НурДом

Все описанные в поэме события и участвующие в них лица реальны. Однако автор склонен считать написанное – расшифровкой сна, его проекцией, высказанной на языке художественных образов. Хотя что есть реальность, если ни сон, привидевшийся демону?..


Слушайте ж, забывшие, что небо голубо,
выщетинившиеся,
звери точно!
Это, может быть,
последняя в мире любовь
вызарилась румянцем чахоточного.
В. Маяковский

Мы утратили высь,
Обесценили каждое слово...
Только - "я тебя жизнь",
Где последнее стало глаголом...
«Письмо умирающего летчика»


В КОНЦЕ

Однажды она говорила, что книги
Должны быть (и только) с трагизмом конца.
Что толку, раз нет чьих-то жертв и интриги
От диких страданий, пути к праотцам...

Герой должен мучиться, сняв суицидом
С себя небо тягот, томлений, забот.
На крайние случаи стать инвалидом,
Но самое лучшее - если умрет.

Он вспомнил слова эти, стоя у входа
В одно из забитых российских метро,
В Канун всех святых или Нового Года –
Но это неважно. Что было – прошло.

Развязка была неминуемо близкой,
Но прежде чем он заглянул в свою смерть,
Пришло осознание: жизнь - это искра,
И проще уж нет ничего, чем сгореть.

Поднялся с платформы и сел на ступеньки,
Что лезли, ребрясь, с эскалаторных лент.
Приобнял дрожащею левой коленки,
А правой достал зажигалку и «кент».

Потом улыбнулся, сказав что-то в ноги,
Похожее на: «знаешь, Тём, ты дебил…
Давай-ка сперва подведем все итоги».
Он вышел на улицу и закурил.

Полгода спустя он смирился с тоскою,
Заставшей его в пике творческих сил.
И выбрал не смерть, но печатное слово
О той, что когда-то безумно любил.

Решая обыденной жизни дилеммы,
Вливал в себя в ночь по бассейну вина,
Писал всезабвенно стихи и поэмы,
Пока не ослеп на манер Куприна.

Жил в тихом районе, где встретил другую,
Студенточку, знавшую лучшую жизнь.
Связался с доктриной, статьи публикуя
Про гос.управление, прочую слизь.

И в общем-то стал узнаваемым в тесных
Науки о праве ученых кругах,
Участвовал в акциях-шоу протестных,
Неся имя прошлой в толпу на губах.

Зарылся в причесанных заумью текстах,
Работая в вузах за мизерный прайс.
Но, словно Бурлюк, не найдя себе места,
Лез в свой же до крика разодранный глаз

И прыгал из сердца животною вспышкой,
Лишь стоило вспомнить о слове любви,
Которое мир тиражировал в книжках,
Которое пошло звучало в ТиВи.

Но, близясь к развязке свершенных трагедий,
Он втайне желал быть услышанным той,
Что выбрала явь, то есть жизнь бизнес-леди,
Смирясь с поглощающей мир пустотой.

Но игры судьбы их сводили проворно
У двери в реальность, объятую сном,
В котором есть деньги, признание, порно,
И нету того, что зовут волшебством.

Они будут счастливы всенепременно,
Однако не вместе, им не по пути.
Так будем считать эту горе-поэму
Попыткой проститься, забыть и уйти.

Но слово – не саван на горестной тризне.
Оно заберет свое, будто бы тать.
И оба, конечно, в реальных их жизнях
С улыбкой и грустью начнут вспоминать.

ПРОЛОГ

Из господнего слова Закон творят
Демиурги – сынишки боговы.
Нарушителю строго положен ад
И все кары геенны огненной.

Нас с рождения учат блюсти Завет,
Подчиняясь небес инструкции.
Но людей привлекает фальшивый свет
Вожделения и деструкции.

Каждый с важностью носит в своем нутре
Всевозможные искры счастия
И стремится не в высь, но к сырой земле,
К брюху сытому, деньгам, власти и

Собирается из лепестков идей,
И мерцает всю жизнь ресницами
Меж инертной материи и людей,
За телами – души темницами.

Бог-тюремщик решетку толкнул плечом
И вращает на пальце ключики,
Незаконные случаи бьют ключом.
Человек – совокупность случаев.

Ничего не меняется, липкий быт.
Бездна копий хромого божика.
И хоть каждый опрятен, здоров и сыт,
При себе не имеет ножика,

Но растет по частям из своей тоски
К слову вышнему в неприятии,
Выдирая из истины лжи куски,
Сочиняя свои понятия.

Человек - равнодушного бога жест,
Что стоит за культурой знаковой.
Человек - это множество разных мест,
На которых бывает всякое.

Вот живешь в путешествиях нутряных,
Собираясь из бездн осколочков,
Продираясь сквозь рощ золотых кусты
К озерцу на волшебной горочке,

А тебя дожидаются там все те,
Кто пополнил твои коллекции,
Поделив бесконечность на миг утех,
Заплутав в лабиринтах сердца.

Одному или двум, по кому страдал,
Ты разверзнешь как бездну душу.
Только те, улыбнувшись, найдут запал
И в мгновенье тебя разрушат.

Полюби их такими, и пусть распнут.
Пусть поднимутся веки Вия.
Ничего не меняется там и тут.
И, конечно же, ад – другие.

1 ОНА

Есть в России семейства успешные, были.
Есть любые другие, о коих молчат,
Из богатства безмерного, из нищеты ли
Порождая детишек и нянча внучат.

А бывают и те, кто в расчетливой дружбе
Из соития вьют нежеланный продукт,
Не приученный жить в этом мире недужном,
Но влюбленный в привычный домашний уют.

Из такого союза великих примеров,
Гениальных, скандальных, иных, черт возьми,
Насчитается бездна: Бальзаки, Вольтеры…
Но огромная пустошь меж теми людьми.

