Аттила и Бледа, или Etzel und Bledel

Брат не всегда становится близким человеком…
А когда вопрос встаёт о власти, то никакие нравственные тормоза не работают, и отказывают в самый непредсказуемый момент.
Власть лишает человека всего человеческого.
Бывали, само собой разумеется, исключения, однако настолько редко, что можно это назвать статистической погрешностью.

Отношения между братьями — соправителями гуннов — Этцелем и Бледелем были не исключением.

Excursus: В древних хрониках имена Этцеля и Бледеля обычно упоминались рядом в период их совместного правления. Историки (а кто им этим историкам доверяет?) утверждали, что брат Бледель правил на востоке или даже на  западе гуннских владений, в то время как Этцель владычествовал на другой части огромной империи гуннов.
Но никто не может утверждать это с высокой точностью. Поэтому любой человек имеет полное право высказать свою версию их отношений.

Сегодня могущественный правитель гуннов Бледель устраивал приём, если это действо можно так назвать. Просто у Бледеля в его бревенчатом дворце собрались ближайшие родственники (в том числе и младший брат Этцель), а также верные соратники и сподвижники.
Город-столица западной империи гуннов на высоком берегу величаво текущего свои мутные воды Дуная был построен полностью из дерева и окружен также деревянной стеной-частоколом. Строить из камня кочевники не умели, да и не хотели учиться.
Дворец Бледеля не был роскошным и просторным, гунны-кочевники вообще не любили постоянных строений и городов, зачастую жили в кочевых кибитках, в которых располагались члены их семьи: многочисленные жёны и дети… И там же в кибитках гунны хранили свой немногочисленный скарб и боевые трофеи. 
Бледель был правителем, и потому мог, в пример римлянам, построить себе дворец, который возвышался в центре столицы на высоком холме. Близ деревянного дворца, был возведён большой дом его главной жены. А дома его других жён и многочисленной гвардии стояли немного дальше, поближе к городским воротам.
Около ворот также располагалось множество вспомогательных сооружений: кладовые; жилища слуг; подсобные помещения; кухни и даже каменная баня, построенная в подражание опять-таки римским.
Когда как все гости веселились и пили хмельной камос из кислого молока. Брат Бледеля — правитель западной империи гуннов сидел в гордом одиночестве и молчании. Он был малоросл, но широк костью; мясистая шея уходила в широкие плечи… Голова Этцеля была большой и круглой, его лоб узкий всё время бороздили тяжёлые мысли, морща смуглую кожу.
Большой расплющенный нос был покрыт многочисленными шрамами и волосами, Этцель все время раздувал ноздри, будто пытался унюхать какие запахи доносятся из кухни брата. Широкое, плоское лицо соправителя также, как и нос было «украшено» шрамами и редкой бородкой. Маленькие, но зоркие глазки стреляли исподлобья острыми стрелами недовольства и презрения.
Можно было и невооружённым глазом разглядеть, что Этцель был чужим на этом празднике жизни. Но особенно его раздражал шут по прозвищу Зеркон, которого так обожал его хозяин брат Бледель.
Маленький, колченогий шут, уродливый карлик, вертя маленькими крысиными глазками на раскормленной поросячьей мордочке, и правильнее сказать — рыле, выкатил колесом на центр залы и начал рассказывать потешную фабулу, услышанную им на городском рынке от римского торгаша. При этом шут корчил рожицы и подмигивал всем окружающим, чем вызывал смех, переходящий в гоготание:
— Человек, купил на невольничьем рынке раба, но через три дня пришёл на рынок снова.
Зеркон скривил недовольную рожу и прохрипел, изображая возмущённого покупателя раба:
— Ты чего мне продал? Что это за раб? — это паршивый осёл, он сдох, на второй день, после того как я его закупил у тебя. Ты меня надул?.. пройдошливый негоциант!
Шут начал прыгать на месте, поднимая и опуская короткие полные руки, маска на лице выражала недоумение и замешательство, Надув большой живот и отклонив тело назад, Зеркон выдал очередную гримасу, силясь изобличить недовольного нерадостной новостью торговца. 
— Боги! – воскликнул напыщенный купец, раздув красные как у золотушного младенца щёки. – Какой он негодник, он никогда не поступал так, когда был моим рабом.
Зеркон снова прошёлся колесом и подкатил к Этцелю:
— Что насупился, братишка, чай, надоело делить власть с братом, с каким бы наслаждением ты, как хозяин больного раба избавился бы от обузы. А продай Бледелю свою восточную часть империи… Она ничего не стоит, она тебе в тягость, с каким бы наслаждением ты отхватил от сладкого пирога его западную часть…
Шут загоготал, и упав на пол, забился в нервической истерике:
— Пирог пришёлся тебе не по зубам, а ты дай по зубам его владельцу…
— Хватит, реготать! — вскричал Этцель, вскочив из-за стола, — мне надоели сарказмы твоего придурошного шута…
— А нам нравится, — смеясь, ответил Бледель. — Если ты не понимаешь его юмора, то это твоя проблема.
— Отсутствие чувства юмора — это не признак отсутствия ума! — буркнул Этцель.
— Да, ты не сердись, брат, но ты, когда сердишься, перестаёшь соображать, у тебя в голове срабатывает какой-то механизм, и мозг перестаёт функционировать...  — Бледель налил в кубог хмельного напитка и подал брату:
— Давай лучше выпьем, братишка Этцель, и забудем все распри, братья должны жить в мире и согласии, ради могущества нашей империи.

