Запах детства или Ларкино счастье

          В который раз переделываю сценарий новогоднего праздника. Сколько их написано! Наверное, не один десяток. Но, я не люблю брать старые разработки, и, теряя уйму времени, пишу заново. Так каждый год. Со сценарием  еще можно  подождать, а вот другие дела уже не терпят отлагательства. Пора действовать  по степени срочности: прежде всего, надо найти и украсить вестибюль гирляндами, отыскать ящик с ёлочными игрушками, оценить состояние костюмов  Деда Мороза и Снегурочки, подобрать игровой материал для эстафет и конкурсов, поэтому отправляюсь в школьную кладовую, хранительницу всякой всячины, так необходимой для проведения школьных мероприятий.  Осматриваюсь в полумраке,  вдыхаю запах пыли и сырости.
           На стеллажах в одной из коробок лежат теннисные мячи: белые, новенькие и радуют глаз. Беру осторожно,  словно снежки. Они, как и обручи, канат, мешки – всё годится. А что там,  в углу зеленеет? Подростковые лыжи, рядом – совсем маленькие, пластмассовые красного цвета. Одна из них сломана. Не годятся. А вот зелёные я возьму.
….Помню, у меня были такие, только на концах, близко к изгибу, белой краской была нарисована  снежинка. Где лыжные палки? Не видно…Держу  перед собой лыжи, и мелькают в душе воспоминания. Незначительные, простые, но милые. Раньше они казались пустяками. А сейчас память радуется  светло и с улыбкой, надёжно хранит запах детства, счастливые моменты и горькие. И особенно бережно всё, что связано  с бабушкой, с  Волгой и хорошей подругой.
      С Алькой Денисовой я подружилась ещё летом, как только переехала жить к бабушке.  Хоть и была она старше меня на два года, и училась уже в третьем классе, да и ростом на целую голову выше, намного сильней, чем я. Характер у неё добрый, терпеливый и покладистый. Уютно нам  было вместе, мы никогда не ссорились и гуляли допоздна.
     Шёл 1966 год. Первый снег в посёлке выпал  7 ноября. В Москве он тоже шёл, я видела по телевизору с космическим  названием «Старт 3», который стоял у бабушки в углу на тумбочке, покрытой тонкой кружевной салфеткой. В этот день всегда показывали  военный парад и демонстрацию трудящихся, и я хорошо запомнила, как большие крупные хлопья падали на брусчатку Красной площади, на огромные ракеты и машины, на мавзолей, на шапки-домики членов политбюро, на маршальские папахи и погоны. Снег падал и не таял, не растаял он и на следующий день, и позже, потому, что установилась морозная погода. Вода в Волге сначала подёрнулась тонким льдом, затем лёд упрочился, слой его увеличился. В начале декабря  по волжскому льду проложили дорогу до села Самять и дальше до Костромы.
      Первыми по ней прошли люди, затем  дед Матвей проехал на санях, запряжённых  Вороном. И, наконец, по заснеженной ледовой трассе небольшими колоннами, по три-четыре, поехала машины, гружённые бочками с патокой.
       Во второй половине декабря  снегопады зачастили, но  работы по расчистке велись регулярно и сугробы высились по краям дорог почти в мой рост. Для детворы настала пора зимнего раздолья. Накатавшись на санках вместе со всеми, мы с Алькой решили,  что пора перейти к лыжам. Нам будет лучше, если мы будем кататься вдвоём. Чаще скатимся,  да и лыжня будет не такой скользкой.
        Облюбовали на берегу не слишком крутой склон. Дорога на Кострому оставалась слева. Справа от дороги, на самом верху отдельным особняком располагалось деревянное здание сельской больницы, которую все называли амбулаторией. За ней густо росли клёны, а ближе к склону и по самому склону росли дубы. Они были разные: массивные и совсем ещё маленькие, подростки. Там, недалеко от забора, с небольшим извивом  из-за одного коренастого низкорослого дубка, кто-то первым проложил лыжню. Её след тянулся далеко, почти до самой проруби, в которой  женщины, стоя на коленях у самого края, полоскали бельё.
        Вот по ней и съезжала  Алька. Я же каталась по другой лыжне,  расположенной наполовину ниже. «Как всегда,  в лягушатнике!» - сокрушалась я. И с нескрываемой завистью смотрела на Альку. Здорово у неё получалось: ноги согнуты в коленях,  корпус она подавала  вперёд и палки держала горизонтально, отведя  назад. Я же  этого делать ничего не умела. Катилась на прямых ногах, с ровной спиной и выставленными вперёд руками,  кистями крепко до боли сжимала вертикально торчащие лыжные палки. Меня раскачивало, бросало из стороны в сторону,  я всё время боялась упасть и совершенно не могла задать направление движению лыж.  В  гору подниматься «елочкой» умела. Этот шаг дался легко и быстро.
