Янка Дягилева. Гори-гори ясно

ГОРИ-ГОРИ ЯСНО

Янка Дягилева 4.09.66 – 9.05.91


Это было черно-белое время противостояния «систем» и кровоточащего единения. Время квартирников и автостопа. Время грязных, потертых, вареных, изрезанных и изрисованных джинсов. Время поколения дворников и сторожей. Время неформалов и гопников, видеосалонов, подпольно-партизанского самиздата, школьной формы и реформы, архаичного теперь сленга, уличных тусовок и потасовок, пустых прилавков, охоты за ништяками, табачного кризиса и торговли бычками. Время, когда всю аппаратуру возили с собой, но слов все равно нельзя было расслышать. Время кривого, самодеятельного, но честного рок-н-ролла. Время, когда не было шоу-бизнеса. Когда никому (кроме А. К. Троицкого, вернувшегося году эдак в 1988 из-за бугра с благополучно изданной англоязычной книжицей о русском роке, но ему тогда никто не поверил) не приходило в голову, что шоу-бизнес умертвит рок-н-ролл гораздо быстрее и успешнее, чем те, кто его запрещал. Это была эпоха нашей культурной революции, и Янка стала одним из его символов.

Что мы помним о ней, если без некрофильской канонизации? Без нелепых сравнений то с Башлачевым, то с Джоплин, то с Бичевской?

Она любила зверушек, особенно котеек. Она собирала плюшевых мишек. Она всегда была замкнутой, впрыскивала душу в слова только наедине со своими песнями, которые были слишком многозначными, были песнями на вырост, и почти не давала интервью, считая их нечестными. Люди меняются каждую минуту, а Янка не готова была подписываться под словами, неосторожно сказанными прежде. И очень серьезно ко всему относилась: «Я настоящая только когда одна совсем или когда со сцены песни пою — даже это только как если, знаешь, когда самолетик летит, пунктирная линия получается, — от того, что есть на самом деле...» («Контр’Культ’Ура», Москва, 1/90) Слишком мало сохранилось настоящих фактов о Янке. Слишком много домыслов, дешевых мифов, споров и фанатских слюней. Но она всегда была «по горло в них и в вас и в нас».

Яна Станиславовна Дягилева родилась 4 сентября 1966 года в бедной семье папы — теплоэнергетика и мамы — инженера промышленной вентиляции. И выросла в одноэтажной избе площадью 14 кв. м., в низкорослом, раздрызганном среди лесов и скал Новосибирске, «у дверного глазка, под каблуком потолка». Вряд ли из нее смогла бы получиться домоседка.

Когда Янке было 14, у нее заболела мама, а 6 лет спустя умерла, так никогда и не поправившись.

Уже в школе (далеко не самой плохой в городе) Янка сочиняла стихи, но все, написанное ею до 1985 года, не сохранилось. После школы она поступила в Новосибирский Институт Инженеров Водного Транспорта, где готовилась строить объекты водоснабжения. Но вместо этого Янка объездила всю область с ансамблем политической песни, а после второго курса бросила ВУЗ.

В те же студенческие годы она познакомилась с Александром Башлачевым, который учился на филологическом факультете Свердловского Университета. Янка была одной из первых его слушательниц, а он — одним из первых ее слушателей. Оба произвели друг на друга неизгладимое впечатление. Но нельзя утверждать, что они много общались впоследствии. Как и нельзя утверждать обратного. Янка была слишком скрытной.

Она стала исполнять свои песни под гитару в 1987. В Омске познакомилась с ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНОЙ. Определенно, такая тусовка должна была зародиться именно в Сибири, куда веками ссылали бандитов, маргиналов и политзаключенных... Летом и осенью того же года объездила всю страну (страна тогда была несколько больше и называлась СССР) автостопом вместе с Егором Летовым, преследуемым властями, осознавая, что «...От большого ума лишь сума да тюрьма...». Пели песни на дорогах, жили среди хиппи.

Понятное дело, когда хочется вырваться из 14-метровой избы на простор, но даже у большинства профессиональных хиппи процесс бродяжничества занимает от недели до месяца. Потом же все стремятся туда, где уют. Даже мартовские коты так долго не отсутствуют. Нужно иметь характер жены декабриста, чтобы жить, по словам Егора, в подвалах, заброшенных вагонах и на чердаках, питаться нерегулярно и воровать еду с базара.

Какое-то время Янка пыталась стать басисткой ГО, но что-то не срослось. Они оба били в набат, глядя в одну сторону, но с совершенно разных колоколен.

Они писались на псевдостудии на магнитофон «Сатурн» и в тому подобных условиях. Янка участвовала в Летовских проектах. Егор подпевал и играл в ее альбомах. Году к 90-му Янку начали активно, но выборочно крутить по радио. Каждое утро мы просыпались и слышали купированный вариант «Гори-гори Ясно» по «Молодежному Каналу». Но Янка так никогда и не согласилась издаваться на «Мелодии». Особенно после того, как ей предложили записать все, что «без мата».

