Любовь к жизни. По рассказу Д. Лондона

Любовь к жизни. По рассказу Д. Лондона.

Первая часть.

Прихрамывая, они оба,
Спускались к речке. Первый с них,
Там зашатался, вдруг споткнувшись,
Среди россыпи там камней.

Из сил выбились те. Устали.
И лица, выражали, их,
Уж терпеливую покорность,
То, след долгих лишений там.

Оттягивали им там плечи,
Тяжёлые тюки в ремнях.
Каждый нёс ружьё. И шли оба,
Сгорбившись, головы нагнув.

«Хорош б иметь два патрона,
Из тех, что лежат в тайнике…» –
Сказал один, голосом вялым.
Второй на это промолчал.

И оба зашли в эту печку,
И не разулись, хоть вода,
Как лёд была. Немели пальцы,
На их ногах. Шатало их.

Второй путник, вдруг пошатнулся,
Но не упал, а вскрикнул  лишь,
Наверное, от сильной боли,
И он остановился там.

Смотрел на спутника второго,
Который  шёл всё же вперёд.
«Слушай, Билл, я вывихнул ногу!»
Но, тот упрямо шёл вперёд.

Он даже там не оглянулся…
А второй вслед тому смотрел,
И хоть лицо тупым там было,
Глаза ж выразили тоску…

Бил выбрался на другой берег,
И так же дальше плёлся там.
Второй, стоящий по средь речки,
Глаз не сводил с его спины.

Губы его сильно дрожали,
Что шевелились и усы,
Он, облизнув сухие губы,
Что было сил уж, крикнул: «Билл!»

Мольбой отчаянной, то, было,
Того, кто там попал в беду.
Не повернул головы даже,
Билл этот. В даль всё уходя.

И вот, за гребень уже скрылся,
Он, невысокого холма.
Оставшийся, обвёл тут взглядом,
Круг местности, что был вокруг.

На одну ногу опираясь,
Под тяжестью там рюкзака,
Достав часы, взглянул на время,
Было четыре уж часа.

Давно уже со счёта сбился:
Конец июля ль, август был…
Взглянул на юг, где за холмами,
«Медвежье озеро» лежит.

Картина была невесёлой.
Нет ни деревьев, ни кустов.
Ни травы… Кроме лишь пустыни,
Страшной и беспредельной там…

И в его глазах появилось,
Выражение страха. «Билл! –
Прошептал он, повторив снова –
Билл…». И на корточки присел.

Посреди мутного ручья там,
Он задрожал там, словно был,
Уж в лихорадке. Ружьё с плеском,
Упало   в воду… Вздрогнул он.

Опомниться, это заставит,
Достав ружьё, кое как встав,
Двинулся уже осторожно,
Морщась от боли, к берегу. 

Без остановок шёл он дальше,
Внимания, не обращав на боль…
На холм взбирался, на вершину,
Там, за которым скрылся Билл.

Но с гребня того он увидел,
Что никого в долине нет…
На него страх напал там снова,
Хромая стал спускаться вниз.

Болотистое дно долины,
Вода пропитывала мох.
По следам Билла он старался,
Идти. По камням мимо озерков.

Один оставшись – всё же не сбился,
С пути. Знал – скоро подойдёт,
К сухому лесу, окружавшим,
Озеро небольшое там.

В озеро там ручей впадает,
И в нём не мутная вода.
Вверх по ручью пойдёт он дальше.
Начнётся где водораздел.

А там другой ручей начнётся,
Спустится по нему к реке,
Под челноком тайник отыщет,
Заваленный камнями там.

В нём спрятаны были патроны,
Крючки и лески, даже сеть…
Всё нужное для добываний,
Там пропитания себе.

А ещё там мука имелась,
Кусок грудинки и бобы…
Билл подождёт его прихода.
Вдвоём спустятся по реке.

К Медвежьему озеру двинут,
Через него пойдут на юг,
Пока уже не доберутся,
До реки там уже большой.

