Русская вольница. Часть 4

ЧАСТЬ 4. ВОЛГА. ПРЕДАТЕЛЬСТВО.

«Ну, слава богу, брег родной», -
Казак, привстав, перекрестился, -
«С добычей доброй и домой,
Ужо на днях повеселимся!».
Ласкает волжская волна
И струг, где юная княжна
Женой, невестой ли томится,
И сколько будет это длиться
Никто не знает – даже он,
Кто верховодит надо всеми,
Кто с ней проводит много время -
Похоже даже, что влюблён.
Так что ж она всё сторонится?
Забьётся в угол и боится

Взглянуть в Степановы глаза,
Который просто ошалел
От девы сей, и чья слеза
Похлеще и Амура стрел,
Что в одночасье убивает;
И он впервой сейчас не знает
Чем сердце юное смягчить:
Заставить силою любить,
Как было прежде и со всеми -
Ему претит. Но что же делать?
Куда девалась его смелость
За всё уж долгое то время,
Что он с княжной наедине,
Как евнух в царственном шатре?

Княжна почти что и не ела
За эти дни и коль взглянуть,
Она изрядно похудела
С лица красивого, но грудь
Всё, как и прежде, хороша.
Её восточная душа
Привыкла к постоянной лести
И к роскоши в своём поместье,
Где всё по первому же слову
Готовы слуги исполнять,
Лелеять, холить, мягко спать
В постели с ежедневно новым
Бельём со свежестью лаванды 
И с прочей радостью нежданной.

А здесь кругом, куда ни глянь,
Одни свирепы только рожи,
Меж ними с волком тонка грань,
Да и поистине похожи
На дивов из персидских сказок,
Что ей, бывало, карл расскажет
В былые детства времена…
И вот сейчас совсем одна.
Покончено с былым весельем,
Боится всех - Степана боле
В своей сложившейся неволе,
И как не верить тут поверью,
Что даже с детства красота
От счастья ох как далека.

Приспущен парус, струг на вёслах
Идёт на север среди волн,
По берегам слончак белёсый
И от тиши полдневной звон
В ушах притихших казаков;
Не слышно песен, даже слов
Часа уж два не произносят,
Ну а в душе своей поносят
Степана, иже с ним княжну,
Что, мол, на бабу променял
Всех тех, с кем прежде воевал,
Но пуще всё ж её одну.
Степан всё видит, понимает,
Угрюмы лица примечает,

Но вновь в шатёр идёт к княжне,
Её красой заворожённый.
Смочил усы в хмельном вине
И молвил, вкупе опьянённый
Вином и девы красотой,
Задав вопрос весьма простой:
«Полюбишь ли меня когда?», -
А от неё ни «нет», ни «да»,
И даже взгляда – эка малость
В ответ Степану не досталось.
Сидит, свой лик укрыв фатой,
Безмолвная, красу скрывая,
Быть может слов не понимая,
И не судьба ей стать женой
Разбойника и душегуба,
И жизнь свою молчаньем губит.

Мелькнули в воздухе одежды,
И парусом надулся шёлк,
Ни крика нет, но и надежды
Уж нет во чреве синих волн.
Вода над ней ещё местами,
Как поминальными кругами,
Прошлась в том месте, где и как
Её он бросил – лишь башмак
С ноги её пред ним скатился,
Искрясь злачёным каблуком;
Жалел ли он в тот миг о том,
Что сотворил хотя бы в мыслях, -
Никто не знает, - а гадать
Не стоит, право, как и лгать. 

Прошло затменье, Разин молча
В шатёр вернулся налегке,
Посыл исполнив в чём-то общий,
И кубок вновь в его руке.
 «Глядите, девку утопил», -
Истошный голос завопил,
И все столпились у борта,
Где Волги мутная вода
Укрыла горечь прежних дней
У сотни трезвых мужиков,
Смотревших тихо и без слов,
Как воды стали вдруг светлей,
Приняв подарок от Степана,
Что ожидалось поздно ль, рано, -
«Ну, полно горе горевать,
Уж чему быть - не миновать».

