О крысах, принадлежности и смерти

Сегодня я встретила крысу. Она сидела на проезжей части у Зеленогорского рынка, не убегала ни от людей, ни от проезжающих автомобилей. Мне показалось это странным, и я остановилась совсем рядом с ней: ещё чуть-чуть и можно дотянуться носком ботинка. Никакой реакции от нее не было, хотя она точно меня заметила, как и обращённое на нее внимание. В какой-то момент под моим пристальным взглядом она всё же пошла. Медленно, неуклюже, совершенно неподобающе крысе. Болеет. И как-то мне вдруг резко стало страшно от ситуации, в которую я попала. Моне в последние дни ее жизни тоже было нелегко передвигаться. Опухоль раздувала живот, и кроме того, что высасывала из нее жизнь, ещё и вынуждала медленно и аккуратно передвигать лапками. Пузо становилось всё больше, а хребет всё ярче очерчивался под голой кожей. И словно в игре "найди 5 отличий" я находила общие черты с этой крысой. Конечно, под шубой не так заметно, но под ребрами уже довольно заметная впадина. Выделяющаяся талия, за которой так гонятся современные девушки, отнюдь не показатель здоровья и благополучия среди крыс. Она не ела уже больше суток. Крысы без еды могут только двое. Дальше больше: ее дыхание было тяжеловатым и иногда она слегка заваливалась на бок. Она умирала. Держалась молодцом, но умирала. Прозвучит странно, но я неплохо разбираюсь в умирании крыс: Моня испустила свой последний вздох у меня на руках. Она лежала у меня на животе и уже не могла двигаться, только тяжело дышать и перекладывать голову с одной стороны на другую. Дождавшись моего возвращения с Бельтайна, она тихо прощалась со мной и этим миром. В последний час ее жизни я понимала, что единственное, что я могу для нее сделать сейчас - это быть рядом. Я не повезла ее на усыпление, потому что понимала, что она не потянет очередной переезд, пусть лучше уйдет сама в тепле моих рук и сердца. А эта крыса, неизвестно домашняя или дикая, тоже умирала. И я была совсем не тем существом, которому положено провожать ее в последний путь. Забери я ее домой, она бы испустила дух в небольшой переноске в одиночестве. Мне ли, владелице совершенно обычной с виду но абсолютно домашней и ручной крысы, не знать, что дикие и домашние крысы ничем не отличаются друг от друга. Кроме наличия букета переносимых заболеваний. Она умирала не от бешенства, но кто знает, являлась ли она его переносчиком. Забрать ее и направиться в ближайшую ветклинику очень хотелось, но имела ли я на это право? Да и там скорее всего скажут, что у нее нет шансов и предложат усыпить. Неплохой вариант, на самом деле, но здесь моя мечущаяся мысль разбилась о реальность. У меня нет с собой денег. Даже карточки, чтобы срочно попросить кого-нибудь скинуть в долг. И от этого стало ещё больнее. Лучшие порывы разбиваются о материю. Гадкое чувство. Будто пытаешься лбом пробить кирпичную стену.

Крыса, кстати, вовсе не была образцом раздутой мусорной представительницы своей братии, она была не крупнее моих полугодовалых малышек. Но она умирала, а мои нет. Я сняла толстовку, в надежде закутать эту покинутую всеми крысу и уже так отнести ее хоть куда-нибудь. При попытке взять ее через толстовку крыса жалобно запищала. Она не пыталась кусаться, но и в предложенное тепло не давалась. Сидела рядом с кинутым мной велосипедом и тяжело дышала. И тогда я начала делать то единственное, что я умею, чему обучена шестью годами Вуза. Я начала с ней говорить. Я спрашивала, как она себя чувствует, и как я могу ее помочь. Что ей нужно. А она просто смотрела на меня своими блестящими черными глазами.

Люди проходили мимо, некоторые останавливались и спрашивали, что произошло. Я показывала им крысу, и они шли дальше, моментально забывая о ней, но, возможно, запоминая ненормальную девицу в белой кружевной блузе, разговаривающую с дикой крысой и гладящей ее по спинке через ткань, стянутой с себя толстовки. Крыса лениво отползала от моей непрошенной бессильной заботы. Я была абсолютно точно не тем существом, которое должно было находиться рядом с этой крысой. А было ли это существо? Если крыса вольная, своя собственная, то, наверное, и уходить ей положено на воле. Но почему-то она мне казалась очень одинокой. Почему она сидела на дороге так близко к людям, а не в своем гнезде, почему она вышла умирать так далеко от дома. Или всё же люди были ее домом? Просто не я была тем самым человеком. Громыхнуло. С серого неба начало медленно капать. Я попрощалась с крысой, хотя в тот момент мне это казалось чуть ли ни моральным преступлением. Будто иду наперекор своим убеждениям. Я вновь столкнулась с собственным бессилием. Чтоб хоть как-то сгладить это гадкое чувство, я отщипнула кусочек от купленной только что булочки и положила перед крысой. Она вряд ли будет есть в своем нынешнем состоянии, но на тот момент это казалось единственным способом проявить заботу. И я уехала. Под начинающимся дождем я думала об этом коричневом комочке. Я никогда не узнаю была ли она домашней или дикой. Да если бы и узнала, это вряд ли бы что-нибудь поменяло. Я была лишь случайным прохожим, заставшем ее в конце пути. Я пытаюсь убедить себя в этом, но в голову лезут лишь мысли о том, что я могла бы поступить как-то иначе. Довезти ее до дачи, откопать карточку и повезти в ветеринарку. Написать в фонд помощи крысам и повезти ее в город. Просто перенести ее, в конце концов, в теплое место, где не будет страшен этот чертов дождь, где не будет колес велосипедов и автомобилей. Где не надо будет убегать. Но нужно ли было это ей самой? Нужно ли этой крысе теплое укромное место?

И вот я еду по бетонке под дождем и молюсь лишь о том, чтобы ноутбук и телефон в рюкзаке не вымокли, чтобы я смогла написать об этом событии, об этой маленькой крысе, что так затронула мое сердце. Капли стекают с волос на блузу розовыми разводами, толстовку я не надела не столько из-за вероятности заражения, сколько из чувства, что я не имею на это права.

Слышится раскат грома, а я думаю только о ней, надеюсь, она доползла до ближайшей трубы и смогла укрыться хотя бы от дождя, раз от смерти ей укрыться не суждено.

12.08.2019