       А как мне хотелось вот так,  с высоты,  скатиться далеко, испытав чувство полёта, подпрыгнуть на небольшом  бугорке, расположенном внизу. Но страх врезаться в дерево, а потом кувырком катиться с горы вниз, останавливал меня. И я,  в очередной раз, посмотрев сверху на лыжню, возвращалась в «лягушатник».
        Время летело не заметно, вечерело. Красный закат предупреждал, что мороз будет крепчать и ночью может подуть ветер. Свет заката разметался по снегу, и он приобрёл розовый отлив. Вдали ещё ярче вспыхнули купола Ипатьевского монастыря. Дубы начали характерно потрескивать. Нереальный свет и звук уводили в сказку, в которой всё возможно. В сказках живёт волшебство и добро всегда побеждает зло, а над трусостью  смеются.  В очередной раз я стояла на горе и смотрела на лыжню. И, конечно, опять боялась  высоты, близко расположенного к лыжне дерева и естественного трамплина - бугорка. Но какая–то неведомая сила мягко подтолкнула меня в плечо и я покатилась…Вдруг непроизвольно  чуть-чуть согнулись в коленях непослушные ноги, убрались назад палки и сама извилистая лыжня увела меня от коренастого  дубка. Вот он - лёгкий прыжок и я уже еду по Волге. Наконец-то! Свершилось! Вот так просто и совсем не страшно.
        Вместе с чувством радости и восторга от победы пришла усталость. Обыкновенная  человеческая усталость. Я с трудом поднялась «елочкой» в гору и мы с Алькой двинулись в посёлок.
         Я  медленно передвигала ватными ногами и едва успевала за подругой. Но с каждым шагом  расстояние между нами увеличивалось всё больше и больше. Стоя у длинного забора бондарных мастерских, я испугалась. Потому что, как-то очень быстро потемнело, я одна, хоть и до дома оставалось не  далеко. Вдруг сквозь  сумрак я увидела  бабушку. Да! Это была она. В  своём неизменном сером ватнике, пуховом платке, в чёрных подшитых валенках. Синий сатиновый фартук с жёлтой тесьмой при ходьбе смешно развевался. Она держала голой рукой верёвку, за которую тащила плетёные, с высокой спинкой, на деревянных полозьях санки. Бабушка спешила мне навстречу.  Её лицо  выражало тревогу,  в длинных  зелёных  глазах с опущенными верхними веками блестели слёзы. Она часто дышала. Это Алька  сообщила ей, что я  выбилась из сил. Увидев её, я заголосила:
- Бабушка, устала,  сильно устала и замёрзла!
Я обнимала её, а она прижимала меня  к себе и ласково повторяла :
- Устала и замёрзла – это не беда. Дом уже  рядом, я довезу тебя.
Она вытерла мне фартуком  слёзы, стряхнула  с воротника снег и снова  прижала к себе.
Затем сняла с валенок резинки, которыми крепились лыжи. Освободила руки от петель лыжных палок. Усадила  меня в санки, погрузила в них же всю лыжную амуницию, достала из кармана варежки, надела их, и, стараясь идти,  как можно быстрей, потянула за верёвку санки. Я замолкла. Вот мы и у дома. Точнее сказать, у избы, так говорила бабушка.  Мы вошли в просторные сени. Оставили санки у двери, а лыжи и палки отнесли в кладовку. Перешагнули высокий порог и оказались в горнице. Избяное тепло ласково встретило нас.
      Бабушка  быстро сняла ватник и повесила его на вешалку,  аккуратно сняла с головы шаль, осталась только в белоснежном платочке, переобулась в домашние обрезанные валенки. Уличные валенки поставила в нишу-печурку. Со мной пришлось возиться дольше: рукавички застыли  в согнутом  виде, руки тоже оказались скрюченными и сильно замёрзшими. Красные штаны с начёсом звенели от намёрзших на них льдинок. Одежда снималась и последовательно  вешалась на толстую бамбуковую палку, подвешенную под потолком на верёвках.
      Она  грела мои замёрзшие пальцы теплом своих рук, бережно растирая их, и жарко дышала в мои ладошки. Я часто вспоминаю её руки: небольшие, чуть-чуть сморщенные и сухие с редкими конопатинками и узловатыми пальцами.  Они почти всегда пахли молоком.
       Бабушка зацепила ковшом из ведра холодной воды и налила в таз, мягко опустила мои ладошки в воду. На плитке уже стояла кастрюля,  и вода в ней почти закипела.  Она добавляла кипяток  до тех пор, пока вода в тазу  не стала горячей. Я  пила чай из стакана  в металлическом подстаканнике, на котором было изображено самое высокое здание в Москве: университет на Воробьёвых горах. Серебряная ложечка, которой я размешивала сахар в стакане, умиротворяюще позвякивала. Можно, конечно, пить чай из фарфоровой чашки, но мне больше нравилось держать за тонкую ручку подстаканник. Бабушка во всём мне потакала и радовала, как могла. Почти каждый день пекла пироги, которые укладывались  в небольшой плетёной корзинке, сверху накрывались льняным полотенцем и ставились на полицу. А рядом  на высокой ножке стояла стеклянная ваза. В ней горкой насыпаны конфеты: ириски, подушечки и…. шоколадные! На синей обвёртке крупно написано «Радий».