И на сердце тоска, как узор аутенка,
Что начертан несмело на зимнем окне.
Был расчетливый брак, появилась девчонка.
Все дальнейшие строки, конечно, о ней.

Она с детства мечтала о жизни принцессы,
Собирала из кубиков-букв слова.
И за этим, обычным для взгляда, процессом
По крупицам монад зарождалась душа.

Ее школьная жизнь протекала неспешно,
Неумелый рисунок, гербарий из роз.
Незнакомое слово, здесь – что-то успешно,
Ну а там – без заслуг и совсем не всерьёз.

Она много читала, живя миром смыслов,
И вела свой почти философский дневник.
Не по школьным годам так стремительно выросла,
Зачиталась Мерабом: все лекции ВГИК.

Философия стала ее откровением.
Ее истым призванием, дверцею в мир,
Что родители заперли и с нетерпением
Повелели опомниться, мысль запретив.

Пригрозили настойчиво словом прагматика.
Неугодному делу вовеки ни-ни…
И она, как и все, но с умом математика,
Не особо противясь, послушалась их.

Поступила в мед.колледж, зубря биологию.
За компанию с кем-то пила «ягуар».
Но и там оставалась для всех недотрогою,
Измышляя сценарии в стиле нуар.

Просыпалась на кровью испачканной простыни,
Застилала кровать, заметая следы.
С той поры в ее локонах выступил проседью
Пепел будущих драм и отчаянья дым.

Сотни книг, анимэ, рэп- и рок-дискография,
Фильмы, странные сны и походы в музей,
Тихий пригород, дом и настольная мафия
Заменяли сполна ей подруг и друзей.

Так, оставив огонь философского тигля,
Выполняя завет безусловный родительский,
Непреложную истину пользы постигла,
Без труда поступив в мед. на фармацевтический.

Только времени двойственный ритм механически
Сквозь секундную стрелку отсчитывал вечности.
Ее жизнь изменилась, по форме, практически…
Но судьба – содержание дней человеческих.

Она где-то работала сменным аптекарем,
Постигая все таинства раннего утреца,
Пока к месту работы в автобусе ехала
По безлюдным, но дымом пропитанным улицам.

А потом, все забросив, ушла в представители
Одной маленькой фирмы, торгующей БАД.
Ей в награду респект от успешных родителей,
И, конечно, авто – серебристый «Хендай».   

У нее был возлюбленный, сделавший Сашеньку
Из забитой и пухленькой всеми желанною.
Основатель-отец, и ни то что бы Вашингтон,
Не пророк, но Илья со способностью странную -

Всепрощать, принимать, обижаясь и думая,
Что совместности их был объявлен антрактище.
Они жили в однушке без лишнего шума,
Но всё делалось ими по времени, в такт еще.

От механики быта и чувство притупится,
От флэшбэков порою хоть в петлю, хоть в клуб.
Одиночества сети, осенние улицы,
Как в романе Вишневского. Где же Якуб?

Был октябрьский вечер, субботними негами
Подбивающий души на пьяный угар.
А она за вином с ее бывшей коллегою,
Или даже подругой, сказала: «Ну, в бар?!»

Говорят, что сам черт обитает в деталях,
Заводя механизмы из тьмы шестерён,
Что содержит в себе судьбоносный сценарий,
Где финальная драма с десятком имён.

Но предвестники гибели спят безмятежно
В этот дьявольский праздник – Канун всех святых.
И каким бы зачин ни был, в мраке кромешном
Распускаются в мертвенных красках цветы.

2 ОН

С захудалых и грязных читинских улочек
Идя по протоптанным узким дорожкам
Сквозь запах парфюма и блеск женских сумочек,
Он знал, что жребий брошен.

Сперва был хорошим.
А после - исчадие.
Читал злые книжки, участвовал в файтингах
На школьных дворах, любопытства лишь ради.
Такой же, как все, но с умом математика.

Успешный во всех не своих начинаниях
Терялся, пройдя половину дистанции.
Один против всех, в вечных самокопаниях, -
Плохими стихами и средними танцами.

Не верил любовным посланьям изоханным,
Хотя видел сны про какую-то девочку
С тату под ребром и седеющим локоном,
Но это приятные плотские мелочи.

Он многое знал из того, что прочитано,
Но истины всякой касался скептически.
И вскоре, пройдя через школьное сито,
Сбежал на Урал поступать в юридический.

Учеба давалась не то чтобы простенько,
Но времени было довольно на игрища,
Где он подыскал себе девочку с хвостиком,
Которую в мире никто не любил еще.

Так жил без волнения скромным отличником,
Пророча себе прокурорскую вотчину,
Встречался с хвостатой, заглядывал в лифчик ей,
Скорей, с интересом, но не озабоченно.

Со скукой сидел в лекционных замызганных,
Пока его время не сдвинуло к выпуску.
И он по привычке, не долго выискивая,
Вписал себя под аспирантскую вывеску.

Устроился в офис на Площади пятого,
Куда приходили с юрфака лишь нубы,
Печатая иски по спорам с подрядными,
В субботу шатаясь по вычурным клубам.

И так до разгара одной из субботних
Хмельных вечеринок в Канун всех святых,
Куда он собрался, одевшись, как модник,
Весь бледный, что маска с надгробной плиты.

Предчувствие гибели, что напророчена
Ему кем-то в детстве, нашло себе путь,
Объяло неспешно волной одиночества,
В которой ему суждено утонуть.

И стразами звездное небо блеснуло,
Задев тишину той октябрьской ночи.
И мир, оглушаемый уличным гулом,
На миг уместился на швейной иголочке.

Еще два-три шота с дешевой текилою,
Еще два-три танца под микс недоделанный,
И он соберется с последними силами,
Закажет такси и пойдет неуверенно.

