Вставай, уже пора!

                (из рассказов мамы)

...«День, который начинался так непутно, похоже, так и закончится…» - угрюмо размышлял Филипп, шагая через балку, рассекающую хутор надвое, к своей хате... «Хотя, конечно, и сам хорош! Муся, жена, - баба, в общем-то, неплохая. И ведь права, как не противно в этом сознаться самому себе. Неделю долдонила про эту чёртову приступку, и что за дело? Ну приколотил бы пару целых досок, и всё было бы нормально. Нет же, тянул резину, пока сам утром, уходя на ферму, не провалился в дыру, не разорвал штанину. Зашивать было некогда, да и отказалась бы обиженная Муся, как пить дать.»

   Филипп зло вышагивал, взбираясь на бугор, приминая кирзачами августовский, подсохший чебурок, который от этого одуряющее, до медового першения в горле, пахнул.

   Солнце уже цеплялось за ветки высоких тополей, как будто не хотело уходить на покой. Далеко, за крайними хатами, изредка ревели коровы, спрашивая, скоро ли их погонят домой, где у калитки будут встречать хозяйки с пахучими кусками посоленного хлеба в руках.

   Любил Филипп тихонько наблюдать за женой, когда она зазывала их кормилицу, Рябинку, домой. Статная, строгая, она в эти минуты даже слегка кланялась, ласково поглаживала белобокую корову по шее, подсовывая лакомый кусочек. А ещё он любил, когда она, особенно раздобрившись, называла его Филей, как в молодости. А ещё ему нравилось…

   От этих предательских мыслей стало ещё тошнее. Сразу вспомнилось, как этим утром он кричал на жену, по мужицкому обыкновению срывая на ней своё зло. И вот ведь какая незадача. Имела Муся обыкновение долго и сильно обижаться на мужа. Вот подожмёт губы, и хоть ты тресни, а первая не заговорит. Ещё прямее выгнет спину, еще выше поднимет брови, и ходит гоголем, покачивая раздобревшими бёдрами. Будто ничегошеньки ей и не надо. Ни разбитая приступка не мешает, ни окурки, разбросанные по двору, ни то, что с фермы Филипп приходит явно навеселе... Даже покосившаяся в сарае дверь волшебным образом начинает преспокойно закрываться.

   Всё стерпит, лишь бы не сказать мужу ни словечка. Приходится самому заигрывать, прощения просить. Долго, правда, не кочевряжится, зато на другой же день пальцем на все недоделки укажет. Теперь снова дня три молчать будет.

   Муся, увидев мужа у калитки, демонстративно исчезла в огороде, загремев ведром. Уставший и раздосадованный, Филипп всё-таки наскоро починил крыльцо, пожевал хлеба с молоком, гордо проигнорировав безумно пахнущий чесноком борщ, и, закурив на крыльце очередную папироску, задумался. Как же не проспать ему ночное дежурство?

  Заведующий фермой, Палыч, был злой, как чёрт, когда застал Филиппа с ветеринаром за распитием чекушки. Отчитал по первое число, а потом как будто даже обрадовался. Ночной сторож умудрился сломать ногу, и срочно надо было вывести кого-нибудь в ночь подежурить. Вот тебе и воспитательная мера! Ветеринар, вишь ты, интеллигент, его не трожь, а Филипп – самое то.

  Теперь попробуй, проспи. Мусю не попросишь, вон сверкает глазами, как кошка. Подумавши немного, взял с этажерки старую тетрадку. Вырвал листок, поискал карандаш. Аккуратно вывел крупными буквами: «Разбуди в ночь на дежурство».
  Решительно положил на стол. Отошёл в сторону, - не видно. Не дай бог, не заметит… Взял пустую банку из-под молока, приладил бумажку стоя. Довольный собой, отошёл. Почуяв движение воздуха, бумажка скользнула по гладкой клеёнке, упала навзничь. Чертыхаясь, Филипп снова поставил бумажку, подоткнул её кухонным полотенцем. Не увидеть её было невозможно, и довольный своей находчивостью Филипп улёгся спать в закутке между кухней и сенями, здраво рассудив, что если он отправится в спальню, то Муся гордо уйдёт в закуток, и будет мучиться всю ночь, ворочаясь на скрипучей старой кровати.

   А вечер подходил к концу, и спать оставалось совсем немного. Как назло, в открытом малюсеньком окошке заверещали сверчки. Кроме того, время от времени раздавался странный стук, и невольно пришлось задуматься, что бы это могло быть. Скоро Филипп понял, - это падают яблоки. Одни падали на покатую крышу, недолго катились вниз, и, наконец, глухо стучали о землю. Другие падали в малину, шурша сухими, отслужившими сезон ветками. А вот те яблоки, которые сразу падали на землю, издавали особый звук. Филиппу казалось, он слышал, как тарахтят внутри вызревшего плода семечки. Прислушался. Дошло до того, что он, приподнявшись на локте, ждал, когда же очередное яблоко упадёт, и тогда он точно решит, тарахтят ли они на самом деле.

  Наконец, разозлившись сам на себя, лёг набок, закрыл подушкой ухо, и спустя какое-то время, уже сквозь сон, понял, что спать-то и некогда. Но уже искажались, исчезая, мысли, слова, лица, и тело растворялось в сладкой неге.

  Откуда-то взялся Пал Палыч. Он бесшумно раскрывал рот, пытаясь кричать, но голоса было не слышно. Потом он принялся тыкать в лицо Филиппа огромным фонарём, раскачивая его перед глазами. Из-за плеча его выглядывала злорадно хихикающая жена.

  Усилием воли Филипп сбросил с себя остатки сна и увидел высоко поднявшееся солнце, которое тепло светило ему в лицо из-за колышущейся тюлевой занавески. Сладко потянулся, заскрипев старыми пружинами кровати на весь дом, и вдруг замер от молнией сверкнувшей в голове мысли…

  Утро! Рванулся с кровати, хватая на ходу штаны с рубахой. Пересохшее горло никак не могло вымолвить ни проклятия, ни вопроса, только рот молча открывался, как у рыбы, только что снятой с крючка. Жена была в кухне, и преспокойно перекладывала свежие яйца в миску, не обращая внимания на крайнюю степень бешенства Филиппа. Только невольный румянец на щеках выдавал волнение. Наконец он смог выдавить из себя дрожащим голосом:

- Что ж ты меня не разбудила? Я же тебе говорил!

  Муся удивлённо приподняла брови.

- Да не говорил вроде…

   -Как это не говорил? – захлебнулся тот от возмущения, - Я же написал тебе! Дрожащими от злости руками схватил со стола по-прежнему стоявшую на самом видном месте записку.

   -А! Вот ты о чём! - Муся сделала многозначительную паузу, затем победно произнесла:

   -Так и я тебе написала! - С чувством исполненного долга она круто повернулась перед остолбеневшим мужем, и вышла во двор.

   Филипп непонимающими глазами посмотрел на свою бумагу. На ней, прямо под его кратким посланием, была сделана аккуратная, с жирно обведёнными вензелями по краям, приписка:

- «Вставай, уже пора!»


2019 г.