Герои спят вечным сном 80

Начало:
http://www.stihi.ru/2018/11/04/8041
Предыдущее:
http://www.stihi.ru/2019/08/19/5889


ГЛАВА ВОСЬМИДЕСЯТАЯ

БЕЗ ОШИБОК


"Тот недостоин ответа, кто готов больше спорить, чем учиться".
Святитель Феофан (Говоров) Затворник Вышенский.


24 января (5 февраля) 1803 года Александр I утвердил «предварительные правила народного просвещения», по которым гимназии, образованные из главных народных училищ, открывались в каждом городе и вверялись управлению губернского чиновника. Цель их учреждения в «Уставе» определялась так:
1. приготовить потенциальных студентов к слушанию университетских наук;
2. преподать сведения, необходимые для благовоспитанного человека и
3. приготовить желающих к учительскому званию в уездных, приходских и других низших училищах.

Здешняя гимназия с девяностого года, кажись. И поныне одно из лучших зданий города, лучшее учебное заведение на сто вёрст вокруг. С началом войны Первую школу отдали под сбор добровольцев и всяко-разные пункты, но даже табаком не вытравить школьный запах, даже махоркой.

Немцы устроились основательно. Витьке невдомёк, а Мюллер, бывавший лишь в буфете и котельной, диву дался, с какой бережностью сохранено оформление коридоров и классных комнат: на окнах цветы; с простенков глядят литературные персонажи; в шкафах сквозь стекло виднеются рамки таблиц, пособия для лабораторных работ. Парты, передвинутые под надобность писарей, тщательно вымыты. Единственное – «убит» сапогами паркет, но ему циклёвки с полотёром достаточно, чтобы вновь засиять.

Финк поднялся на второй этаж, прошёл к дальней, закрытой снизу лестнице. Этот подъезд используется для хозяйственных нужд, имеет сообщение с кухней и «мастерской», где и находится пресловутый верстак. Кабинет Финка и спальня против лестницы в перегороженном надвое классе. Тут же и тем же порядком с целью оперативности и безопасности квартируют другие офицеры.

Любопытство с рожденья в человеке живёт. «Жёлтый дом» тихо встревожился: Мюллер и Финк – уже интересно. Немецкого солдата не свалить даже патентованным средством», - говорят о Мюллере, и средство это - Финк. Молва бежит впереди паровоза, и вот торжественный марш: насельники «монастыря» выстроились по-за откосами окон, возле каждой двери. Навстречу дружной парочке катит череда взглядов, замерли брошенные в приветствии руки.

Финк, конечно же, не простил Мюллеру преподанных некогда унижений, тем более что непрощение подогревается как им самим, так и »заклятыми друзьями-сослуживцами», в иную минуту достигая накала звериной ненависти. Мюллер платит взаимностью, причём, направленно задевает самолюбие противника, обладая безупречной выправкой и взглядом преданного пса, готового жизнь отдать за начальство. С позиции туповатого простака удар наноситься больно и точно, подкреплённая восторгом окружающих, выходка кретина всегда с собой.

Занятно, радостно и безопасно попиравшей Данцигские мостовые ноге ходить по лезвию. Привычный к торговле вразнос шалопай любит такие штуки, с раннего детства, с тех пор, как почувствовал уверенность в силе, речи, поступках. Но что же теперь? Не вдруг, спустя время, разобрался Мюллер, как и посредством каких мелочей ведёт человека наитие опаснейшей из троп.

«Близнецы сиамские! - С призрением отметил он. – Осиянные предвкушением скандальчика, до мелочей похожи морды вне зависимости от возраста и звания. Ждут негодяи, а какого зрелища ждут?» Сдать головорезам бедолагу, и прочь отсюда».

Мимо идём. Однако, что такое! Вытаращился некий лейтенант или как его, глаза из орбит лезут. – Пожалуйте сюда, - говорит Финку, - у вас мокрый пол.

«Мульке! Что это значит? Нелепица! Будто бы Мульке приказывает старшему по званию? Фамильярность не характерна для него. – Финк, не переспросив, подчинился. – Знает малого, должно быть», - так он решил.

 «Жёлтый дом», как ни крути, обязывает соблюдать осторожность. Разумеется, Финк пристально следит за «пациентом» и его сопровождающим, подозревая Мюллера и весь госпиталь в неуместном сочувствии. «Хорошо. Будет ему пфенниг на орехи».