Нужно признать, речь Бледеля ни была такой строгой и грамотной, всё-таки он даже не римлянин, а какой-то дикий, необузданный кочевник-варвар, который ест сырое мясо с ножа.
Этцель вспылил, сплюнул и стремительно вышел из залы.
Бледель последовал по пятам. Догнав соправителя в каком-то мрачном сыром коридоре, он вцепился в кожаный рукав его одежды:
— Ты что, брат, обиделся?
— Ты пригласил меня, чтобы я посмеялся на этими тупыми шутками…
— Расслабься и получи удовольствие.
Этцель освободил рукав и грязно выругался, после чего злокозненно добавил:
— Я получаю удовольствие в бою, или со своей женой…
— Получи удовольствие и от шута…
— Я пока что мужчина, и меня не возбуждают какие-то другие особи — предположительно мужеского пола.
— Брось, не сердись. Я хотел предложить тебе поход в Иллирик. Там мы сможем пополнить наши закрома богатой добычей, и захватить новых рабов. Ты же хотел срубить себе новый дворец, так что тебе нужны новые строители. А жители Иллирика славятся зодческим мастерством.
— Хорошо, я согласен, только не бери в поход этого ублюдка Зеркона, мы пойдём в Иллирик не шутки шутить…
— Идёт… Сейчас самый удачный для нас момент и крайне злополучный для восточных римлян. Одни их армии сейчас отвлечены борьбой с персами, а  другие воюют с королём вандалов Гейзерихом на Сицилии. Так что мы легко подберём ключики к их сокровищнице, а потом ударим по римлянам на торговой ярмарке в Сингидунуме, но начнём войну с города Марга.
Мне донесли, что епископ города Марга похитил гуннские сокровища из царских гробниц. Мы захватим Марг, вернём наши сокровища, а потом поедем, заглянем на ярмарку в Сингидунум, и заодно поскребём жирные животы купцам из Виминация.

