Рождественское чудо или Маша и Мышь

Ни чем не примечательная, кроме предательской залысины, убегающей от линии роста волос в направлении макушки, дама неопределенного, благодаря стройному, сухому телу, но (по факту) постпенсионного возраста звалась Руфиной Яковлевной.
Она служила главбухом одной известной местечковой компании, и хотя уже не первый год примеряла симптомы подкрадывающегося Альцгеймера, забывая даты, путая папки и теряя ключи, со своими непосредственными должностными обязанностями справлялась на «отлично». За 50 лет безупречной службы дама оказалась на той стадии владения искусством бухгалтерского учета, когда мастерство, что называется, уже не пропить.
Профессиональному росту способствовала вялотекущая личная жизнь, на скудной ниве которой когда-то всходили слабые ростки юношеских увлечений одноклассниками в школе, одногруппниками в институте и однокабинетниками на работе, увенчавшиеся единственным плодом - случайной беременностью, не поймешь от кого. Руфина «принесла в подоле» по правдивому выражению ее покойной бабки Раисы Зиновьевны. Плод любви оказался женского пола. Согласно семейной традиции, девочку нарекли в честь прабабки по материнской линии, Раисой.
По удачному стечению обстоятельств она появилась на свет именно в тот момент, когда ее прабабка произносила на смертном одре прощальный монолог, импровизируя на идиш, но с красочными включениями из непереводимого русского фольклора. Раиса Зиновьевна успела-таки помереть, сделав большое одолжение живущим: у евреев принято нарекать младенцев именами ушедших предков. А отчество девочка получила от деда, Якова, последнего носителя мужского достоинства, по праву возглавлявшего семейные застолья.
Руфина Яковлевна при всяком удобном случае заявляла, что существовала (в этом месте традиционно делалась ремарка "после рождения дочери") для неё. Это вполне соответствовало действительности, но с одной небольшой оговоркой: существование проходило под воздействием научно-популярной литературы,  нарастающем год от года. Ее собственный «образ жизни» вышел каким-то размеренно-нудным, переливаясь подобно наполнителю песочных часов, от утра к вечеру, а после принудительного переворота — от вечера к утру.
Привычная рутина: подъем в 6.30, зарядка, водные процедуры, овсянка с ложкой свежесмолотого льняного семени, заваренная крутым кипятком, чай с молоком в большой чашке из черного, труднобьющегося стекла, поспешные сборы на службу. Одна и та же дорога «туда» (на работу), где всегда ожидал ворох бумаг, испещренных цифрами, да теплая тарелка вегетарианского «первого» в кафе через дорогу. И зеркально отраженное «от туда» (с работы). Вечера сводились на нет в положении на диване, подле телевизора, который угодливо заменял и обеденный стол,  и брачное ложе.
Выходные дни отличались лишь тем, что обязательное будничное путешествие сокращалось до близстоящего «Магнита», где в придачу к пачке «Геркулеса» с пакетиком семян льна (дуэту, способствующему нормализации проблематичного пищеварения) и максимально обезжиренной «молочке» набирались всякие-разные вкусняшки, заменявшие прочие человечьи радости: пара-тройка сортов сыра в нарезке, горячо любимое с младых ногтей песочное печенье «Курабье» и весьма выгодный, килограммовый брикет пломбира, изготовленный «по ГОСТу», согласно красочной надписи на серебряной фольге влекущей к чревоугодничеству обёртки.
Еще одним отличием уик-энда были воскресные, в аккурат к обеду, визиты Раисы Яковлевны, которая уже почти 17 лет, одна, растила дочку, получившую своё имя, в порядке живой очереди, в наследство от незабвенной матери Руфины Яковлевны. Правнучку на тот момент уже лет пять как безвременно ушедшей Евы Ефимовны назвали Евой. А вместо прочерка в графе «отец», за небольшое денежное вознаграждение, удалось вписать все то же имя, Яков.