Но если судьба, то за играми взрослыми
Возникнет поток, уносящий веления
Туда, где поля покрываются росами,
Забыв о законах пространства и времени.

Он шел сквозь толпу, шаря взглядом рассеянным,
Влекомый в ту даль титанической властью.
И, будто из сна, возвратился в мгновение,
Почувствовав хватку на правом запястье.   

А ночь продолжала торжественно делаться
Под гнусные семплы медийных продажников,
Ловя одного на другого, как жерлицы,
Влюбляя тела, истощая бумажники.

А ночь карнавалилась, глупая модница,
И всех ублажала, чтоб это ни значило.
Казалось, она никогда не закончится.
Но все завершается, так же, как начато.

3 ТОЧКА ОТСЧЕТА

Под светом искусственным лица, как глянец.
Но сцену у бара заполнили чудища.
Его ж пригласили на белый танец -
На танец меж прошлым и будущим.

В том миг, когда поздно куда-либо в спешке
Срываться, ища самый глупый из поводов,
Его кто-то за руку в мраке кромешном
Повел в шумный центр танцпола.

Под светодиодами судеб мозаика
Сошлась в новый мир с босхианского луга.
Она повернулся к нему и сказала:
"Всего один танец… с подругой".

Она была в платье в цветную полоску,
Немного пьяна и в словах - эсперанто,
В мерцающем свете, как кукла из воска,
Шепнула: "Зовут АЛЕСАНДРА".

Подруга ее была выше и старше,
Без пышности форм и звучащего имени,
Работала в сети аптек для мамашек,
Искала, чтоб кто-нибудь вы*бал.

Уткнулась в плечо ему и по-отечески
Цедила, что Катя. Фамилия. Отчество…
Мечтая унять этот зуд человеческий
И скрасить свое и его одиночество.

Они неуклюже кружились вслепую,
Скучающе молча, и пили самбуку,
А он, не скрывая, смотрел на другую,
Забывшую в собственном имени букву.

Она наблюдала за каждым касанием,
За взглядом, съедающим тело её.
Потом поняла всё и тихо сказала:
"Сегодня мы будем с тобою вдвоем".

Неспешно к нему подошла, что-то Кате
Подав на понятном лишь ей языке,
И робко, по-детски, его взяв в объятья,
Пропела: «Неужто забыл обо мне?!»

Подруга нашла себе новую жертву,
Пока они в страстном забвеньи кружили,
Две части единого, два интроверта,
Чета заговорщиков в чреве Бастилии.

И в схватке интенций, алкающих плоти,
Они становились всё ближе, а ночь
Пьянила свободой сильней, чем наркотик,
Прогнав все сомненья со страхами прочь.

Когда он размешивал им ром и колу,
С нее не сводя затуманенных глаз,
Толпа покидала пространство танцпола,
А бармен стоял за последний заказ.

Предутренний мир растворялся в прощаниях,
По крови блуждал веселящий токсин.
Он взял с нее два небольших обещания,
Подумал о чем-то и вызвал такси.

Дорога до съемной советской квартиры
В нескромных их ласках окончилась сном,
В котором от скуки огромного мира
Два сердца холодных объяло огнем.

Так первый ноябрьский день отмечая,
На окнах заснеженных млела заря.
Он просто сказал: «Ограничимся чаем».
Она улыбнулась: «Не трахнешь меня?»

Их бешеным действам не знать оправданий,
Им полубезумным не ведать о сне
Во власти животной и звуке стенаний
Во мраке пропитанных временем стен.

Капризное солнце воскресного утра
Лилось на сугроб белоснежных морщин,
Пока продолжалась любви кама-сутра.
Но вдруг в пробужденном сияньи рассудка
Она зарыдала: «Меня не ищи!..»

Опомнившись, вышла из спальни, оделась,
Пока он тайком сохранял десять цифр
Ее телефона. Так глупо, так смело.
В молчаньи ее проводил до такси.

Под медленным снегом стоял, наблюдая,
Как та уезжает, не глядя назад.
Он был еще пьян, но, с тоски умирая,
Корил себя, что не сказал ей в глаза.

Набрал ее номер, хотел что-то вставить
В развязку без лишних движений и слов.
Еще не любовь, но постельная драма…
В ответ – лишь молчание длинных гудков. 

4 ЗВУКИ

В тишине различается бездна оттенков.
Абсолют тишины недоступен сердцам.
Но меж офисных стен молчаливые пленники
За немой неподвижностью бдят до конца.

Так и он в суете шелестений бумажных
Запирался на ключик от волн звуковых
И пытался не думать о голосе Сашином,
Что звучал в голове, словно атомный взрыв.

Он себя успокаивал тем, что мгновение
Не способно свести всю мелодию чувств
К силе монозвучания. Миг вожделения -
Не любовь, а, скорее, пронзительный хруст.

Зарывался в дела, не ходил на обеды,
Обивал канцелярских порогов черту,
За которой сидели усталые деды,
Пригвожденные временем к квазитруду.

Но вся жизнь стала фоном для той пьяной встречи.
Ничего не терзало, лишь голос её,
Что звучал всё сильнее, пока в один вечер
Он ни взял телефон, чтоб услышать: «Алло…»

Каждый их разговор, поначалу абстрактный,
Вытекал в череду поэтических строк,
Не рифмованных, нет, но таких деликатных,
Что не смог бы сложить в пике творчества Блок.

Их сближало тепло в тот предзимний период,
Когда люди ютились у труб и печей.
А они каждый день без причин говорили,
Разливая, как солнце, потоки лучей.

Стали тайно встречаться в кафе и кальянных,
В каждый миг обновляясь своим существом
В разраставшейся космосом силе витальной
Под смотрящим на них с высоты божеством.

