Миф пятый

Есть в обращенных к Сущему умах.
К творенью воля — знак демиургии,
Свои твердыни и свои стихии,
Все первоэлементы, жизнь в белках...
Но есть другой, кто рядом, в двух шагах,
С кем надобно достичь синонимии —
В биеньи ритма или аритмии,
В беззвучиях, созвучьях и шумах.

Он точно так же действует во тьме —
В своем уме, как не в своем уме —
Подобий страждет разум самовитый.

Творцы в работе через не могу
Синхронный космос создают в мозгу,
Как будто в темном зеркале открытый.

Как будто в темном зеркале открытый
И больше слову, кисти и резцу
Не подлежащий, движется к концу
Мир меркнущий, печально знаменитый.
Что ж дальше? — под мотивчик ядовитый
Фильм сцедит скорбь по миру-мертвецу,
И, ощутив вселенскую грустцу,
Кино похвалит потребитель сытый...

Короче, будет.— дикая свеча
Пылать в пустыне, буквы — саранча
Бумагу жрать, но сценарист маститый

Их мучить будет — сочинять дрянцо,
И будет хамское его лицо —
Сверхлик, в златокипении отлитый.

Сверхлик, в златокипении отлитый, —
Он погружен на время в забытье.
Но знают все, в ком екает чутье, —
Там есть ресурс, доселе неизжитый.
Хоть и попущен дьявол нарочитый,
Хоть и влечет к себе он дурачье,
Грабастая добро их, как ничье, —
Однажды грянет голос басовитый!

И будет суд, и братоненавистник,
И всякий вероломный, и корыстник
В горючих искупаются слезах.

А претерпевшим есть одно лекарство -
Им, как Людовикам, готово царство
И собственное имя устах.

И собственное имя на устах —
Что, в чудном, в нем — хоть даже и для ближних,
Таких же обойденных и неслышных
В раскрученных общественных кругах?
Иное дело — имена в чинах, —
Те явно что роднее сферам вышних —
Они видны в факсимиле престижных
И фокусом присутствуют в речах.
 
От имени туманный отголосок
Донашивают сотни тысяч тезок
Несчастного, процветшего в лучах.

А слав создатели — средь новых рыщут,
Они-то знают, для чего нас ищут —
Все, что теперь, — суть в наших именах.

Все, что теперь, — суть в наших именах.
Мы подлинно и есть запас словарный —
Произнесенный ныне атомарный
Мир, модулируемый в голосах.
Сок толщ, спирально вьющийся в пластах,
На свет имен восходит фрагментарный, —
Родник, в нас бьющий планетарный —
Тот костный мозг, что в наших позвонках.

 О, расшифруй великую толпу,
 Что бьет о стены смертного табу,
 Отрезонируй гром ее зарытый!

Вглядись в из иероглифов письмо,
Подозревая, что оно само —
Обширный смысл, на имена разбитый.

Обширный смысл, на имена разбитый, —
Как фон листвы вблизи разбит на лист, —
Он мощен, многоярусен, цветист,
Воздушными потоками повитый.
 Нагрянет войн период ледовитый,
 В слух вторгнется их катаклизма свист, —
 И всякий смысл по свиткам будет свит
 И в капсулах гробов уйдет, забытый.
 
И в оргиях остроконечных орд
До дыр отвратных будет мир истерт,
И лязгнет саван, из металла сшитый.

Но вновь к поверхности протянет нерв
Растущий смысл неисчислимых жертв,
В частях по воплощерью именитый.

В частях по воплощенью именитый,
Народ пошел — рукаст и головаст —
Скучкует воздух, и, глядишь, продаст,
Найдя момент и способ неизбитый.
Один на всех ленивых деловитый,
Сквозь меланхоликов бежит энтузиаст, —
Он новый нынче — нагл и коренаст —
Неудержимый вепрь мастеровитый.

 С ним толковать о чем-нибудь занудном —
 Безумие, он мыслит о паскудном,
 Все вверх тормашками в его шарах.

Сюжеты пошлых людоедских сказок
И хари без благообразных масок
Грядущее готовит в семенах.

Грядущее готовит в семенах —
В молекулах свою неуязвимость,
Изменчивую чудную светимость,
Оно влечет в простейших пузырьках.
Как говорится, все уже в мешках —
Процесс пошел: дробление, делимость,
Устойчивых понятий растяжимость,
И — растворенье в новых миражах.

