Про дядю Володю, воробьёв, детство и инжир

  В Ялте мы, лично, жили дворами. До нас там жили татары… Если идёшь гулять, просишься на двор или во двор. Двор в нашем понимании, это такое широкое, общественное понятие. Наверно, только одесситы поймут меня, ялтинца. Нас на этой территории жило семей пять по периметру. С внешней стороны двора стояли наши сараи, где было много паутины и страшных пауков, которых я подкармливал свеже пойманными мухами, у которых предварительно отрывал крылья, чтобы они не улетали… Паук делал своё дело, я своё… А дальше сразу начиналась гора, куда нам было запрещено ходить, там ещё с войны оставались бетонные доты… Внутри же двора росли садовые деревья, а именно инжир. Это наше южное дерево. Инжира на них летом было много, ещё больше листьев, в тени которых мы спасались от жары. Плодов с лихвой хватало всем покушать, но сосед наш, дядя Володя, был  за них в ответе перед собой, он их посадил ещё до войны, до той второй Великой Отечественной, в которой ему довелось поучаствовать. Они принадлежали ему, но так как занимали общее пространство, то ели эти чудо-плоды, как выражались москвичи-квартиранты, и воробьи тоже.
  Наш добрый кровельщик дядя Вова, к тому времени уже был на пенсии и целыми днями ходил с рогаткой изредка подстреливая воробьёв, приговаривая: «Вот я вас, фашистов, не столько едят, сколько портят». А плоды, бывало, вырастали больше самой вредной птицы. Потому наш добрый сосед бывало мазал и шикарный плод превращался в жалкое месиво… Тогда бывший морской волк говорил непонятные слова, которыми я обогащал свой словарный запас. А ещё он носил тельняшку и флотский ремень с металлической тяжёлой бляхой с якорем, о которой любил вспоминать, когда  принимал на грудь лишку: «А, бляха-муха, помнишь, сколько нечисти положили мы с тобой». Тетя Маруся (Маруня, так он её называл), его жена, говорила что он участвовал в морском десанте. Она по секрету нам рассказала, что он герой, и когда у него кончились патроны, он шёл врукопашную, держа в одной руке вот этот самый ремень. К металлической бляхе, с внутренней стороны были приделаны свинцовые накладки для тяжести… Дядя Володя ещё разрешал мне подтягиваться на нижней ветке, потому что у меня не было турника, приговаривая, что Родине нужны воины, а не доходяги. А если при этом тяжёлые спелые плоды падали на землю, то даже не ругался. Я их подбирал и съедал. Ещё он по вечерам выставлял телик в окно во двор и мы, детвора, бежали со своими скамеечками в его летний кинотеатр. Последний раз я в нём посмотрел польский фильм «Ставка больше, чем жизнь» и уехал поступать в мореходку. На этом детство моё и закончилось.