И хотя эти двое еще не любили,
Что-то в них говорило о сути любви
В самом лучшем, прекрасном и яростном мире,
Приоткрывшем им чудные тайны свои.
___

Мир прекрасный и яростный
Обещал свои лакомства,
Например, жить до старости
И ни капли не париться.

Но у Вышнего, кажется,
Бытие - будто кашица,
Что из случаев варится
И судьбой обжигается.

Пока люди счастливые
Наряжаются в платьица,
В верхнем мире из синего
Ничего не случается.

Просто пеплами кружится
Белоснежное кружево,
С неба бомбами рушится
Ледяное оружие.

Молодые и старшие,
В пике сил и уставшие,
Смотрят в выси и думают:
«Отчего столько шума-то?»
Словно листья опавшие,
Хрусталями окрашенные,
Письмена-многогранники,
Что от предков посланники,
Испаряются гибельно,
Словно это любви вино…

5 МИСТИКА

Пыль хрустальная крыла бордовые листики,
Создавая пустыни из белого крошева.
Но в сакральности встреч, переполненных мистикой,
Счастье стоило судеб, а это недешево.

Например, ее парня, что встречен у выхода
Из подъезда с буккроссингом… Гость был неузнанным
И прошел мимо с текстом нечитанной Библии
Совершающим бегство из крепости узником.

Совпадения, случаи, судеб сцепления
Заполняли их жизни, вкусившие магию.
Но всё виделось им, будто в прожитом времени,
Заклинанием книжной волшебной бумаги и

Возникало в пространствах сцеплений словесного
Вещества, что хранилось в музеи Всевышнего.
И поэтому не было лишнего действия
Для двоих в этом мире, что вырос из книжного.

6 СТРАСТЬ

Часы по нулям. Всенощное бдение.
Месяц за облаком вылез в прореху.
А она написала одно сообщение:
"Хочешь, чтобы я приехала?"

Через час с небольшим в абсолютной темени
Их силуэты сплелись воедино.
Исчезли всецело пространство и время.
А он лишь сказал: "Ты со мною, Нуртдинова..."

Диктатами древней мифической власти
На зовы Орфея пришла Эвридика
Из легкости ласки в распятие страсти
Безумной, неистовой, дикой.

Любили друг друга губами, руками,
Ланитами, персями, фалло и лоно…
Не так, как писал импотент Мураками,
А так, как случается лишь влюбленным.

7 СНЫ

Тоской прекрасных сновидений
Господь смотрелся в зеркала
Сует влюбленных поколений,
В мираж взаимного стремленья
И явь на кончике пера.

За царством нег раскинулись просторы
Потомственной античной красоты,
Воспламенившей логосом агоры
Живых руин изящные черты,
Что пантеоном высились над миром
Объятые космическим эфиром.

Но во вселенной, полной волшебством,
Под хрупкой тканью снежного покрова
Пути людские встретились крестом
На перепутьи судеб, в бездне слов,
На плоскости божественного Слова.
В магической вселенской пустоте
Влюбленным снились отзвуки гармоний
И сонм их не родившихся детей
В лесной глуши, как в первозданном лоне.
Но то являлось искрою на фоне
Огней, съедавших чудные цветы
Обыденной любовной суеты,
Застывшие в предутреннем поклоне
Под грузом свитой росами фаты.

А сновиденья обновляли встречи
Для Мокадасы с призрачной Атех
Из двух темниц. Так каждый божий вечер
Она являлась в платье подвенечном,
Даря ему мгновения утех.
И снов ловец с хазарскою принцессой
В возвышенно любовной полноте
Шли в тени очарованного леса,
Что вырос на божественном холсте.

И с легкой грустью умиления
Дарил ответы им свои
Безумный Кольридж в опьянении,
Творя видения любви,
Разбавив опиумом сны:
«Какое странное виденье —
Дворец любви и наслажденья»
Средь необъятной пустоты.

За невысказанным словом
Пели юные сердца,
Заключенные в оковы
В сны игравшего творца
«Под созвучья гуслей сонных,
Многопевных, многозвонных»,
Мироздания венца,
В ночь услышанного эхом
Душ, истлевших до конца.
Если б можно было млеком -
Человеку человеком -
Утолить огонь страстей,
Песнопевца крепостей,
Был бы сон подобен яви,
Но Господь его оставил
В первобытной пустоте.

И двое с ясностью узрели
Над зыбью, полной чуда, трели
Испивших синь могучих птиц,
Влекущих крыльями событий,
Любовь с прочитанных страниц.
И ангел прошептал: «Идите!» -
Даря прощальный свой поклон,
Сопровождая их до входа
В мир человечий, где природа
Запеленала счастье в сон.

8 ЯВЬ

Высь пылала пунцовыми красками счастья,
Горизонт приближал окон города зум,
Когда люди ныряли в реальности пластик
И в танталовых муках алкали лозу.

И ничто не твердило о будущих бедах,
За обманами чувств находился ответ.
Все шкафы были заперты. Где же скелеты?
Верно. В каждом шкафу мы отыщем скелет.

Но в сегодняшнем беге ничто не тревожило;
Наслаждения их – золотое руно.
Счастье суть угольки, чувства – жидкость для розжига.
Ну же, сукины дети, несите вино!

9 СИНЕЕ

Они вновь погрузились в поток вожделений,
До пьяна напиваясь нектаром перверсий,
Пока им позволяли отрезки времени
Утоляться взаимным процессом.

Обессилев недужно алкающей плотью,
В тишине, обжигающей холодом утра,
Создавали в объятьях сильнейший наркотик,
Называемый чудом друг друга.

Так, скрываясь от необратимого бега
Механизма тик-так по изломанной линии,
Он цитировал ей ЛСП Олега
Про застрявшего в мире, раскрашенном в синий.