Куда вчерашнее сегодня делось,
Где то теперь, чего всегда хотелось? —
Во всем сквозняк, несение, транзит.

Но, вечную продолжив одиссею,
Взяв душу, тело, сросшееся с нею,
Любое время нас изобразит.

Любое время нас изобразит,
Но прежде пустит в ход станок червячный,
Зодиакальный крупный круг наждачный,
И всем придаст приличный внешний вид.
Кость перейдет на холст и на гранит,
Сам пропадет любой желвак невзрачный,
И, если будет ракурс найден смачный,
То и прекрасным будет колорит.

Пропорции представив по эскизу,
Разрез и план, вид сверху и вид снизу, —
Забив бит в байт, байт — в бывший алфавит,

Какое-нибудь там тысячелетье
По символам в экранном многоцветье
И прочитает нас, и затвердит.

И прочитает нас и затвердит
Святой и крепкий вечный голос юный,
И жилы мира оживут, как струны,
И весь оркестр согласно зазвучит,
И встанем мы, взяв каждый меч и щит,
Наш срок настал, исполнились кануны —
По тьме пойдут тяжелые буруны,
Со дна взойдет дающий тьму графит,
 
И принцип мрака выберет... пчелу,
Сосущий гнус войдет в ее иглу,
Крик паразитов зло сольет в жужжанье!

Ряды бессмертных обессилит смех,
Но Провидение восставит всех
И продиктует наше сочетанье.

И продиктует наше сочетанье
Самим же нам земля — на тыщи верст
Взойдет сквозь разлинованность борозд
Все нашенское тут праздношатанье.
Начнется сразу самобичеванье,
Прибудет аналитик-диагност,
Всегда найдутся крайние, кто прост —
Их, впрочем, подведут под оправданье.

 А может быть, эксперты из Америк
 К нам даже не побрезгуют на берег,
 И с ними будет батька-импортер.

А там, глядишь, наш письменный и устный
Прочувствует заморский хмель невкусный,
И — пробудится в общем лике взор.

И пробудится в общем лике взор —
За всю историю хоть раз, хоть пробный,
Признает брата брат одноутробный,
И отойдут сумятица и вздор,
И отлетит «загадочности» флер,
И кончится похвал поток сиропный,
И дух мамоны околоевропный
Покинет новоначатый Собор.

Отбыта вся — от скопа и до чоха —
Великая мертвящая эпоха,
Теперь другой быть должен разговор,

Где общий голос совести венечный
В нас частный отклик вызовет сердечный
И отзовется в медленный простор.

И отзовется в медленный простор
На шепот звезд, на сумрак их алмазный, —
Как свет зари, поклавишный, террасный,
Живой груди гимнический мажор.
Дух жизни вечной и ее маркер
В груди меняет путь газообразный
И сходит к веществам в составе плазмы,
Внося в них мысль — их образуя в хор.

Один и тот же всякий раз пасьянс, —
Все тех же элементов в нас альянс
И равное энергией питанье,
 
И цель одна, хоть это и старо —
Для всех дерзаний равное зеро —
Судьбой освобожденное предзнанье.

Судьбой освобожденное предзнанье —
Как бы апостроф в имени Никто —
Над уровнем случившегося до
Внутри пробела памяти — летанье.
Но равно как небесное снованье —
Пустой объем, полета решето,
Так и покой — свой дом, свое гнездо —
Недостижимой полноты стяжанье.
 
...Ничтожество отбросив и тщеславье,
Естественно признать за равноправье
Жизнь во дворцах и смрадных конурах.

Мысль — плюнуть на пустые интересы,
Роль позабыть и вылететь из пьесы, —
Есть в обращенных к сущему умах.

Есть в обращенных к сущему умах,
Как будто в темном зеркале открытый,
Сверхлик, в златокипении отлитый,
И собственное имя на устах.
Все, что теперь, — суть в наших именах:
Обширный смысл, на имена разбитый,
В частях по воплощенью именитый,
Грядущее готовит в семенах.

Любое время нас изобразит
И прочитает нас, и затвердит,
И продиктует наше сочетанье,

И пробудится в общем лике взор,
И отзовется в медленный простор
Судьбой освобожденное предзнанье.