+++
«Родная кровь» названивала ежевечерне, справляясь о самочувствии «дорожайшей маман». И, естественно, предупреждала о своем плановом визите. Но на этот раз дочка с внучкой явились без превентивного оповещения, свалившись на старательно вымытую, сперва взбитым яичным желтком, потом отваром лопуха, а затем водой с лимонным соком (для блеска)  и заботливо укутанную полосатым махровым полотенцем голову Руфины Яковлевны 30 декабря, в субботу, вечером, когда та, с нескрываемым удовольствием, самовыражалась, посредством язвительных комментарий вдогонку всех реплик участников игры «Кто хочет стать миллионером», без разбору.
Требовательный окрик звонка выдернул почтенную даму с дивана, чтобы идентифицировав носителей сходного генного кода в дверном глазке, она дала пронести себя в недостаточно просторный для ее габаритов проём Раисе Яковлевне, и вкатиться вместе с морозным воздухом в по-советскому убогую холостяцкую квартирку, уже лет сорок кичащуюся доперестроечным югославским полированным сервантом с чешским стеклом да гэдээровским пианино из окрашенного в благородный черный, не поймешь какого сорта, дерева,  хохочущей, круглолицей и круглобокой, недавно ставшей немного больше спереди, Еве Яковлевне.
Недаром с тех пор, как дочка с внучкой начали автономное внеутробное существование, оставаясь в тандеме, «про себя» Руфина Яковлевна обзывала их, если не уменьшительно-язвительно - «Райкой с Евкой», то лаконично-образно —  «шкаф с тумбочкой». 
Райку природа крупно нарубила со всех сторон, превратив в почти идеальный куб внушительных размеров, а позже та сама подчеркнула «прямолинейность» собственного естества вполне соответствующей стрижкой «под Кобзона».
Евка представляла собой эдакий шарик, будучи везде округлой, даже в рыжих кудряшках, буйно вьющихся, словно их только что сняли с термо-бигуди. И характер был ей под стать: обтекающий любые предметы и преграды, необидчивый и незлобивый.
До самого пубертатного периода любимым развлечением девочки был долгоиграющий сериал «Маша и Медведь». Поэтому проблем с ней у взрослых не было: включали телевизор, и можно было смело заниматься своими делами, когда те были переделаны, ребенка находили там, где оставили.
Теперь «тумбочка» готовилась произвести на свет нечто себе подобное. Евка была на сносях. И это — в выпускном-то классе! По традиции, бог знает от кого.
«Всё возвращается на круги своя», - не меняя привычное изображение ничегоневыражения на лице, изрекла Руфина Яковлевна, когда Райка в один из визитов вывалила на неё, вкупе с приветственными дочерними объятиями, новость о беременности немного несовершеннолетней Евки. Как водилось в семейке, внеплановой.
Когда интересное положение стало заметно всем, месяцев в пять, ультразвук показал: девочка. «Что и требовалось доказать, - язвительно прокомментировала новость Руфина Яковлевна, - еще на одну сучку в семействе больше станет». И, выдержав театральную паузу, при этом с удовлетворением наблюдая из-под максимально опущенных век за нарастающим возмущением на лицах дочери и внучки, добавила с ухмылкой: «Ищите имя! Но не ждите, что помру! Не дождётесь!».
К этому моменту минуло ещё почти два месяца томительного ожидания. Рукой подать было до Нового года.
+++
Дочка с внучкой притащили большущий пакет мороженого. Но не привычного, прощенного адептами ЗОЖ за ГОСТовское соответствие, семейного пломбира, а разноцветные фунтики какого-то подозрительно аппетитного. Но,  соответствии с умозаключениями Руфины Яковлевны, незамедлительно выпущенные певчими птицами в Космос, несомненно произведенного без соблюдения надлежащих санитарно-гигиенических норм и расфасованного где-нибудь в пригородном гаражном кооперативе заезжими выходцами из каких-нибудь бывших республик-сестёр.