На юг, на юг…  - а зима будет,
Их потихоньку догонять.
К фактории пристать там смогут,
Гудзонова пролива, те.

Вторая часть.

Об этом думал этот путник,
С трудом плетясь уже вперёд.
Но как ни трудно идти было,
Труднее себя уверял.

Что Билл всё же, его не бросил,
И будет ждать у тайника.
Должен был думать так – иначе,
Смысла бороться не было.

И оставалось ему только,
На землю лечь, и умереть…
Перебирал мысленно снова,
Запасы пищи в тайнике.

В своём тайнике, что оставил,
И все запасы в складах что,
Компании той, на Гудзоне...
Ничего не ел уж два дня.

Но ещё ж дольше не ел так же,
Он досыта. И вот идя,
Срывал он ягоды с болота,
Жевал, проглатывая их.

Водянисты, таяли быстро,
С горьким семенем были те,
Знал, не насытишься тут ими,
Но, терпеливо их жевал.

В девять часов, ушиб он палец,
Большой, о камень. И упал.
От слабости и утомленья,
И долго лежал на боку.

От ремней он, освободившись,
Неловко приподнявшись, сел.
Не стемнело пока, начал,
Там средь камней мох собирать.

Набравши целую охапку,
Развёл костёр, дымящий там.
И котелок с водой поставил,
Распаковал так же свой тюк.

Прежде всего – сосчитал спички:
Их было там шестьдесят семь.
Пересчитал их там три раза,
Не ошибиться, чтоб совсем.

Он разделил их на три кучки,
В пергамент их там завернув.
Каждую. Один этот свёрток,
Он положил в пустой кисет.

Другой же, за подкладку шапки,
Третий – за пазуху уже.
Когда проделал он всё это,
Ему вдруг стало страшно там.

Он развернул все три те свёртка,
И пересчитал спички вновь…
По – прежнему их было столько ж,
Шестьдесят семь. Не более.

Он просушил мокрую обувь,
От мокасин – лохмотья лишь.
Носки с одеял – прохудились,
До крови ноги стёрты все.

Сильно болела там лодыжка,
Она распухла, ставши уж,
Толстой там, как его колено,
Он с одеяла лоскут взял.

Перевязал  полоской этой,
Крепко – накрепко ногу ту.
Ещё ж полоски оторвавши,
Обмотал ими ноги там.

Заменив этим мокасины,
Носки. Он выпил кипятку.
Завёл часы, и лёг, укрывшись,
Порванным одеялом тем.

И спал уже он, как убитый.
К полуночи стемнело там,
Но ненадолго. Взошло солнце,
На Севере, ночь коротка.

А в шесть часов путник проснулся.
Лежал на спине. И смотрел,
В серое небо. С страшным чувством.
Глубокого голода там.

И повернувшись, приподнявшись,
Громкой фырканье, вдруг, он,
Услышал рядом. То, олень был,
Который смотрел на него.

В пятидесяти шагах был тот,
Представился запах ему,
Жаренной этой оленины,
Шипящей в сковородке тут.

И он схватил ружьё невольно –
Но, не заряжено ж оно…
Прицелившись, курок спускает,
Олень, всхрапнув, бросился прочь…

Выругался, ружьё швырнувши,
Со стоном на ноги всё ж встал,
Суставы словно заржавели,
Минуту выпрямлялся он.

На небольшой холмик взобравшись,
И с него осмотрелся там.
Ни кустов, ни деревьев - кроме,
Серого моря чахлых мхов…

И небо тоже серым было,
Он представленье потерял,
Где уже север находился,
С какой стороны он пришёл.

Но он с пути всё же не сбился,
Это он знал. Скоро придёт,
К нужному озеру.  То, слева,
За следующим там холмом.

Вернулся, увязать тюк снова,
Там по -  дорожному уже.
Проверил целы ли там спички,
Но, пересчитывать не стал.

Однако, он остановился,
В раздумье над мешочком тем,
Туго набитым, Из оленьей,
Кожи. Маленьким, но тяжёлым там.