Excursus: Жители Сингидунума не осмелились выйти из города для решающего сражения, и попытались скрыться за городскими стенами. Однако, гунны, чтобы облегчить переправу своих войск, построили мост через реку Саву с южной стороны ниже города по течению и подвели свои стенобитные машины к каменным стенам.
Гунны переняли у своих порабощенных народов искусство осады и штурма городских стен. Сначала рабы подкатили к толстым стенам деревянные платформы на колёсах. На платформах с стояли натренированные лучники, которые прятались за экранами из плетённого ивняка с наброшенными поверх шкурами и кожами от метательных снарядов и зажигательных дротиков.
Лучники метко расстреливали защитников города, стоящих на стенах.
Гунны были виртуозными лучниками и не только знали, как стрелять с величайшей точностью, но владели мастерством изготавливать эти суперсильные луки, из которых ратники могли стрелять из любого положения, даже на скаку.
Когда множество таких машин было подведено к стенам, защитники города вынуждены были оставить оставили бастионы из-за ливня метательных снарядов.
После этого в бой вступили тараны. Защитники со стен в отчаянье сбрасывали огромные валуны со стен. И хотя некоторые из машин были раздавлены вместе с рабами, защитники не смогли выстоять против наподавших, количество перешло в качество.
И вот уже варвары ворвались через стены, пробитые ударами таранов, а также посредством составных лестниц.

После того как город пал и отдан был на разграбление, то тут, то там вспыхивали огни пожаров, повсюду слышны были истошные крики насилуемых женщин и сдержанные стоны убиваемых мужчин.
Этцель отёр пот и кровь с лица. Он стоял на самом высоком холме города и любовался поверженным городом. Со спины к нему подошёл Бледель и легко тронул брата за плечо. Последний резко отскочил в сторону, и выхватил из ножен марсов меч, который ему когда-то подарил какой-то пастух, нашедший диковинный клинок прямо в чистом поле.
— Расслабься, братишка, — засмеялся Бледель, — Бой уже закончился, а враг повержен.
— Я бы мог тебя убить, — рассердился Этцель, вкладывая меч в ножны.
— Тебе ещё представится такой случай…
— Неужели ты всерьёз думаешь, что я смогу поднять руку на собственного брата.
—  Но ведь наш отец — Мундзук, чтобы не делить власть с братом Ругилой зарезал его на собственном ложе.
 — Ну, это только предание… — возразил Этцель и почему-то закашлялся, ему в это время пришла в голову крамольная идея: «Раз отец смог пролить кровь брата, что ли я — его сын — не смогу проделать то же самое, может быть Бледелю пора лечь в могильный курган и дать мне право объединить две части нашей многострадальной империи…», однако, вслух Этцель ещё раз повторил:
— Я не смогу поднять руку на брата…
— Тогда я смогу! — дико заорал Бледель и, вынув из ножен меч, бросился на брата.
Но когда Бледель собрался нанести решающий колющий удар в живот Этцеля, острие клинка уткнулось в выпуклую грудь карлика Зеркона, который, появившись ниоткуда, встал между двумя братьями. Бледель нанёс смертельный удар, и бедный шут, корчась от боли упал наземь, схватившись маленькими ручками за пробитую грудь, из коей била фонтаном алая кровь.
Брат Этцель, резко и стремительно вынув меч, снёс голову брату, опешившему от случившегося. Бретель, как тяжелый мешок со скарбом, повалился наземь, рядом с остывающим трупом своего обожаемого шута.
Отрубленная голова Бретеля с округлившимися, выпученными глазами, полными отчаянья и недоумения, покатилась вниз по склону. Вянущий бутон алых губ что-то безмолвно прошептал. Скорее всего это были отборные ругательства по адресу своего младшего брата.
Но что он там провещал никто и никогда не узнает.
Этцель присел рядом с остывающим маленьким тельцем шута. Широкое лицо гаера исказила гримаса, будто Зеркон собрался в очередной раз пошутить, его пухлые губы скривились в чудную, блаженную улыбку.
— Зеркон, Зеркон,  —  прохрипел Эртцель, — странная эта штука — жизнь. Я всё время недолюбливал тебя, можно сказать, презирал, но именно ты стал моим спасителем.
Правитель гуннов закрыл вытаращенные глаза шута, и шёпотом добавил:
— Покойся с миром…

Excursus: Наиболее подробный источник сведений об Этцеле историк Приск писал: «После того, как был умерщвлён брат его Бледель, повелевавший значительной частью гуннов, Этцель соединил под своей властью всё племя целиком».