- Бабушка, а что значит радий? - спрашиваю я.
-Радовались, видно, шибко, конфетные мастера, вот и придумали такое весёлое название, - чистосердечно предположила она. 
      Сидя на низкой скамеечке,  наблюдаю, как бабушка растапливает печь. Рядом с духовкой  стоит корзина  с поленьями. Она заполняет берёзовыми дровами топку, открывает маленькую, но тяжёлую дверцу поддувала.  С интересом смотрю на разгорающийся огонь. Сухие берёзовые дрова с обрывками отслоившейся бересты вспыхивают быстро.  Первой вспыхивает береста,  от неё огненные змейки разбегается по сухим поленьям и, наконец,  огонь пожирает всё полено. Пламя  полыхает ярко красным, и вдруг появились синие язычки, потом жёлтые, оранжевые. Разноцветное пламя! Что это?  «Бабушка, отчего огонь синий?» - спрашиваю я. «Это ступенька старого крыльца горит, на ней осталась краска. Это она окрашивает пламя», -  спокойно отвечает бабушка,  кочергой разрушая большие уголья. Искры весело сыплются через колосники в поддувало. Добавляет в топку ещё дров. Печь протяжно гудит, от неё  исходит живое тепло. Я согрелась, щёки запылали румянцем.
      Цветастой рукавицей-прихваткой бабушка сняла заслонку,  в загнетку поставила маленький чугунок с металлической крышкой и вернула заслонку на место. Через некоторое время ухватом с короткой ручкой она сняла чугунок  с плиты, поставила его на  «сверчок», открыла крышку. Запахло гречкой. Я ела кашу с молоком. Хлеб был чёрный. На вкус кисло-сладкий с запахом патоки.
      В окно осторожно по-свойски постучали. Бабушка покрыла голову пуховым платком,  быстро накинула  ватник, и вышла на крыльцо. Вернулась с охапкой дров, опустила их в корзину. Поленья сразу покрылись инеем. Раздеваясь, сообщила мне, что завтра первоклашек  повезут на санях до самой школы. За тобой заедут в половине девятого.
К этому времени надо быть готовой. Мороз ожидается под сорок. И  обратно  домой тоже привезут на санях. Новость обрадовала меня. Я два года, как  выучилась читать.  Часто читала вслух по вечерам. Бабушка была талантливый чуткий слушатель, она реагировала на каждую фразу. Её глаза,  то  вдруг становились  удивлёнными, то вдруг - весёлыми,  потом - испуганными.  Прижавшись спиной к  печке,  «окая» и немного нараспев, я принялась читать «Золотой ключик». «Хорошая книга, ой, умная», - прищурив глаза,  повторяла бабушка. От тепла, вкусной еды меня клонило в сон. Бабушка постелила на диване. Расплела  косицы, на ноги  надела тёплые носочки. Приготовила стёганное ватное одеяло и старую шубу, с лысым до половины воротником и надорванной полой, которой дополнительно укрывала мне ноги.
- Бабушка, я сегодня с самой вершины берега съехала, - сонным голосом сообщила я.
- Не спеши. Никогда не горячись и тогда всё  будешь успевать. Всему свой срок, - мягко отозвалась бабушка.  – Завтра ёлку будем ставить. Она в сарае стоит. Красивая ёлочка.  А украшать будем вечером, когда мама приедет. Она лампочки обещала привезти.
Будешь цепочку плести на ёлку? Я дам тебе серпантин и клей.
- Буду, конечно, буду. Длинную цепь сплету, на всю ёлку хватит.
Бабушка продолжала  заниматься кухонными делами. Двигалась  по  домотканым половикам  почти бесшумными  шагами, только чуть-чуть поскрипывали широкие дубовые половицы. Я слышала, как она мыла посуду, расставляла её по местам, потом закрыла вьюшку. Гулко, почти неслышно хлопнула дверь, протяжно простонал деревянный затвор... «Богородица, матушка Заступница,…», - монотонно шептала она.
      Я засыпала, как засыпают счастливые люди.  Перебирая в памяти  все прошедшие и грядущие  события.  Самостоятельный лыжный съезд с горы, завтра поеду в школу на санях. И, если повезёт, то дед Матвей приедет на Вороне. Мне нравился  этот большой чёрный конь в белых  мохнатых носочках и даже казался сказочным, невероятно красивым и сильным. А если дед Матвей ударит его вожжами, то мы все сразу  закричим ему: «Не бей, дедушка, Ворона! Он и так быстро мчится, не опоздаем мы на урок!"  Да и учительница Татьяна Васильевна, у нас хорошая. Она всё понимает и зря не ругает нас. Мама приедет, я ей тоже скажу, что с высокой горы на лыжах сама съехала. И ёлка  будет в цветных огнях…Как красиво…