Martyrdom

Скажите, если рукав закатаете сможете на брусьях, как старый циркач?
Или как в кино.  Когда камера дрожит, но возникает степенение – парадокс,
в груди крис, кровью истекший, гудит, куда ни попади стенания.
Само видение пронзает броню.  Выступает артист,
лампы светят, опыт его – много лет, а он падает.  Чао.
И вы себя истязаете...

Обливаетесь потом, но вы совсем не маэстро, как мел
сидите, глядя на него.  Сначала, с каждой секундой возвышаетесь,
словно прекращаетесь для него.  Его свет и его тьма, близость
к сердцебиению, зачем не понятно и что удовлетворит?
На вас он даже взгляд не устремит.
По коже ползет страх сотней трихин,
даже не змеи, а маленькие на вид,
каждая, как расплавленное перо.
И вот бросок, и вот он уже лежит, над ним лампы тусклей,
разочарованные лица людей, какая-то мышь в углу пищит.
Часы тикают дико или сердце, наверно обман,
что-то хнычет, все тот-же обман, сердце – обманный плен,
да так просто, по-деревенски, словно не было других мест,
ни городов, ни универов, всю жизнь молчала,
никуда не уезжала и никаких высоких знаний мне не давалось.
Кувалда сознания потом двиг и тебя ослепляет,
даже слышно мозгов скрипа – ей спасибо,
она так кличет: «Ты не с ними,
ты сама, как слезы в иве,
или клей смолы в липе,
или звездочка магендавид в кипе».
Но горит и только от видений горит.
Даже если громко, громко кличет.
Я смотрю на него, он падает и сломан ливень.

Березовый сок, а листья – острый терн.
Течет за часом час, земли разевают зев.
Времени мало, понимает он,
время разлучает, падает киноактер.

Истинный мартир наверно блеф,
человек не молится, никогда не молил ради молитв.  Резко,
но правда не благоухает.  Даже если нежный диалект.
Есть черта, ее переходит интеллект,
после которой не просто намерения благие,
такое уроните и пойдет очередной круг психотерапии,
не это нужно.  Пример,
расцветете, завянете, повысите биомассу мира,
ни тепло, ни холодно, ничего не сумев, 
так как большинство людей отцветает.  Определенный риск
давать понять, что тебя понимают.
Внушения совести в связи с раскаянием,
то, что отличает от зверя,
то, что с нами взрослеет.
Что называется зрелые люди. 
И мы пытаемся до них дотянутся зерна зрея,
срезая и новое сея,
но иначе не возникает контакта ни с клеем, ни без клея.
Пусть глушит мрак небес, под куполом дрожит
не доверяя своей судьбе, цепенея.  Но вольнолюбивее
истинной эмпатии ничего нет.  Моменты
и вы чувствуете проницание глаз, вы вместе, вы спеты.
Падаете нагие, ее духи, его одеколон,
одни звезды в черноте на вас одеты.  Немость.
Приходит понимание, аквариум с золотой рыбкой стареет,
а кино всегда кино.
И любимое лицо всегда лицо,
и падение всегда легко.
Очень и очень...