Она в тихой печали смотрела сквозь слезы
На игру светотени в их стройных телах.
Им всегда не хватало еще одной дозы,
Чтобы вновь воспылать, догорая дотла.

Эхо улиц лилось в катакомбы квартирные,
Предваряя начала бессмертного бытика,
Когда бог, обезумевший, в снах репетировал
Книгу «Облачный атлас» в той части, о критике.

Ни намека на вечность, успех и падение.
Небоскребились звери в своем продолжении.
Ничего… только небо с тоской умиления…
Ничего… кроме в нежный обман погружения…

10 НАИВНОСТЬ

Они втайне от мира встречались и думали,
Что Вселенная больше и знает, что делает,
Ведь за встречею двух - страсти яростной бури, и
За идиллию двух поручаются демоны.

Он себя запаковывал в письма любовные,
Каждым словом, как атомом, строился в ней.
И, казалось, никто не любил на Земле
До их встречи в том баре, тоскою заблеванном.

Так казалось... зенит - время версий и грёз.
И всё лучшее в мире - в мгновение ока.
Получаешь ответы, а где же вопрос?..
Да, наивность - прекрасная форма порока.

11 В ЯНВАРЕ

И не было хуже всего наваждения -
Быть далеко друг от друга нАдолго.
Они повстречались в его день рождения
У входа в торговый центр «Радуга».

Она подарила ему книгу Маркеса,
За которую тот схлопотал свою премию,
В тот миг, когда месяц над ними скалился
И небо беззвучно снегами беременело.

Гуляли неспешно по парку зимнему,
Потом сели греться в ее «солярисе».
Она вдруг сказала, как будто вскрикнула:
"Если выйдешь, то мы навсегда расстанемся..."
**
Вполне очевидно, что выбор был сделан.
И оба сидели в немой неподвижности.
Он взял ее за руку и неуверенно
Сказал: «А что, если всё снится лишь?..»

Мотор заревел под оркестр метели,
Колеса скребли колею снежной трассы.
Так двое влюбленных беспечно летели
На улицу с домом, где сделались счастливы.

12 МУЗА

Превосходная, лучшая и несомненная!
Муза од, дифирамбов, хвалебных стихов…
Для него одного, что уж там, ох*енная, -
Выше всяких прекрасных и низменных слов.

Ее нежное тело без устали трогая,
Ее нежное тело – ножа острие,
Познавал свою Сашу – предмет теологии;
Будто первоначало, в-себе-бытие.

Он любил ее всю: от седеющей прядицы 
До подтянутых ножек, тату под ребром.
Ему нравились все ее странные платьица…
Много разного, что не опишешь пером.

Целовал тонкий пальчик с малюсенькой родинкой
И вдыхал полной грудью ее аромат…
Прижимался, вздыхая, щекою к животику,
Говоря что-то милое и невпопад.

Растворялся во взгляде, покусывал плечики,
Ее мягкие локоны плел в завитки.
Всё, что было в ней богова и человечьего,
Всякий миг открывал, как небес тайники.
**
В их страстях символически небо игралось животным
И один к одному им мерещились чудо-звери…
Его Белком звала, он Ее называл Енотом…
В эту чушь безмятежно они, улыбаясь, верили.

А механик-божок, с механизмом судьбы не сладив,
Протянулся к рубильнику и, выключая свет,
Прошептал: «Я убью. И пускай заживет до свадьбы».
Никому не дано статься искрой небесных сфер.

13 ПРЕДЛОЖЕНИЕ

Эффективнее ведьмина молота…
Если вдуматься, даже синдром -
Как гипноз обручального золота,
Так и посул - быть вечно вдвоем.

Они шли, взявшись за руки, к берегу,
Пригубив по бокальчику синего,
Обсуждая из Павича древо «Ку»,
Молодые, красивые, сильные…

Под закат совершалось их четное
Рандеву в колесе обозрения
На волнах моря светодиодного.
Он ей сделал в тот миг предложение.

Словно эхо его, прозвучал ответ,
И согласием тело вселенское
Сотряслось, пока лился вечерний свет
На всё Сашино, на всё женское.
**
А потом в предвкушении вечности
Для двоих - выше слова богова -
Что ни вымолвить, ни сберечь, но в стих
Запечатывать понемногу бы,
Распростерлись на ложе нежные
Под смеющимся бликом месяца,
Пока миру во снах мерещилась
В небеса винтовая лестница…

14 ТРИПЫ

Их единственный август жарким выдался,
Озарив пару всеми цветами радуги.
Но сравнимо счастье с рекламой «Скиттлса»:
Как единственный кадр - среди жизни каторги…

Так прекрасно заполнить время трипами,
Наслаждаясь пейзажем под Еврорадио,
Когда в общее лето
солнцем выпалил
Замечательный
брачный
кладик:

Путешествие в пышный отель «Березка»,
Что вперёд проплатили её родители;
Две бутылки дешевого, вроде «Боска»,
Бездна прочих увеселителей…
__
Вот они стоят в свете фонарей,
Две фигуры меж огоньков над пирсом.
Он, всецело вновь поглощенный ей,
И она – в ответ. Надо ж так влюбиться...

15 ВМЕСТЕ

В их быте совместном кроилось многое:
От полной системы до вечной энтрОпии… 
Она, в своем личном порядке строгая,
Хотела, чтоб он стал ее точной копией.

А он умножал коэффициент уникальности
На каждый момент, поделенный на двоицу,
В мечте обнулить все фатальные крайности,
Не в силах уже до конца успокоиться.

Бросал все дела, увлекаемый грёзами.
Но в страстном влеченьи сгорал в одночасие.
Писал ей стихи, осыпал её розами...
И только для Саши, и только серьезное -
В глаголах с действительными причастиями. 

Она была счастлива в брачной совместности,
Но всё же порой замыкалась в безмолвии.
И так сохранялась в своей бесконечности
Конечного тела с бессмертной любовью их.

