17 - Яблоко от яблони Лащенко-3

В мае 1982 года мы собрались ехать в отпуск. Каждый северянин знает, какая это нервотрёпка в условиях нашей погоды. Особенно если ты летишь с маленькими детьми. Куча вещей на всю семью, продуктов и гостинцев, в виде рыбы, икры и т.д. Два чемодана по 30 кг. и сумка с рыбой, такого же веса. Куча детских вещей и зимних и летних, так как улетаем, когда ещё мороз и пурга, продуктов в дорогу на четверых и много чего ещё нужного. Сыну Максу было 4 года, а дочери Яне тогда только 8 мес. было – совсем кроха. А погода, как назло почти всё время была плохой. Пурга, туман, снег. Желающих вылететь уже больше сотни накопилось и все они ежедневно мотались туда сюда в надежде улететь в долгожданный отпуск. Но редкие окна позволяли проскочить одному борту АН-2 или ИЛ-14, который забирал от силы 20 человек, учитывая, что все были с тяжёлым багажом. Нам было особенно тяжело с такими маленькими детьми, потому что жена таскала только детей, а я всё остальное. Все пассажиры заносились в общий список, по мере их прибытия в аэропорт. И потом диспетчер вокзала, по списку очереди проводил регистрацию на очередной борт. Конечно и тут были "свои" и "блатные", верхушка райкома и исполкома, бронь органов и т.д. Поэтому сам список пассажиры в глаза не видели, он был только у диспетчера, что позволяло с ним манипулировать. Мы только приблизительно ориентировались на то, кто приехал раньше, а кто позже.
Теперь к главному: В аэропорту было 2 диспетчера : Зина Фишер и Марина Лащенко. Да, да, дочь моего "заклятого друга" Серёги. Дежурили они по очереди, но Марина была на должности старшего инспектора т.е. начальник над Зиной. Мы уже дней пять мотались в аэропорт и обратно, но очередь продвигалась очень медленно и, как назло, заболела Яна. То ли простыла, то ли ещё что, но у неё был кашель и температура. Но это был не повод проситься в начало очереди, мы знали, что это бесполезно и просто надеялись, что погода, наконец, позволит улететь. И когда, по нашим наблюдениям, подошла наша очередь и стали вызывать на регистрацию пассажиров приехавших на вокзал позже нас, мы не услышали своих фамилий. Я подошёл к Марине, думая, что просто произошла ошибка и, сказал ей об этом. Она холодно посмотрела на меня и ответила, что ей лучше знать, кто и когда полетит. На этот борт мы не попали, на следующий тоже. Ни больная дочь, ни уговоры, ни слёзы жены, на неё не действовали. Она, как мне показалось, с торжеством наблюдала за нашими мучениями и продолжала методически передвигать нас в конец списка. Начальник порта от меня только отмахнулся, сказав, что это не в его компетенции и он полностью доверяет Марине. Когда дежурила Зина, она нам показывала список, в котором мы неизменно были в самом низу и сочувственно глядя, шёпотом говорила, что сама не понимает за что нас так ненавидит Марина, передвигая вниз, но поделать ничего не может, Марина приказала ей нас не регистрировать, пока она сама не даст на это разрешение. Зина Фишер была чудесной, доброй и отзывчивой девушкой и мы видели её искренность, её неловкость и мучения в такой гадкой ситуации и верили ей. Мы давно поняли, откуда "растут ноги" у наших проблем. Видно, папа Серёжа проинструктировал и настроил дочку против нас очень умело. Личных мотивов у Марины быть не могло, мы с ней никогда и нигде не пересекались. Но надо было что-то делать, кроха болеет, силы и нервы на исходе и никакой надежды улететь! И тут я решился позвонить своему знакомому, майору  КГБ, с которым, волею судьбы, познакомился на московской олимпиаде в 1980 году. (Смотри мою заметку «Олимпиада-80). Он, тогда, оставил мне свой домашний и служебный телефон, сказав, что если будет какая-нибудь экстраординарная ситуация, позвонить и он поможет. И вот она, эта ситуация и на него единственная надежда. В то время, по уровню полномочий и влияния, с КГБ никто не мог сравниться. Это был всевидящий и карающий орган, которого, все, без исключения, боялись. Я позвонил с телефона-автомата в порту и объяснил майору ситуацию. Он сказал, что сейчас приедет и разберётся. Через полчаса, я и притихшая Марина стояли в кабинете начальника порта. Разгневанный майор, тыкая по очереди, в лицо Марины и начальника списком, спрашивал: "На каком основании семью Мотиных, с маленькими детьми, которая уже давно должна улететь, незаконно передвигают в конец очереди? Для кого существуют правила и инструкции, согласно которым, нас с больным грудным дитём, наоборот, должны были отправить первым рейсом? Почему начальник порта, который отвечает за действия подчинённых, отмахивается от законных требований пассажиров и игнорирует их жалобы? Вы, - продолжал майор, будете за всё это строго наказаны, а пока я требую, чтобы эта семья улетела ближайшим рейсом! Я лично это проконтролирую." Марина стояла, виновато опустив голову, всем своим видом показывая глубокое раскаяние. (В чём я сильно сомневался). У начальника было бледное лицо, тряслись руки и он только повторял: "Будет сделано, будет сделано, не сомневайтесь  товарищ майор!" Нас отправили в этот же и день и я, честно говоря, не знаю, как наказали этих людей и наказали ли вообще. Мне это было не интересно. Мы летели в Анадырь с чувством того, что всё-таки справедливость существует, но её - справедливости, надо добиваться. Вот так через дочку, Лащенко мне отомстил и его и Марину, ничуть не смутило то, что мои жена и малые дети тут, совершенно не при чём.                Яблоко от яблони, упало не далеко!