Есть правило: вести слепого надо так, чтоб он держал тебя под руку. Ты лидер, на тебя ориентир. Игры в открывание дверей перед ведомым, предупреждение о препятствиях и (не дай Бог) указывание ступеней лишь усугубляют ситуацию беспомощности.

Мюллер влечёт Витьку сзади за пояс, будто прицельно демонстрируя Финку: «Гляди, что осталось от игрушки! Сказал тебе доктор – едва на ногах стоит – вот и имей полную картину». Бывают степени понимания, не объяснимые уровни контакта. Витька безукоризненно послушен до того, что когда Мюллер, сунув его через скамью за парту, хлопнул по плечам для усадки, чуть ни упал набок.

- Осторожней, - возмутился Финк. – Кости растрясёте.
- Всё уж, и ничего, кажется, не сделалось ему. – Огрызнулся Мюллер. Витька понял замысел немца, но подыгрывать нельзя. Любая, и малая фальшь теперь опасна.

Зашли, расселись. Унтерштурмфюрер, поборник субординации, предоставив Финку рабочее место, за ширмой скрылся, но (как предположил Мюллер, и правильно предположил) наблюдает оттуда. К чему бы предосторожность, ведь допрашиваемый не видит или (если притворяется слепым) уже видел всех!

- Стенографиста! – засуетился «гражданин начальник», - Где стенографист? Садитесь там. Переводчика на всякий случай. Приступим, господа. Фамилия; имя; возраст; место жительства до войны?
«Ступанки». Второй раз сегодня дрогнул жутью Мюллер, Финк же спокоен – слышал от шуцмана название населённого пункта и ждал, признается малый или соврёт.

- Что вы делали там, где вас нашли? – спросил допрашивающий почти невозмутимо.
- Жил. – Ответил допрашиваемый без тени намёка на игры в слова.

- Один?
- С бабушкой.

- Где бабушка?
- Ушла поискать более удобное место – зима надвигается.
- Как очутились у озера? Говорите и попутно отвечайте на вопросы.

- Двадцать четвёртого мая, - начал рассказывать Витька, - Кузьмин пришёл в наш дом с намерением изнасиловать маму. Я вцепился ему в горло. Бессмысленный поступок, только присутствовать при этом казалось невыносимо. Кузьмин убил бы меня, но вмешалась кошка, прыгнув сверху, и я решил рук не разжимать. Мама (я надеялся) убежит, пока Кузьмин меня добивает. Кузьмин выволок меня на двор. Там лежало палено для колки дров, и он ударил им меня по голове. Дальше не помню. Очнулся в лодке.

- В какой? Как удалось влезть туда, не осознавая своих действий?
- Бабушка, должно быть, втащила – наш дом возле реки.

- Когда вы ушли? Что ещё произошло в Ступанках?
- Не знаю. Был без памяти. Бабушка на вопросы не отвечала. «Силы не бесконечны», говорила она. – Тратить их следует разумно. Следует знать и понимать только то, что относится к данному времени».

Без разрешения вошёл Фихтенмаер. «На охотника и вальдшнеп летит, - подумал Финк. – Дело, похоже, дохлое. Отдам ему урода, пусть развлекается, отбивает перед своим начальством потери от собак».

- Лодка была надувной, продолжил объяснение Витька. - Мы плыли вниз по реке «Большая Ватуть». Куда плывём? Бабушка не представляла, так как плохо знает местность. Я сказал, что продолжать путь водой опасно, поскольку русло петляет среди трясин, из которых можно не найти выхода. Мы пристали к берегу с тем, чтобы перейдя водораздел, сплавиться по «Малой Ватути» в населённый край. С помощью найденного в лодке инструмента сделали приспособление для транспортировки грузов и лапти.

- Ваше транспортное средство было на колёсах? Как вы их согнули и закрепили?
- Нет. Изогнутые жерди вроде полозьев. Обычно это волокут по снегу. Летняя дорога - камни… Предполагается, что приспособление быстро выходит из строя, но там кругом трава, – болотная трава… За время пути мы только дважды поменяли стёршиеся жерди.

«Зачем ему подробности робинзонады! – Мюллер чуть ни сронил брезгливую улыбочку. – Ведь всё равно не верит!»
- Хорошо. Далее. – Финк хлебнул воды прямо из графина. – Куда вы шли? Как определялись на местности?