Но время нещадно бороло усилия,
Копило усталости в высшей прогрессии.
И сколько бы сил ни потратили милые,
У них оставалось лишь несколько месяцев.

Казалось, что счастье моменты суммируют.
Желалось подольше подлить обоюдности.
Предвиделось только решение мирное
В ответ на любые их общие трудности. 

Однако реальность своею предметностью
Врезалась в непрочное тело идиллии
И вылилась в крайние амбивалентности,
С которых вело свой отсчет их бессилие.

16 НАКАНУНЕ

На обломках империи, в мире без истины,
Где воспета душевность из тьмы личных правдочек,
Не найти уголка для действительной жизни и
Не найтись двум сердцам в посиделках на лавочке.

Что-то кроется там, за дверями квартирными.
Что-то рвется наружу, как загнанный зверь,
Обитающий меж четырьмя гильотинами
Монолитно покрытых обоями стен.

И в таком окружении может мерещиться
То, о чем невозможно так просто сказать.
Антураж двух сердец здесь нисходит до трещины,
Что, как мрак, застилает больные глаза.

Она верила в них, как в ответ провидения,
И прощала ему инфантильность любви.
Это сделалось общим для них преступлением,
За которое каждый сполна заплатил.

В его страхе падения и расставания
Сумасшедшая сила, оставив покой,
Выливалась в истерики и размывала их
Необъятную страсть зараженной рекой.

Он ломал зеркала, запирал ее в комнате
В безответном безумстве сгорающих чувств.
Он хотел отдавать, получая... но, помните,
Для любви одинокой мир страшен и пуст.

Всё сходило на нет, но душа человечая
Так злопамятна, мстительна и холодна,
Когда речь о спокойствии. Тема извечная,
Ведь любовь уступает покою всегда.

Он алкал мятежей, одурманенный страстными
Потаенными вспышками их первых встреч,
Что для жизни супружеской стали опасными
И врезались в размеренность, будто бы меч.

Ей хотелось, чтоб в такт, по часам, механически…
Муж - не более чем приручённый зверёк.
А семья - это сумма кругов концентрических.
Чувство - тоже прекрасно, когда оно впрок.

Ведь когда-то и время конфетно-букетных
Излияний, поступков должно отмереть.
Так хотелось лишь ей, но в любви беззаветной
Ничего не меняется ДО или ВПРЕДЬ.
**
Их связующей нитью космоса
Приковало друг к другу пламенно.
Только каждый шёл в эту гору сам
В одиночестве, с сердцем каменным.

На вершине той стало пасмурно.
Ни намека на быль и небыли.
Божик слезы, что капли частые,
В тишине с безразличного неба лил.

17 ПАДЕНИЕ

Их история медленно двигалась к пропасти.
Возникали из прошлых страстей имена.
Ему боль причиняли цветные подробности
О всех тех, с кем когда-то ложилась она.

Ее гложило чувство вины, но всё чаще
Те Денисы и Игори, прочие два…
Были призраком нег, что из тени выращивали
Его в скорби рожденные пики-слова.

Среди долгих разлук в дни ее стажировок,
Одинокого трипа в цветущий Таиланд
В их сердцах рубцевались ожоги размолвок…
Но ничто не спасет, если в сердце зима.

Коль ладья на мели, путешествие кончено.
С не наигранной злобой твердили потом
Их друзья за спиною: «Нуртдинова-Домченко –
Два влюбленных калеки, и просто – НурДом».

Их падение зрело в остатках покоя,
Что в единственном роде тотемно видны
Очевидцу-животному – кошечке Боре
С детской Сашиной песенки, спетой родным.
**
В бытовом механизме есть аккумуляция,
Что низводит бесследно, скорбь ест изнутри.
Счастье – Маленький Принц. Пустота симуляции
Антуана де Сента-Экзюпери.

Из пустыни лисенок уехал к родителям.
Не лисенок – енотик… сам черт не поймет.
А его раздирала тоска отравителя,
Но змеею казалось молчанье её.

Он писал ей, звонил… а в ответ – только жжение
Безрассудного эго. Огонь. Гераклит.
И предсмертного танца снежинок кружение… -
Так внимал бытию сумасшедший пиит.

18 В ИТОГЕ

Дышать становилось все тяжелее.
За чувством финала тянулась апатия.
И он, ни на миг тишины не жалея,
Решил еще раз написать ей…

Какие-то знаки, слова, но негусто.
Обид имитация, лишь оболочка…
Затем начертал две цитаты из Пруста,
Которые вылились в жирную точку.

Их смысл в отчаянном противоборстве
Людей, что однажды убьют друг друга.
Не могут иначе влюбленные монстры.
Иначе не могут и Брут, и Иуда...

Она, расставляя акценты неправильно
В его исковерканных, скучных словах,
Вцепилась душой в наставление мамино:
«Всё сжечь до основы и – по ветру прах…»

Бессонная ночь за беседою кухонной
Меж мамой и дочкой в укорах, слезах
На пользу для Саши, воспрянувшей духом и
Решившей немедленно ехать назад.

Осеннее утро метелилось в зареве,
Когда она, смелая, села за руль.
Завеса из хлопьев, занос и авария.
Вся жизнь за секунду и сон наяву….

Когда ты на шаг от итога фатального,
Становишься каменным, ужас мертвит.
И прыгает в сердце с рисунка наскального,
Желая продолжиться, вымерший вид.

Покинув калечное тело машинное,
Она поплелась вдоль дороги в рассвет.
Поймала попутку, в своем нерушимая,
Неся на губах судьбоносный ответ.

Спустя километры, бессонные ночи
Они снова рядом, один на один…
Тут Саша сказала: «Финал. Ты заблочен.
Не надо тебя! Не хочу! Уходи!..»

