Миф четвёртый

Открытое в светящихся словах —
Крещение огнем и Духом в речи,
Из первых уст свидетельство Предтечи
Об этом есть в начертанных строках.
В читающих Евангелья домах
Сын Человеческий мир человечий
Со властью учит, удивляет, лечит
На всех благословенных языках...

Вино и хлеб, соль, сахар, спички, чай,
И, если что еще есть, все отдай,
Когда приходит тот, кому известно,

Кто и зачем возжег святой огонь,
И что сквозь отдающую ладонь
Преобразило землю повсеместно.

Преобразило землю повсеместно
Напоминанье в позднем декабре
О некой юности, как о поре
Плодов запрета, повисавших тесно.
Вкусить греха казалось интересно —
Вот, грех — в глазах, букашкой в янтаре,
Слепой, мечтаешь о поводыре,
Ведущем в будущее безвозмездно.

И о других возможностях судьбы
Под звуки медной джазовой трубы
Печаль уже не выразить словесно,
Лишь помнишь в предытоговой тиши,
Как изменен в декабрьской глуши
Не только в духе, также и телесно.

Не только в духе, также и телесно
И отчего ж не жить бы, как в раю,
Раз-навсегда в изведанном краю
Безвыездно, и, собственно, безвъездно?
Текло бы время тихо, полновесно,
Во всем подобно ясному ручью,
И рыбой попадало б в ячею
Слепое счастье, поровну и честно.

 ...Глядело слепо пьяное недужье
В святое небо, или равнодушье,
Иль гомон зла шел в матерных божбах.

И небо — гонит прочь всех новых здешних,
Являясь — только в памяти о прежних,
Став плотью в камне, воздухом — в церквах.

Став плотью в камне, воздухом — в церквах,
Истомой форм от толщи и до полсти
Предъявлен Бог всем уличенным в злости,
И, злом томясь, идут они в мольбах.
Они придут, последние в рядах
Молящихся, в том возрасте и росте —
Приобретаемом, чтоб на погосте
Лежать смиренно в нищенских гробах.
 
Дикарствуя, грубя, живя в позоре,
По ценам счастья покупали горе
Ходившие в рабах как в господах.

Но как теперь одной слезой ребенка
Спасается последняя душонка,
Так было в первородных временах.

Так было в первородных временах:
Всходя, быть может, частью только сотой
Над душною животного заботой,
Мысль теплилась на тяжких низких лбах.
Горела тьма над пламенем в кострах,
И сильным зверем был тот первый кто-то,
Кто, маясь будто нервною зевотой,
Мысль пастью взял и удержал в зубах.

И, выдох разложив на птичью трель,
Метнул он звук в предмет, как будто в цель,
И вдох его был упоен небесно:

Он в Слове был с начала до конца,
И тьма бежала от его лица,
Смешав свои частицы бесполезно.

Смешав свои частицы бесполезно,
Засуетивши все их как одну,
Ничто само ведет свою войну,
Сводя с насущным счеты скрупулезно.
Ничто ни в чем не выглядит помпезно,
Но Все в Ничто — в отъявленном плену —
Просажено в сплошную пелену,
Чернеет смертью по краям болезно.
 
Болезненно сгорая на корню,
Но вверенный гортанному огню,
Все речью человек связал чудесно:

Всем как Ничем, и человеком здесь —
Суждением, перегоревшим в песнь,
Себя впервые выразила бездна.

Себя впервые выразила бездна,
Но что и с чем вступило там в контакт,
Произведя единственный экстракт,
Жизнь косности доставивший любезно?
Судьба веществ сошлась на жизни скрестно,
И знать дает элементарный такт,
Что все вопросы, как творился акт,
Стоят фривольно, если не скабрезно.

Но снаряжаются на лоно караулы —
Подстерегают вздохи, стоны, гулы
В морях, лесах, пустынях и снегах,

И наблюдений разные приемы
Испытаны до каверзной истомы
В полуживых, бессмысленных глазах.

В полуживых бессмысленных глазах —
Прогнувшая глазное дно усталость,
Запущенность, сиротство, захудалость,
И пресловутый иней — на висках.
В морщинах слезы, будто в желобах,
Ошеломляющая вчуже одичалость.
Так вот она какая, возмужалость,
Сидящая в печенках и кишках.