- По сути – никак. Кружились, но бабушка не догадывалась даже, что солнце с разных сторон. Она никогда не ходила в лес одна, потому что всегда путается. Я заметил ей про солнце и про то, что так никуда не дойдём, она заплакала, стала следить за солнцем, но было уже поздно: мы совсем заблудились.

- На что вы рассчитывали?
- Ни на что. В этом положении оставаться на месте невыносимо, двигаться – тяжело. Я едва стоял на ногах и толкал корзину с лодкой (так мне казалось), по сути же бабушка тянула меня и корзину. Мы услышали собачий вой. «Не родилась ещё собака, способная причинить мне вред», - сказал я и велел двигаться на звук. Там были убитые немцы. Солдаты или офицеры, бабушка не смогла понять.

- Как убиты, чем?
- Мы не разглядывали их, только взяли вещмешки с продуктами и кормом для собак.

- Оружие, рация, документы? Тоже взяли?
- Ничего из вещей, перечисленных вами, не было, лишь пистолет - валялся на земле. Бабушка взяла его, но я сказал, что, во-первых, стрелять она не умеет, во-вторых, звук выстрела привлечёт внимание нежелательных людей, а мясо, если надо, и собаки нам добудут. Я знаю, как приказать. Бабушка послушалась и выбросила пистолет. Документов и рации не было. Видимо забрал тот, кто убил.

«Повторяется малый, - отметил Мюллер. – Нервы сдают. Вот зацепка для дальнейшего допроса. Интересно, воспользуется Финк или пропустит?»
- А следы?- Спросил Фихтенмаер.

- Не знаю. Бабушка ничего не понимает в следах. Наша задача (так мы решили): уйти подальше, забраться туда, где нет людей, и, поскольку теперь имеем съестные припасы и четвероногих помощников, пересидеть до лучших времён.

- Что означают «лучшие времена?» - Тронул любимую струну Финк.
- Бог знает. – Ответил Витька. - Его (Божья) воля на всё, от появления родственников до смерти.

- Разве советский пионер должен верить в Бога? – Возмутился Фихтенмаер.
- Любой из живущих на Земле должен учиться. У меня было довольно времени это понять.

- Что поняли о победе вермахта? – Ловчая псина Финк не преминул «щёлкнуть зубами».
- Бог знает, - повторил Витька, - только Бог. Такие вопросы не на Земле решаются, и я не военный.

- Собаки подчинились? – Опять влез с вопросом Фихтенмаер.
- Да. Я люблю собак. Это верные друзья.

- Почему убившие немцев не убили собак? – Глянул строго на самозваного следователя Финк.
- Не знаю. Не предполагал, зачем они так сделали, потому что предполагать – напрасный труд.

- Итак, вы забрали вещмешки…
- Да. Мы добавили груз к лодке и впрягли собак. Водораздельный гребень, которого я ждал, не попадался, но попалась Зотова елань – страшное место. Оттуда мало, кто живым выходит. Там, провалившиеся по горло, из травы глядели трое немцев, а рядом, не желая оставлять хозяев в беде, топтались шесть собак.

Витька подробно, не упуская малой малости, рассказал о вызволении немцев и вдруг, как гром средь ясного неба, услышал тихо-тихо на губной гармони: «Ягодиночка девочка несмелой была, воду носила, конопи брала…» «Вот оно! Глупая надежда брошена! Главное, не подцепиться на крючок!»- мелькнула мысль, и удержал чувство. «Совсем игнорировать подсказку тоже нельзя». - Здесь присутствует некто из тех троих, - одеревенев душой, вымолвил Витька, - можете спросить, как было.

- Спрошу вас: почему произошёл взрыв? – Вставил «пять копеек» оказавшийся в курсе дела Фихтенмаер. «Главный недоволен», - отметил Витька, уловив притаённое сопение справа.
- Не знаю, сказал. Мы ушли. Собака, оставшаяся последней, должно быть, лапой задела мешок, дёрнув детонатор.

- Вы оставили собаку?
- Нет. Эта собака не подчинилась и пропала вовсе.
- Почему?
- Лишь она смогла бы ответить на ваш вопрос, присутствуй здесь и говори по-немецки. Я предполагаю гибель или верность хозяину.