Содержимое пакета беззастенчиво вывалили на связанную когда-то долгими зимними вечерами мамой Руфины, Евой (светлая память), в ожидании суженого, канувшего в лету почти сразу после знакомства и одномоментного зачатия.
Руфина Яковлевна, брезгливо морщась, умяла вместе с непрошеными гостьями дынное, а вдогонку — еще и фисташковое, с тщательно скрываемым удовольствием знакомясь с доселе неизведанным вкусом ароматизаторов и прочих пищевых добавок. Она тихонько наслаждалась мороженым и маленьким преступлением перед своими ЗОЖ-убеждениями, не вслушиваясь в беспрестанное щебетание двух птах, которые делились впечатлениями от субботнего шопинга, и живо включилась в беседу лишь тогда, когда совместная трапеза подошла к своему логическому завершению, и дочка с внучкой начали откланиваться.
+++
Наконец крючок дверной цепочки занял свой пост караульного, а Руфина Яковлевна отправилась на кухню, дабы испить «тройчатку» (смесь настоек боярышника, пустырника и валерианы в равных долях) и витаминного отвара шиповника. Сама себя она мотивировала на очередную очистительную процедуру, дабы вывести из организма токсины. На самом деле, ей хотелось побыстрее абсорбировать горчащее одиночество, повиснувшее послевкусием скоротечного визита.
В очередной раз раздумывая о том, как безалаберно может пустить под откос собственную жизнь беспечная Евка, последовав дурному примеру своей беспутной мамаши, да и её (чего уж там!) , т. е. «бабкиному» горькому опыту и не предъявив никому отцовские обязанности, она терпеливо набирала воду из-под крана неспешного бытового фильтра, когда мирно покоившаяся в аккурат перед ее глазами, обращенными на буфет, крышка декоративного контейнера, в недрах которого таились желанные песочные «улитки» сорта «Курабье», неожиданно ожила.
Руфина Яковлевна решила, что это — обман зрения. Возможно, как следствие внепланового чревоугодия, спровоцированного единокровными искусительницами. Но поспешила убедиться в реальности окружающего мира и в отсутствии домовых, привидений и прочих потусторонних сил в собственной квартире, смело протянув руку к крышке. Однако снять её не успела. Одновременно началось поступательное движение ранее неодушевленного предмета ей навстречу.
Крышка сорвалась с места не сама по себе. Её, словно дверной пружиной, выбило в воздух серым велюровым телом, венчающимся длинным и тонким хвостом.
Душераздирающий крик Руфины Яковлевны огласил окрестности. Крупная мышь, оснащенная развитыми ягодицами, свидетельствующими то ли о неустанных тренировках, то ли, наоборот, о гиподинамии, совершив замысловатый кульбит, нырнула куда-то вниз, где ловить грызуна более не имело никакого смысла.
Первое, о чем подумала Руфина Яковлевна, перепуганная до нервной икоты неожиданной встречей со зверем, многократно увеличенным в размерах страхом, а потому показавшимся гигантским: «Слава Богу, что ушли девчонки! Иначе Евка родила бы от моего вопля».
Она не боялась мышей. Детство ее проходило под их ночной топот и зубовный скрежет. Но встретить в собственной, тщательно вылизанной квартирке, где не было ничего неучтенного или незапланированного — оказалось полной неожиданностью.
Руфина Яковлевна не была готова к нашествию грызунов. Она не запаслась оружием против агрессоров. А потому неурочный вечерний выход в «Магнит», внеплановый (как и визит родственниц, и случайное знакомство с нелегальной жиличкой), стал насущной необходимостью.
Факультативно ознакомившись с ассортиментом, яд в качестве орудия убийства практичная женщина отвергла напрочь сразу: «Сдохнет ещё где-нибудь в перекрытии, вот вони-то будет». Купила клей.
+++
Мышь очнулась и вновь обрела свое тело, жившее вполне самостоятельно, под управлением исключительно спинальных рефлексов, пару минут: с момента, когда Руфина Яковлевна вошла на кухню и начала поступательное движение к контейнеру, дававшему животному кров и стол; до того, как, не совладав с силой, возникшей в результате разницы значений скорости собственного тела и инерции, млекопитающее ткнулось мордой в прохладный, рыхлый предел норы.