Все позабыли, что случилось,
Едва княжна в полдневный зной
Помимо воли в водах скрылась,
Найдя свободу и покой.
Всё также струги продолжали
Свой ход и прежние печали
Сменил совсем другой вопрос:
«Когда ж делить мы будем воз
Того богатства, той поживы,
Что в трюмах чалится пока?
Давненько чешется рука
Прибрать его покуда живы,
А то вперёд замест рубахи
Придёт и смерть на царской плахе».

Забыто прежде что хотели
И алчность всё тому виной,
Покуда сладко пили ели
И не торопятся домой.
Но время шло, не всё так гладко,
И царь с боярами украдкой - 
Через купцов, через послов,
Прельстил богатых казаков,
Суля обширные наделы,
Простив деяния прежних дней
Высокой милостью своей,
Уговорил весьма умело
Степана выдать с головой,
Загладив тем проступок свой.

Степан напрасно строил планы
Поднять в Руси крестьянский бунт,
Когда в ближайший круг обманом
Проник лазутчик и тиун.
Не ведая ни об измене,
Не видя в ближних перемены,
С утра в степи туманом дышит,
Где ветер травы чуть колышет,
В седле на вороном коне.
Как было им заведено
Не с детства – нет, но и давно,
В сей раз, что виделось во сне, -
(Во сне ли, - может наяву)
Поведал брату своему:
 
«Скачу я будто, братка, степью:
Ковыль дурманит и пьянит
И словно конь повязан цепью,
Что ноги еле волочит.
А конь мой вдруг остановился.
Тут ворон в небе появился,
И кружит, кружит надо мной
И больно ворон уж черной.
Я дале еду – ворон следом,
И всё никак не отстаёт,
Крылами машет, что-то ждёт
И замысел его неведом;
С меня вдруг шапку прихватил
И глядь, его и след простыл».

«Дурной тот сон и не к добру», -
Промолвил Фролка, - «Люди бают…
Ох, что-то мне не по нутру
От тех людей, что подъезжают».
И Фрол, как в воду поглядел,
Когда с десяток тучных тел
Их окружил, замкнувши круг:
«Ну что ж, попался, милый друг», -
И неспеша, но очень крепко
Скрутили руки позади;
Конечно, силы неравны,
И хватки оных больно цепки,
Коль повязали со Степаном,
Чья шапка в зарослях бурьяна…

      
Качает тихо Волга чёлн;
На дне недвижим и в коврах,
Покорный ныне воле волн,
И Разин, наводивший страх
До сей поры на московитов,
Но так случилось, - карта бита
И с онемевшею рукой
Лежит в оковах сам не свой.
Нет силы буйной, нету гласа,
И как младенец в темноте
Глаза закрыл и о судьбе
В минуты горестного часа
Всё размышлял дорогой длинной:
Припомнил смерть княжны невинной
 
Да прочих множества людей,
Что от руки его почили;
Не миновать ему чертей
В аду кромешном, и застыли
Скупые слёзы на щеках,
Да кровь на ржавых железах.
«В Москву, к царю меня везут,
Где будет дыба, будет кнут,
И плаха утренней порой
Уж не заставит долго ждать,
Придётся вдоволь пострадать
За непокорный норов свой.
Жаль только вновь не обниму
Детей родных, да и жену

Не доведётся приласкать.
И на заре в степи раздольной
Мне боле с братом не скакать.
Да он тут рядом, - ликом чёрный, -
Ему как мне, видать, досталось.
А всё ж снедает сердце жалость,
Что мало в жизни погулял.
Эх, ка б про тех иуд я знал,
Ужо б над ними поглумился
С клинком и острым топором.
Ну посчитался б – что потом?», -
Степан аж в лике изменился,
Боясь всю правду осознать,
Что он рождён лишь убивать…