- Почему не взяли рацию? – Спросил Финк.
«Как они после взрыва поняли про оставленную рацию!» - Дрогнул Витька от вопроса, но тотчас осадил сердце, приказав разуму не выходить за рамки прямолинейности потока мыслей. «Не отвлекаться! Не «расплываться» ощущениями! Только так возможно уцелеть, если вообще возможно».

- Не следовало рацию трогать, - сказал. – Она (должно быть) - элемент взрывного устройства, и нам рация зачем? Слушать будоражащие новости! Напряжение сверх меры от них. К тому же, батареи кончатся быстро. Вот часы – в нашем случае полезная вещь. После того, как я разобрался с ними, дело пошло веселей. Удалось сориентироваться, достичь озера Лутовня.

- Почему для стоянки выбрали место далеко от воды?
- Там родник. Можно без опаски заражения кишечной инфекцией брать воду для питья. И ещё озёрная сырость предполагает обогрев ночью, а это – лишняя трата сил, которых мало.

- Кто навещал вас?
- Никто. Если бы встретились хоть какие-нибудь люди, мы ушли бы с ними, или они увели бы нас.

- Сколько собак было с вами?
- Одиннадцать в ошейниках, которые я снял. Потом немецких стало девять, и прибились другие.

- Была ли среди них чёрная с пятнами?
- О, да! Эта самка пришла недавно, возглавив стаю. Бабушка очень её боялась.

- Была ли угроза голода?
- Корм кончился. Галеты – тоже, но протянуть удалось бы ещё месяца три. Крупы много. Собаки приносили нам водоплавающих птиц, дважды – зайцев. Вообще, с их будущим порядок. Они совсем одичали, надеются на себя, считают нас наиболее слабыми членами своей стаи, поэтому бросились защищать меня.

- Чем вы занимались столько дней?
- Выживанием. Я долго болел. Едва поправился, и мы пошли туда, где был наш дом, чтобы собрать картошку. Она оказалась выкопанной в большинстве огородов, и мы вернулись. Бабушка решила одна отыскать родственников в посёлке Лутовин. Мне же велела сидеть тихо, потому что кругом, хоть и довольно далеко, слышались выстрелы. Шалаш, сказала она, хорошо замаскирован, и если вооружённые люди пойдут мимо, не должны его заметить. Я вышел на открытое место, потому что меня окликнули по имени. Я решил, что бабушка нашла родственников и велела кому-то забрать меня, но это оказался Кузьмин.

- Где искать бабушку? Что вы собираетесь делать?
- Для начала собираюсь искать у вас защиты от Кузьмина. Я думаю, он очень зол, чрезвычайно зол до того, что готов убить меня или выдумать небылицы, чтоб вы меня убили. Потом? Не знаю, куда деваться. Разумно было бы просить милостыню возле церкви, жить где-нибудь там (надеюсь, не прогонят, или бабушка отыщется).

- А собаки?
- Они вряд ли разбегутся. Они сформированы в стаю и зимой примкнут к волкам.

- Собаки опасны. Их надо изловить.
- Вы правы, Господин офицер. Опасны, особенно после сегодняшнего случая, потому что попробовали человечины.

- А прежде? Разве не нападали на людей?
- должно быть, нападали на немцев равно, как и на русских. Возможно, этим объясняется отсутствие людей вокруг нашей стоянки в пределах распространения голоса.

- Как изловить собак? Вы поможете?
-Маловероятно. Они привыкли стеречь опасность, слишком хитры. Запах ружейной смазки настораживает их… Не подойдут даже на мой зов. Впрочем, надо подумать.

- Вы готовы предать защищавших вас собак?
- Не обязательно предавать, и вряд ли возможно предательство. Главное, обезопасить людей. Район, сколь можно понять, пустынный. Там достаточно дичи. Пусть себе живут, охраняют место. И знаете, Господин офицер, мне кажется, у немцев при встрече с собаками есть преимущество: знакомый запах - наличие корма, которого русским негде взять.

«Здесь ошибка! - Будто наткнулся дыханьем на острое Мюллер. – Достойно держится, слишком достойно. Даже Фихтенмаер сочувствием проникся. Это – прокол. Допрашиваемый не должен быть абсолютно прав, если допрос ведётся с предвзятой целью, а именно так он и ведётся».