Первое выступление с ВЕЛИКИМИ ОКТЯБРЯМИ состоялось в тюменском ДК Нефтяников в июне 1988 г. Тем же летом в Крыму Янка познакомилась с одним из своих будущих друзей — Ником Рок-Н-Роллом.

А потом, с похолоданием, Янка отправилась завоевывать квартирниками два гниющих от скептицизма города — Москву и Питер. Многие из этих квартирников были записаны и изданы, например, «Красногвардейская», названный в честь близлежащей станции метро. Страшно подумать, что когда я в школе из-под полы добывала все эти андеграундные записи, Янка преспокойно давала концерт в одном из соседних домов. Может быть в этом... Или вон в том? Какой она была — эта крепенькая сибирячка с длинными, распущенными, как правило, рыжими волосами, с таким сильным голосом и такими растерянными глазами? Почему ее все время пытаются поделить хиппи и панки? Ее песни не были злобными. А она сама не была тощим фенечным эльфом-заморышем...

Измученные своей полулегальностью, в 1989 году ГрОб и Янка вступили в Питерский рок-клуб. За этим последовала значительная масса больших концертов — сборных и не очень.

Янка была едва ли не единственной Певицей из всех отечественных рок-дам, способных написать что-либо ценное и содержательное. Ни Настя, тексты которой в миллион раз поверхностней и причесанней, ни грозно и пискляво гнусящие Умка с Арефьевой, ни многообещавшая Инна Желанная, ни даже психбольная Агузарова, ни, ни, ни, никто не мог так петь! Не знаю, кто ставил Дягилевой голос, но он звучал идеально, сильно, никогда не допуская ни одной случайной ноты мимо, никаких предвиденных или непредвиденных визгов и неровностей, никаких бессмысленных украшений, хрипов и рыков, никаких клокочущих скачков из нижнего регистра в фальцет. Только прожитое, только содержимое песни. И никакого кривляния и позерства. Никакой цедежки сквозь зубы с каменным лицом, — типа, у нас, русских рокеров, такие тексты гениальные, что сами за себя говорят. У нас больше нет безукоризненных певиц.

Янка — это нутро на ветер. Не философская тоска, не вселенская усталость и депрессия, не «суета сует и всяческая суета», а живая неизбывная боль. Мозаичная, неотвратимая, изо всех щелей. «За какие такие грехи задаваться вопросом: зачем и зачем и зачем и зачем и зачем и зачем...»

Летов все время старался превратить Янку в Леди-панк, навязывая ей свое видение аранжировок, ее доброе сострадания ко всем на свете котейкам компенсировать своей агрессией, и не понимал, что та же агрессия может быть женственной. Его раздражало, когда он слышал в Янкином голосе «скорбную, пассивную и жалкую констатацию мировой несправедливости». Летов всю жизнь чувствовал себя Лениным, и пытался сделать Крупскую из Янки. Но настоящие революции делаются именно Янками, а не Егорками. Потому что, несмотря на все свои таланты, несмотря на то, что она никогда себя не экономила и не лгала, Янка, единственная из всех, оставалась вменяемой. Она любила мир. Мир делал ей больно. Все радикальное, что было в Егоре — от ненависти. Все радикальное, что было в Янке — от любви.

Никто не знает, что было бы с Янкой без такого мощного толчка, как знакомство с Летовым; может быть, сидела бы в своей 14-метровой избе и писала бы в стол. Может быть, ей необходимо было такое мощное шило в заднице, как Егорушка, в присутствии которого она даже пела иначе. И результат его давления на нее звучит весьма органично. Но главное не это. Главное, что очень мучительно больно и обидно, когда единственный человек, который действительно понимает и может помочь тебе сделать музыку, на самом деле не понимает ни хрена. Не понимает, в конце концов, что женщина-панк и мужчина-панк — это два разных панка. Он вынуждает тебя играть в мужские игры, игнорируя которые, ты рискуешь утратить его уважение, вынуждает хотеть играть в его команде как часть ритм-секции. Больно, когда тебе доказывают, что ты неправильно поешь свою собственную песню, а потом пытаются превратить ее в китч, похожий на куклу Барби с железными коронками во рту. Это противостояние, спустя несколько лет, привело к разрыву. А пока все удивлялись, ожидая Летова, и в обойме с ним, за компанию, впервые в жизни слыша Янку. Всех пробирало до костей. Все ахали. Но Янка почему-то оставалась на задворках. Платным ли, бесплатным ли, но приложением к Летову.

Все совместные концерты выглядели так, будто бабе за ее таланты сделали одолжение и подыграли. Наверное, она добилась бы иного результата, собрав адекватную женскую команду, но тогда в каждой из этих женщин должно было быть хотя бы по пол Янки, а это — ситуация из разряда фантастики. Женщины были вялыми, а те, кто трудился думать, почему-то играли в хиппи, женщины ужимали всю свою неформальность и асоциальность в свободную любовь, бродяжничество и сопровождение сильного пола на тусовках и концертах.