Многое изменилось за это время.
Раньше Руфина Яковлевна не подозревала о существовании в квартире ещё одной одинокой особи женского пола, и они параллельно, в минорном ключе, тянули свои размеренные жизни. Обе — не обремененные инстинктом продолжения рода, лишенные возможности самовыражения в потомках (ибо затворницам и согрешить-то было не с кем). А посему — подчиненные исключительно добыванию пищи и заботе о собственном бренном теле. 
Но теперь, когда Руфина Яковлевна и Мышь познакомились, к стандартному набору их чувств присовокупился страх, так как друг для друга каждая стала "жрицей смерти".
+++
Добросовестно изучив инструкцию, женщина долго раздумывала: на чём бы разместить смертоносный клей? Выбрала кусок линолеума, оставшийся после ремонта и ожидавший своего «звездного часа» на антресолях в прихожей. Он был частью того покрытия, которое устилало кухонные полы, а потому абсолютно органично разлегся, вместе с приманкой и вязким составом-западнёй, под буфетом.
Руфина Яковлевна методично обследовала на предмет съестного все видимые поверхностности и потаённые уголки квартиры. Затем, при помощи мокрой тряпки и пылесоса, избавилась даже от невидимых невооруженному глазу крошек. Всё ради того, чтобы лишить мышь еды. Так началось противостояние. Не на жизнь, а на смерть.
+++
Неделя просеменила в обычном режиме. Близилось Православное Рождество. Мышь затаилась. Руфина Яковлевна часто думала о ней:  что поделывает, жива ли, здорова, не съела ли сыру? Даже имя ей придумала. Чтоб легче было вести односторонние переговоры с грызуном, назвала его "Машей".
6 января Руфина Яковлевна, как обычно презрев православные традиции, весь день наводила чистоту и красоту, «генералила жильё». По полной программе наводя марафет на кухне, заглянула под буфет и вытянула на божий свет пригодившийся-таки отрез линолеума. Нетронутый хитроумной мышью кусок сыра призывно высился над лужицей клея. Руфина Яковлевна разочарованно вздохнула и задвинула тайное оружие поглубже под буфет.
Окончив уборку, она щедро обмазала всю себя, от кончиков пальцев ног до кончиков волос, оставив нетронутыми лишь глаза, приобретённой по вполне сносной цене в близлежащем «Фикспрайсе» лечебной грязью Мёртвого моря, вполне легально ввезённой на территорию Российской Федерации, согласно надписи на банке. На самом деле, грязь была отечественной глиной, добытой где-нибудь в истоках Москвы-реки трудолюбивыми гастробайтерами. Но Руфине Яковлевне было приятнее преподносить её некоторым коллегам по работе в виде «привета с исторической Родины» после ненавистного ей зимнего отпуска, о котором нужно было рассказывать либо хорошо, либо — ничего. Пролонгированный в обе стороны уикэнд проходил в традиционном режиме "выходного дня". Но Руфина, предпочитая меж двух зол "хорошо", смело становилась на путь импровизации и, возвратившись к трудовым будням, "заливала" коллегам про солнечные дни, лазурные берега, а иногда даже про жаркие объятия ночных портье и мускулистых официантов.
+++
За неимением СПА, Руфина Яковлевна открыла кран, чтоб набиралась ванна, а сама, в чём мать родила и в глине, живенько представила себя флай-леди и стала отмывать раковину в совмещенном санузле. Как вдруг, сквозь журчание воды, чуткое ухо уловило до боли знакомый топот.
Экономя движения и стараясь ничего не испачкать собой, дама закрыла кран и короткими перебежками двинулась к кухонному буфету, попутно прислушиваясь и втайне надеясь, что мышь уже бьётся в предсмертной агонии, приклеенная к западне.
