Гоп-ца-ца

Опять крадутся строки. Гоп-ца-ца…
И скоро на страничке не поместятся.
Моя поэзия не рвёт сердца,
И значит – это вовсе не поэзия.
О, если б люди были все – как я!
Добры друг к другу, горе понимая.
И жили дружно, ладно – как семья,
«Венец природы» – низшему внимая!
И был отрезок – праздник. Как улов.
Живой – природа, а планета – чистой.
И не было б во рту поганых слов
И в черепной коробке – гадких мыслей.
Но гаснет совесть, словно фонари.
Плывут века – и всё одно и то же:
Мы не мозгуем – доброе творить,
Но как -- себе подобных  уничтожить!
Убить весь мир. Что после – всё равно.
Забыв себя и не стесняясь Бога.
И в «Хлеба, зрелищ!» -- хлебушком давно
Обожраны и хочется второго.
Чтоб крови, крови! Бей, а сам живи!
О, как же ум, фантазия на взлёте!
Пока не уничтожишь всех живых!
Пока планету всю не измолотишь!
Совсем забила жуткая игра,
Зашугана чужими тормозами.
Как ласковая кошечка двора
С испуганными ясными глазами.
Ведь в «добром» мире – много-много зла!
О, как мурлыкала, как тёрлась в ноги Муся!
Полгода, как хозяйка умерла,
А ласковую – выбросили в мусор!
Её приют – в подвале, там, внизу.
Ей каждый человек – уже угроза.
И где-нибудь – собаки загрызут
Иль с голоду подохнет на морозе.
Ей главный смысл – бояться всех подряд.
И шёрстка сбилась мягкая, как марля.
-- О киценька! – Метнула дикий взгляд,
В испуге оглянувшись, убегая.
И я боюсь, как кошка, в коридор:
Там вечно всей Вселенной виновата!
Боюсь нарваться на безумный ор,
На ненависть, проклятия и маты.
Где вечный крик – судьба на поводу –
Сильней снаряда душу продырявил,
И где спокойней – здесь или в аду –
Не разберётся, думаю, сам Дьявол.
Как будто не с Небесного Отца
Вошли мы в жизнь и не Ему подобием.

… А строки эти – просто гоп-ца-ца.
Без чувств, пустышки, так себе подобраны.