Весил целых пятнадцать фунтов,
Столько ж, как и другое всё.
И то тревожило. Отложит,
В сторону. Тюк скручивать став.

Взглянув на мешок, схватил быстро,
Оглянувшись по сторонам…
Словно отнять, пустыня эта,
Хотела, золото его.

И он поднявшись побрёл дальше,
Ягоды снова рвав в пути…
Хромать он стал ещё ж сильнее,
В желудке была ж боль сильней.

Голод мучил невыносимо,
Боль грызла, и грызла его.
Не понимал уже даже:
В какую сторону идти?

От ягод нёбо, рот щипало,
Не утоляли боли те.
До небольшой дойдя ложбины,
Увидел куропаток он.

С камней и кочек те вспорхнули,
Белые. И крича: «Кр, кр, кр…»
Он камнем бросил в куропаток,
Но промахнулся. Сбросил тюк.

И стал подкрадываться к птицам,
Ползком. Порвались тут штаны,
Об острые камни. До крови,
Изрезавши колени там.

Но он не чувствовал той боли,
Голод там заглушал её,
Он полз по мокрому мху. Сразу ж,
Одежда вымокла его.

Тело зябло. Но голод пуще,
Толкал его ещё ж вперёд…
А те всё вспархивали стайкой,
Вокруг него, не улетав.

Казалось это «кр» - насмешкой,
Он выругал их. Начав тут,
Птиц передразнивать. Но всё же,
Тут он наткнулся на одну.

Видать спала. В лицо спорхнула,
Но он успел схватить за хвост...
В руке его там лишь остались,
Три хвостовых пера той лишь.

Вернувшись к своему там тюку,
Взвалив на спину, вновь пошёл.
К полдню дошёл он до болота,
Где, дичи было больше, той.

Мимо прошло стадо оленей,
Словно уже дразня его…
Так близко – подстрелить он мог бы,
За ними чуть не побежал.

Тут черно – бурая лисица,
И с куропаткой там в зубах,
Прошла. Он закричал тут страшно,
Смылась, добычу удержав.

В вечер по берегу ручья шёл,
От извести, с мутной водой.
Редким там камышом, поросшим,
Он выдернул один из них.

Вроде луковицы, не больше,
Обойного гвоздя, она.
Мягкая, на зубах хрустела,
Волокна ж жёсткие её.

Как ягоды – не насыщали,
Сбросив поклажу, он пополз,
В камыши чавкая, хрустя там,
Как жвачное животное.

Устал. И часто лечь тянуло.
Но голод всё ж вперёд тянул.
В озёрах он искал лягушек.
Копал землю – червей найти.

Хотя он знал: червей, лягушек,
На Севере - не может быть.
Заглядывал в каждую лужу,
И вот в одной рыбку нашёл.

В воду опустил свою руку,
По самое плечо. Но, та,
От него сразу ж ускользнула,
Двумя руками стал ловить.

Всю муть со дна уже поднявши,
И от волнения упал,
В воду, до пояса в ней вымок,
Стал ждать, чтобы осела муть.

Снова за ловлю рыбки брался,
Опять вода мутнела там.
Жестяное взявши ведёрко.
Воду вычерпывать он стал…

Сначала яростно он черпал,
Облившись весь. Вода ж опять,
Стекала в лужу. Осторожно,
Стал черпать. В руках била дрожь.

Через полчаса в этой луже,
Почти – что не было воды.
Но рыбки не было… Исчезла.
В расщелину скрылась в камнях.

И перебралась в лужу рядом,
Но там большой уже была.
Не вычерпать её за сутки,
Жаль, что ту щель не увидал.

В отчаянии опустился,
На землю мокрую уже.
И вдруг, заплакал… Сперва тихо,
Потом стал громко уж рыдать.
 
Будя безжалостную эту,
Пустыню. Долго плакал он,
Уже без слёз. И сотрясаясь,
Всё ж от рыданий там своих…

Продолжение следует.