Для того, чтобы выудить кусок линолеума из засады, следуя выработанному за неделю алгоритму, нужно было встать на четвереньки. Позволить этот незатейливый манёвр после предварительной генеральной уборки, перепачканная грязью Мертвого моря, Руфина Яковлевна не могла. Она выудила кусок линолеума при помощи швабры, к огромному сожалению обнаружив на полимерной имитации липы, теряющейся на фоне пола, наряженного в той же гамме, надёжно приклеенный, одинокий кусок сыра.
И тут, где-то в районе холодильника, снова раздался топот. Руфина Яковлевна ринулась туда, со шваброй наголо а, вернее, голой, со шваброй. Но топот был слышен уже левее по курсу, и она, резко изменив траекторию и совершенно забыв про расставленную западню, угодила прямиком в клей.
Конечно, смешно было бы даже предположить, что вязкий состав, предназначенный для ловли мышей, может остановить движение человека. И сдержать порыв Руфины Яковлевны он был не в силах. Но случилось непоправимое: клей сработал как банановая шкурка на мраморном полу, как раскатанный детворой январский лед во дворе, как пролитое случайно какой-нибудь Аннушкой масло.
Поскользнувшись, Руфина Яковлевна упала, очень неудачно, навзничь и чуть набок, приложившись со всего маха головой о каменную столешницу кухонного гарнитура и потеряв сознание.
В этот момент реальные кухонные ходики прокуковали 11 раз, а где-то, в ином измерении, песочные часы, отсчитывающие время жизни Руфины, замерли.
+++
Услышав вялый шлепок тела о накрытый линолеумом пол, мышь затаилась за ножкой разделочного стола, нервно подергивая усами и порционно, будто пробираясь на цыпочках, втягивая воздух. Страху требовалось время, чтобы ослабить хватку и отпустить сведенные в направлении навстречу друг дружке сухожилия и мышцы грызуна.
+++
Раиса с Евой в то время отмечали предстоящее Рождество под пластиковой ёлкой-венком на своей маленькой кухоньке, прилагавшейся к однокомнатной «хрущёвке», благодаря несанкционированному сносу кладовки, превратившейся когда-то в видимость двухкомнатной квартиры.
Еве приспичило покормить ещё нерождённого ребёночка копчёной скумбрией. Да, пожирней! Жажду утолять решили пивом, но прибавлять градус в Евкином положении было преступно, потому к рыбе Раиса купила полторашку безалкогольного, запасливо прихватив со стеллажа у входа в магазин пару рекламных журналов.
Последние пригодились в качестве одноразовой посуды. В развернутом виде накрыв кухонный стол своими худосочными телами, они с лихвой заменили не только блюдо и порционные тарелки под закуску, но и салфетки. Мама с дочкой с наслаждением обсосав каждый плавничок, каждую косточку, вытирали рыбий жир этим же бумажным разноцветьем, веселые и довольные.
Райка мизинцем левой руки, чтоб не испачкать экран, листала список еврейских женских имён в смартфоне. В очередной раз безуспешно пытались выбрать что-нибудь подходящее, но плохо получалось: то слишком ортодоксально, то абсолютно неблагозвучно, то прозвище обидное само собой напрашивается...
Как вдруг Ева ойкнула, обняв живот, и замерла. Гримаса боли перекосила черешневые губы, пухлые и яркие. На газах Раисы они стали выцветать, лицо дочери словно линяло, стремительно теряя контрастность. Ухватившись взглядом за расширенные от страха зрачки Евы, мать вскочила и начала отмывать руки здесь же, на кухне, в раковине, средством для мытья посуды, чтоб отбить запахи копоти и рыбы.
Дочь, немного оправившись от неожиданно испытанного болевого шока, выдавила, ощупывая живот:
- Ударила и будто умерла. Я не чувствую её.
+++
«Скорая» примчалась через пять минут после истеричного звонка Раисы. Благоухающих скумбрией и пивом маму с пузатой дочкой отвезли в ближайший роддом, где их уже ждали.
