Миф шестой

Судьбой освобожденное предзнанье —
Тяжелый путь на каменный уступ,
Где к Спасу подступил Князь-душегуб,
Где было Слова с дьяволом ристанье.
 ...Там гидом — гад, его чревовещанье
 И темный взгляд, пронзающий, как щуп,
 Дают вкусить, как зуб стучит о зуб,
 И как приходит тело в содроганье.

Теперь, конечно, не средневековье —
Не мракобесье, полное здоровье,
Легенды древней ни к чему помин.

Но принятое нынче лицедейство —
Всегда простячество, всегда плебейство-
Не может дать отчетливых картин.

Не может дать отчетливых картин
Вне духа опыт, ни большой, ни малый,
Ни жизни строй, доселе небывалый,
Ни свет в окне научных дисциплин.
Связь механично взятых величин —
Мир безлюбовный, тесный, измельчалый,
Быт желчный, кровоточащий и шалый
Самолюбивых женщин и мужчин.
 
Повсюду смерти контурок вертлявый,
Ее повсюду голос шепелявый —
Из пазух, из щелей, из горловин.

Везде — вращение ее крыльчаток,
Их рваный блеск решителен и краток,
В нем холодность нечаемых глубин.

В нем холодность нечаемых глубин —
В местоимении пустом искомом —
Во впавшем «эго», пропастью, разломом
Ушедшем в истомленность годовщин.
Над инеем кайфических руин,
Как будто б над Гоморрой и Содомом,
Мятется крик, отправленный фантомом:
«Познай себя!» — доктрина из доктрин.

Безвыходен там философский цирк —
Куренье слов под частый спичек чирк,
И днем с огнем себя же отысканье.

Там «вино-веритас!» — в рогах валторн,
В стаканах спирта — бури мыса Горн
И донных истин чуждое мерцанье.

И донных истин чуждое мерцанье —
Пи эр квадрат ствола — отверстье «нуль»
Под вспышки пороха и вылет пуль
Любое превосходит ожиданье.
Служебное иудино лобзанье
Богоподобных выявит чистюль,
И — предопределения патруль
Их отдает толпе на растерзанье.

Вот самый сенокос и самый форс —
Как в чаше с уксусом их кровный морс
Смешается под крестное стенанье!

И надлежит им знать, предвидеть в зге —
Стигматы, дыры в реберной дуге,
И надлежит уже претерпеванье.

И надлежит уже претерпеванье
Томительно-неясное, как блюз,
Вникающее в нервы, в стиль и вкус —
Чернь с медью! Горечь и взысканье!
Любовь, здоровье и ассигнованье-
Все рухнуло, и дружеский союз
Все чаще вводит в юз или конфуз...
Живешь монахом в самоистязаньи.

Хотелось бы податься, как в рекрутство,
В комедианство, брань и шелапутство,
Да дико то, как пение былин.

Да и хотенье это не настырно, —
Так, словно б суждено жить тихо-мирно
От малых лет до старческих седин.

От малых лет до старческих седин
Все дышишь дымом от чужих мастырок,
Идешь затычкой в каждую из дырок
Так, словно клином вышибаешь клин.
Мерзит и свет родной, и блеск чужбин —
Жизнь как нужду справляя, междумирок,
Под шелест близких судеб и подтирок
С катушки лет срываешь серпантин...

Но через навороченные груды
В последний год — не долее минуты —
Подбросит вдруг итоговый трамплин —
 
Ба! Все мы — те, кто жили совокупно,
Летим подушно и лежим потрупно.
Любой из нас отчаянно один.

Любой из нас отчаянно один,
Когда понять не может результаты,
Отбухавши свои чемпионаты,
Отдав на это весь адреналин.
Для старой славы — новый карантин,
Там клеветы холодные ушаты,
Там подлые приемы и захваты,
Мыльный пузырь там, словно цепеллин.
 
И через зоны ломится жулье,
И силовое жуткое голье
Не просто бьет — идет на добиванье.
 
И, наблюдая тошный фейерверк,
Тот, кто не умер, но уже померк,
С самим собой готовит расставанье.

С самим собой готовит расставанье
Вечерний день. Он видел на веку,
Что станет ночью. Дальше двойнику —
Всходить, блистать, идти на убыванье.
Над сменой дня и ночи мудрованье —
Астрологу, волхву иль ведьмаку...
А впрочем, все: «чирик!», «кукареку!» —
Вздор чисто-птичий, звукоподражанье.
 