Когда родился Этцель никто не знал, в те времена дат никто не запоминал. Дату рождения правителя никто не ведал, юбилеи никогда не праздновали, устраивая дикие варварские «корпоративы» в роскошном дворце, с продажными девочками и приглашёнными «звёздами» рабовладельческой эстрады.
Впрочем, дату ухода Эртцеля летописцы приводят весьма приблизительно. Гунны за всю короткую историю своего существования письменностью так и не обзавелись, и в скрижали ничего не заносили.

Эртцель постарел, его окладистая борода почти полностью поседела, но люди с чёрными волосами седеют раньше, вернее, седина на черных волосах более заметна. Однако у правителя ещё было предостаточно сил, не только для ратных дел.
Он опять-таки мог позволит себе бесчисленных жён, но ни как турецкий султан с его многочисленным гаремом, в котором женщины годами не видели своего владельца, а тем более на прикасались к его порфироносной плоти.
Гунны имели столько жён сколько в силах были иметь (простите за тавтологию). И поэтому, несмотря на возраст, как это было в обычае у народа, Эртцель взял в жёны молодую девушку редчайшей красоты по имени Хильда.
Ослабевший на свадьбе от великого блаженства и отяжелённый вином и сном, правитель гуннов свалился на ложе и забылся глубоким сном. Когда он ложился в постель, он вынул отстегнул ножны и бросил марсов меч на пол. Тот отскочил от деревянных половиц, подскочил и, перевернувшись в воздухе, упал рукояткой вниз и надёжно застрял в большой щели в полу. 
Молодая невеста легла рядом и положив свою голову на грудь Эртцеля, принялась что мурлыкать, как котик на весенней завалинке. Правитель приоткрыл тяжелые веки и, увидев Хильда, разъярился и, схватив красавицу, набросился на девушку, будто дикий зверь в период весеннего гона. Опешившая от грубости своего господина прелестница, нескладно и сильно оттолкнула мужа.
Эртцель свалился с брачного ложа и спиной наткнулся на острозаточенный меч, торчащий из пола, содрогнулся и затих, прохрипев какое-то слово. Оторопевшей от страха девушке показалось, что это было слово «strava». Причём здесь было «поминальное пиршество» история умалчивает.

Excursus: Вышеназванный историк Приск писал, что Эртцель умер от непредвиденного носового кровотечения: «кровь, которая обычно шла у него из ноздрей, была задержана в своём обычном ходе и, изливаясь по смертоносному пути через горло, задушила вождя гуннов…»

Эртцель лежал, плавая в крови, которая вытекла из его плотно сбитого тела, изливаясь из смертельной раны в спине.

Среди степей в шёлковом шатре гунны поместили тело своего легендарного правителя. Погребение представляло поразительное и торжественное зрелище. Лучше всадники гуннского племени объезжали кругом вокруг похоронного ложа своего господина, наподобие цирковых ристаний; одетые в траурные одежды девушки оплакивали Эртцеля, голося погребальные песнопения.
Хильда, ставшая невольной виновницей гибели вождя гуннов, была заколота старым другом правителя военачальником Онегесией и положена рядом с мужем.
 После того как Эртцель был оплакан, гунны расселись вокруг последнего ложа господина, и стали справлять «страву», сопровождая её громадным пиршеством. Варвары сочетали противоположные чувства, выражая похоронную скорбь, смешанную с ликованием.
Ночью, тела вождя и его жены предали земле, при этом тело Эртцеля было положено в три гроба: первый гроб был сделан из золота, второй из серебра, третий из крепкого железа. Тело Хильды просто завернули в белый саван и положили у гроба правителя в ногах.
Для того же, чтобы предотвратить человеческое любопытство и разграбление гробницы, после завершения обряда погребения ближайшие соратники Эртцеля умертвили всех, кому поручено было это дело.

Excursus: Марсов меч исполнил волю своего создателя. Его острый клинок убил обоих братьев-гуннов. Дальнейшая судьба меча неизвестна, скорее всего он истлел в погребальном кургане, в который был помещён его владелец — Великий вождь гуннов — Эрцель.