Хорошо, что малый не видит окружающего, а Мюллеру дурно уже от картинок, которые так и эдак поворачивая в руках, демонстрирует Финк. Садист, он садист и есть. Изобретательность работает лишь в одну сторону: чтоб страшней или омерзительней. Фотографии пыток, талантливо отснятые, сменяют одна другую с нарастающей жестокостью. Особенно внушительны девочки с разодранными и выкрученными ножками.

«Так сделают русские с Карин, когда возьмут Данциг, - толкнулась в лоб леденящая мысль. – Должны сделать, потому что зло подобного уровня не может остаться без ответа. Нет! Стой! Нельзя туда глядеть! Ничего нельзя, кроме «Herr Jesus Christus!!!» Правильно малый сказал: лишь Богу ведомы пути, Только Ему. Нам же нужно держаться и следовать, иначе – крах». Выкинет Мюллер фортель, и немцы разберутся с его семьёй задолго до взятия Данцига русскими.

Картинки предназначаются Мюллеру, показаны затем, чтобы санитар сорвался в гневе на крик или нечто более отчаянное. Тогда можно будет с полным правом применить к нему необходимые меры. Но привычка дышать носом и бить наверняка уже выработана, спасибо Господу и Гэдке.

Всё познаётся в сравнении. Вспомнилось некогда читанное: «незнакомец предложил Портосу выпить за здоровье кардинала. Портос ответил, что готов это сделать, если незнакомец, в свою очередь, выпьет за короля. Незнакомец воскликнул, что не знает другого короля, кроме его высокопреосвященства. Портос назвал его пьяницей. Незнакомец выхватил шпагу. *

В детстве поведение мушкетёров приводило в восторг, сейчас вызывает брезгливость. Гонцы, что б их, едущие тайно! Мюллер - ни какой-нибудь лягушатник * из благородных, не дворянин, а шелуха припортовая! Это французы с верёвочки заводятся, будто сношенный мотор. Немецкого солдата не взять и патентованным средством», поэтому излишне плыть по реке гнева, да не зайдёт солнце в нём. Рано или поздно Мюллер пристукнет Финка, но так, чтоб даже его ангелу хранителю было невдомёк, кто это сделал.

- Что такое «Деменок», - будто ненароком пробормотал Финк.
- Как? Не понял вас! – Переспросил Витька.
- Де-ме-нок. – Раздельно повторил Финк.
- Образованное от фамилии прозвище.

- Обидное?
- Нет. Равноценно фамилии, только вне официальных документов.
- Так называют женщин?
- Нет, мужчин и мальчиков.

- Вы знаете кого-нибудь с этим прозвищем?
- Да. Двое учились в нашей школе. Братья. Один старше меня, другой – моложе.
- Их имена?
- Андрей и Василий.

- Где (по-вашему) старший? Чем занимается?
- Немцев бьёт, если жив и здоров.

- Вы бы тоже этим занимались?
- Я даже Кузьмина убить не сумел, хоть была возможность: Кузьмин занимался кошкой; на столе лежал нож; дотянуться до него и вонзить, труда для меня не составило бы, однако, видимо голова в иную сторону повёрнута.

- Вы сожалеете об этом?
- Глупо возражать против данности. На хуторах есть поговорка: "Герои спят вечным сном".

- Живя на озере, видели вы кого-нибудь из этих братьев?
- Нет. Попадись мы им – нас бы забрали.

- Окажись вы среди бандитов, участвовали бы в сопротивлении?
- Картошку чистить, и то меня бы не поставили (с пятнами никто не согласится есть).

- Ваше отношение к этой войне?
- Моё?
- Да, ваше.
- Надеюсь, у вас оно таким никогда не будет. Я живу вне времён и отношений и не рекомендую кому бы то ни было завидовать моей участи.

- Вы знаете, как пройти в логовище бандитов. Вас бы пропустили. Почему не воспользовались знанием?
- Это – самоубийство. Там всегда стреляли. Там линия соприкосновения воюющих сторон. С кем пересекать её? С бабушкой? Без вариантов. Наверняка убили бы те или другие. Двигаться к людям следовало только на юг, если вообще следовало двигаться.

- Вы предлагаете оставить в покое собак, чтоб в этом районе плодились бандиты?
- Бандитам и без этого района есть, где плодиться. Там нечего взять, некого ловить, не с кем воевать: местность просматривается и простреливается. Чтобы держать её под контролем, достаточно нескольких застав на ключевых высотах. Прогнав оттуда собак, вы обеспечите головную боль немецким патрулям, несущим службу скрытно, и поможете бандитам, только и всего.