На кардиотокографии сердцебиения были, но частота - низкая. Ультразвук показал обвитие пуповиной в области шеи. Намертво.
Операционная бригада уже помылась.
+++
Мышиная жизнь была слишком короткой, чтобы находиться в статике дольше, чем это требовалось для оценки обстоятельств. Послушав тишину, мышь начала осторожно, короткими перебежками, сокращать расстояние, отделявшее ее от перепачканного благодатной грязью Мертвого моря, голого тела Руфины Яковлевны.
Притормозила немного под ухом, прислушиваясь к звенящей тишине и хлюпающему звуку мерно качающего кровь миокарда пожилой дамы, и начала восхождение на тело, представлявшее для неё подобие холмистой местности, пустынной и пахнущей водорослями, словно сухое дно отступившего океана.
Мышиное время — почти как человечье, только делённое на разницу объёмов. Поэтому мыши показалось, что восхождение заняло много часов. На самом деле, оно было стремительным, как связанные в одну последовательность, движения хирурга, рассекающего кожные покровы и лежащие под ними ткани, от чревосечения (лапаротомии) до вскрытия нижнего сегмента матки (гистеротомии), чтобы преодолеть твердь последней мышечной стенки, отделяющей от мира новую жизнь.
+++
Раиса раненой тигрой вышагивала в больничном коридоре, пытаясь сделать вид, что заинтересованно осматривает результаты недавнего евроремонта. Но не получалось обмануть себя и найти место для остановки, чтоб как-то выдохнуть волнение за тех двух девочек, в студеной, выложенной белым кафелем операционной, одна из которой была знакома уже много лет, а другая — ещё незнакома совсем, но уже обеих невозможно было отдать.
Она решила помолиться про себя. Наизусть, по крайней мере, гарантированно пятидесятипроцентная иудейка по крови, Раиса Яковлевна не помнила ничего. Потенциальная бабушка стала твердить скороговоркой «Господи, помилуй», приноравливаясь к собственным шагам. В какой-то момент она пожелала добавить конкретики, обозначив имена, и на автомате чуть было не «окрестила» ещё не рожденную внучку Руфиной, но прикусила язык, вспомнив, что согласно традиции, прежде чем сделать такой подарок правнучке, прабабка должна была отправиться в мир иной. Поэтому Раиса ограничилась «нерожденным младенцем», приправляя сложившейся универсальной фразой все последующие просьбы к богу.
+++
Мышь добралась до чистого островка на лице Руфины Яковлевны, но не решилась на него ступить. Она уселась прямо на бровной дуге, словно задумалась, вспоминая всё плохое и хорошее, что связывало её и эту женщину: скудные пищевые остатки на бытовых поверхностях; восхитительные крошки «Курабье», вечно прячущиеся в области диванного экватора; манящий сыр; смертельно опасный клей. В этой точке раздражение достигло «точки кипения». Скинув задумчивость, мышь издала победный писк и прокомпостировала зубами ухо Руфины Яковлевны, лежавшее безвольным птичьим крылом.
+++
Мяукающий взахлёб, младенческий крик гулким эхом множился, отталкиваясь, словно резиновый мячик, от кафельной плитки. Медсестра, принявшая новорожденную на руки, огорченно сдвинула татуированные брови над маской:
- Надо ноготки подстричь. Недоношенная, а ушную раковину себе оцарапала.
И, показывая дочь лежащей на операционном столе Еве, спросила:
- Как назовете, мамаша?
Та, морщась от боли в спине после эпидуральной анестезии, не раздумывая ответила:
- Мария Михайловна, в честь «Маши и Медведя».
+++
Песочный ручеёк продолжил неторопливый бег. Руфина очнулась и, часто моргая, взвыла от боли.
+++
В тот же миг Мышь от неожиданности скатилась с её лица, как альпинист с ледника, сгруппировавшись в велюровый шар. Кухонная кукушка прокуковала 12 раз.