пучеглазый!  Хитрую думку пусть даже не мает, хай пошукает свои унитазы.
Бомбой взорвался Серёга Есенин:
- Кто там пищит про ножи, про гиляку? Кто на Крещатике  шавкой затявкал? Скачет козлом там шпана-забияка, в голову вдарила «лёгкая травка». Я  московский озорной гуляка, по всему тверскому околотку, в переулках  каждая собака знает мою легкую походку. Каждая «нахохленная рожа», что про Крым ещё раз заикнётся,  на живого будет не похожа, ляжет спать  и больше не проснётся!
Лишь томик Пушкина молчал. Вздыхал в тиши полночной мглы... Без слов напрасных, милый друг, вы вновь прекрасны и мудры!