Нет ни ночей, ни дней, но лишь подделки.
В ручных часах уже пропали стрелки,
Уже там цифры, что в них — явь иль сон?

И люди где? В раскраске светофоров —
Марш спонсоров, сомнамбул, дефилеров,
И путь любого — истинный закон.

И путь любого — истинный закон,
Как часто думают теперь — программа,
Где все до малой толики, до грамма,
Просчитано и скручено в рулон,
Еще в утробе каждый эмбрион
Знал до рожденья, что за панорама
Откроется глазам, какая драма
На этом свете длится испокон.
 
Кто б что ни говорил, все речь о том же:
О принце, нищем, богаче и бомже, —
Все в злате зиждут счастья органон!
 
И он, везде фаллически воздетый,
Превознесенный всеми и воспетый,
Уже ничем не будет поврежден.

Уже ничем не будет поврежден,
Пусть неприемлемый и никчемушннй,
Не столько золотой, как золотушный,
Души необусловленный фотон.
Он — Божья искра, он и привнесен
Откуда-то оттуда, знак воздушный,
И, прихотям натуры непослушный,
Жить заставляет с небом в унисон.
 
Пусть раззудится подлое плечо.
Пусть робит тело зло и горячо,
Пусть рот слюною каплет в пожиранье,

Пусть лик чумаз и грязны сапоги...
За образ Божий спишутся долги,
Поскольку Он — времен согласованье.

Поскольку он времен согласованье —
Плач в настоящем, то, бесспорно, все
Не верящие просьбе и слезе —
Вне времени, их нет в долженствованье.
Средь голода у них перееданье,
Они жируют в поварской красе,
Смешна им бедность, шьет их всех «ка-зе»
Между мошной и мозгом замыканье.

Спасибо слову, ни гранит, ни мрамор
Не передаст глаз баксовых карамор,
Их снулый быт рептилий и рачков.
 
Бог дал слезу, ревнители художеств, —
Оплакать мир в безвременьи ничтожеств,
И мир сегодня — именно таков.

И мир сегодня именно таков,
Каким он был во времена язычеств,
В периоды мистерий, ученичеств
И воздвижений яростных божков.
Цивилизация тугих мешков,
Подвязанная сетью ростовщичеств,
Молясь повально качествам количеств,
Осела вдруг и лопнула с боков.

...Как от дворцов текли к убогой юрте,
Влача дары Аттиле иль Югурте,
Бичам земли, царевичам волков,

Так медиумы власти, лицемеря,
Террор зазвали и встречают Зверя,
Что откликался на всеобщий зов.

Что откликался на всеобщий зов —
Кто он всем нам? — не просто ж вольтерьянец,
Злой умница, космо-табасаранец,
Он ведь из наших, горьких вахлаков.
Когда гремели тучи матюков,
Когда судили мертвецов и пьяниц,
Он засветился, подновил румянец,
И начал выводить из тупиков.

И все пошли, презрев светобоязнь,
Без немощных, и через неприязнь
Бросали в урны голоса в избранье.

Но в легкие набилась пыль святынь,
И — ропот стал, и — жажда благостынь,
И — разобщенное предполаганье.

И разобщенное предполаганье
Раскачивает водами молву —
Не вынырнуть, не высунуть главу
Так, чтоб не фыркнуть, не издать брюзжанье.
Родимых корнесловий клокотанье
Летит из горла в неба черневу,
Но видит глаз рассветную канву,
Где света с тенью длится бушеванье.

Живешь, плывешь — тут и тамбовских гейш
С повадками японских казначейш
В одном и том котле с тобой плесканье.

 И радует — еще помнем текстиль!
 И вдохновляет — рано нам в утиль! —
 Судьбой освобожденное предзнанье.

Судьбой освобожденное предзнанье
Не может дать отчетливых картин —
В нем холодность нечаемых глубин
И донных истин чуждое мерцанье.
И надлежит уже претерпеванье —
От малых лет до старческих седин
Любой из нас — отчаянно один —
С самим собой готовит расставанье.

И путь любого — истинный закон —
Уже ничем не будет поврежден,
Поскольку он — времен согласованье.

И мир сегодня именно таков,
Что откликался на всеобщий зов
И разобщенное предполаганье.