И скрылась на кухне, запахшей кофейно,
Не слушая боле стенаний и слов.
Вот так, не родившись в покое семейном,
Исчезла в заруганном быте любовь…
**
Ему всё не верилось в миф расставания.
Казалось, до Бога рукою подать.
Но вся его суть обратилась в страдание.
Он встал на колени и стал умолять.

Холодным молчанием встреченный трагедь
Бессильно отторгнут, повергнут во тьму.
Есть в мире поступки, слова, что исправить
Уже не под силу, увы, никому.

Безумство истерики, вопли и стоны
В мгновение ока вдруг сняло рукой.
И, словно Пол Пот от диплома Сорбонны,
Он ринулся в сторону, горе-изгой…
__

Сначала он мучительно долго метался по комнате.
Вспомнил про подарок на свадьбу от ее родителей:
Там было тысяч четыреста - на русские в пересчете;
Он забрал себе сто - и только потом удалился.

Ведь деньги никогда не бывают лишними,
Хоть иди и зарабатывай их натурой.
Он взял зажигалку, оставленную ее бывшим,
И стал поджигать украденные купюры.

Субтильного пламени было достаточно,
Чтоб экономика утра ноябрьского
Погасла в его молчаливом плаче,
Что хлопья снежинок обласкивали.
**
А Саша боялась, и медлить не стоило,
Ведь нужно готовить пути к отступлению.
И всё, что в тот миг так её беспокоило,
Нуждалось без жалости в искоренении.

Придумав в нем мстительность и непрощение,
Стремилась поставить преграды возможному
Повтору для их катастроф продолжению…
Но было немыслимо сложно.

С сознаньем, обидою высшею скованным,
Она не смирилась с тоской побежденного.
И без колебаний пошла к участковому,
Который сказал: "Ничего незаконного".
**
Потом было много всего, что не стоило
Другим объяснять и писать в сообщениях.
Ведь мир, уподобленный сгинувшей Трои,
Уж не был готов к своему воскрешению.

Ни лучика света, лишь стыд и оскалы,
Как будто в исламской охоте на Рушди.
Они еще долгое время страдали
О том, что так просто и слепо разрушили.

Она пустословила и неохотно
Читала родителям прошлые письма.
И комната в миг превращалась в животное,
Смакуя детали интимной их жизни.

А он всё молчал вдалеке и безвестности,
В себе заточив полыхания скорбные,
Шагами саженьими меря окрестности
Своей невозможной истлевшей любовью.

И не было выхода, не было зарева.
Во тьме совершались всё новые вылазки
По паркам, театрам и барам с кальянными
Среди освещенных искусственным вывесок…

Вот так продолжалось от месяца к месяцу,
Пока не исполнилось в боли хронической.
А люди не знали, что им просто грезится
Покой среди сути их анатомической.

19 ДИАЛЕКТИКА 

Пророчество носится птицею Рух
Над меркнущим светом семейной идиллии.
Но город не вместит более двух
Сумасшедших людей под одной фамилией.

Под вечер тревожно. Море вина.
Не пьется, не трахается и не пишется.
Серафимы Дерябиной пятьдесят три "А".
И она открывает какую-то книжицу.

На страницах усиленно ищет покой.
За окном завывает предзимней метелицей
Эхо прожитой четверти: "Счастье с тобой" -
Только в счастье отныне не верится.

И стираются грани раздумий и чувств,
Диалектика тянется в мир паутиною.
На столе - сигареты и Пруст…
Невозможно, свободно, противно.

20 ОН

Он пытался забыться на дне бокала,
Не считая былое этапом пройденным,
И полгода промучился на Урале,
Прежде чем приобрел билет на Родину.

Будто блудный сын, головой повинною
Приклонился перед отцом и матерью,
Что наделали вместе на долю львиную,
Чтобы просто не потерять его.

И страдалец на миг завязал с хотелками,
Завершил свой опус по нормативности;
Написал пару книг о енотах с белками
И о множестве прочей живности.

А потом с новой силой горел по Сашеньке,
Наблюдал ее в каждой странице книжицы,
Как венки, запускал корабли бумажные
В реку, что не течет, но всё время движется.

Опустел за двух, распростившись с книгами.
Ничего не лезло в больную голову.
И однажды в ночь, безвозвратно выгорев,
С грустью вспомнил осенний город…
…
А над городом плавал крылатый демон
И дрочил на таймлапсы цветных закатов
В тот момент, когда он завершал поэму,
Про*бав свой диплом в институте брака.

В неподъемных для прочих научных выкладках
Шифровался от чувства, писал отвержено.
Не водился с научным российским быдлом,
Но к словам относился бережно.

Не хотелось любить, ничего не трогало.
Было больно, но боли уже не чувствовал.
Покидал свою комнату, будто логово,
И, как зверь, среди пустошей брел без устали…
*
Он долгое время гулял по рощам,
Обдумывая заваренную кашу адскую.
А после собрался, что есть мочи,
Вышел из леса и защитил кандидатскую.
*
Еще не забыл, но все время думая,
Терялся сознанием в бездне дел.
Читал Достоевского, Маркса, Лумана...
Курил и носочки сушил на плите.