...Подтягивая ветхое трико,
Глядишь необратимо далеко,
А там легла дорога, будто рана.
И ждешь весну, и с нею ждешь грозу,
И слизь гремит в простуженном носу
Подобно извержению вулкана.

Подобно извержению вулкана —
Потоком скорби, что не перейдешь —
Всегда жизнь льется новая, ну что ж —
И треск огня и рев — как ей осанна.
От недр, от века невозбранна,
Поверхность быта обращая в дрожь,
Исходит правда, пожигая ложь,
И бьется ложь на углях окаянно.

До горизонта все лежит в золе,
Но семя доброе летит к земле,
Подхваченное силой урагана.

Оно вопьется в землю без потерь,
Так свежий мир и раньше, и теперь
Собой жизнь создавала постоянно.

Собой жизнь создавала постоянно
Сеть капиллярную своих систем,
Втекая в русла идеальных схем
Великого божественного плана.
В нем выбор человеческий чеканно
Овеществлен — по выбору фонем,
Эгид, гербов, полотнищ и эмблем
Мир гения имеет иль тирана.

 Но счастье жизни знает лишь бродяга –
 Не выбирая ни клейма, ни флага,
 Свободно обретается во днях.

Как первенца, его здесь солнце греет,
Избраннику, лицо ему овеет
Сам Дух, обретший собственный размах.

Сам Дух, обретший собственный размах
В тех людях, кто приял Его событье, —
По действиям их мир ведет в развитьё
И зиждется на них, как на столпах.
Во всех своеобразных мастерах
Всегда священнодействует наитье,
Их творчество, кричащее в открытьи, —
Младенец Духа в жестких пеленах:

И неотменно это: «Есмь, гряду...», —
Пока в теперешней отраве и чаду
Есть хоть один свободно просвещенный.

 Сверкающие в деле мастерки
 Связуют мир в движениях руки
 И Дух, в Себе Самом преображенный.

И — дух, в себе самом преображенный,
Я здесь обнаружения ищу —
В предчувствии себя я трепещу,
Путь плоти выполняя предрешенный.
Настанет миг, и — с плотью разлученный,
Крылом из-под земли я восплещу,
И — в то уйду, что здесь я воплощу,
И — в том останусь, в чем невоплощенный.
 
Здесь — огнь меча, здесь — истины столбцы,
Коня — здесь! — ангел держит под уздцы,
Следя за мною, как завороженный.

И взгляд его хранит меня везде,
Пока иду к незыблемой среде,
К слиянью с миром вечно устремленный.

К слиянью с миром вечно устремленный,
Означась в мире, человек уже—
Как существительное в падеже —
Стоит, по смыслу мира измененный.
Стиль общей книги жизни ухищренный
Удерживает он в своей душе —
Как будто на последнем рубеже —
С вопящим хаосом не сопряженный.

И в благодарность за простую точность
Есть высших притязаний правомочность —
Прочтение в божественных чтецах.

Надмирного прочтенья гармоничность,
Своя, как слово в этом мире, личность
Есть в обращенных к сущему умах.

Есть в обращенных к сущему умах
Молниеносность, зреющая мерно,
И при разрядах светит многосферно
Кристалл судьбы, оплавленный в руках.
Но стынет время в золотых часах,
По тяжести оно неимоверно,
И не достичь, даже трудясь галерно,
Всего того, что виделось в мечтах.

Есть человек — как высших сил наместник,
Сподвижник их, маневренник и вестник,
Все знающий о древних рычагах

И верящий в свою мускулатуру.
Есть в нем сознанье, длящее культуру,
Открытое в светящихся словах.

Открытое в светящихся словах
Преобразило землю повсеместно
Не только в духе, также и телесно,
Став плотью в камне, воздухом в церквах.
Так было в первородных временах:
Смешав свои частицы бесполезно,
Себя впервые выразила бездна
В полуживых бессмысленных глазах.

Подобно извержению вулкана,
Собой жизнь создавала постоянно
Сам дух, обретший собственный размах.

И Дух, в Себе Самом преображенный,
К слиянью с миром вечно устремленный,
Есть в обращенных к Сущему умах.