Для того чтобы запросто набрать себе команду адекватных музыкантов, держать их в кулаке и диктовать им свои условия, нужно быть невменяемой сукой и стервой. Янка не обладала подобными «достоинствами», шла иным путем и все время оказывалась то с акустикой, то в зависимости от временного бэнд-формирования ВЕЛИКИЕ ОКТЯБРИ, состоявшего, в основном, из ГОшников и Ко. Особой гнусностью отличалась квалификация ударника. Примеров таким маленьким женским трагедиям масса, среди самых ярких — Настя, вечно писавшаяся с уральской сборной по рок-н-роллу и даже Умка, которая 8 лет молчала и не концертировала...

После 1988 года ее песни стали страшнее и безысходнее, очень много о смерти. Много было споров и домыслов, отчего ее потянуло «в тихий омут буйной головой». По одной из версий, — ее подкосила гибель гитариста ГО Дмитрия Селиванова. По другой, причиной был СашБаш: «А я почему-то стою и смотрю до сих пор, как многоэтажный полет зарывается в снег...» и оттуда же: «А вот и цена и весна и кровать и стена. А вот чудеса, небеса, голоса и глаза...». Янка действительно находилась в длительной и глубокой депрессии. Кончались силы, но боль не кончалась. Особенно вписывается в эту версию странное произведение Летова про Незнайку. Версия номер три — «отсутствие радости». Ее друг — Ник Рок-Н-Ролл открыто обвинял Летова в ее гибели. Летов же констатировал гибель солдата Янки на идеологическом фронте.

Что было бы с ней, доживи она до наших дней? И разве мог дожить до наших дней человек, певший: «Коммерчески успешно принародно подыхать, о камни разбивать фотогеничное лицо, просить по-человечески, заглядывать в глаза добрым прохожим... Продана смерть моя... Украсить интерьеры и повиснуть на стене, нарушить геометрию квадратных потолков, в сверкающих обоях биться голым кирпичом, тенью бездомной... Продана тень моя... Иду я на веревочке, вздыхаю на ходу. Доска моя кончается, сейчас я упаду под ноги, под колеса, под тяжелый молоток. Все с молотка...»

Каждый живет со своей скоростью. Горцы, которые всю жизнь пасут овец, могут протянуть и больше ста. Городские жители вдвое меньше. Но все ли они себя расходуют? Почему от нас так рано ушли Моррисон, Хендрикс, Леннон, или та же Джоплин, а также СашБаш, Майк, Цой и многие другие, с которыми не вяжется само понятие «многие». Невольно лезут в голову посторонние и, кажется, вольные, да простит меня Макаревич, цитаты: «А ты был не прав, ты все спалил за час, и через час большой огонь угас, но в этот час стало всем теплей». Похоже, что у каждого человека есть какое-то предназначение, запас хвороста, склад с табличкой «творческий потенциал», из которого можно брать топливо по веточке, а можно распахнуть дверь и ухнуть все сразу. Но это жжет изнутри, невыносимо жжет. Кто-то, испугавшись, прикрывает дверь в последний момент, и ему удается «дожить до теплых дней» своих, до конца которых он потом существует с давно сделанным, весь из себя такой важный и заслуженный. Кто-то никогда не открывает дверь слишком широко, бережет свою психику. А кто-то хочет всего сразу, для кого-то мир тесен, кто-то хочет дышать полной грудью, как бы ни пекло внутри и ни саднило ноздри от дыма. И достаточно быстро наступает предел. Они умирают или убивают себя. А тот, кто был сильнее, кто не был раздавлен сам собой, просто гибнет. Многие самоубийства до сих пор вызывают массу слухов и кривотолков, многие не доказаны. Даже при констатации Янкиной гибели присутствовал некий «несчастный случай» в качестве одной из вероятных причин. Смерть Янки — это неизбежный результат единственно честного пути — творческого самосожжения. Как сказал Летов: «Рок-н-ролл жестокая штука. Если решил принять участие в игре, творчестве, — надо распроститься с мечтаниями влезть на елку, не ободрав задницы».

Ей было всего 24. Безумно искренняя, чистая и непреклонная, она страшно напоминает Колдунью из фильма с Мариной Влади. Она была похожа на голос Земли. Она была вытоптана и сгорела. А когда настало время, она ушла в весенний лес. Навсегда. Ей удалось «до ночи не вернуться в клетку». Что было дальше, знает только речка Иня.

Иня... Яна... Инь... Янь...

Елена МОКСЯКОВА


Ровесник № 5 (467), 2001.

Также см. http://yanka.lenin.ru/stat/elena.htm





-
Статья, прочитанная мной в "Ровеснике" из фонда Лепельской детской библиотеки летом 2001 или 2002 года, повлиявшая на моё мировоззрение. Саму Янку я услышал только шесть или семь лет спустя.