про работу

***
- Да вы красивая, просто мы рисовать не умеем!
Вот так я и попала в цепкие ручки девичьей (если не считать китайцев и скопированного с Децла в масштабе 1:2 старосты) группы с первого курса, которые далеко не всегда вели в ритуальных танцах с мольбертами за лучший ракурс.
До этого я не подошла скульпторам, которые по вполне понятным причинам хотели модель или костлявую или мускулистую, но непременно мужского пола - китайцам из-за недостаточной европейскости экстерьера – мэтру с фамилией потому что «Спасибо, что пришли!».
А потом меня послали в сад.
Где – строго по расписанию, игнорируя таблички и здравый смысл – выгуливают собак, коляски, лыжные палки и обожающего сухарики толстого чёрного пятачка. А ещё детей и взрослых. Проживающих в пристройке лошадок и пони выгуливать не обязательно (они и так на работе). Желательно принести вкусняшку и приласкать. Четвероногих в том числе.
В батальной мастерской было холодно, темно и грязно. На меня посмотрели устало и, попросив разрешения, сфотографировали. Минут пять я подметала полы цветастой юбкой и звенела бижутерией в такт протекающей крыше, после чего меня спросили – мол, вы просто так толстенькая, а то у нас тут плохо пахнет – и приняли-таки в команду.
спойлер: крышу починили, батареи продули, помещение подвергли генеральной уборке;

***
- Женщина! Кругленькая! Надоело уже кости рисовать!
В отличие от готовых душу продать за дневной свет и выгодный ракурс живописцев, реставраторы предпочитают заговорщически шуршать карандашиками, прячась за всем, чем только можно – за напольным софитом, например, уместились сразу пять разнополых пятикурсников. Здесь мне уютно. Из-за пузатого плюшевого дивана леопардовой расцветки, закипающего на голубом глазу чайника, фоновой тишины чердака – четыре этажа по каменной спиральной лестнице плюс два металлических громыхающих пролёта – птиц, ветра. И разговоров. Что может быть лучше, чем  обсуждать амурные похождения Оскара Уайльда, пары по итальянскому и брачные традиции народов Кавказа – изображая элегантную букву «ЗЮ» на краешке стула в оставленном преподавателем облаке парфюма и рассуждений об основах академического рисунка и дзен-буддизма.
- Фигуру позируем? Я вас посажу. Тогда готовьтесь… Ага. Гм. Так. Ну, это уставшая женщина. Студенты ведь всегда хотят, чтобы натурщица свернулась, как на Страшном суде… Ну, не так буквально… Вот, это уже героическая женщина. Что стоите, занимайте места! Красота – это что? Правильно, красота – это большое пятно! Здесь – красиво. И с этой стороны тоже. Гм. Если на табуреточку встать, тоже красиво будет. Отсюда – красиво. Везде красиво. Головочку поверните… на меня… ещё… Вот, очень красиво.
И так минут двадцать – преподаватель воркует, студенты шуршат.
В конце я сказала, что настаиваю на ложке дёгтя.
- Вот они вас нарисуют, и будет вам ложка дёгтя.
Смотрю на результат. Грифель, сепия, уголь – большое пятно. Салонные картинки для удовольствия: они меня отреставрировали до заданного изображения, а не перенесли на бумагу, как есть. Понимаю. Опять же, в отличие от привязанных к натуре живописцев, задача которых положить пятна краски так, чтобы характер получился.
***
Она смотрит на меня. То есть не на меня, а на меня. На ту меня, которая стоит на жёлтом фоне с жёлтым же лоскутом – всё ещё колется, а вроде все скрепки повытащила - в правом кулаке, опираясь на левую ногу, повернув голову направо. На ту меня, по чей смуглой коже разлито то самое - дневного света - большое пятно, что и есть Красота. Хотя, по мнению меня, той меня, которая и есть я, всё это похоже на креветку в тарелке пшёнки. Ассоциация отозвалась контрастной палитрой мнений, однако преподаватель - «нечего тут яичницу рисовать!» - в очередном критическом разборе внезапно оказался солидарен.
Правое крыло просторной студии привычно шумит, прикрываясь щитами солидноразмерных холстов и премудростью постановки со стоящей брюнеткой и сидящей блондинкой в сопровождении оркестра струнных и не очень инструментов на фоне цветущего сада. Вслушиваюсь в разговор о свежеоткрывшейся – 300 полотен! авторитетно заявляет М., кучерявый и вечный студент, практикующий здоровый трёхчасовой сон на рабочем месте и страстные рассуждения о женитьбе, надо позвонить Б.! - выставке в Манеже.
Отворачиваю голову, разминаюсь: в окне напротив ветер дразнится кусочками истёртой за лето птицами синьки, да только два солнечных блика на стенке (сколько раз смотрела и радовалась!) есть не что иное, как следы золотой краски. Фейспалм, растираю лоб и шею: в середине студии, где на розовато-сером позирует Танечка, тихо. У Танечки - актрисы «больших, малых и погорелых», по её же словам - красивое тело, перламутровая кожа, тугие чёрные кудри; маленькой ручкой на бедре она задорно делает парням и китайцам «итальяно веро» - с 11.30 до 14.15 каждый день (кроме вс.). Вот уже третью неделю. Там – многолюдно.
Здесь - тепло. И нет сквозняков. И пишут – всё ещё хочется написать «рисуют» - меня девушки. Хотя есть ещё бородатый и суровый свитер Армен, но он редко ходит.
Она говорит – пиши, вот придёшь домой и пиши, если работа мешает заниматься любимым делом – это ведь...
Трогательно.
Я – под мягкой укоризной проблёскивающего июньским туманом взгляда - задумываюсь.
Честно. О всяко-разном текущем, утёкшем и протёкшем. Моменте, чувстве и окне. И не надо про поток сознания. Или ещё чего…
Третий час постановки. Левая нога затекла, значит скоро, совсем скоро заболит бедро, а под коленкой проявится тремоло. Это ничего – скоро, совсем скоро, на следующей неделе, меня посадят.