Овидий Публий Назон

               
               
Овидий! Я живу в ином тысячелетье,
Хожу  не в тоге, а в костюме и жилете,
Но с тем же грузом: страстью к этой жизни
И с критикой правителей в Отчизне.
Я, как и ты,  всем сердцем за Любовь
И против тех, кто проливает кровь,
И против тех, кто властью наделённый,
Свободу держит в клетке золоченной.

На берег Дакии был сослан Римом ты,
Там не росли любимые  цветы,
И  ты грустил на  вьюги и морозы,
Но продолжал творить "Метаморфозы".
И  я влюбился в этот строгий  край,
Где ты  страдал, где  был не римский рай.
Но верю, что смотрел и в нашу даль,
И видел там  Славутич  сквозь печаль,
И  мой  народ, похожий всем на скифов,
Как будто из твоих  чудесных "Мифов".

Напрасно ты, из чувства утешения,
У Августа  вымаливал  прощения.
А лучше бы   сбежал  на Север,
Где воздух чист и  где пахучий клевер,
Где первые ростки пускал наш Киев.
Где  точно бы писал стихи такие:
«Я из Латинии, узревший  сей народ,
В любви своей почувствовал приплод.

Здесь люди и просты, и терпеливы,
Бесхитростны, свободою  счастливы.
Их благодать с враждою не бытует,
Но их сердца, как листья ветр, бунтуют,
Когда, хоть и один, из тысячи врагов,
На Родину придёт или прийти готов".
Но ты не убежал от деспота к славянам,
Поэтому и умер, слишком  рано,
Друзьями позабыт, семьёю не схоронен,
Зарытый  кем-то  на пустынном склоне.

Зато наш человек, единственный, быть может,
Не  позабыл тебя,  и образ твой  тревожит
Так, чтобы  ты взошел на пьедестал
И  город  именем ещё  твоим   назвал.
Пусть тихий  этот град Овидиополь,
На улицах не пальмы, больше тополь,
Но память о тебе  теперь доныне
Осталась в городе, что носит это имя.

Я тоже был  в краю  твоих  скитаний,
Как пленник и как друг стихоисканий.
И я нашёл тебя, хоть тягостное бремя -
Уж жизнь не та и изменилось время.
Да и  вельмож  невыносимый  бег:
Им  снова стал не нужным  человек,
А если  нужен, то весьма  условным
И в общей массе:  тихим, мирным, ровным.

Теперь, когда  тебя я  больше знаю,
Я вновь, как друга,  к делу призываю:
«Восстань из тьмы и посмотри на нас,
Продли, Поэт,  цветочный свой рассказ,
Подуй античной свежестью в рожок,
Зажги улыбкой девичий глазок.
Тогда и  время  птицей запоёт,
И каждый современный  идиот,
Припомнит нечто лучшее в тебе,
Отдав  поклон свой горестной судьбе".

А впрочем,  промолчу. Я  сам себя не понял,
Когда твой стих из пепелища поднял,
И обращенным к Западу  лицом,
Овидия  представил  не творцом.
Ведь Август был, по существу  злодей,
А ты  стихами  слал к нему гостей,
Тирана громко  славил  на  престоле,
До самой смерти, до смертельной  боли.
Так, кто ты,  раб или поэт великий,
Влюбленный и  в свободу, и в вериги?
Хотел идти,  как солнце по резьбе,
И век прожить  в довольствии  себе?
В таких делах я вижу знак   кощунства,
Свобода – это больше, чем искусство.

Но ты утешься. Стих твой  не увянет,
И в море Черное письмо души  не канет.
Непозволительно сейчас забыть сюжет,
Что обозначил путь твой в песнях лет.
Твои  стихи с античных тех веков,
Как стаи мудрых Ромовских  волков,
Бегут к слепцам, им  зренье открывая,
И красота  в словах твоих  живая.

Извечна сила в них, а принципы юдольны,
И в дне сегодняшнем стихи твои пристойны.
О, древности!  Мы их нечасто учим,
Поэтому живём умом дремучим.
Так оцени того, кто слушать может,
Кого в уме покой все время  гложет,
Кто Пушкина читал к тебе послание,
И кто дорос до  чувства  сострадания.

Я все мгновенья эти пережил
И побывал среди твоих  вершин,
Где чистота душевных пирамид
Подстать снегам  суровым  Антарктид,
И воздуха  чистейший аромат,
Стал  пищей для элегий и сонат.
И говорю всем:  «О, Поэт  Назон,
Ты вновь раскрыл земной любви закон,
И пусть он существует до тех пор,
Пока  не вздыблет Землю метеор!»