Вы, молодой человек, путаетесь, как бабушка! Сперва сказали, что у немцев есть средство, теперь говорите, что собаки опасны патрулям и неопасны бандитам!
- Нет путаницы, Господин офицер. На все патрули по всей области опознавательных шариков не напасёшься, и путь стаи, лишённой привычных угодий, трудно вычислить. Не скажу про других бандитов, но Деменок и его товарищи – лесные жители в каком-то пятисотом поколении егеря, сродни зверям, на одном языке с ними говорят, одними тропами ходят. С собаками им нечего делить, а с вами – есть.

- Вы знаете тропы? Сможете показать?
- Да, - засмеялся Витька, - смогу. Только «если слепой ведёт слепого…» упадут они куда? Правильно, в яму. Следовательно, провал вашей операции заложен в её замысле.

- Хотите вернуться в свой шалаш?
- Нет. Бабушка, скорее всего, убита или, обнаружив моё отсутствие, ушла. Жить там одному – равносильно попытке пройти на хутора – суицид. Стоит ли оно усилий? Совсем не стоит. Лучше умереть здесь.

- Вы так спокойно говорите о смерти! Вы совсем не боитесь?
- Устал бояться. Слишком долго живу рядом с ней, и (сказал уже вам) не в нашей власти знать времена и сроки. Даже волосы на голове сосчитаны, а не только дни с минутами.

- Вам совсем не хочется жить?
- Почему же? Последнее время, кажется, я только этим и занимаюсь.

«Чокнутый! Фанатик!» - Финк выронил «веер» фотографий, накрыл ладонями, замер, упёрши взгляд в слепое лицо. Да. Перед ним одержимый, истукан. Другой бы не выжил при данных обстоятельствах. Бесполезно применять устрашения – ни боли не почувствует, ни страха. Русские вообще склонны к фанатизму, но таких «упёртых» видеть не доводилось. «Пристрелить? – Финк щёлкнул затвором лежащего под рукой пистолета. - Жуть берёт и пальцы сводит. Почему? Уж точно не от жалости!»
- Уведите! – Отрывисто велел Мюллеру. – Проч! На улицу! Во двор.

И пошли «братья по разуму» вниз, вниз, вниз!!! Мимо фикуса на площадке лестницы, гардероба, швейцарской, где устроился пулемёт… Мимо стола дежурного, на котором царит, поблёскивая никелем диска, чёрный телефон… Мимо стеклянного ящика с ключами. «Шестой номер на месте, - отметил Мюллер. – Кончится здесь, возьму в квартире врачей велосипед, доехать» в госпиталь.

 Дальше, дальше… Мимо часовых на крыльцо. После сквознячной прохлады коридоров ласка солнышка облекла с головы до ног. Тихий ветер погладил щёки, коснулся ресниц. Тут стойкий запах нагретого дерева. Впереди шесть ступеней; правее подпора козырька, витой столбик, ассоциирующийся у Витьки с лестницей в башне средневекового замка: удобно защищаться, сложно нападать. Слева такой же. Шагнул, обнял, прижался плечом.

Покой кругом, умиротворённость. Тихо, если можно тишиной назвать шуршание воздуха. «Кляк-кляк!» - Щёлкает секатор. Обрезают кусты акации. «Ить-питить!» - влечётся по камням тележка. На стадионе у края беговой дорожки погромыхивает железный лист для костра – там ветки сожгут. Неужели немцы этим занимаются? Да. Кому ж ещё.

Зачем жизнь повернулась именно так? Витька сам поверил в полуправду рассказанной истории, а теперь, разбуди середь ночи, не собьётся. Странно! Невероятно! Вот сейчас, в эту минуту на втором этаже первой школы фашисты выносят решение, призванное оборвать Витькину жизнь, и, если казнь, ничего не изменится в мире, совсем ничегошеньки, даже столбик этот будет стоять. «Главное, чтоб не били, - подумалось. – Действительно ли главное? Конечно». Взять с Витьки нечего, но больше всего на свете не хочет он случайно вырвавшихся криков, грязи в лицо, кровавых соплей. «Попроще бы как-нибудь, Господи, а?»


1.       Александр Дюма – «Три мушкетёра».
2.       Лягушатник - Прозвище французов.


Продолжение:
http://www.stihi.ru/2020/01/16/625