До тех самых пор, пока память не тронуло
Господнее кружево легкой тесьмой.
И он написал ей на пьяную голову
Свое неотправленное письмо:

«Привет, моя Саша. Чего там творится-то
В Творцом не рожденной для счастья душе?
Я не был твоим миром славленным рыцарем…
Увы, или к счастью, не буду уже…

Мечтаю о встрече, лет сто или эрами
Пройдя в атомарных скитаньях своих
Живою идеей в инертных материях,
Чтоб снова исполниться в нашей любви…»

Потом разорвал в клочья острые листики
С тоской осьминожьей, тоской паука.
Но новые строчки в обыденной мистике
Сама, осознав, выводила рука:

«Когда-нибудь и твое сознание
раскалибруется окончательно,
И ничего не будет приятнее, чем покончить с собой…
А пока путешествуй, перечитывай книги, и, наконец-то, найди приятеля -
Хотя бы из тех, кого знаешь, кто всегда у тебя под рукой…

Я тебя не ищу, моя милая, ты мне больше не нравишься…
Хотя нет, иногда... в духоте какой-нибудь пьяной ночи...
В общем, извини... приходи в гости, но только когда состаришься,
Когда никто из нас от другого уже ничего не захочет…

Буду ждать там один, ты, конечно же, помнишь место…
Каждый строил его, создавал всеми силами клети сам -
От январской прогулки до нас: жениха и невесты.
Буду ждать, но, увы, мы с тобой никогда не встретимся…»

21 ОНА

Ну а Саша скорей излечилась от паники,
Что коробила душу, из памяти прыгая,
Хоть порой вспоминала о вечном изгнаннике,
Упиваясь досыта великими книгами.

Терапия вершилась за каждым усилием.
Процедуры сливались с иными процессами.
Было много всего: никотин и промилле, -
Что блуждали по крови хазарской принцессы.

Разговоры с родными, походы к психологу,
Путешествия в страны Европы и Азии 
Посреди беспрестанной работы Молоха
Для цветущей тоски – на манер эвтаназии.

Всякий миг вырастал в панацею забвения,
Так что скорбь находила чудесный обливион.
Но покой осаждали в цветных сновидениях
Появления тени уже нелюбимого.

Время было сильней в череде разных случаев
И стирало следы прошлых дней происшествия.
Солнце в море вонзало прозрачные лучики,
Когда длилось седьмое ее путешествие.
*
Было всё хорошо, пока праздность не свила
В ее сердце гнездо метерлинковской птицы.
В жизни остро ей так не хватало любви, но
К ней пришла неспособность в кого-то влюбиться.
*
Одиночество множится – древо ветвистое,
Что вплетается в тело и тупит сознание.
Она курит кальян и мешает игристое
С амаретто, как в ночь на их третьем свидании.

А внутри пустота, что господнее кружево.
В полупьяной истерике чьи-то слова:
"Всё, что сделал для нас, ты в минуту разрушила…
Я тебя проклинаю, будь вечно одна!.."

Предзакатное солнце над бухтой играется.
Горизонт пламенеет, вгоняя в тоску.
И ногами босыми, для всех чужестранница,
Она тихо бредет по сырому песку.

22 УЛЕЙ

Искусственный свет распорол ночь лезвием,
В фонарные бусы, как нить, продет.
Животной тоской из туманной бездны
Смотрел небоскреб через тяжесть лет.

Бетонный титан, повидавший многие
Любовные драмы, свинцовость тризн,
Внимал пустоте, где ютились боги,
Творя из слогов суетную жизнь.

А где-то внизу, среди пыльных улиц,
Случался другой, параллельный мир.
И, множась, жужжал миллионник-улей,
Забитый спешащими жить людьми.

В дремотной феерии жуткий урбан
Сочился машинами сквозь проспект,
В то время как в шоу «Вечерний Ургант»
Тянул свою песню Олег ЛСП.

23 ИСХОД

Жизнь продолжилась в смелых действиях
Позабывших о цвете небовом.
Обрастала страна семействами
Без особых на счастье требований.

Миф любви жил и в джунглях каменных,
Но мгновенные сердца черствости
Затемняли порывы пламенных
Умертвляемых бесконечностей.

Вновь рождались сыночки-дочечки
От сует мировых в усталости,
Как в затасканной всеми строчечке:
«Ни любви, ни тоски, ни жалости».

В миг растущего цифр влияния,
Прайс-листов и кредитных выписок
Человеческих звёзд сияние
Растворялось в рекламе вывесок.

Ничего никого не мучило.
Мир мечты вытеснялся целями.
И за суммой возможных случаев
Не рождались уже феерии.

Тело города нежно старилось,
Обнажая морщины улочек.
Театр жизни писал сценарии.
Магазин ожидал получек.

Поедала людей прагматика,
Но никто ничего не требовал,
Шелестя от конфетки фантиком…
Только - зрелища, хлеб и бренды.
*
И пока
временные
лезвия
Отсекали
от века
порции,
Мир подлунный,
по швам потрескивая,
Утопал
в океане
солнца…

А в придуманном мире двое,
Взявшись за руки, вышли к берегу –
На песке начертать три слова
В чудесах геркулеско-гебовых:
«Я люблю тебя» -
глубже моря…
«Я люблю тебя» -
выше неба…

ЭПИЛОГ

Время нас превзошло, возвышая руины
Меж огней городских,
среди игр людских.
Выдыхаю тебя вместе с горечью дыма.
И мы снова с тобою, мы снова близки.

Пусть ты выбрала явь, - я застрял в мире книжном,
У всего есть отсчет, всё стремится к нулю.
Ты однажды сказала: «тебя ненавижу…»
Это стоило больше, чем чье-то «люблю».

Нет их, истин любви, она просто случается;
Это постапокалипсис с видом на сад.
И пока небо счастьем с другими играется,
Что-то нам предвещает всеобщий закат.

Ничему не спастись под ступнею Вааловой.
Мир просядет под бременем бед, катастроф,
Города обратятся в пустыни и скалы, но….
Но ничто не изменит написанных строф.

Я излил из нутра их сквозь память измученно,
Представляя судьбу на взведенном курке.
Кто бы что ни твердил, это тождество случаев
Происходит в другом, параллельном мирке.

Внешний блеск соблазняет своей безупречностью,
Что похожа на раут во время чумы.
Но пока мы, калечные, боремся с вечностью,
В мире есть что-то выше и лучше, чем мы.